Ригинлейв была невыносима. И знала, что была невыносима. Не хотела быть невыносимой, но все равно была. И ничего не могла с собой поделать. Боги свидетели, в моменты своего привычного спокойного и умиротворенного состояния она жалела Вигмара, жалела ульвхеднаров, которые натурально начинали ее шугаться, жалела служанок, целую свиту которых пришлось взять еще из Хольмгарда, потому что так повелела хустру Рангрид, жалела саму себя и жалела Сигмара. Вот только усердствовать в этом тоже не стоило, потому что если она начинала жалеть слишком сильно, заканчивалось это тем, что она плакала половину ночи, а утром была злая и не выспавшаяся, так что все становилось еще хуже.

В их бесконечно огромной свите существовало всего три человека, которые отлично знали, что происходит. Первым, безусловно, была Юлия. И вообще-то это все, в некотором смысле, было из-за нее, потому что это ей было поручено менять на платьях Ригинлейв амулет, данный самой Фригг, перевешивая мешочек с травами с одного наряда на другой с тем, что княгиня чувствовала себя хорошо и ей ничто не угрожало. Она так и делала все это время, пока ткань амулета попросту не истерлась от чересчур частой смены дислокации и прокалывания булавкой. Надеясь спасти амулет, женщина пересыпала содержимое в другую ткань и аккуратно ее сшила, но свое чудодейственное свойство артефакт потерял. И Боги свидетели, Юлия за это поплатилась, потому что это она теперь неустанно варила зелья, мазала княгине мази, по двадцать шесть раз за день меняла ее наряды, потому что кюне то кололось, то чесалось, то было жарко, то холодно, то Сигмару не нравилось, то ему было неудобно, то он недолюбливал пурпурный, то еще, что-нибудь. Ромейка терпела, обладая воистину невероятной выдержкой, ведь за все это время она даже не пискнула, хотя в нее уже не единожды летели туфли, ругательства и нелепые требования. И уйти она не могла, не могла все бросить и сбежать, потому что была подарком, а значит, фактически – рабом. И за побег полагалась смерть. Хотя, если так подумать, то многие в свите княгини теперь думали, что смерть была бы предпочтительнее службы Ригинлейв, когда она находилась в таком неоднозначном состоянии.

Кто ничуть не беспокоился о ее состоянии, так это повитуха, которую вызвали из фамильной крепости Эльстадов – семьи, из которой происходила Рангрид. Звали ее Биргитта, и была она крепкой женщиной, которой с виду можно было дать равно вечность и отвести совсем недолгий жизненный срок. Она не отличалась никакой приметностью, мало говорила, много слушала, но ценность ее состояла в том, что ей довелось принимать когда-то роды всех детей Рангрид и всех детей ее сестер и жен ее братьев, а прежде довелось принять и саму Рангрид, а говорили, что и отца Рангрид, а равно и отца ее отца – тоже. Мать доверяла ей безоговорочно и не беспокоилась, пока та не начинала беспокоиться. А Биргитта присматривала за Ригинлейв молча и никаких особых комментариев не давала. Не давала, потому что знала, что отвратительное, чудовищное и невыносимое поведение женщин этой семьи в первую половину беременности – совершенно обычное дело. Обычное настолько, что сейчас никто уже и не помнил, как Горм, которого боялся весь Ругаланн, трижды в день делал упражнения для рук на глазах у половины двора под внимательным взглядом молодой жены, потому что у него были «слишком толстые пальцы» и им непременно нужно было похудеть. Слишком толстые для чего – никто не уточнял, как не уточнял и где брать персики в таком огромном количестве, ведь хустру питалась только ими, почему на арфе нельзя играть раньше полудня и зачем, тогда, они вообще привезли арфистку с юга, зачем мыть северный угол покоев шесть раз в день и как сделать так, чтобы нигде не пахло рыбой, даже когда рыбу готовили к столу. Бабка Ригинлейв запомнилась тем, что половину беременности старшим сыном проводила, нюхая землю, а вторую половину – сидя в озере с утра до вечера, и хотя бы последнее мало, кого удивляло. Все знали, что род Эльстадов берет свое начало от озерной девы Мелюзины, так что ее роды обещали быть благоприятными, и так оно и случилось – дитя та родила быстро, без мук и на берегу заветного озера. Иными словами, Биргитта видела достаточно женщин этой семьи, чтобы знать, когда что-то идет не так, а когда все в полном порядке. И тот факт, что жизнь ругаланнского двора на выезде превратилась в самый настоящий бродячий цирк, ничуть ее не удивляла. Единственный же совет, который она могла дать и охотно давала: делайте все, о чем просит княгиня. Ведь ее желание – желание ребенка. Вот только спорить с Ригинлейв никто не брался совсем не поэтому, а потому что, может быть, она и сошла с ума, но она все еще была ярлом Ругаланна, и до тех пор, пока Сигмар не родился, оспорить этого ровным счетом никто не мог.

Человеком же, что был призван не обеспечивать, но поддерживать психическую стабильность Вигмара в этой ситуации, как ни странно, оказался мужчина старшего возраста, который по всем меркам Ругаланна должен был быть дома на своей солидной воинской пенсии, да только дома у него после беловодского ублюдка не было, как не было и семьи: жена почила в родах третьего ребенка много лет назад, оба сына сложили головы в мятеже, дочь пропала без вести, а двое внуков умерли, когда в деревню пришли люди Святогора. Он попросил Ригинлейв о службе до тех пор, пока смерть ему не определят Боги, потому что не хотел соломенной смерти, и она это позволила. Старым Хельги еще не был, но возраст его явственно превосходил средний среди ульвхеднаров. Воинский опыт шрамами и татуировками покрывал тело, а владение мечом радовало тех, кто не мог похвастаться такими же успехами, зато мог потренироваться с воином, который никогда в этом не отказывал. Тем страннее было, что спокойный, чуть печальный и дружелюбный этот мужчина странным образом мог предсказать, что за каприз и что за раздражение будет у Ригинлейв следующим. Пару раз он попадал настолько в точку, что стоило княгине захныкать, что она без вишни никуда не поедет, как Хельги на входе в шатер ярла уже протягивал Вигмару корзинку с вишней или миску с землей, нарытой у старого дуба на севере: так пахло ароматнее. Он же откуда-то достал для княгини пряжу, чтобы могла вязать в свое удовольствие, и он же громче всех хвалил ее стряпню, зная наверняка, что в противном случае именно сегодня будут слезы. Пока соратники его посмеивались над такой угодливостью, он в ночи рассказывал смешные истории о том, как переживал все три беременности собственной жены, как после – присматривал за беременной сестрой, оставшейся вдовой, а затем по воле Фригг в мятеж целый год охранял храм Матери Асов у южной границы, где не раз помогал в сопровождении рожениц и их странных просьб, а равно и рождении детей. Что поделать? Время было такое. Рук не хватало, а тот, кто должен был охранять храм от чересчур навязчивых посетителей, обретал опыт совсем иного свойства. И то ли Фригг благословила его за это, то ли опыта того оказалось достаточно, но сейчас Хельги был куда как полезнее любой повитухи.

Нетрудно догадаться, что Ригинлейв, однако, было все равно. Все равно, потому что все вокруг ничего не понимали, делали все не так, как нужно, ничего не умели и невыносимо раздражали ее большую часть времени. Они даже не знали, что нельзя есть яблоко, одна половина которого краснее другой! Они даже не понимали, что нельзя ставить шатер на западной стороне лагеря, потому что Сигмару так не нравится! Они даже не понимали, зачем отрезать рыбе голову, прежде чем готовить уху! И наконец, они серьезно думали, что она может носить пурпурный до коронации, подвергая жизнь ее сына опасности! Ведь Сигмар знал, что нельзя рождаться, пока мать и отец не станут королем и королевой, а только король и королева могут носить пурпурный. А теперь он мог увидеть, что мать нарядилась в этот цвет и решить родиться немедленно. И что тогда?! Кто за это ответит?

Вигмар должен был ей со всем этим помочь. Он был умнее, лучше и разумнее всех этих людей. Но и он не справлялся тоже. Словно бы не знал, что она должна перестать есть засахаренные лимоны, потому что иначе ребенок родится желтым, а потом не догадывался, что она должна их есть, чтобы ее все время не тошнило. Или совершенно не старался помочь ей с тем, что рыбный суп пахнет рыбой, в то время как от рыбного запаха Ригинлейв тошнило, а рыбный суп она очень любила. И это был далеко не полный перечень проблем и претензий. Вот например, он все время пытался умереть, замерзнув насмерть, или ему точно не нравились варежки, которые она вязала (и тот факт, что она вообще умела вязать, должен был вызывать восхищение, а не странные переглядывания!), а еще они стали реже заниматься любовью, писать друг другу письма и посещать любимые места Ригинлейв. Можно было даже сказать, что за последний месяц они вообще ни разу не посетили хутор или Троллий язык. И да, конечно, это было из-за того, что они находились в Ирии, но княгине почему-то казалось, что Вигмар даже не старался…

Так что прошлым вечером она пришла к ужасному выводу: он любил ее недостаточно сильно. Нет, любил, конечно, но все-таки недостаточно сильно. По этому поводу княгиня ушла плакать в лес, но не дошла – сугробы были слишком большими, она потеряла сапог, ульвхеднары вернули ее в шатер, а потом там, конечно же, оказалось сначала очень холодно, а потом очень жарко. Когда, наконец, женщина проснулась, она поняла, что даже не помнила, как заснула, час провела, мучаясь с утренней тошнотой, а потом накричала на Юлию за то, что та не догадалась дать ей лекарство от тошноты сразу же, как Ригинлейв проснулась.

Иными словами, путь их в Стародуб продвигался воистину медленно. Иные дни они вообще не собирали шатры – Ригинлейв не готова была никуда ехать, а спорить с нею все равно было бесполезно. Но бывали дни и когда она становилась совершенно прежней. И это были дни, когда все могли выдохнуть и понадеяться на то, что странности княгини это не навсегда. Еще каких-нибудь жалких полгода и все это закончится.

Они ехали по княжескому тракту Загорья, когда Ригинлейв не воинским чутьем, а своим очередными капризами, навеваемыми, судя по всему, положением солнца и звезд, почувствовала, что, что-то не так. Она так и заявила. Ульвхеднары насторожились и окружили их с Вигмаром, и наверное, это спасло им всем жизни, потому что едва посыпались стрелы – они подняли щиты, и никого даже не успело задеть. О разбойниках, коими стали еще вчерашние воины Загорского княжества, не слышал только глухой. И пока в самом Загорье пытались избрать нового князя, воины сбивались в стаи и становились настоящей проблемой для всех жителей княжества и всех, кто решил проехать через него. Вот только доселе, если разбойники и наблюдали за ними, то нападать не решались: знамена знати, неважно какой именно, разбойникам, даже самым обученным, обещали только смерть и неприятности. Можно было найти добычу и попроще. Но эти, видимо, напротив, завидев северян, посчитали их наиболее приемлемой целью, не то в желании отомстить, не то по какой-то иной причине.

Настроение Ригинлейв менялось стремительно, так что если утром она ныла из-за того, что муж недостаточно сильно ее любит, то теперь она была в ярости, что кто-то посмел на них напасть, так что вскинув меч, она скомандовала атаку и ринулась на коне вперед, прямо в гущу отряда, который преградил им путь. Кажется, на время разбойники даже растерялись, так что пару она сразила сразу же, а затем спешилась – и сразила еще. Увы, нынешний стиль ведения боя очень явственно выдавал в ней стремление прикрыть живот, тем самым, выдавая ее беременность, или во всяком случае, намекая на нее. Так что, неудивительно, что разбойник решил воспользоваться своим знанием и заставил Ригинлейв, а заодно всех вокруг остановиться, приставив ей меч прямиком к животу.

- Хочешь получить своего ребенка прямо сейчас, женщина? День хороший, светлый. На солнце дозреет, - усмехнулся загорец, для простолюдина слишком хорошо говоривший на общем. И судя по тому, что пара ульвхеднаров уже убирала мечи в ножны, точно зная, что наследником они рисковать не будут, своего ублюдок добился, даже приказывать не пришлось. Вот только в следующее мгновение Ригинлейв вместо того, чтобы последовать примеру наиболее разумных своих воинов, просто резким движением ноги выбила меч из руки ублюдка, а следом – воткнула «Винланд» прямиком ему в брюхо.

Бой долго не продлился, а все, чем пострадала княгиня – пробитый кожаный доспех, и не порез – царапина на животе. В иное время ею никто и заниматься бы не стал, но сейчас все сочли это важным. И все же, много времени ситуация не потребовала, нечего было даже зашивать. Так что взволновала Ригинлейв не была, и вскоре вновь сидела в седле, отправив разведчиков вперед по тракту. И спрашивается, что это были за разведчики такие, если они смогли пропустить сребровласую высокую женщину с покрытой вуалью головой, которая возникла прямиком посреди дороги, гневно глядя на ярла, что ехала верхом и не намеревалась останавливаться. Пришлось. Слейпнир встал, как вкопанный.

- Уйди с дороги, старая, - и чтобы женщина, которая вовсе не казалась старой, побыстрее исполнила приказ, Ригинлейв протянула ей целого сокола из кошеля на поясе. Но та за деньгами не потянулась, а вместо этого уставилась своим взором ярко-голубых глаз на княгиню.

- Не слишком-то ты учтива нынче, ярл Ригинлейв, - проговорила та строго, но без вызова, - И склонна разбрасываться ценностями, в том числе теми, что не имеют цены, а дарованы тебе Богами, - и судя по всему, говорила она явно не о протянутом ей соколе.

