Многие знания — многие печали. Если бы Ратибор не прочел эту мудрость однажды в одной из ученых книг, что штудировал еще на уроках в Беловодье, то непременно и сам бы в скором времени дошел до подобной мудрости. Теперь же оставалось под ней лишь подписаться в знак согласия. Княжич вполне отдавал себе отчет в том, что, скорее всего, понимает эти слова не в том же самом смысле, коими их наделил некогда древний заморский ученый муж, но и собственного разумения хватало для мучений.
Уж больше полугода прошло с той поры, как знание о уникальных манускриптах в материнском храме накрепко поселилось в его памяти и с тех пор ни на день не отпускало, лишая пытливый ум юного колдуна покоя. Было невыносимо ждать чего-то неизвестного, наблюдая, как безвозвратно утекает время, которое можно было бы потратить с пользой. Занятия с матушкой и Вацлавом хоть и приносили свои результаты, на время отвлекая и загружая княжича, но едва новизна ощущений притуплялась, назойливый червячок сразу просыпался и начинал грызть неугомонного мальчишку изнутри. Хуже всего, что Ратибор ни с кем не мог поделиться своими мыслями и навязчивыми, сводящими с ума идеями: брат был слишком далек от колдовских дел и связанных с ними суеты и проблем; матушка, посеявшая в нем беспокойное зерно, давшее теперь пышные всходы, наверняка лишний раз успокоила бы непременным знакомством с трактатами в будущем, а Вацлаву о ругалланских тайнах знать не следовало — хоть лед настороженности между ним и членом Великого круга явно истончался, слова матери о том, что ни один китежский колдун не должен узнать о ценности тех свитков, накрепко сидели в памяти и удерживали от излишних откровений.
В итоге Ратибор принял совершенно самоубийственное, но единственно возможное для него решение: пока по всей Гардарике сновали и наводили суету стягиваемые к летней кампании войска и вездесущие торговцы, у него был шанс исчезнуть на время с глаз и отправиться в Ругаланн. Однако одной затеи мало, требовалась подмога, и подмога недюжинная, поскольку утвердившийся в намерениях Ратибор вскоре понял, что толком даже не знает, с чего начать. Промаявшись в сомнениях, он решился обратиться к человеку хоть и подневольному, но опытному. В воеводе Вячеславе мальчишка был уверен, как в силе того, так и в расположении к юному ученику. Взяв предварительно с Вячеслава слово, что разговор при любом исходе останется лишь между ними двумя, и поделившись с ним своими потребностями, Ратибор даже воздержался от порыва просто внушить свои желания — понимал, что трезвая оценка воеводы в текущей ситуации была намного важнее сиюминутного результата, полученного против воли последнего. В конце концов, в случае неудачи у него оставалась возможность заставить человека позабыть об опасной беседе.
В отцовском ратнике, на мальчишеское счастье, хватало не только разумности понять, что упрямый и взрывной малый не отступит от втемяшившейся в голову затеи из-за одного отказа и запрета, но и решимости и верности на то, чтобы поддержать юного наследника в его безумном начинании, удовлетворившись, хоть и нехотя, крайне скудной информацией о цели самоубийственного путешествия во вражье логово: навестить родича в Эгедале. Ну кто в здравом рассудке решит, что крохотный отряд с мальчишкой представляет собой хоть какую-то опасность, чтобы ради него поднимать войско? А со случайными разбойниками в дороге тот же самый отряд без труда справится. Да и вообще, кто в такое поверит, что Беловодский по своей воле в Ругаланн заявится, расскажет кто — враз засмеют. Наивные и по-юношески отчаянные размышления нашли отклик у опытного воеводы и пока Вячеслав занимался приготовлениями, собирал людей и поклажу, чтобы не слишком обременяла в пути, Ратибор изводился ожиданием, более всего страшась того, что кто-нибудь из могущественных колдунов семейства случайно уловит беспокойство его перед дальней дорогой и за день до выезда сослался на усталость, испросив дозволения некоторое время отдохнуть от занятий и развеяться. Облегчение наступило только когда маковка сторожевой башни форпоста скрылась в утреннем тумане.