Подпись автора

Ригинлейв была совершенно не в настроении для того, чтобы вести долгие изнурительные беседы с простолюдинами. Даже напротив. Она была в настроении разить их мечом, только дай ей повод, а поводов тут было достаточно, ведь всего полчаса назад какой-то ублюдок угрожал вырезать ребенка из ее чрева, и эта угроза привела женщину в такое неистовство, что разбойникам не показалось мало. И всем остальным не покажется тоже, если вздумают встать у нее на пути. Вот только незнакомка ничего не боялась. Говорила, что-то о долге жены и матери, о том, что хотя бы на время этот долг должен стать выше долга правительницы и воина. Что за вздор, честное слово? Эта женщина вообще понимала смысл ею же сказанного? Потому что если понимала, то явно не умела складывать желаемое в слова. Все в Ругаланне знали, что Ригинлейв была любима мужем именно за то, кем она являлась. Не просто какой-то там женщиной, которая сидела и смиренно слушала своего мужа, когда этого требовали обычаи, а за то, что обладала храбростью и мужеством, обращалась с мечом должным образом и знала, как вести за собой людей. Вигмар ведь и сам за нею когда-то последовал. Так что за горькое разочарование постигло бы его теперь, если бы он вдруг понял, что с беременностью и браком жена стала курицей-наседкой, а не осталась самой собой?

Вот только рассуждать об этом с какой-то там незнакомкой, будь она трижды ведьмой, княгиня не собиралась. Это было не ее ума дело. И вообще нечего было лезть в их с мужем отношения – они никого, кроме них самих, не касались вовсе, а если кому-то было шибко любопытно или кто-то отчетливо знал, что им с Вигмаром нужно делать лучше, чем они сами, то им всегда можно было отрезать язык. К тому же, сегодняшнее настроение Ригинлейв полностью соответствовало ее же собственным представлениям о том, в каком состоянии нужно находиться, чтобы начать отрезать языки вообще всем подряд, в том числе женщинам посреди дороги в чужом княжестве.

Это было странно, но Ригинлейв и глазом не моргнула, когда незнакомка вдруг исчезла, буквально испарилась, не оставив от самой себя ни единого следа. Княгиня не могла припомнить, чтобы она видела хоть одного колдуна, который умеет так же. Хоть какой-нибудь след, но они все-таки оставляли, а это… Впрочем, странным оно показалось не только ярлу, но и ее верному коню, который вел себя нехарактерно. Сначала смирно стоял, отказываясь идти дальше, а теперь вздумал встать на дыбы, как если бы желал скинуть Ригинлейв. Но что бы там ни говорил Вигмар, как бы ни недооценивал ее и ни утверждал, что она ни-на-что-не-способная-всего-лишь-женщина, которая просто не может быть хорошим всадником, вообще-то княгиня именно им и была. Так что ей удалось удержаться в седле, пусть и немалыми усилиями, и муж мог бы не стараться, силясь унять Слейпнира, чтобы не попрекать потом женщину своим «если бы не я, вы были бы уже мертвы, никчемная ты дура». Почему сейчас это виделось именно в таком окрасе, сказать было сложно, но Боги свидетели, Вигмару лучше было не начинать эту тему, каждым своим словом подтверждая то, что Ригинлейв успелось подумать.

Из седла она не выпала, а Слейпнир получил неодобрительный хлопок, означавший, что теперь за свое поведение он поплетется в самом конце процессии, если вообще не станет тяговой лошадью для телеги с вещами. Повел он себя и впрямь непредсказуемо и опасно, отрицать это было глупо, как глупо было отрицать и что Вигмар тоже вел себя глупо и опасно. А еще жестоко. Неприемлемо по отношению к ярлу. И просто чересчур для любящего супруга. Впрочем, они ведь вчера уже определили, что он любил ее недостаточно. И вряд ли за ночь могло что-то измениться. Разве что, теперь Ригинлейв даст мужу повод любить ее еще меньше.

- Ой, ну что ты? Замечательный наездник у нас тут только ты! А я – всего лишь женщина, да? Уж куда мне до твоего уровня владения верховой ездой, - язвительно ответила она мужу, спешиваясь и резко передавая Слейпнира под уздцы первому же попавшемуся ульвхеднару. Как ни странно, Слейпнир тотчас же оказался смирным и спокойным, как если бы вообще не было этой глупой выходки из-за которой теперь они с мужем и ссорились у всех на глазах, чего Ригинлейв силилась избегать всеми доступными способами даже в ту, самую главную их и самую крупную ссору.

- Я здесь ярл. Я решу, когда, кому, что и сколько хватит, - бросает она отрывочно. И вообще-то это было очень грубо. Даже жестоко, пожалуй. Ведь настоящая Ригинлейв вообще никогда не тыкала никому своим титулом – не было нужды, а мужа всегда ставила с собой вровень, и не думая никогда напоминать ему, что он – ее подданный. Почему это произошло именно сейчас, сказать было сложно. Да Ригинлейв и не пыталась найти тому никаких особых оправданий, просто дав волю какой-то нелепой и необъяснимой обиде, которую прежде держала при себе и предпочла бы держать и дальше, ведь объяснения этой обиде не было. Вот только то, что происходило дальше, невозможно было объяснить никакими эмоциями. Только физическими недомоганиями при беременности. Теми самыми, которые доселе обходили княгиню стороной. Она лишь успела сделать несколько шагов по направлению к ульвхеднарам, намереваясь распорядиться запрячь ей нового коня, когда в голове загудело, веки налились свинцовой тяжестью, а ноги вдруг стали ватными. Ригинлейв махнула рукой, отгоняя от себя неожиданный морок, не иначе как злое колдовство, но еще один шаг заставил ее потерять равновесие и провалиться во тьму.

Она была в забытье около часа, но и забытье это не было полным покоя и умиротворения, вовсе нет. Лишь наставлений, советов и странных распоряжений, над которыми прежде женщина смеялась, но которые теперь размещались прямиком в ее голову, в разум, не вызывая никакого сопротивления. И все же, распахнуть глаза и увидеть белый свет, пусть даже и не верхом на коне, а лежа в заветных санях, укутанной в шерстяные одеяла и укрытой шкурами, с тем, чтобы ни в коем случае не замерзнуть, было чрезвычайно приятно.

- Ребенок, что с моим сыном? – садясь в санях, судорожно вопрошала Ригинлейв во все стороны, но прижав руку к животу, почувствовала то, о чем рассказывали, порой, некоторые матери: о том, как они чувствуют своего ребенка, его настроение, его состояние. Доселе княгиня не чувствовала вообще ничего, и сомневалась, что жрец не ошибся в диагнозе в отношении ее беременности, но теперь ей казалось, что Сигмар и впрямь существует и не слишком-то доволен всем происходящим, - Где мой муж, что с ним?! – она озирается по сторонам, широко распахнув глаза, а затем зачем-то хватается за шарф на своей шее и покрывает им голову. Вокруг столько мужчин, а она едет среди них простоволоской, - И где мое вязание? Сигмару скоро рождаться, а я еще не связала ему пинетки. Что я за мать такая? Ничего не готово! – и лицо Ригинлейв искажается искренним ужасом, потому что ей кажется, что это и впрямь конец света. Озирающихся в таком же ужасе людей она словно бы и не видит вообще.

- А вот теперь… - тянет Биргитта, сидевшая в санях неподалеку от госпожи, - Вот теперь стоит волноваться. Что-то точно пошло не так. 

Подпись автора

Все было неправильно. Все не так, как должно было быть. Все вокруг вели себя неправильно. А самое главное – она сама. Для рождения Сигмара было ничего не готово, а они ехали в Дубровицы. Муж беспокоился за них с сыном, а она грубила ему и ругалась с ним. Она зачем-то вообще покинула Хольмгард, вместо того, чтобы беречь ребенка и уединиться в своих покоях, а теперь заставила Вигмара волноваться. В довесок, позволяла всем мужчинам вокруг на нее пялиться, не покрыв голову, а еще притащила с собой кучу сомнительных женщин, большинство из которых были ведьмами, а значит, могли сглазить ее ребенка! И от осознания всего этого ужаса, что теперь повсеместно захватил сердце княгини, она почувствовала, как слезы подкатывают к глазам, а ком встает в горле. Что она за жена и мать такая, если двух самых дорогих себе людей ставит в такое положение?! Ведь Вигмар наверняка был недоволен ею, как женой, а Сигмар вообще мог умереть – сначала на турнире, а совсем недавно – от руки разбойника. Он еще и родиться не успел, а она уже была для него ужасной матерью, недостойной такого священного дара, как долгожданное всем Ругаланном дитя. И Боги свидетели, Ригинлейв непременно бы разрыдалась, каясь во всех своих ошибках, вот только муж успел обрадовать ее, оказавшись рядом, немного раньше. А переключив внимание на него, княгиня сразу же прикусила губу: мужу должно видеть жену исключительно веселой, доброй, заботливой и расположенной ко встрече с ним, иначе зачем она вообще будет ему такая нужна?!

- Я в полном порядке, все хорошо, - она улыбается, встречаясь с мужем взглядом, всеми своими силами демонстрируя, насколько все хорошо, насколько ей хорошо и насколько она рада видеть Вигмара. Хотя вообще-то она и рада. Особенно в добром здравии, учитывая, что вся эта поездка могла совсем не пойти ему на пользу – то нужно с кем-то сражаться, то защищать жену, то вообще ехать целый день без продыху по холоду, а погода в Арконе в этот сезон нередко была отнюдь не мягкой, - Я не замерзла. Не понимаю только, где мой платок, - о том, почему она не помнит, что не носит никакие платки и вообще в них не нуждается, потому что весь Ругаланн давно привык к тому, что ярл их не следует дурацким женским обычаям, и все знают ее без платка, сотню раз видели с распущенными волосами и не смели ее за это судить, Ригинлейв сейчас не помнит, или даже не задумывается. Всем известно, что замужние женщины не могут разъезжать по чужим местам простоволсками, а равно ходить вот в таком виде среди мужчин, - Не сердись, я возьму у кого-нибудь из своих придворных дам, - звучало нелепо, глупо и совершенно неправдоподобно, потому что никаких придворных дам у Ригинлейв отродясь не было, а ее свита при дворе в большинстве своем состояла отнюдь ни из каких не из дам за редкими исключениями. Фрейлины нужны были женам правителей, чтобы не сойти с ума со скуки: они танцевали, пели, читали, играли на музыкальных инструментах. Ригинлейв это знала. Но в остальном они были бесполезны. И за исключением прислуги, комнатных девок, да одной-двух компаньонок, женщина даже в Хольмгарде ни в ком не нуждалась. Так что, о чем именно она теперь говорила, понять было сложно. У каких придворных дам собиралась брать платок, а главное зачем – тоже.

- Нет, любимый, мне совсем не холодно, - и вместо того, чтобы добавить еще что-то на эту тему, она стала укрывать мужа шкурами, ведь ему тоже могло быть холодно, - Я совсем скоро довяжу тебе варежки, а как приедем в Дубровицы, на торге куплю тебе меховую шапку. Не следовало нам ехать так далеко в такой холод. Как бы ты не простыл, - можно подумать, что у них в Ругаланне в этот сезон было намного теплее. Не только не было, но и вовсе холод стоял, порой, едва выносимый, так что на улицу и самую дурную собаку не выгоняли. Но сейчас Ригинлейв было очень важно, чтобы муж не замерз, чтобы чувствовал себя комфортно. Ведь всем было известно, что долг жены – заботиться о муже и делать его жизнь легче и комфортнее.

- А как ты считаешь нам нужно сделать? Нужно ли уже остановиться? Ты, верно, устал? Если устал, то конечно, давай остановимся и продолжим путь, когда ты отдохнешь. А я пока довяжу варежки, приготовлю еды и сохраню твой сон, - никаких соображений относительно целесообразности ставить лагерь в поле, относительно погодных условий и возможности доехать до ближайшей деревни дотемна, у Ригинлейв, как ни странно, не было. Если и существовали какие угодно рациональные факторы, которые следовало учесть, то они сейчас никак не соотносились с сознанием княгини. Потому что точно она знала только одно: решать все должен Вигмар, а она – связать ему варежки, чтобы не замерз, поддержать его в любом решении, чтобы чувствовал себя уверенно и накормить, чтобы не успевал ощутить голода. Правда, в пути особенно не озаботишься кулинарными изысками, но как только они приедут в Дубровицы, уж там-то она займет кухню и наготовит всего самого вкусного, чтобы муж был ею доволен и счастлив, что женился именно на ней, а не на какой угодно другой женщине.

- О, нет! Тебе не следует извиняться! – восклицает она, глядя на мужа в смеси испуга и удивления, - Вовсе ты не был неправ. Мне и впрямь следовало больше думать о тебе и Сигмаре, а я совсем забыла о своем долге матери и жены. Клянусь тебе, этого больше не повторится! Это ты, ты прости меня, я сделаю все возможное для того, чтобы впредь тебе не пришлось за нас переживать. Я больше никогда не стану с тобой спорить и ссориться, - тем более, на людях, тем более, в такой грубой и несдержанной форме, - Я буду хорошей женой, хорошей хозяйкой и хорошей матерью, - и Боги свидетели, если по злой шутке Фригг с женой и матерью еще как-то можно было договориться и справиться, то на счет хорошей хозяйки Ригинлейв лукавила, потому что понятия не имела, что это такое. И лучше было не напоминать ей о том, что первое, что сделала бы хорошая хозяйка перед отбытием – сосчитала бы все вещи и всю утварь, всю провизию и всех людей, следила бы за расходом и ужаснулась бы тому, что они едут по избранному пути до Дубровиц, по меньшей мере, вдвое дольше запланированного. И в этом, конечно, была ее собственная вина.