Не привыкшему к подобным путешествиям инкогнито, без полагающихся ему по статусу удобств и привилегий, княжичу первые дни речного путешествия показались поначалу таким кошмаром, что легко бы сошло оно за наказание за затеянное. Однако к концу даже начал привыкать и к пронизывающему ветру, иссушающему щеки и губы, и к своему  грубому, простому наряду, от которого время от времени неистово хотелось чесаться, и к громкой сквернословящей команде, знавшей изрядно непристойных, но довольно смешных историй, и к своему удивлению уловил лёгкое чувство сожаления от того, что покинуть вонючую, но весёлую посудину пришлось раньше намеченного срока.
Путешествие верхом по пробирающему до костей холоду, казалось, не закончится никогда и Ратибор не скрывал искренней радости и вздоха облегчения после того, как Вячеслав известил о близкой цели. На всем пути следования по землям Беловодья княжич невольно высматривал знакомые ориентиры, городки и деревни, от которых можно проложить курс в сторону Ирия. Потерянный родной город будто звал своего князя и беглый наследник всем сердцем тянулся к его стенам. Перемещаться по родному краю тайно, скрываясь, как преступники, оказалось куда тяжелее, чем он мог себе представить. И достижение границы земель было своего рода облегчением не только от тягот путешествия, но и от сердечной муки.
- Все сложится удачно, - негромко, но уверенно заверил он Вячеслава, до рези в глазах всматриваясь в мглистую северную даль, будто пытался высмотреть с холма точку своего притяжения. Половина дня пути. Ничто по сравнению с уже пройденным путем, но впереди едва ли не самое сложное. И вышедший навстречу отряд с точки зрения младшего Беловодского был едва ли не самым легким испытанием на этом последнем отрезке пути. Достаточно было подбросить в пару голов тревожную мысль "Вдруг и правда родичи?", чтобы назревавшее в воздухе напряжение если не исчезло совсем, то хотя бы перестало давить и грозить кровопролитьем. Сильнее вмешиваться в разум хирдманов Ратибор не рисковал, да и не было в том более нужды: на пути в Эгедаль их сопровождала такая охрана, что никакого нападения больше ожидать не приходилось. Вот только ждать в крепости пришлось до темноты и даже измученный дорогой мальчишка извелся тревожным ожиданием, исходив двор из угла в угол, чем изрядно раздражал присматривавших за странными гостями воинов. Присел лишь ненадолго и резво снова вскочил на ноги, как только во дворе возникла статная фигура. Вот теперь конечная точка пути была достигнута, оставалось самое трудное.
Ратибор Беловодский прекрасно осознавал всю степень опасности, которая нависала над хэрсиром Эгедаля и если бы существовал хоть мизерный шанс не вовлекать Асвальда в затеянную им авантюру, он бы непременно им воспользовался. Но такого шанса Ратибор не видел, кроме того в глубине души мальчишки тяжелым камнем лежал груз причастности Асвальда к гибели Великого князя, так что хэрсир в некоторой степени был его должником. И крайняя степень удивления и отчасти смятения и непонимания, считанные Ратибором в душе матушкиного воспитанника, искупала и утешала лишь самую малость.
- Здрав будь, хэрсир. Они в безопасности далеко отсюда, не тревожься за них, - бросив быстрый взгляд в сторону поднявшихся вслед за хэрсиром воинов, Ратибор шагнул навстречу родичу, стягивая на ходу толстые рукавицы. - Я добрался в основном по реке, на юге лед уже почти сошел, - понимая, что эти детали не слишком интересуют Асвальда, княжич светло улыбнулся в попытке хоть немного разрядить обстановку. - Асвальд, я знаю, что не самый желанный нынче гость, но я не потревожил бы твой покой без нужды. Позволь мне гостить в твоем доме и посещать храм матушки, о большем я не попрошу.

Отредактировано Ратибор Беловодский (2023-05-17 13:21:22)

Подпись автора

Haute couture от RE(MARK)

Повисшая тяжелая тишина, как одеяло, ощутимо давила и воздух в горнице, ставший неподвижным и плотным, казалось, можно было бы с легкостью резать ножом. Ратибор смотрел на замешкавшегося хэрсира, не делая ни малейшей попытки торопить его решения и сам пользовался этой передышкой, чтобы усилием воли да, отчасти, своих возможностей, унять тревожно колотившееся сердце и согнать с лица не к месту подступивший румянец, бывший следствием то ли охватившего княжича волнения, то ли царившей в зале духоты с кислыми нотками пролитого за вечер эля. Не нужно было быть менталистом, чтобы понимать, о чем думал Асвальд, равно как и его соратники - уж их мысли и вовсе были открыто написаны на суровых, заросших бородами лицах. Не привыкший находиться среди людей, готовых вцепиться ему в глотку, Ратибор испытывал поистине новые для себя ощущения. И эта новизна ему совершенно не нравилась.
- Ранн.. Раннвейг, хвала богам, - мальчишка едва не задохнулся в неожиданно крепких девичьих объятиях и согнанный было с лица румянец тотчас же вернулся, заалев на щеках алыми маками. Сияющие глаза девушки, ее искренняя радость, серебряными колокольчиками звеневшая в голосе, удержала его от лишнего шага к болоту отчаяния и смятения. Глядя на возлюбленную Огнедара, которую он за прошедшие три года уже обогнал в росте, он сердцем чувствовал такую теплоту, что запоздало устыдился собственных насмешек и дразнилок в адрес брата, по-детски глупо насмехаясь над его влюбленностью. - Все живы-здоровы, ни к чему жаловаться... Боги, как же ты переменилась, дай на тебя поглядеть... Нет, нет, ты стала много краше, чем я помню, - сияющий искренней радостью младший Беловодский поспешил успокоить смутившуюся было девушку, но хоть его глаза и скользили с восторгом по тонкому лицу Раннвейг, все внимание было обращено в сторону хэрсира и его соратников.
Негодование рослого воина не стало для Ратибора сюрпризом. Наивно было бы полагать, что поголовно все хирдманы Асвальда безоговорочно примут его точку зрения и ни словом не обмолвятся против присутствия в городе представителя Беловодья. И не просто представителя, а сына их кровного врага, потенциального наследника Беловодского трона, в сердце которого многие из них с удовольствием всадили бы клинок. Что же, справедливости ради княжич признавал, что чувства вполне взаимны и если бы не его нужда и родство с кланом Скьельдунг, он и сам бы с огнем во взоре и жаждой мести выжег половину Ругаллана и лично прогнал бы коня по истерзанным полусожженным трупам, чтобы ощутить, как трещат под конскими копытами черепа предателей и убийц Великого князя.
Безусловно, наряду со страхом за свою жизнь и доля истины присутствовала в тех словах. Если бы Ульф привел его для встречи с хэрсиром один на один, то слухов было бы куда меньше, ведь едва ли стражники и слуги, охранявшие несколько часов гостей во дворе знали, кто именно прибыл в Эгедаль. А осведомленность нескольких хирдманов ставила весь план Ратибора под угрозу. И не только план, но и жизнь как Асвальда, так и Раннвейг, не говоря уже о жизни самого княжича. С этими мыслями мальчишка невольно сжал руку девушки и, едва рослый воин вышел из-за стола, сделал шаг вперед, увлекая Раннвейг к себе за спину в жесте инстинктивной защиты. Волнение, отразившееся на живом мальчишеском лице, позволило скрыть мелькнувшее в душе разочарование: всего неделя? Неделя для того, чтобы отыскать и как следует изучить сложнейшие магические трактаты, срок преступно малый, но в текущих обстоятельствах это лучше, чем ничего и ему следует быть благодарным Асвальду и за эту возможность.
А вот плевок под ноги Ирийский князь запомнил накрепко, равно как и лицо хирдмана, посмевшего проявить столь откровенную враждебность в доме своего хэрсира по отношению к его гостю. Пальцы раздраженно дрогнули, на миг до боли стиснув руку Раннвейг, а под скулами вздулись желваки. По опасному блеску в ледяных голубых глазах мальчишки на миг можно было заподозрить, что он сию минуту обнажит меч против своего обидчика, но Ратибор медленно выдохнул и не сдвинулся с места, лишь прожигая взглядом спину противника.
- При иных обстоятельствах... Благодарю тебя за твое решение, Асвальд, знаю, что оно было для тебя непростым, - прежде чем покинуть зал вместе с Ульфом, юный княжич склонил светлую голову в знак искренней признательности и, улыбнувшись напоследок девушке, направился вслед за соратником хэрсира.
Неделя, безусловно, срок крайне малый для его планов, но огромный для того, чтобы слухи о его визите начали расползаться не только по Эгедалю, но и по всему Ругаллану. Если бы все прошло тихо и гладко, Асвальду не пришлось бы опасаться того, что мальчишка примелькается среди слуг и воинов - в планах Ратибора было круглосуточно пропадать в храмовой библиотеке и не общаться ни с единой живой душой, кроме разве что кого-нибудь из жрецов, ответственного за хранение бесценных свитков. Но плевок под ноги, как явное пренебрежение волей хэрсира и демонстрация враждебных намерений заставляла опасаться того, что подлые слухи достигнут ругалланской столицы раньше, чем выйдет срок его пребывания, отведенный Асвальдом. Трусливо бежать при таком раскладе, оставляя семью Асвальда на растерзание, гордый мальчишка не собирался, а значит, кроме всего прочего следовало обдумать, как уберечь родню от незавидной участи металла, оказавшегося между молотом и наковальней.