Подпись автора

Почему Ригинлейв никогда не носила платок, она не знает. И сейчас это утверждение мужа ставит ее в ступор. В ступор такой сильный, что единственным выходом из него кажется горько расплакаться, что вообще для княгини было нехарактерно, потому что даже если какое-то решение казалось ей сложным, она неизменно и без страха его принимала, а затем несла за него ответственность. Правда, вряд ли, конечно, решение о ношении или не ношении платка было хоть сколько-нибудь ответственным, тем паче, что в Ругаланне вообще всем было все равно, и женщины здесь не боялись ходить с непокрытой головой, хотя замужние и впрямь в дань традиции редко ходили с незаплетенными волосами. Кто-то испытывал чрезмерную скромность и мог покрывать волосы, особенно вдовы, но с Ригинлейв это никак и никогда не соотносилось, а зная о том, что она сделала для родного края и сколько сражалась за него, упрекнуть ее в этом не взялся бы ни один, даже самый строгий консерватор на севере.

- Прости, я… Больше такого не будет. Я больше не огорчу тебя отсутствием платка и не буду появляться без него на людях, - где-то на задворках настоящей Ригинлейв шевелится ощущение того, что она говорит какую-то нелепицу, сущую ерунду, полнейший вздор, который не имеет отношения не то, что к ней, как к жене, а к ней, как к личности, как к той, кем она была всю свою жизнь, но чужое колдовство оказывается сильнее, зажимая это странное ощущение такими тисками, что оно стирается из разума почти в одночасье, множа собственную растерянность. Ведь с точки зрения обычаев, которые на севере давно уже считались устаревшими и редкими к исполнению, Ригинлейв не была «идеальной» женой вообще никогда, а значит, пока не знала, как себя реагировать и вести. И создаваемый в сознании диссонанс ставил ее в тупик не хуже новостей о том, что платок она никогда не носила. Почему это? И не было ли мужу за нее стыдно?..

Княгиня не знает, о чем говорит ее муж. Какое решение она должна была принять? Стоило им вставать на ночлег или не стоило? Прежде, ей легко давались ее собственные ощущения и желания. Она четко знала, что если сейчас они продолжат путь, то ей будет плохо, или напротив, она чувствует себя достаточно бодрой, чтобы добраться до ближайшей деревни и заночевать там. Сейчас таких ощущений не было и в помине. Никаких собственных ощущений вообще не было. А единственное желание билось на задворках сознания какой-то странной навязчивой змеей, от которой невозможно было избавиться, как ни старайся. Ригинлейв хотела делать так, как скажет муж. То, что он захочет, принимать те решения, которые уже принял он. И от этого не было спасения. Она, вроде бы, и слышала его слова, слышала, что он говорил про нее и про Сигмара, о котором, конечно, тоже следовало позаботиться наилучшим образом, но понимания почему-то не возникало. Как?! Как ей понять, чего именно она хочет, когда как здесь был Вигмар и нужно было думать о том, чего хочет он?!

Осознание пришло внезапно: Вигмар хотел, чтобы она выяснила у себя и у сына, чего хотят они. Насколько они устали. Насколько вероятно, что продолжив путь, они не навредят сыну. И Ригинлейв постаралась понять. Прежняя княгиня непременно сказала бы, что она чертовски устала, что день в седле ее утомил, а обморок сделал лишь слабее, так что они встанут лагерем немедленно, она поест суп и ляжет спать до самого утра, и лишь тогда они продолжат дорогу. Но этой Ригинлейв было невозможно понять собственные ощущения. Зато на ощущения сына было настроиться, как ей самой показалось, намного легче. И она настроилась, чтобы понять, что Сигмар устал, капризен и хочет спать.

- Сигмар устал, думаю, что нам будет лучше найти место для ночлега, если это не противоречит твоим планам и намерениям, - тихо говорит Ригинлейв, мельком глянув на мужа, словно бы испытывая перед ним какой-то подсознательный страх, чего прежде, конечно, никогда не бывало, даже в самом начале их отношений, когда княгиня еще не привыкла к мысли, что может быть с другим мужчиной.

Как раз в этот момент прибыли разведчики, чтобы сообщить, что их встречают люди из Дубровиц. И это была радостная весть, потому что не было больше нужды опасаться за встречу с разбойниками или еще каких-нибудь неприятностей. Так что Ригинлейв улыбнулась. А затем тотчас же одернула себя. Негоже хорошей жене и просто женщине испытывать радости от встречи с каким бы то ни было другим мужчиной, будь он хоть тысячу раз регентом другого государства. К тому же, когда она без платка! И ярлу пришлось начать озираться по сторонам, а затем стащить платок прямиком с Биргитты. Та возмущаться не посмела и платок покорно отдала, но глянув на князя, указала пальцем в сторону женщины, прежде чем слезть с саней, - Помяни мое слово, князь, с ней что-то не так. Женщины Эльстад себя так не ведут. В нее либо злой дух вселился, либо черная подчинная волшба, - и сплюнув через плечо, Биргитта исчезла, словно боясь, что волшба та затронет и ее тоже.

- Не готова еще, - не зная, как надо повязывать платок, взволнованно говорит Ригинлейв. К счастью, находится служанка, которая помогает ей с этим. И хорошо, потому что вскоре и впрямь они видят лагерь, который уже начали разбивать в преддверии ночи и встречи дорогих гостей прямо под голыми ветвями деревьев, в ожидании гостей: чтобы не замерзли и не остались голодными. Сани их останавливаются в центре лагеря, куда тотчас же спешит член регентского совета, родной брат павшего князя и дядька нынешнего – Чеслав.

- Приветствую тебя, кюна Ригинлейв и приветствую тебя, конунг Вигмар! Вы только что пересекли границу Дубровиц, и я рад приветствовать вас в наших гостеприимных землях, - он кланяется, а затем протягивает княгине руку, предлагая встать с саней. Да только она пугается, шугается, а встает на ноги только следом за мужем и только за его спиной. Чеслав удивлен, но виду не показывает. А зная Ригинлейв, тотчас же придумывает оправдание ее поведению.

- Ваше Величество, несмотря на обычаи и нормы поведения в Дубровицах, Вам нет никакой нужды изменять своим прежним привычкам: Вы можете свободно говорить с мужчинами, ходить, где пожелаете и снять платок. Вы наши гости. И мы хотим, чтобы гостям у нас было комфортно, - он широким приглашающим жестом указывает направление, - С Вашего позволения, мы уже поставили высокий шатер для Вас с конунгом, там тепло, есть вино и закуски, пока слуги готовят ужин. Прошу Вас, - Ригинлейв стоит, как вкопанная, щеки ее заливает алый румянец, она точно и слово боится сказать, но затем все-таки вытягивает из себя…

- А отдельного женского шатра не будет? – глянув на мужа, а затем на регента, быстро спрашивает женщина, но видя растерянность на лицах, все-таки решает укрыться в одном шатре, чем ждать, пока ее рассмотрят со всех сторон. И недолго думая, она стремительно направляется в сторону, куда указывал Чеслав, чтобы скорее скрыть себя и не давать мужчинам пялиться на нее, позоря Вигмара. И во всем этом, конечно же, заключено ужасающее понимание того, насколько княгиня не в порядке. Ведь у них с первого дня брака, не было раздельных с мужем покоев. Зачем? Простора и шатров, и комнат в Хольмгарде вполне хватало, чтобы не чувствовать себя стесненными, а иные причины для них ничего не значили. Прежде.

- Каков наглец, - тихо произносит Ригинлейв, едва они с мужем оказываются в шатре, - Нарушает все правила приличий, хочет, чтобы я сняла при нем платок, а теперь еще не отводит отдельного женского шатра. В этих Дубровицах совсем ничего не смыслят в морали.

Подпись автора

Странности поведения регента Дубровиц, странная необходимость вообще ехать в Дубровицы, странные люди, странное отсутствие платка – Ригинлейв казалось, что все это суммарно создает такое бесконечное количество противоречий, что она с трудом может мыслить и понимать, что именно происходит. И противоречия действительно были. Вот только они никакого отношения не имели к происходящему, к людям вокруг, к обстоятельствам, к сложившейся ситуации. Напротив, все было внутри самой княгини. Просто ее подлинная суть и сущность боролась сейчас с чувствами, ощущениями и взглядами, которые навязывало ей не иначе, как само веретено Фригг. Да, она должна была быть хорошим правителем. Но разве прежде этого она не должна была быть хорошей женой и матерью? Должна! И все же, что вообще значило – быть хорошей женой и матерью? Разве она не была хорошей женой Вигмару? Разве он не любил ее такой, какой она была? И как она может быть хорошей матерью, если Сигмар еще не родился, а заботиться о нем, значило заботиться о самой себе? И все эти вопросы бесконечным роем заполняли голову, мешая принимать решения здраво. А любое несоответствие с любой частью Ригинлейв – хоть с ее подлинной, хоть с глупой нынешней, наталкивало на мысли о том, что все это неправильно, не должно так быть, все вокруг ошибаются и все вокруг дурно, вредно, опасно для нее самой, для мужа и для сына. А значит, им нужно отсюда убраться.

Вот только убираться им было некуда. Куда бы они ни поехали, их бы преследовала одна и та же неизменная проблема: Ригинлейв и трудности ее восприятия собственной новой роли. Непонятно, что было с этим делать. Непонятно, кого просить о помощи. Быть может, в Хольмгарде и нашелся бы кто-то, кто понял пагубную суть происходящего, но никаких шансов на то, что этим человеком стала бы сама Ригинлейв, пожалуй, не оставалось вовсе. Рангрид? Она не была колдуньей. Жрецы? В таком случае, им надлежало хорошо подготовиться, потому что проклятие ли, но воля Фригг крепла в княгине минута от минуты, стирая ее прежнее сознание и ее прежнее восприятие самой себя. Не было больше ни желаний, ни взглядов, ни устремлений Ригинлейв. Только интересы ее мужа и ребенка. Разве для настоящей женщины могло быть, что-то важнее этого? Боги свидетели, им повезло, что она не мыслила в подобном ключе и не получила такое проклятие в бытность женой Святогора. В противном случае, все уже пропало бы.

- И впрямь невоспитанные, грубые нахалы, - поджав губы и задрав подбородок повыше, говорит Ригинлейв, глянув на мужа, явно довольная одним тем, что он с нею согласен. И в этот момент внутри снова, что-то шевельнулось. То ли какое-то воспоминание, то ли и вовсе странная надежда. На что? Да, ей было знакомо это слово. Дикари. Оно и должно было быть. Ведь они время от времени называли так жителей Арконы, смеясь и обещая непременно их «окультурить», что бы это ни значило. Но теперь, мнится, речь шла совсем не об этом. Не об окультуривании. О чем-то другом. И княгиня силилась сопоставить собственные ощущения с тем, что говорил сейчас супруг и с тем, что она сама считала. Получалось с трудом. Ригинлейв хмурилась. Но мысль о том, что быть хорошей женой, значит, слушаться мужа во всем и следовать его воле, все-таки взяла верх над любым, даже самым глубоким противоречием. Да, ей просто следует делать все для мужа и сына. Все, как они хотят. И она будет хорошей женой и матерью и ничем не разочарует Вигмара. А если он будет доволен ею, то кто сможет сказать, что она сделала недостаточно для их семьи и ее благополучия?..

- Ты думаешь, так будет лучше? – неуверенно спрашивает женщина, теребя край своей рубашки. Но поцелуй Вигмара в мгновение ока стирает все сомнения. Конечно, так будет лучше. Ее муж ведь был таким сильным, умным, решительным, всегда знал, что делать и к чему стремиться. А значит, если он говорит, что так будет лучше, значит, так оно и есть. Он просто не может ошибаться. Неспособен по определению. А потому, охотно ответив на поцелуй супруга, княгиня неуверенно улыбнулась и кивнула, - Не знаю, получится ли у меня, смогу ли я, ведь я никогда… - и это была не просто ложь, это было противоречие всему ее нутру, всему ее характеру. Никогда не принимала решений? Не вела себя, как королева? Не считала, что женщина может и должна принимать решения? Каждое из этих предположений, каждый вопрос – все было ложью, противной самой природе Ригинлейв. Она всегда сама принимала решения, она сама несла за них ответственность, она была ярлом и гордилась этим и она никогда не доверяла мужчинам решать за нее. В некотором смысле, это даже было частью ее обыденности настолько, что заключив брак, княгиня была вынуждена учить себя считаться с чужим мнением, прислушиваться к нему и принимать чужую точку зрения. Ведь Вигмар был не просто ее подданным, не просто хэрсиром или даже членом совета. Он был тем, кого она любила. А с тем, кого ты любишь, ты всегда равен во всем. Но мысль эта сейчас вдруг показалась дикой. Как и все произнесенное мужем. Как и собственные мысли. Прежняя Ригинлейв вдруг подняла голову, и чтобы заглушить ее, пришлось снова посмотреть на мужа и убедиться в своей любви к нему. Любви безоговорочной и сильной. А значит, требующей делать все так, как он захочет.

- Я сделаю, как ты захочешь, и как будет лучше для тебя и для нашего сына, - она снова согласно кивает, хотя понятия не имеет, с чего следует начать. Но мысль приходит в голову очень быстро, - Я пойду распоряжаться на полевую кухню! Иначе они точно наготовят ерунды, - и уже одно это было сравнимо с легким безумием. Ригинлейв, конечно, пытались научить готовить и вести хозяйство. В первом кое-где даже удалось преуспеть. Еще девочкой отигнир пекла такие пироги, что кухарки могли обзавидоваться, а походная кухня давалась ей и вовсе удивительно легко, потому что состояла всего из нескольких принципов. Кто бы мог подумать, что навыки эти ей когда-нибудь понадобятся? Но вот теперь женщина вдруг нашла им применение. Нашла и сама обрадовалась. Ведь принимать решения на кухне было куда как проще, чем в обществе мужчин и их сложных политических разговоров.