Отредактировано Ратибор Беловодский (2023-05-20 12:51:35)

Подпись автора

Haute couture от RE(MARK)

Тишина. После всех происшествий, после свадьбы, после отравления Устиньи, после воплей Владислава и обещаний всех проклясть и всех убить, наконец-то наступила блаженная и столь желанная долгое время тишина. И в этой тишине, может быть, впервые за очень долгий срок, не было никакой угрозы. Не было никакого обещания скорой бури, проблем, войны или чего угодно еще, что могло бы лишить Ригинлейв покоя. Нет. В городе было тихо. Гости разъехались, оставшись весьма довольными и празднованием, и тем, что ярл их наконец-то была замужем, горожане радовались доходам, которые полились в их лавки и постоялые дворы в связи с обилием гостей, даже слуги, наконец, смогли выдохнуть свободно, потому что больше не нужно было заботиться о бесконечном числе уважаемых людей, которым время от времени, что-нибудь требовалось.

Княгиня в этом затишье, продлившемся едва ли больше недели, тоже наконец-то обрела мир, спокойствие и сравнительную уверенность в завтрашнем дне. Как ни странно, но даже смерть Устиньи не шокировала ее настолько, чтобы выбить из колеи. Вообще-то эта смерть совсем не шокировала Ригинлейв, и хотя она устроила сестре похороны, которых та не была достойна, на самом деле женщина была даже благодарна убийцам Устиньи, потому что если бы ее убила она, взяв на себя тяжелое бремя убийства единокровной сестры, то ей до конца дней не было бы покоя. Вигмар же, взявший на себя обязанности по расследованию этого инцидента, тоже сделал для княгини очень многое. Потому что ей неизменно тяжело оказалось бы кривить душой и принимать верные решения в этой ситуации. Верным же решением было всего одно: найти убийц сестры и казнить их, не потому что они убили сестру ярла, а потому что они думали, что в Ругаланне можно убивать свободных людей безнаказанно, да еще и прямо под носом у этого самого ярла. По счастью, супругу не понадобилось ни много времени, ни чрезмерных усилий, чтобы отыскать тех, кто нарушил закон. И вместе с похоронами Устиньи, заболтались и петли для тех, на кого указал мужчина.

В покое и мире каждого нового дня, однако, крылась и своя опасность. Она заключалась в неизменной подвешенности текущего положения вещей. Они не двинулись никуда: не решили, что делать с Владиславом, не решили, что делать с границами, не решили, что делать с войной. Ригинлейв уверенно отдала приказ не готовить более армии к летней кампании, но не спешила сообщать об этом загорцам и даже Владиславу. Да и с чего бы? У него оставалась крайне малая вероятность того, что он вообще когда-нибудь вновь обнаружит себя князем. Тем не менее, ситуация не была разрешена. Необходимо было решать, что делать дальше, а Ригинлейв с этим затягивала. Она знала, что им нужен конец войны. Нужен, как можно скорее. Но не знала пока, как организовать его с наибольшими выгодами для Ругаланна. И в этом ей не были помощниками ни муж, ни мать, ни члены Совета. Потому что не им предстояло отвечать за будущее севера после всех этих решений. Пока еще у них было время, и за него княгиня цеплялась, желая дать себе короткую передышку. Короткую, но достаточную для того, чтобы верно воспринять ситуацию и предпринять шаги, которые позволят Ругаланну жить, а не умереть.

Очередным днем, позволяя лекарю матери рассматривать алеющий шрам раны, что давно уже затянулась силами целителей и магии, Ригинлейв находилась в своих покоях, когда в них тенью прошмыгнул Свейн по прозвищу Паук. Формально он являлся тайным советником ярла, но реально она видела его, быть может, всего несколько раз, не могла запомнить, и это, вероятнее всего, было следствием той магии, какой он пользовался для целей своего положения. Собственно, его никто не помнил, не видел, не знал, и хотя он входил в Совет, там он никогда не появлялся. Да и вообще точно знать, существует он еще или давно умер, было, мягко говоря, довольно проблематично. Когда не знаешь, где искать человека, как искать его, да и с какой целью тоже – поиски идут сложно. Но Ригинлейв не возражала. Колдун служил еще ее отцу, и хотя выглядел он жутковато, будучи больше похожим на лича или вампира, правда была в том, что о нем говорили: он на самом деле появлялся всегда, когда был нужен. Появился и теперь.

- О, моя великая светлоокая луноликая госпожа, ступающая по земле легкой поступью, от которой разбегаются враги! – он поклонился так низко, что умудрился почти сложиться вдвое, - Да продлят Великие Боги Асгарда Ваши лета, да славят Ваше имя во всех уголках Ругаланна во веки веков… - не было никакой нужды так разговаривать с княгиней, как не было и никакой нужды к таким долгим вступлениям. Но все дело было в том, что заткнуть Свейна все равно было невозможно, а попытки объяснить ему, что он может говорить с ярлом, как с нормальным человеком, всегда оказывались бесполезной тратой времени. Одни говорили, что это следствие того, что Свейну было много веков, и он еще помнил, когда правители считались и воплощением Богов на земле, а от того проявление подобострастия к ним было проявлением уважения к Богам. Другие говорили, что Свейна рабом привез дед Ригинлейв на потеху публике, клеймил, как раба и не единожды истязал, а от того тот проникся невероятным страхом к самому названию «ярл» и ко всем Хорфагерам разом. Женщине было плевать. Она хотела узнать вести, что принес ей Паук, а не слушать возлияния, которым не было конца.

- Ваш покорный слуга и раб принес вести о предателях, моя небесная госпожа. Хэрсир Эгедаля, неблагодарный червь, недостойный и тени вашего внимания, привечает в доме своем юного княжича, сына падшего ублюдка Владимира. О том мне донесли мои паучки, - и он неприятно рассмеялся. Неясно от чего вздрогнула Ригинлейв. От новости или от этого смеха. Ясно было одно. Гнев на мгновение застил ей глаза, так что пальцы невольно сжались в кулак. Неблагодарный змееныш, выкормыш ведьмы, забыл о том, кому он служит. А ведь княгине говорили, что стоит прикончить его за одно то, что он когда-то воспитывался при дворе Владимира.

- Хватит! – она отмахивается от лекаря и встает, позволяя служанке себя одеть, - Это точно? – раздраженно уточняет женщина, глядя на Паука. Тот только дважды уверенно кивает. Ригинлейв знает, что этот шпион никогда не ошибается. Раздражение на несколько мгновений становится лишь сильнее, - Спасибо, Свейн, ты свободен, - и он выскальзывает из покоев прямиком мимо служанки совершенно незамеченным. Удивительное и весьма полезное свойство.