- Какого ужина ты желаешь? Я могу приготовить почти все, что угодно, - или не все. Или не могла. Ригинлейв попросту не помнила, не знала точно. Но готова была проверить, как никогда прежде. Она ведь обещала мужу, что сделает все для него самого и их сына.

Так как никто из Дубровиц прежде не интересовался, насколько Ригинлейв заинтересована в готовке, никто и не удивлялся тому, как бойко она стала командовать слугами, раздавая указы в отношении вечерней трапезы. В довесок, она сняла платок, и кажется, чувствовала себя довольно уверенно, хотя на самом деле это было совсем не так. Так что когда они собрались за ужином у общего стола, Ригинлейв села поближе к мужу, только так ощущая себя немного лучше.

- К сожалению, князь наш захворал, едва прибыл в столицу. Мать его сейчас с ним, как с ним и лекари, да только чего толку? – хмыкает Чеслав, берясь за ложку и приступая к похлебке, которую, судя по всему, нашел очень даже вкусной, - Ничего не помнит юный князь, не узнает никого и не мыслит о том, что князем уродился. Плохо в Стародубе с детьми последние годы. Кто не пропадет, тот от хвори сгинет, а кто не от хвори, тот от несчастного случая. И есть в этом какая-то… Злая закономерность. Может, если ее поймем, то и князю помочь сможем, а там… Кто знает?

Подпись автора

Ригинлейв улыбается комплименту мужа, испытывая в этот момент теплую радость от того, что смогла ему угодить, ведь сейчас ей кажется, что это – самое важное на свете. И хотя она смущена его жестом, что кажется ей чересчур откровенным, хотя прежде никогда не казался, она ничем не дает окружающим этого понять, ведь если супруг решил, что так правильно и так нужно, значит, так оно и было. Кто она такая, чтобы спорить с ним и с его волей? Не спорит она и в том, что предельно терпеливо исполняет его просьбу: сидит со всеми за столом, не прячется, внимательно слушает и коротко кивает, давая понять, что проблема Дубровиц ей ясна. Хотя вообще-то не ясна ни капли. Если так сталось, что у них по какой-то причине пропадали дети, то неужели они не решились предпринять никаких действий?! Не сделали ничего, чтобы своих детей защитить и спасти?! Женщина прикладывает руку к своему животу, где была заключена жизнь ее нерожденого сына и думает, что сделала бы все возможное для того, чтобы спасти его и обеспечить его безопасность. Если понадобится, то ценой собственной жизни. Но то ли в Дубровицах была невероятно серьезная ситуация, угрожавшая всем там, то ли взгляд матерей на своих детей совершенно иной, нежели в Ругаланне. А впрочем, где вообще считалось нормальным, чтобы гибли дети, а взрослые ничего не делали, чтобы это предотвратить?! В конце концов, ведь их князь тоже был малым ребенком, до совершеннолетия ему еще расти и расти. И хотя бы о нем ведь они могли, должны были позаботиться? Или нет?..

- Прежде всего… - Чеслав чешет бороду и словно бы подбирает слова, а потом жестом дает слугам понять, чтобы убирались подальше и не слушали того, что он скажет, как если бы было в этом, что-то крамольное, что-то, чего нельзя было никому больше знать. И тот факт, что он понижает голос, тоже говорит в пользу этой версии, - Прежде всего, была одна самая важная закономерность, которая еще в войну была замечена, Ваши Величества. Умирали не какие-то дети, а именно те, что в Стародубе рождались. По всему княжеству все в порядке, а именно, что в столице, гибли не через двух, так через трех. И гибли не простые… - он прокашливается в кулак и произносит, словно, смущенно, - А те, что кровь от крови князя нашего прежнего, отца нынешнего. От женщин, что женами ему не были, но были наложницами, хотя… И от тех, что и наложницами не были, тоже гибли. И не как-то там. Жрец наш придворный отследил, да он же и настаивает на каком-то дьявольском ритуале. Каждый месяц каждого пятнадцатого дня ребенок, принадлежащий по рождению этому самому месяцу. Коль в январе родился, то в январе, аккурат пятнадцатого, и умрет. А коль в сентябре – то в сентябре сгинет. И чего только матери ни делали, все равно во дни эти детей теряли. А что хуже того, - тут уж Чеслав не выдерживает и горло прочищает солидным глотком медовухи, - Матери их не то следом отправлялись, не то сбегали куда, не то злой силой в Навь утаскивались. Но как бы там ни было, а пропадали они. Правда, не по месяцам и без какой-либо системы. Иной раз все десять за месяц. Потом князь наш почил на войне, сын его княжить стал, регентский совет во главе княжества встал, да мы и подумали, что все закончилось. Думали ж, что проклятье какое на князе нашем было, от того и умирали его дети и женщины… - он задумчиво посмотрел вдаль, пару ложек похлебки в себя влил, а затем продолжил, - Да только прошло около году с тех пор, а бабы в Стародубе вообще рожать перестали. Те же, что рожают, знают наверняка: не сегодня, так завтра дите ее заберет мороз или мор, хотя никаких эпидемий в княжестве уже давно не было, а морозы не чета ругаланнским, - он разводит руками и пожимает плечами, - Теперь еще покойницы эти танцуют в склепе. Мы его завалили, но звуки странной музыки и танцев все равно оттуда исходят, как ни крути. Кто танцует-то, точно не знаем, да только то княжон крипта, а стало быть, верно, они. Жрец говорит, что указывают на что-то. А на что? Чего толку от таких выводов, если к разгадке это не приближает? – и в этом он был прав. От жрецов в Стародубе, судя по всему, толку было мало. В Ругаланне, как бы там ни было, а через пень и колоду, но дела они решали и пользу приносили. Здесь, судя по всему, старались не особо. Не иначе как хлыста давно на них не бывало, - Что до странников и незнакомых колдунов, то таких мы здесь не видели, конунг, - вежливо склоняя голову, отвечает Чеслав, и судя по виду его, говоря правду. Да и не только по виду, в общем-то. Были основания полагать, что дело тут не ограничивалось каким-то одним колдуном, а было несколько масштабнее. Одно только потому, как долго все это продолжалось. 

- Вы не подумайте, Ваши Величества. Мы понимаем, что вы не обязаны никакие расследования проводить в Стародубе. Наши жрецы трудятся день и ночь, отыскивая следы и закономерности. Над князем тоже колдуют с тем, чтобы вернуть ему сознание и память. А потому, к этому делу мы вас насилу привлекать не собираемся, и будем рады видеть вас не иначе, как дорогих гостей, с которыми можно обсудить дела куда более приземленные. А если захотите вмешаться, то поможем всем, чем сможем. Иной раз взгляд со стороны куда более полезный, чем любой другой. Может, вы заметите то, что нам не видно, а может, княгиня в ее положении поймет закономерности лучше нашего, потому что никто не видит так много, как мать, носящая дитя, - и почему-то от этих слов Ригинлейв становится неуютно. Она ежится и хмурится, а следом муж добавляет ей тревог одним тем, что просит ее мнения по этому поводу. И мнение ее упирается в ту самую тревогу.

- Ты говоришь, Чеслав, что дети не рождаются, а те, что рождаются – умирают. А не рождаются-то от чего? От того, что зачать никто не может или?.. – ей не нужно заканчивать. Чеслав и без этого понимает ее страхи.

- Вы правы, княгиня. Не рождаются, от того, что матери становятся неспособны выносить своих детей. И прежде, чем приглашать Вас, я настрого испросил у жрецов позволения Вам присутствовать в Стародубе с тем, чтобы не навредить Вашему ребенку. Они поклялись, что никакой опасности не существует, приготовили для Вас защитные знаки, очистили и освятили покои, а равно нанесли защитные символы и там, - вот только Ригинлейв от этого спокойнее не стало. Потому что если не было опасности, так зачем же они предприняли такие меры? Да и откуда им было знать, что не было никакой опасности, в самом-то деле?

- Хочу, чтобы наш жрец отправился в Стародуб немедленно и убедился, что опасности нет, а равно предпринял меры к тому, чтобы ее на самом деле не было. Даже малейшей. Рисковать сыном ради дружеского визита я не готова, уж не серчай Чеслав, - и переглянувшись с мужем, Ригинлейв подозвала служанку и отдала приказ, чтобы жрец, а лучше пара, собирались немедленно.

- А что насчет детей, которых и хворь, и злой рок все-таки обошли? Есть ли закономерности в этом? Или в Стародубе совсем детей не осталось? – ведь если понять, что охраняет от того злого колдовства, которое забирает других, можно было понять, чем с этим колдовством бороться. А это волновало Ригинлейв куда больше. И вовсе не ради тех, кто жил в Дубровицах.

Подпись автора

Чтобы понять, что конкретно происходило в княжестве, судя по всему, нужно было обладать весьма специфическими знаниями, ценность которых была высока, и которыми Вигмар и Ригинлейв, как ни крути, не обладали. Что там было пятнадцатого числа, что за Боги могли требовать таких жертв, какие такие ритуалы могли происходить с принесением детей в жертву кому бы то ни было – всего этого княгиня не знала и не уверена была, что знает муж. Хотя при одной мысли об этом, она тотчас же себя укорила. Разве можно было сравнивать себя и его? Он, конечно же, знал больше, помнил больше и видел больше. Ее знания с его сравниться не могут, так что следовало поинтересоваться у супруга позже, может быть, он чего знает о Богах и колдовстве. Он ведь был таким умным и таким знающим.

- Дни Богов-то, князь, как ни крути а не чаще раза-двух в год бывают. Не может всякое число всякого месяца быть привязанным к одному и тому же божеству. А раз не может, то и искать непонятно, что именно. Не иначе как, именно пятнадцатого была заключена какая сделка с тварью неведомой, или само колдовство, что циклично работает каждый лунный цикл. Иных предположений пока нет, - и почему-то Ригинлейв хочет сказать, что вообще-то и предположения тут никакие не предположения, потому что лунный цикл это то, что от молодой луны, когда ее на небе не видно было, до ее полной властью над небом, когда светила она в ночи немногим менее ярко, чем солнце. А как известно, лунный цикл не к числам был привязан, а стало быть, пятнадцатое число здесь какую-то другую роль отыгрывало. Но княгине вновь приходится прикусить язык. Нечего тут умничать и делать вид, что знает больше мужчин – за такое и схлопотать можно. Ведь Вигмар просил ее быть уверенной и наравне с мужчиной говорящей, но ничего не говорил о том, что она должна показывать свое никому не нужное всезнайство, ценность которого стремилась к нулю, а то и выходила в минус.

- Тут вот какое дело, - говорит Чеслав, отвечая на вопрос Вигмара, все так же, в полголоса, словно чего-то искренне и глубоко смущался и не желал, чтобы кто-то узнал о его откровениях, - Князь-то, отец нашего нынешнего, Бронислава Мстиславовича, брат мой, Мстислав Волиборович, при Ярге пал, - а с Ярги уже пару лет минуть успело, как известно, - А последние годы провел по большей части не в Стародубе, а на советах военных, да при дворе покойного Владимира. И покуда так, то за наложницами его не особо кто следил. Он появлялся в столице, как мог, но тогда ему и вовсе не до наложниц было, семью повидать надо, указы какие раздать, да головы, кому следует посносить. А потому особо о его наложницах никто не пекся и никто не знал… - Чеслав, словно извиняясь, разводит руками, да только это ни к чему не приводит. Потому что Ригинлейв сразу же хмурится. Уж что-что, а в этом она точно разбиралась. И в своей нынешней ипостаси послушной жены лучше, чем когда она была ярлом и правителем, которому мало дела было до количества рабов в Хольмгарде.

- Этого не может быть, - строго и уверенно заявляет она, как если бы говорила не с наместником нынешнего князя, а с собственным управляющим в столичном замке, - Так не бывает. Рабы – это имущество. А в любом, даже самом захудалом хозяйстве, не говоря уже о хозяйстве князя, ведется строгий учет этого самого имущества, Чеслав. Как ведется учет вилок в трапезной, собак в псарне, мешков картошки в амбаре или зерна для посевной. Не представляю, чтобы в Хольмгарде управляющий не знал, куда у него делись даже не рабы – слуги на жаловании, хотя они – свободные люди и вольны уйти со службы в любой момент. За такое можно лишиться головы, это не шутки. За утрату двух восковых свечей будут судить, как за кражу, а за утрату двух рабов – и говорить нечего. Нужно встряхнуть управляющего княжеским замком и всех слуг, что служили еще при Мстиславе Волиборовиче, особливо тех, что были к нему близки, и чем ближе, тем лучше. Они должны, что-то знать. Иначе и быть не может, - да что там? Сам князь вряд ли мог не заметить исчезновения своих наложниц. Или сколько у него должно их быть, если он не заметил пропажи сразу нескольких? Ригинлейв сомневалась, что в Дубровицах разрешено было заводить гарем на манер правителей далеко на юге. Это едва ли представлялось возможным.

- Может быть, ты и права, кюна, - вздыхает Чеслав, - Я проверю твое предположение, как только прибудем в Дубровицы, - соглашается Чеслав. Соглашается он и с тем, чтобы гости остались за пределами столицы. И это кажется Ригинлейв разумным. Как кажется сейчас разумным все, что предлагал и решал муж. Но на деле она опасалась за сына очень сильно, а в нынешних условиях подвергать его опасности фактом нахождения в столице, было бы и вовсе безответственным. Так что охотничий домик им вполне подойдет. Многого Ригинлейв не требовалось. Лишь бы была спальня, да кухня, а остальное она стерпит столько, сколько супруг сочтет нужным.