В отличие от тайного советника, ярл пересекает коридоры замка до самого медового зала вполне себе заметно, да с такой скоростью, что кланяться ей успевал не каждый. Женщина, однако, сейчас мало обременена церемониями и их соблюдением. В медовом зале, как водится, общаются и справляют время хирдманы и несколько ульфхеднаров. Можно было дать адресный приказ, но Ригинлейв хотела, во-первых, возвестить о свершенном предательстве, как требовал от нее обычай, на случай если хэрсиру Эгедаля предстоит умереть, а во-вторых, она желала, чтобы делом занялся кто-то, кто сам этого пожелает. Потому что отправиться за правосудием к хэрсиру, даже по приказу ярла, дело весьма опасное. Вряд ли хэрсир не понимал, чем рисковал и вряд ли он мог не подготовиться. Если не совсем дурак, конечно, что тоже нельзя было исключать. Кроме того, признаться, женщина не хотела, чтобы вызвался Вигмар. Рисковать им желалось меньше, чем всеми остальными.

Ригинлейв ворвалась в медовый зал, как ветер. И тотчас же опустилась на резной престол серебряного чертога. Большего ей было и не нужно. Мужчины тотчас же прервали разговоры и обратили свои взгляды на нее.

- Скорбные вести пришли с юга Ругаланна, - возвестила она таким тоном, точно не скорбные вести пришли, а начался дождь на улице, - Хэрсир Эгедаля, Асвальд Скьельдунг предал своего ярла и нас всех. По сообщениям моего шпиона в его княжестве ныне находится Ратибор Беловодский, младший сын павшего Владимира Беловодского. И Асвальд привечает его, как родственника, а не как врага, - ропот прокатился по всему залу, - Я желаю, чтобы те из вас, кто сочтет это за честь, а не за напрасный риск, отправились в Эгедаль под защитой знамен Хорфагеров, схватили мальчишку и предали хэрсира справедливому суду.

Подпись автора

Ригинлейв следовало сказать свое веское «нет». Следовало оборвать любые предположения Вигмара о том, как им следует поступить и какой план придумать. И у нее для этого были все причины: стравливать двух хэрсиров неправильно; предатель был слишком малой величиной, чтобы муж ярла пачкал об него руки; это было опасно, а Ригинлейв не хотела оставаться вдовой, едва став замужней женщиной; она просто не желала его отпускать. Любого из этих аргументов было достаточно, чтобы оставить супруга в Хольмгарде и доверить это дело кому-нибудь другому. К тому же, что желающих сходу нашлось предостаточно, а как только весть вылетит за пределы медового зала, их станет еще больше. Предателей никто не любил. Особенно после всего того, что Ругаланну довелось пережить. Большинство из этих предателей уже заплатили свою цену и теперь гнили в Хель, как будут гнить до самого Рагнарека. Настало время избавиться от последнего, и Ригинлейв не сомневалась, что это понимала не она одна. И все же, понимание Вигмара сейчас скорее беспокоило, нежели радовало.

Женщина обратила тяжелый взгляд в сторону мужа и тяжело вздохнула. По счастью, мужчины были слишком заняты своим негодованием, чтобы обращать внимание на недовольство ярла. А она была недовольна. И все же, в тревоге своей, отлично понимала, что не может просить Вигмара сидеть у ее ног послушным псом только потому что ей страшно за него, его жизнь и их будущее. Кроме того, понимала она и то, что, если позволит себе такие слабости в самом начале их брака, то дальше станет только хуже. Даже если сработают не прямые запреты, а уговоры, просьбы и эмоции, то вынужденный все время сидеть вдали от эпицентра большинства военных событий, супруг быстро начнет сходить с ума от бездействия, от невозможности найти себе применение, от чувства клетки, в которую он попал, получив любовь женщины, чье слово в Ругаланне значило больше, чем слово любого мужчины. Ригинлейв не хотела такого для Вигмара. Она знала, что тревоги за него будут сопровождать ее всегда, но нельзя в угоду им и собственному эгоизму лишать человека свободы, привычных занятий, достоинства и устремлений. Ради их отношений ей надлежало победить свой страх. Сейчас было самое время, чтобы начать.