- Вы, Ваше Величество, покамест Стародуба и Дубровиц не знаете, - объясняет Чеслав. И прежняя Ригинлейв бы с ним согласилась, но сейчас она чувствует раздражение от того, что наместник думает поучать ее супруга, - Здесь предрассудки, страхи и обычаи Арконы возведены в абсолют. Здесь женщину побить камнями за то, что она вышла из дому без спросу мужа и без платка – за милую душу. Здесь в храм трижды в неделю, иначе будешь виновна в неурожае. Здесь, если покойник помер, то помер. А если помер, да вернулся, то семья та нечистая и злая, а значит, достойна осуждения. Так и представьте себе, что будет, если вместо того, чтобы упокоить бывших княжон, их выпустить и дать им скелетами, да мумиями ходить по Стародубу? У нас все княжество взбунтуется, сочтя династию недостойной правления, Богов – прогневанными, а жрецов – никчемными. Если что и делать, то втихую, так, чтобы ни одна крыса не прознала. И об этом я тоже размышления возьму. Если они на что и показывают, то пусть нам покажут, - правда, что конкретно там можно было увидеть, Ригинлейв не знала, и сама смотреть не хотела бы. Любопытно было очень, а вдруг для Сигмара опасно? Да и Вигмара пускать не следует…

- Расскажи нам потом, что там увидел Чеслав Волиборович. Очень уж интересно, - а им там делать было нечего уж точно. Как, может быть, и в Дубровицах вовсе. Чеслав согласно кивает на утверждение Ригинлейв, звать ее с собой не спешит, а вместо этого соглашается с Вигмаром, - Закономерности-то они, да, Ваше Величество. Да только чего толку? Пока не узнаем, во что они упираются, это все лишь домыслы и догадки, которым нет конца и края. Но… - он вновь охотно берется за еду, давая понять, что не теряет энтузиазма, - Будем разбираться.

Будут. И оказавшись в шатре, княгиня думает, с чем именно. С покойницами, с болезнью князя, с пропажей детей, или с тем, что в Дубровицах управляющие теряют рабов скопом. Не иначе как слуг им тоже следовало прислать, - Подумать только, потеряли наложниц с десяток-другой, а сделали вид, что не заметили. Мыслимо ли это? – расчесывая волосы гребнем, вопрошает Ригинлейв у мужа. И да, это теперь возмущало ее много больше даже танцующих в Стародубе покойниц.

Подпись автора

В шатре наедине с мужем Ригинлейв ощущала себя куда как спокойнее и увереннее. Для себя прежней она чувствовала ужасающее стремление, которое никогда не было для нее характерным: она желала остаться в этом шатре с Вигмаром навсегда. Чтобы не было никакого Стародуба, Чеслава, людей, которые творят непонятно что и непонятно зачем. Чтобы здесь они могли быть в безопасности и покое, вдали от дурных глаз и дурных слов. И это стремление замкнуться в крошечном мирке, в котором не было никого, кроме них двоих, шевелилось в сознании прежней Ригинлейв ужасающей тревогой, потому что стремление это было противоестественным, ненормальным, абсурдным и нелепым. Княгиня никогда не боялась ни трудностей, ни людей. Напротив, она находила способ избавиться от первых и поладить со вторыми. В этом была сама ее суть, сущность, естество. Именно оно привело ее когда-то к победе над беловодским ублюдком. А теперь?..

А теперь никакого беловодского ублюдка и никакой победы над ним вообще не существовало. Существовали только они с Вигмаром и их сын. И поначалу это радовало женщину, ведь муж даже похвалил ее, а она улыбнулась ему, как будто бы чуть смущенно, но все равно очень счастливо. Как она могла не быть счастливой, если он был ею доволен? Но затем Вигмар заговорил о том, что князь, может быть, попросту сослал наложниц, решив избавиться от тех, кто ныл под ухом, и Ригинлейв подумала вовсе не о том, что предположение это вполне разумно, нет. Она подумала о том, что если Вигмар так считает, то было бы лучше ей ни за что не потерять ребенка. И по спине мурашками пополз мерзкий липкий страх, заставляя сжать горло и едва ли не подкатить к нему ком. Ригинлейв пришлось приложить значительные усилия к тому, чтобы отвернуться, делая вид, что готовится ко сну, и совладать с собой с тем, чтобы никак не расстроить мужа. Ведь недовольный женой муж вправе сделать с нею все, что угодно, в том числе развестись и сослать. И мысль о том, что сослать ярла из ее собственного княжества будет несколько затруднительно, сейчас даже не думала приходить ей в голову.

- Нет, конечно, - тихо отвечает Ригинлейв, расчесывая свои волосы гребнем. К этому времени она уже справилась с собственным страхом и неуместным огорчением, и даже успела удивиться тому, что муж спрашивает ее дозволения, - Ты волен делать все, что сочтешь нужным, супруг, - тихо добавляет она, и в иных обстоятельствах это можно было бы счесть издевкой, потому что прежняя княгиня ни за что в жизни бы не дала мужу в одиночестве отправиться к танцующим покойницам. Во-первых, потому что это было опасно, а во-вторых, пусть эти покойницы потанцуют для кого-нибудь другого, а не для ее законного мужа. Но сейчас все нутро княгини говорило, что она не смеет противиться воле мужа. Вот она и не противилась, даже если настоящая Ригинлейв, где-то там, глубоко внутри, сходила с ума от возмущения, ужаса и непонимания происходящего в самой себе же.

К счастью, сегодняшний вечер им предстояло продолжать недолго. Вскоре служанки принесли тазы, чтобы умыться и помыть руки перед сном, а равно заплести княгине косу с тем, чтобы волосы не мешались во сне. Когда же они, наконец, оказываются в постели, женщина целует мужа в щеку и вскоре засыпает, все еще встревоженная: не то изменениями, что произошли в ней, не то последними словами Вигмара о наложницах и рабынях.

Утром Чеслав сообщает, что охотничий домик у Стародуба готов. Путь до него оказывается не слишком длинным, и меньше, чем через половину дня, Ригинлейв сходит с саней и пользуется приглашением. Дом и впрямь оказывается очень уютным и милым, хотя обозначение «охотничий домик» было для него довольно скромным. С точки зрения Ругаланна, да и что таить, с точки зрения Дубровиц, вообще-то, тоже, это была вполне себе полноценная лесная усадьба. По всей видимости ею пользовалась княжеская семья, так что здесь нашлось место и для лошадей, и для слуг, и для многочисленных вещей, которые они везли с собой. И Ригинлейв почувствовала себя в своей тарелке. Давая распоряжения слугам, решая, где разместить воинов, приказывая топить баню и готовить еду, княгиня ощущала себя так, как должна была ощущать себя женщина на своем месте. Хотя нет, пожалуй, в Дубровицах, как настоящая женщина, она уже должна была быть на женской половине, раздавая приказы служанкам, которые передадут все, куда следует, через третьи уста. Но в этом доме не было женской половины, и судя по виду Чеслава, это он приказал ликвидировать подобное разделение специально для дорогих гостей. Каков подлец! Как она раньше этого не замечала? Но у него ничего не выйдет. Он не сможет ее смутить. Ведь Вигмар просил об этом, а Ригинлейв была хорошей женой и намеревалась следовать просьбе мужа столько, сколько это будет необходимо ему для конспирации и безопасности.

Чеслав еще не успел уехать, когда Ригинлейв, раздав распоряжения на кухне, отправилась по двору к бане, желая убедиться, что ее уже начали топить. Это вам была не басту, в которой можно было едва ли не сразу же мыться, стоило схватиться жару. Нет, здесь бани следовало протапливать основательно и долго, а значит, помыться, и как здесь было принято, попариться, они смогут только вечером. И может быть, оно и было к лучшему. Но проверить все равно стоило.

Княгиня бодрым шагом направлялась от дома к бане, когда заметила странное шевеление в кустах. Инстинкты и привычки воина в ней вытравить оказалось не так уж просто, так что рука поначалу потянулась к мечу: уж с волком-то она как-нибудь сама разберется, нет никакой нужды никого беспокоить. Но мысль эта погасла тотчас же. Рука отпустила рукоять меча, а княгиня отшатнулась в сторону с тем, чтобы поскорее оказаться в бане: там можно будет запереться, а потом ее заметит или найдет кто-нибудь из слуг, или попросту отгонят волка кочергой. Вот только на тропу перед Ригинлейв вышел горделиво, медленно и настороженно отнюдь никакой не волк, вовсе нет. Это был черный, как сама ночь, патлатый и огромный пес. Черные его глаза, казалось, то ли были закрыты, то ли попросту терялись на фоне черной же шерсти, но как бы там ни было, пес казался слепым. Ригинлейв, вообще-то, очень любила животных. И псы ее, привычно, не пугали. Но в этот раз собака, направившаяся к ней вальяжно и неторопливо, заставила ощутить ужас, от которого подкашивались колени. И вместо того, чтобы отогнать этот страх мечом, княгиня закричала, что есть мочи. И как ни странно, пес даже и не подумал двинуться с места, как если бы женские крики были для него совершенно обычным делом.

Подпись автора

Ригинлейв, конечно, было сложно напугать собаками, волками и даже медведями, хотя она и сомневалась, что с последними сумеет совладать, как умели герои древности. Она уже победила главного подзаборного пса в своей жизни – своего первого мужа, что ей какой-то огромный черный пес, будь он хоть трижды слепым? Вот только княгиня не то, что не помнила своих побед и убеждений, они просто в какой-то момент потеряли всякое значение. Ничто вообще больше не имело значения, кроме мужа и сына, кроме того, чтобы быть хорошей женой и хозяйкой. Для прежней Ригинлейв это звучало, как бред сумасшедшего, как издевка, но в нынешнем своем положении она всем своим нутром ощущала исходящую от пса опасность, хотя он и не нападал на нее и держался на сравнительно почтительном расстоянии, которого было недостаточно, чтобы напасть. Почему же ужас коренился в женщине, не давая ей даже спокойно дышать, ведь крик ее то и дело прерывался, когда сжималось от страха горло? Она и сама не могла сказать наверняка. Просто чувствовала, что это была не обычная собака, что это, может быть, была вообще не собака, и ощущая угрозу для себя и для сына, княгиня не нашла ничего лучше, кроме как закричать.

И как оказалось, тревоги ее вовсе не были напрасными. Нет. Упавший замертво от взгляда твари ульвхеднар был тому явственным подтверждением. Что бы ни почувствовала Ригинлейв, почувствовала она верно. Вот только гордиться своей интуицией или даже своей прозорливостью и осторожностью сейчас не хотелось. Вместо этого, дрожа всем телом, княгиня уткнулась в плечо мужу, прижав руки к груди, и боялась от него оторваться, как если бы знала, что существо это никуда не ушло, что оно придет снова, что это было лишь предварительное знакомство, а настоящее – впереди для них всех. И от мыслей об этом бросало в жар, а страх становился лишь сильнее мгновение от мгновения, - Никакая это не собака, - произносит Ригинлейв так, чтобы слышали только те, кто был поблизости, незачем было пугать еще и слуг, - Это злой дух, - заявляет она в явном ужасе, но все-таки твердо и уверенно. Она знала, что говорила. Не знала, откуда, но все равно знала.

- Беременные женщины более чутко ощущают тонкие миры, даже если они – не колдуньи. Думаю, что княгиня права, - заявляет Чеслав и оказывается в числе тех, кто провожает Ригинлейв в дом. Но больше ничего дурного не происходит. Пес не появляется, а в доме тихо, чисто, убрано, натоплено и довольно уютно. Тем более глупо чувствуют себя ульвхеднары, обыскивающие углы в поисках неизвестно чего, смущенные либо этим поиском, либо поведением их ярла, чего они вообще никогда не видели, но к чему должны были начать привыкать хотя бы потому что поведение Ригинлейв изменилось за это время разительно. И тот факт, что она теперь сидела в кресле, закутанная в плед и едва не тряслась, было не худшим из произошедших в ней изменений. Так что, стоило проявить терпение и лояльность. В конце концов, чего ожидать от беременных? Они всегда были странные.

- Его Светлость прав, если позволите, - в полголоса заявляет Хельги, посматривающий в красивое резное окно: в Ругаланне из-за холода и соображений безопасности таких не делали, - Чутье беременных женщин и впрямь становится обостренным, ведь они одновременно находятся в двух мирах, пока носят ребенка. Сами они живые, а дитя – ни живо, ни мертво, пока не родилось, и оно обеспечивает им связь с миром духов. Тварь это тоже чувствует, и помяните мое слово, она пришла за наследником, - кто-то дает Хельги подзатыльник с тем, чтобы замолчал немедленно, но это уже поздно. Потому что слезы, сначала молчаливые, а потом громкоголосые, начинают литься по щекам княгини, и вскоре она рыдает взахлеб.

Как ни странно, но не только никто из ругаланнской свиты этому не удивляется, но и Чеслав остается совершенно спокойным. Судя по всему, ему удалось видеть не одну беременную женщину, и судя по всему, он знал, что они могут отличаться переменчивостью нравов, даже если всю сознательную жизнь были суровыми девами-воительницами. А потому, вместо того, чтобы удивляться или закатывать глаза, он обмахивает княгиню тканью, зная, что поток воздуха охладит ее пыл к слезам, а заодно не даст случиться истерике, - Ваше Величество, нет нужды ни о чем тревожиться. Мало ли, что за духи могут завестись в лесах? Вы же сами знаете, что это не редкость. И в Дубровицах, как и в любом другом княжестве к буйствующим духам готовы. Я сегодня же пошлю в лес жрецов, чтобы они обыскали каждый куст, нашли тварь и отправили ее восвояси. Если же до этого мы можем обеспечить вам безопасность в княжеских палатах, то прошу, вы можете проследовать туда сейчас или в любое время дня и ночи, - предлагает Чеслав, но Ригинлейв только мотает головой, роняя слезы. Если муж сказал, что они останутся здесь, значит, они останутся здесь, она не посмеет и не стремится к тому, чтобы с ним спорить. Чеслав вздыхает, смотрит на Вигмара, а затем жестом приглашает его поговорить снаружи, пока Ригинлейв принесли холодной воды умыться и отвара трав – с тем, чтобы успокоиться и прийти в себя. Чрезмерно нервничать в ее положении было чревато.

- Ваше Величество, ни о каких сущностях до сего дня мы ни от слуг, ни от охотников не слыхивали, но вообще-то эта часть предместий не слишком популярна, а от того вероятно, что какая-то дрянь могла взбунтоваться. Я сегодня же пришлю жрецов, а что могу – сделаю сам, а пока… - он шарит по карманам и протягивает мужчине кусок обычного мела, - Вот. Обведите им дом по периметру, прочертите окна и двери. И никакое зло, будь то хоть сам Чернобог, не к вечеру упомянут будет, внутрь не войдет. Расставьте охрану по территории и скажите им, чтобы… - он снова шарит по карманам и достает маленький смешной обоюдоострый нож из черного агата, - Чтобы где бы ни встретили вот такие ножи, не трогали их. Я ими защиту вокруг поставлю, чтобы не только княгиня, а патрули ваши тоже не пострадали. Но если вытащат, то… - он разводит руками, давая понять, как к этому относится, - Пусть не серчают, - и с этими словами направляется к выходу, - И да, конунг Вигмар, - он стоит к мужчине спиной, усмехается, но совершенно беззлобно, - За перемены, что в княгине случились, строго не суди, а мы уж точно не будем. Ее положение такое, что радостно, что она не ест перепелок целыми днями и не срывается то на слезы, то на смех, требуя непременно подвалы княжеские нюхать. Уж мы тут в Дубровицах натерпелись, - говорил он, судя по всему, явно о Сияне. Но не о причинах, по которым застал и вообще был вынужден разбираться с ее капризами, - Располагайтесь пока. Я в Стародубе прикажу вход в склеп разбирать, управятся еще до темноты, тогда и за тобой пошлю, князь. Авось и правда чего выгадаем.

Подпись автора

Ригинлейв было страшно. За мужа, за себя, но больше всего, конечно же, за сына. Мысль о том, что кто-то может причинить вред Сигмару, воистину сводила княгиню с ума. Сводила настолько, что та готова была приказать прямо сейчас собираться обратно в Ругаланн. Там она закроется в Хольмгарде до конца родов, и все будет хорошо. Никакой черный пес, никакой злой дух ее не достанет. Ни за что на свете. Дома было тихо, спокойно, чисто и безопасно. Им нужно было поскорее вернуться туда, а для этого вполне достаточно было взять корабль в ближайшем порту и плыть на нем до самого севера. Мысль эта настолько захватила княгиню, что она не сразу подумала о том, что злой дух, прицепившись к ней, вполне мог пойти следом. Это известная их привычка. Дурная, жестокая и пугающая настолько, что Ригинлейв снова заплакала. К счастью, служанки нашли, чем ее успокоить, а Биргитта дала терпкое зелье, пахнущее травами, чтобы унять истерику и страхи. В последнее время это часто помогало, после зелья княгиня становилась тише воды ниже травы, и всем на время было намного спокойнее. Вот и теперь к приходу Вигмара Ригинлейв уже не плачет, успела вытереть слезы, а о недавних эмоциях говорили лишь покрасневшие и заплаканные глаза испуганной женщины, но никак не воительницы и правительницы. Впрочем, сейчас княгиня не ощущала себя ни той, ни другой. И тем самым утрачивала значительную часть самой себя.

- Все хорошо, уже намного лучше, - это была ложь, но ложь, как казалось, во спасение. Ведь муж не должен был видеть слез жены, ее огорчения и ее страхов. Для него она всегда должна была быть улыбчивой, радостной, веселой и счастливой, что бы ни было у нее на душе. И сейчас Ригинлейв улыбается, обещая себе, что как бы плохо ей ни было, супруг об этом не узнает. Она обнимает его, утыкаясь в плечо, и в его объятиях и впрямь ощущает себя намного лучше, потому что ей кажется, что уж если Вигмар говорит, что ей ничего не угрожает, значит, так оно и есть. Значит, он нашел способ защитить ее саму и их сына. Иначе и быть не могло. Иначе бы это было не Вигмар, - Как скажешь, любимый, - тихо отвечает ему женщина, - Я знаю, что если ты говоришь, что здесь безопасно, значит, так оно и есть, - и мысли о том, что еще недавно она хотела найти первый попавшийся корабль и уплыть отсюда, как можно скорее, даже не приходит Ригинлейв в голову. Да и как бы она могла? Ведь если супруг сказал, что им следует остаться, и что в этом самом доме безопасно, значит, так оно и есть на самом деле. Он не может ошибаться. И он не может действовать в ущерб ей, их сыну и их семье. Он ведь был таким умным и имел так много опыта, а значит, сделает все возможное, чтобы защитить их и быть в безопасности самому.

- Конечно, я буду рада приготовить все твои самые любимые блюда! – подняв голову, и на этот раз, просияв вполне искренне, заявляет Ригинлейв, но затем, вдруг, тушуется, - А какие твои самые любимые блюда? – стыдно было не знать, но не спросить и приготовить какую-нибудь ерунду было еще более стыдно. А потому, княгиня терпеливо ждет ответа. Впрочем, в нормальных обстоятельствах это было бы глупо. Потому что в нормальных обстоятельствах эта женщина готовить умела довольно примитивно и выбирать у нее не приходилось. Но кажется, Фригг вместе с проклятием позаботилась и о том, чтобы у Ригинлейв остались некоторые типично женские занятия в запасе, так что, вероятно, стоило дать ей попробовать вышивку, вязание и даже пустить к ткацкому станку, может быть, и там выйдет, что-нибудь дельное.

- Ты пока отдыхай. Дорога была долгая, хорошо, что мы уже приехали, - словно забыв о своих страхах и встрече с псом во дворе, оживилась Ригинлейв, поднимаясь на ноги. Она гладит мужа по плечу, наливает ему в кубок вина, оставляя наедине с какой-то мясной закуской, которую приготовили и поставили сюда в ожидании гостей. Княгиню от нее затошнило, потому что тошнило ее от всего подряд, а муж пока скрасит ожидание обеда, легко перекусив.

Ригинлейв понятия не имеет, откуда в ней берутся эти навыки, но она очень уверенно находит фартук и не менее уверенно – обилие продуктов в забитой под завязку кладовой. Впрочем, сложены они были явно наспех. Оно и не удивительно, ведь ругаланнскую чету собирались чествовать в Стародубе, а не здесь, и многое пришлось сделать, как придется, в том числе, и завезти продукты, не зная точно, что любят эти северяне. Впрочем, мука, мясо, рыба и сливки здесь были, а также недурственный набор специй. И этого было достаточно, чтобы начать готовить северный рыбный суп, запеченную утку, фаршированного осетра, овощи на костре, ведь так было вкуснее и свинину в пиве, ведь это было изумительно-прекрасное блюдо. Но раздав указания и показав, где, как и что готовить, сама Ригинлейв вовсе не ушла в сторону, лишь гоняя слуг. Вместо этого с немой служанкой она взялась за приготовление начинки для пирожков, а после сама замешала тесто под удивленные взгляды прислуги, которую время от времени женщина поторапливала громкими хлопками ладоней.

Аромат разносился по всему дому и выходил за его пределы. Злым духам по вкусу не пришлось бы, а вот ульвхеднары на своих постах начали замечать урчание в желудках, желая поесть чего-нибудь не из походной пищи, хотя и походная пища была у них не так уж и плоха. Как бы там ни было, а вскоре в трапезной был накрыт достойный стол, полный самых разнообразных блюд. В центре красовалась тарелка с горой аккуратных, один к одному, пирожков: с капустой, с мясом, с картошкой и с яблоками. Ригинлейв аккуратно разложила их один за другим, выстроив своеобразную башню, и лишь после сняла фартук, вымыла руки и позвала мужа, садясь после него за противоположную сторону стола, подпирая подбородок рукой и любуясь на то, как Вигмар берется за еду.

- Приятного аппетита. Надеюсь, что-нибудь придется тебе по вкусу. А то давно уже не было хорошей домашней еды, - говорит княгиня, кажется, сама испытывая насыщение одним фактом того, что Вигмар ест ее стряпню. В здравом уме она бы ему такого не порекомендовала, но сейчас ей хотелось, чтобы он пробовал и ел то, что она готовит. Именно поэтому ей категорически не нравился любой, кто собирался помешать мужу. И этим кем-то оказался ульвхеднар, что кинул жадный взгляд на стол, но затем раскланялся, - Гонец из Стародуба прибыл. Ждет у конюшни, - говорит мужчина, зная, что не сообщить такую новость нельзя.

- Пусть ждет. А ты бери пару пирожков на кухне и ступай отсюда. Князь обедать изволит, все прочее подождет.   

Подпись автора

На похвалу мужа Ригинлейв тотчас же расцвела в улыбке и даже чуть-чуть покраснела, смущенная одобрением мужа, но радостная тем, что старания ее не пропали зря и были оценены по достоинству. Сама она, казалось, в радости этой, даже и думать забыла о том, чтобы есть самой. Она совсем не чувствовала себя голодной, а даже напротив, ощущала полной энергии и радости, как если бы не занималась только что приготовлением еды, которой, при желании, можно было бы угостить не одного человека. Но угощать они, конечно же, никого не собирались, потому что все это было для Вигмара за редкими исключениями. Ульвхеднары прекрасно справятся со своей едой и без пищи, приготовленной руками их княгини. Хотя для них, вероятно, новостью было, что она вообще умеет готовить. И новостью справедливой, ведь раньше она ничем подобным не занималась вовсе, довольствовалась походной едой и уж точно не учила кухарок рецептам блюд. Что ж, им еще немало изменений придется увидеть и обо всех них исключительным образом молчат, потому что длинный язык никогда не был признаком хорошего ульвхеднара. Посплетничать между собой они еще могли, но едва ли разговоры эти уйдут дальше их лагеря, и уж точно они не дойдут до Стародуба. А даже если бы и дошли, то кого там можно было удивить тем, что княгиня умеет готовить? У них-то княгини умели и не такое.

- Я так рада, что тебе понравилось. На ужин придумаю, что-нибудь еще, - улыбается женщина, явно довольная тем, с каким аппетитом муж поел и суп, и пирожки, и как ему понравилось все приготовленное. Впрочем, гонец все-таки отвлек Вигмара от еды, так что мясо и птицу попробовать он не успел, и может быть, к ужину можно было ограничиться чем-нибудь одним, а вновь расстараться уже завтра на обед. Это ничего. В отсутствие мужа Ригинлейв найдет, чем заняться в этом доме. Ведь здесь все было далеко от идеала и едва ли могло сравниться с Хольмгардом. Мысли о том, что с Хольмгардом не могло сравниться, в общем-то, ничто, что не было княжескими палатами, княгиню не утешают. И быть может, это теперь к лучшему. Пока она была занята бытовыми делами, она не лезла в занятия, которые могли бы представлять для нее опасность, не доводила мужа до белого каления, да и вообще являла собой образец спокойствия и благоразумия, чего от нее, как от будущей матери, нередко все вокруг и ждали. Странно только, что получив, то и дело дивились произошедшим изменениям, как если бы и не этого хотели вовсе. Бойся своих желаний, не иначе.

- Я обязательно поем. Постараюсь тебя дождаться, но если ты будешь совсем поздно, то лягу без тебя. Но постарайся не задерживаться, я буду очень ждать, - она улыбнулась и коротко поцеловала мужа в губы, говоря, впрочем, правду. Ослушаться его Ригинлейв сейчас не смогла бы, даже если бы очень сильно этого захотела, но это не мешало ей скучать по мужу, беспокоиться за него и желать, чтобы он поскорее вернулся, - И будь осторожен, прошу тебя, - произносит она чуть тише, отпуская Вигмара не без тревоги за то, что будет происходить с нею там без него. Говорили ведь о каких-то танцующих покойницах? А это уж точно вряд ли было к добру. Впрочем, и отпускать мужа с тревогами и предостережениями тоже было не к добру. Так что, улыбнувшись ему, Ригинлейв лишь проводила Вигмара взглядом, а затем села за стол, и как и обещала прежде, приказала служанке налить ей суп и откусила пирожок. Вышло и впрямь недурственно.

Регент Дубровиц, между тем, ожидал Вигмара у самого склепа и уже теперь, еще не открыв склеп до конца, слышал, что активность там не прекратилась. От того и был он мрачен, но не сердит. Хотелось поскорее со всем этим разобраться, чтобы Стародуб, наконец, вздохнул спокойно и чтобы недуг от князя их отступил, чем бы этот недуг ни был, - Доброго вечера, Ваше Величество. Надеюсь, не отвлек своим гонцом Вас от важных дел, - договаривались или нет, а все-таки Чеслав отдавал себе отчет в том, что северяне ему ничем не обязаны, как не обязаны и княжеству, и что рисковали они здесь из доброй воли, а не потому что были должны. От того и благодарность наместника начиналась с понимания этой простой истины, гласящей, что Вигмар вообще не обязан был приезжать, - Нашли следы его и шерсть, говорят, что и впрямь никакая это не собака. А то, что взглядом убила ульвхеднара, так судя по всему это какой-то локальный местный божок. И это хорошо. О таких в библиотеке легко и быстро отыскать можно сведения. А раз так, то и того, кто его призвал – тоже. И наказать, - он становится еще мрачнее и жестом дает воинам понять, чтобы открывали вход в склеп. Те переглядываются, прежде с молитвами к Мокоши обращаются, а уж затем начинают доски выламывать, которые, мнится, прежде сами и заколачивали, - Слышишь это, князь? – криво усмехнулся Чеслав, да сам одну из досок выдрал, - Танцуют уже. А может быть, и поют. Кто этих покойниц разумеет?

Кто этих покойниц разумел, Ригинлейв не знала. Но по мере того, как она командовала об уборке дома и прилежащих территорий, следила за исполнением и даже заставила поехать ульвхеднара к пасечнику и купить у него две сотни восковых свечей, она размышляла о том, что было в этом месте все в каком-то странном беспорядке. Вроде, и убрано, а вроде и тут пыль, и тут вещи не на месте, и там паук сплел паутину в углу. А как известно, там, где не было порядка в доме, не было его и в головах. И наоборот – если в голове порядка не было, в доме, в деревне, в княжестве его тоже не найдется. Стало быть, разговоры все эти о покойницах, да и сам факт того, что они из могил своих повставали и стали танцевать, все был от того же. Там, где не было порядка и сильной руки княжеской, там и покойникам покоя не было тоже. Всем им был нужен, кто-то, кто этот порядок наведет. И пока что здесь у Ригинлейв отлично получалось. Дом преображался на глазах. А уж по мере того, как она расставила и зажгла свечи, стало и вовсе тепло, красиво и уютно.

И подумалось тогда женщине, что вероятно вполне, будто бы покойницам просто нужна твердая рука. Такая же, какую проявила княгиня здесь, наводя порядок. А может быть, им в склепе тоже нужно навести порядок и приструнить покойниц? Свечей там поставить? Навести, так сказать, уют? Ведь даже покойным приятно, когда вокруг тихо, чисто и уютно. И с этими мыслями, оживленная своей идеей, Ригинлейв приказала четырем служанкам взять метла и тряпки, ведра и воду, а еще щетки и мыло. Они отправлялись в склеп.

Склеп же, между тем, и впрямь был оживлен больше должного. Еще у входа было слышно не то завывание ветра, не то музыка и то, как бились об пол где кости, а где задеревеневшая и иссохшая, но все же плоть. Да, покойницы определенно танцевали. И судя по виду Чеслава, на него это наводило все меньше ужаса, а больше брезгливости, - Вообще, конечно, покойные не к добру встают, но здесь в большинстве своем кости не меньше пятнадцати лет возраста, а иные так и вовсе тысячи достигают, бояться их как-то странно. Да и не делают они дурного. Танцуют себе и танцуют, - и по тому, как неуверенно наместник двигался по коридору, можно было сказать, что сюда он не спускался уже очень давно, а после вести о танцующих покойницах, просто приказал завалить вход и больше к этой теме не возвращаться, - Я-то тут еще не был. Не знаю, как тебе, князь, а мне не то, что боязно, а все больше мерзко. Нас как в храме учили? Мертвое должно оставаться мертвым, - а некромантом, чтобы упокаивать, он вовсе не был. Так что, когда они дошли до общего зала княгинь, куда из проймы на потолке падал лунный свет, Чеслав неприязненно скривился, впрочем, тут же испытав и другую эмоцию: удивление. Ведь танцующие покойницы отчего-то были чересчур… Не истлевшими. А ведь судя по его знаниям, возрастом они и впрямь доходили аж до десяти веков, - Какого…

Какого черта они едут туда, где княгине бывать не следовало, ульвхеднары не знают, но все еще уважают и боятся ее достаточно, чтобы не противоречить. Ригинлейв же, между тем, уверена, что придумала гениальную идею, и что сейчас все уладит. Так что, как только они приехали в нужное место, она повелела поставить несколько факелов вдоль всего коридора, назначила служанкам охрану и приказала начать уборку от входа. Убирать здесь можно было до самого утра. Благо, что колодец был неподалеку, а значит, воды на помывку всего склепа хватит. И хотя служанки и не понимали, что именно они делают и зачем, спорить никто не решился. И хорошо. Ведь сама Ригинлейв решительно направилась вперед, в зал, с тем, чтобы отругать покойниц и объяснить им, что нельзя нарушать порядок своими непрошеными танцами.

Подпись автора

Покойницы и впрямь для тысячелетнего праха никак не годились. И о том, как они здесь оказались, можно было только гадать. Да и платья у них были отнюдь не княжеские. Как бы там ни было, как бы к женщинам в Дубровицах ни относились, а красиво одеваться, носить дорогие украшения и меха княгиням не воспрещалось, и редкая княжеская жена могла от это «почетной обязанности» уклоняться, если не сказать больше. Эти же, исключая тех, у кого одежды уже успели истлеть, скакали тут в платьях скорее подходящих служанкам, в крайнем случае – наложницам. И в этом конунг был прав. Судя по всему, вот они и отыскали любимиц князя, пропавших неожиданно и непредсказуемо, можно было и управляющего теперь не спрашивать. Да только кто их убил? И как так вышло, что никто не заметил? Или заметил, но предпочел закрыть на это глаза? Почему? Не иначе как, потому что убийца был высокородный и судом его терзать не хотели. Или высокородный настолько, что никакому суду он не подлежал вовсе. Мурашки неприятной липкой гурьбой побежали вдоль позвоночника, но виду княжеский наместник не подал. И в свете его немногочисленных предположений, каждое из которых было хуже другого, он даже не особенно испугался, когда покойницы обступили их с Вигмаром и стали вытягивать свои костлявые руки вперед. Не иначе как женщины хотели какого-то контакта, не иначе как, живые привлекали их, и отнюдь не в качестве еды, как можно было бы ожидать от зомби. Неужели и впрямь хотели, что-то сказать? Или все это было одной большой игрой какого-то злого некроманта, который имел претензии к княжеской семье, а может быть, и к Чеславу лично? Гадать можно было, сколько угодно, а пока надлежало выяснить, как на самом деле обстоит ситуация. И с этой точки зрения, упокаивать покойниц им было не с руки. Если они были единственными, кто знал, что происходит на самом деле, то придется воспользоваться этими свидетельницами за неимением других.

- Да кто его знает? Наложниц без счету у брата было, сколько себя помню. И детей тоже. Да только в живых остался один законный, и тот теперь хворает. Если и впрямь это те наложницы, если дело в том, что не погребли их, как следует, а прежде – предали жестокой смерти, то хотел бы я знать, от чего они умерли и кто это сделал, - потому что если убийство было ритуальным, то они узнают, а если повезет, то по энергетическому следу смогут выйти и на убийцу тоже, - Но пока они тут… Вот так… - он отмахивается от вони, зная, что ее все равно ничем не перебить, - Ходят… Мы ни тела исследовать не можем, ни следы убийцы найти. Если это княжеские наложницы, то кто вообще осмелился на такое злодеяние? – признаться, Чеслав готов был подумать на брата. Да только никакого мотива у павшего ныне князя не было вовсе. Зачем ему убивать своих же женщин? Колдуном он не был, ритуальных убийств от него ожидать уж никак не приходилось. А если убил не из ритуальных целей, то зачем? Знавал Чеслав всяческие извращения, в том числе те, что могли к смерти жертв привести, да только за братом никогда ничего подобного не наблюдал и не верил в то, что тот был на такое способен.

- Эй, кто там?! – окликнул Чеслав звуки, что шли из коридора. Но как ни странно, показалась оттуда не фигура очередной покойницы, а фигура кюны Ригинлейв. Кюны не напуганной, не растерянной и не удивленной, а все больше брезгливой и сердитой одновременно, как если бы дети учинили ужасный разгром и беспорядок в отсутствие взрослых, а теперь она, мать семейства, это заметила и намеревалась устроить большую взбучку.

- Эй, вы! Чего это вы тут устроили?! – заходя в усыпальницу, уверенно обратилась к мертвецам Ригинлейв, держа в руках факел. Вид ее, при этом, говорил, что танцующие покойницы кюну ничуть не смущают. И как ни странно, покойницы ее не смутились тоже. А тотчас же перестали водить хоровод, уставились на женщину пустыми глазницами, а следом рядком подошли к ней и окружили. Воздух вокруг наполнился странным верещанием, перебиваемым треском и сиплыми выдохами – так работало то, что осталось от речевого аппарата и легких. И как ни странно, Ригинлейв покойниц прекрасно понимала, слыша каждое их слово, как если бы оно было совершенно обычным. Говорили они, впрочем, на местном наречии, а вовсе не на общем и не на ругаланнском. По счастью, с пониманием все равно не возникало особых проблем – учителя натаскивали будущую наследницу в знании нескольких языков, и местный исключением не стал.

- Развели тут беспорядок, грязь, разброд и шатания! Это никуда не годится! Живете в склепе, не хотите умирать, так хоть прибрались бы! И хватит мне тут живых беспокоить. Мертвые должны оставаться в своем мертвом царстве, а не пугать живых, ясно вам?! – и с этими словами подозвала к себе растерянного ульвхеднара, который держал в руках метла и тряпки, - Вот, берите, и начинайте убираться! Немедленно! – приказала Ригинлейв. Покойницы, что-то обсудили между собой, постояли мгновение, а затем и впрямь похватались за тряпки и метла, - А пока убираетесь, расскажете мне, что случилось и что нужно сделать, чтобы вы могли обрести покой, - одна из покойниц подошла к Ригинлейв ближе и потянула руку к ее животу. Княгиня ударила ее по костлявой ладони и покачала головой, - Я в потере твоего ребенка не виновата, моего трогать не смей! А защитить я его и без вас смогу, с чего это вы взяли, что мне нужна помощь?! – Ригинлейв закатила глаза, продолжая разговаривать с покойницами, как с живыми, как если бы это было само собой разумеющимся, и болтала она если не со старыми подругами, то по крайней мере, со своими служанками.

- Вздор, зачем бы ему это было нужно? – хмурясь, спрашивает Ригинлейв, сама берется за тряпку и начинает протирать могильные плиты, которые не мыли уже много лет. Никакого уважения к умершим! – А вас зачем убил? – уточняет она, все еще хмурясь и с сомнением глядя то на одну покойницу, то на другую. Все они периодически издавали страшные звуки, которые едва-едва могли напомнить простым смертным человеческую речь, но ярлу напоминали, раз уж она свободно вела диалог, - А где их искать-то?! И как я пойму, где чей, если кости и ваши уже истлели, и их тоже? И что делать мне, если этот ваш злой дух потом на меня ополчится, раз уж я заберу у него его законную добычу? А с князем, что будет? – покойницы начинают сипеть еще больше, все еще послушно отмывая склеп. Ригинлейв кивает головой, а закончив с очередным надгробием, отбрасывает тряпку, отряхивает руки и подходит к мужу и растерянному наместнику.

- Говорят, что их всех убили, а прежде – убили их детей, отдав их на жертву какому-то злому духу. Я о таком никогда не слышала. Говорят, что где-то неподалеку есть его алтарь. И что хотят воссоединиться со своими детьми и чтобы по ним отслужили все надлежащие посмертные обряды. Только тогда они упокоятся. Еще говорят, что если все это сделать, то малолетнему князю может не поздоровиться. Я не поняла, почему… В общем, найдите их детей, они потом сами покажут, где чей. А как найдете и отслужите обряды, все здесь и успокоится. Мы в этом участия принимать не будем, потому что злой дух может прийти и за моим ребенком, как приходил за их, - странновато звучало и явно не хватало деталей. Но Ригинлейв спросила все, что посчитала важным в этой ситуации. Она в магическом начале ничего не разумела, стало быть, и не ей было разбираться, - И порядок в склепе помогите им навести. Это никуда не годится. Странно, что у вас раньше покойницы не повставали. Порядок и добрая тризна, - Ригинлейв укоризненно качает головой, - Никакого у вас уважения к покойницам!

Подпись автора

Не сказать, чтобы Чеслав был особенно растерян происходящим, ведь страннее танцующих покойниц им все равно вряд ли, что-то удалось бы найти, но все-таки княгиня Ругаланна удивила его, не то своей поразительной смелостью, не то своим умением деловито говорить с покойницами и раздавать им указы, как если бы это было для нее совершенной обыденностью. Сам он хоть и улавливал отдельные слова на родном наречии, все-таки не мог сложить их в цельные предложения, язык покойниц был слишком далек от привычного. И вопрос о том, почему Ригинлейв так свободно общается с неупокоенными женщинами, оставался открытым даже для него. Ответов и вариантов было не очень много. Отпадали те, что утверждали, будто бы княгиня – некромант, вряд ли подходили и те, что утверждали, будто бы она обладает каким-то особым артефактом, который делает мертвецов к ней более дружелюбными – об этом знал бы конунг. Но факт оставался фактом, она в легкую общалась с женщинами, и это было… Любопытно. А еще это могло быть опасно.

- Хороший вариант гласит, что ребенок во чреве кюны позволяет ей подобное. Например, потому что щедро одарен Богами магическими способностями, которые проявляют себя уже теперь, - и понимая, что это, вероятно, совсем не тот вариант, который Вигмар желал слышать, добавляет и другой, - Еще говорят, что женщины, носящие ребенка, благословлены Богами и находятся под их особым присмотром. Стало быть, если они присматривают за нею и теперь, они подарили ей возможность понять покойниц, чтобы она могла защитить себя и сына, - он потирает подбородок, хотя то и дело испытывает желание закрыть уши и не слушать эти жуткие нечеловеческие звуки, - Плохой вариант гласит, что та тварь, с которой кюна встретилась в лесу была злым духом, который и не дает этим мертвецам уйти в мир мертвых. Он отметил Вашу супругу своей меткой, за счет чего она может говорить с покойницами, потому что… - он вздыхает и словно извиняется за свои слова, - Потому что сама уже находится между двумя мирами, - и этот вариант, с его точки зрения, был куда как более вероятен и логичен. Но утверждать наверняка было нельзя, а Чеслав и не собирался, потому что любая ошибка могла стоить Ригинлейв жизни. А ее он желал видеть живой. Но продолжать размышления теперь было бы жестоко по отношению к самой княгине, что направилась к ним, и потому, Чеслав прикусил язык, поклонился, а затем вежливо добавил, - Ваше знание местного наречия впечатляет, Ваше Величество. И не забыли ведь за столько лет, - он улыбнулся, силясь отвлечься от происходящего и отвлечь княгиню, но тревога явно видна была и во взгляде, и в том, как Чеслав себя держал.

- Да, это было небезопасно, - соглашается Ригинлейв, и хочет начать оправдываться, но на самом деле ей не в чем. Во-первых, потому что Вигмар не запрещал ей приходить напрямую, он лишь сказал, что пойдет один, а во-вторых, долгом хорошей жены быть рядом с мужем, особенно, если она может помочь. А княгиня чувствовала, что могла, да еще как! – Я просто… Просто подумала, что беспорядок с покойницами здесь, потому что все в каком-то беспорядке, понимаешь? В доме грязно, баню топят неправильно, веники сушили все вместе, двор не мели уже с неделю, сено в конюшне, что дубовые ветки, - с каждым словом Чеслав становился все более смущенным, подмечая каждое замечание, - Это никому из живых не нравится, так с чего бы это понравилось бы мертвым? Вот я и решила прибраться в склепе после того, как раздала приказы по всему нашему домику. Там теперь чистота и уют. И здесь будет. А потом нужно будет всех местных покойных помянуть, как следует, со жрецами и огнем, и все станет в порядке… - но теперь было ясно, что не станет, что дело было в другом. Но Ригинлейв удалось узнать и это, а значит, она была здесь совсем не зря.

- Ваше Величество, мы немедленно исправим все замечания, - склонившись, красный, как рак, Чеслав готов был сам вернуться в гостевой дом с тем, чтобы раздать указания и проследить за исполнением, но сейчас у них были дела поважнее, без сомнения.

- Кости своих детей они показать не могут, - качает головой Ригинлейв, - Не знают, где именно те находятся. От того и не идут к ним сами. Надо будет найти и вернуть им детей, а затем похоронить по всем обрядам, как должно. Они вовсе не плохие женщины, просто судьба их дурно сложилась, - рассказывает, как ни в чем не бывало, кюна, словно вообще не видя ничего странного, что ей довелось разговаривать с мертвыми. По просьбе мужа она спрашивает и о том, кто убил их, но внятного ответа не находит, - Кто-то вообще не знает… Одна посреди ночи вышла из комнат по известным делам, ее ударили по голове и больше живой она себя не видела. Другая, вроде как, потонула в княжеском пруду, а все-таки говорит, что на дно ее какая-то сила тянула. Третья утверждает, что легла спать и не проснулась, а уж после себя с пеной у рта увидела, а четвертая, что ее с балкона столкнули. Вон та, что умерла раньше всех, говорит, что сам князь ее убил, а за что – не помнит. Только все это было после смерти их детей, когда они в большом горе жили и жаждали узнать, что же произошло с их сыновьями и дочерьми, - и Ригинлейв понимала. Случись, что с ее ребенком, она бы тоже хотела узнать, что именно, - Ужас какой! – восклицает княгиня, - Вот та говорит, будто бы у нее ребенка отобрали минута в минуту рождения, а как она сопротивляться стала и голосить, перерезали горло, а всем сообщили, будто бы умерла в родах, - и покосившись на Вигмара в страхе, женщина в это мгновение подумала, что им нужно как можно скорее вернуться в Ругаланн. Там-то ее точно никто не убьет при рождении сына.

- Пятнадцатого не день рождения, нет… - качает головой Чеслав, шумно вздыхая, - Пятнадцатого день, когда он от лихорадки излечился. Да только это единственный раз был. По недосмотру няньки свалился поздней осенью в пруд. С трудом его жрецы с того света вытащили, а если бы не вытащили, все бы голов лишились, единственный наследник ж. Уж не думаешь ли ты, что он так и выжил? – впрочем, так теперь думал Чеслав. Да только ладно, понятно, куда дети делись и почему помирали один за другим. А матерей-то их за что убивать было? Знали много?

- Минуя княжеский дворец попасть в город можно, да только что толку? – хмыкнул мрачно наместник, растерянный вестью о том, что его брат мог быть детоубийцей, а равно и тем, что их новый князь мог помереть совсем скоро, если они остановят этого злого духа, - Библиотека в княжеских палатах. Я могу проводить вас прямиком отсюда, - вот только разумно ли было брать с собой Ригинлейв? Она хоть и умела читать, а была в большей опасности, чем они все. Не было ли правильным отправить ее из Дубровиц вовсе? В Ругаланне-то никакой злой дух до нее не доберется. С другой стороны, это смотря, что за злой дух, конечно.

- Вели служить службу жрецам, как только девушки все домоют, - упрямо требует Ригинлейв, скрестив руки на груди и сведя брови к переносице. И видя, что Чеслав не реагирует, княгиня ступает к нему и повторяет требование. И в этот же момент покойницы окружают его и начинают верещать на него так, что наместнику приходится закрыть уши руками, а затем закивать головой, - Ладно-ладно, я понял! Сейчас вернемся во дворец и я сразу же повелю поминальные молитвы прийти читать в усыпальницу. Пусть только имена свои скажут, - выдыхает Чеслав, силится запомнить, а потом просто извлекает мел и пишет их на стене. Жрецы прочитают, ничего страшного.

- Могу приказать жрецам искать информацию в библиотеке, а вы пока отдохнете в домике. К утру, думаю, что-нибудь найдут, - он не добавляет «ведь это небезопасно для княгини», но подразумевает это, уверенный в том, что Вигмар прекрасно его поймет.

Подпись автора

Вигмар был встревожен. Это виделось в его движениях, в жестах, в словах, в том, как он взял ее за руку, хотя вообще-то для него это был не особенно характерный жест, в отличие от самой княгини, которая находила в этой крошечной близости достаточную сдержанность наравне с явным проявлением теплого отношения. Возможно, он даже чего-то боялся. Как ни странно, совсем не сердился на нее за то, что она пришла сюда и даже признавал пользу этого решения, но в остальном, все равно был беспокоен. И Ригинлейв хотела знать, почему. Чувствовала, что тревоги супруга связаны именно с нею. Беспокоился, что вышла из безопасного убежища, которое хранило ее от нападения пса? Думал, что здесь с нею непременно, что-то случится? Женщина понятия не имела, а спросить мешало присутствие Чеслава, да и покойниц, вообще-то, тоже. О тревогах и эмоциях было лучше говорить наедине, а остаться наедине им в ближайшее время не светило.

- Вигмар, что происходит? – в полголоса спросила ярл, вглядываясь в лицо мужа с ответной тревогой, ничуть не меньшей, чем его. Ведь когда что-то происходит, а ты не знаешь, что именно и не можешь этого понять, а равно и повлиять, покоя может лишиться вообще, кто угодно. И Ригинлейв вполне закономерно чувствовала себя дискомфортно, не понимая, зачем им понадобилось так скоро в библиотеку, какого черта вообще произошло и происходит в Дубровицах, и не стоит ли им оставить это дело южанам, не рискуя собственными жизнями. Да и что они будут делать в библиотеке? Ригинлейв знала местный язык, могла на нем читать, но совсем не так скоро, как на ругаланнском или общем. А раз так, то что она могла найти и чем еще помочь? Не лучше ли было доверить все это жрецам?

Но Вигмар был непреклонен. Он не собирался отступать и явно намеревался отправиться в библиотеку вместе с Чеславом. Возражать женщина не стала именно по причине того, что была женщиной. Мужчинам и мужьям, как известно, намного виднее, чем ей. Так что, куда бы они ни направлялись, ей оставалось только верить, что это к лучшему и доверять Вигмару. Второе получалось как-то лучше первого, потому что когда к лучшему, вот так не суетятся, боясь выпустить руку жены из своей. Происходила какая-то беда, но какое отношение они к этой беде имели, Ригинлейв не знала. Знала только, что тут женщин убивали, а их детей приносили в жертву, знала, что какой-то злой дух позарился на всех местных детей вообще, забрав уже намного больше, чем рассказывали покойницы. И вообще-то, Ригинлейв хотелось остаться с ними, поболтать о том, о сем, узнать, что там у них после смерти, ведь это точно было не то, что у них, северян. Никакого страха перед мертвыми княгиня, как водится, не испытывала вовсе. Да и вообще мертвые девушки обещали защитить ее и ребенка, так что, зачем они сбегали, Ригинлейв не знала. Но спорить снова не взялась.

- А княжеские палаты у вас красивые, - не зная, что еще делать, отвешивает комплимент женщина, но Чеслав улыбается как-то очень напряженно. Он, было, заикается о том, что ярлу лучше бы на женскую половину, к Сияне пойти, мол, там и удобнее, и чище, и безопаснее, но осекается в одночасье, понимая, что с «безопаснее» крепко погорячился, одно только потому что Сияна колдуньей не была, и в случае какой напасти вряд ли могла бы помочь. Она и сыну-то помочь не могла, что уж говорить об иностранной гостье? Так что, да, если злой дух придет за Ригинлейв, будет лучше, если она окажется в окружении колдунов. Пожалуй, даже в обществе одного конкретного, ведь когда-то за Чеславом водилось умение договариваться с духами разных видов и порядков, а значит, сможет он и теперь. Знать бы только, с кем именно придется договариваться.

Жрецы уже начали работу. Взглянув несколько раз на гостей и особливо заострив внимание на княгине, они о чем-то пошептывались, но в остальном, силились искать, хотя вряд ли понимали, что именно. Хорфагер не понимала тоже. Растерянно смотрела на супруга и на его странные приказы, которые… Имели ли они какой-то вообще смысл, не говоря уже о том, имели ли они хоть какое-то право на существование? Ведь они были в гостях.

- Соль с кухни, это ладно, - он отдает приказ, но сам начинает входы мелом очерчивать, а затем деликатно усаживает княгиню в кресло, а вокруг рисует довольно широкий круг, - Никуда отсюда не выходи, Ригинлейв, хорошо? – Чеслав, очевидно, уже понял, что с головой у северной правительницы не все в порядке, а потому, говорил с нею, как с маленьким ребенком. Женщина кивнула, еще раз вопросительно посмотрев на Вигмара, испытывая теперь беспокойство тоже. Чего ради, они запирали ее в каком-то круге и творили какую-то магию? Но второй раз спрашивать, что происходит, женщина не рискует. Лишь послушно сидит в кресле и сжимает руку супруга, надеясь, что что бы ни случилось, закончится оно побыстрее.

- Да тут не свитки нужны, - уверенно заявляет наместник и направляется куда-то вглубь помещения. Возвращается он со старой, немного пыльной книгой, обтянутой в кожаный переплет и обитой серебром и какими-то защитными символами, - Фолиант со своего обучения в храме привез, - объясняет он, переворачивая тяжелую обложку, - Здесь список всех забытых и брошенных Богов, духов, бесов, чертей, домашних тварей и прочих сомнительных личностей тонкого мира. Если в библиотеке, что и есть о нашем духе, то это находится здесь, а во всех прочих бумагах лишь дополняется, - вот только, что искать, они наверняка не знали. Дух, обращающийся собакой? Да это может быть кто и что угодно. Эти твари могли вселяться в животных, могли оборачиваться ими, а могли набрасывать морок, который показывал их такими, какими они не являлись и никогда не будут.

Он не знает, сколько страниц пролистывает, на большинство натыкаясь лишь глазами. Достаточно было прочесть имя, чтобы вспомнить и сравнить вероятности. Пролистав не меньше тридцати вариантов, Чеслав, наконец, попросту закончил с главой, описывающей духов, а перевернул книгу на начало главы, где говорилось о забытых или даже запрещенных Богах, чьи имена не принято было называть в приличном обществе, да и в обществе жрецов, в общем-то, тоже. И здесь дело пошло еще хуже. Потому что подходил едва ли не каждый первый, исключая самых могущественных. Уж точно это был не Чернобог и не Морана, да о них, в общем-то, никто и не забывал. Признаться, страницу с Вием Чеслав тоже почти перевернул. Слишком нереальным казался вариант. Кто вообще это Вия в последний раз видел? Да и видел ли? Но несколько строк где-то посередине зацепили взор. Черный пес, жертвы, исполнение желаний призывающего…

- Холодно, - вдруг заявляет Ригинлейв, поднимая бледную ледяную ладонь на уровень глаз и выдыхая на нее пар, - Почему так холодно? – жрецы тотчас же реагируют и разжигают в камине огонь сильнее, но это теперь не помогает. А когда за дверью начинает слышаться тяжелая, пожалуй, даже старческая поступь, все вокруг замирает. И только огонь в очаге и остается, потому что пламя свечей и факелов гаснет в одночасье.

Подпись автора