- Хорошо. Ты возглавишь отряд. Выступаете завтра утром, - как-то отстраненно, но все так же ровно произнесла Ригинлейв, отводя взгляд от мужа. Задерживаться в медовом зале у нее нет никаких причин. Поговорить с супругом они смогут и позже. А сейчас с языка слишком явственно рвутся чересчур резкие слова.

- Я велела достать из сокровищницы пару древних брактеатов, зачарованных на защиту. Возьми с собой, - тихо говорит ярл, поднимая глаза на Вигмара. К Хольмгарду к тому времени уже успела подобраться ночь, и ночь эта для Ригинлейв была очень тревожной, так что даже лежа в постели, женщина никак не могла уняться. Быть может, ей самой следовало возглавить эту карательную прогулку в Эгедаль, чтобы чувствовать, что все под контролем? Но теперь уже было поздно.

- Не спорь, прошу, возьми, - она поднимается на локте, заглядывая супругу в глаза, - Мальчишка проводит время в храмовом комплексе Эгедаля. Паук говорит, что он построен еще его матерью, а раз так, то там могут оказаться колдуны на его стороне. К тому же, кто знает, что унаследовал выводок ведьмы? Старший – богатырь. Вдруг и младший отличился чем-то подобным? Брактеаты защитят тебя, насколько в их силах, и мне будет намного спокойнее. И двое жрецов тоже поедут с вами. Не волнуйся, один из них древний и немой. Ты его и не заметишь, - она усмехается, тянется к мужу и целует его в губы, вновь думая о том, что ей надлежало бы либо поехать с ним, либо отправить кого-то другого. Но любое из этих решений, пусть никто и не посмеет хоть словом обмолвиться об этом при Ригинлейв, приведет к негативному влиянию на репутацию Вигмара и на него самого. А этого княгиня тоже не хотела. И потому ей приходилось изо всех сил делать вид, что все происходит так, как должно, хотя все ее нутро вопило об обратном.

Сон не идет еще долго, спит княгиня плохо, а когда просыпается, застает Хольмгард в предрассветных сумерках. Женщина тихонько выскальзывает из постели, силясь не разбудить супруга, покрывает плечи накидкой и садится за стол, зажигая свечу. Перо в ее руках почти не скрипит, а руны легко ложатся на пергамент. Закончив, женщина посыпает его песком, ставит печать и сворачивает, оставляя на столе.

Ждать пробуждения мужа приходится не слишком долго. Ригинлейв тотчас же велит служанке принести воды для умывания и завтрак, который они проводят, в большинстве своем, молча, потому что обсудить успели все накануне, а снова мучить себя тревогами, прося Вигмара быть осторожным, кажется излишним. Он будет. Он ведь обязан вернуться к ней.

Она сама помогает супругу надеть боевое облачение, сама затягивает на нем пояс, сама вкладывает давно знакомый меч в ножны и прячет защитные брактеаты под одеждой. Может возмущаться, сколько угодно, но колдовство было опасным, и против него было лишь одно оружие: другое колдовство. Оставалось надеяться, что муж не будет настолько упрям, чтобы выкинуть их по дороге. Хотя бы из рациональных побуждений. Артефакты были из чистого золота.

- Вот, - она протягивает мужчине свернутый пергамент, - Если вздумает сказать, что его, хэрсира, не может судить другой хэрсир, - хотя вообще-то за одно это можно было снести ему голову, - И если все, что сказал Паук, подтвердится… - а в этом никаких сомнений не было, потому что он никогда не ошибался и никогда не докладывал ничего, не проверив, - То передай ему это. Я лишаю его титула хэрсира, его семью – прав на этот титул и земли Эгедаля. За ними останется удел с родовой крепостью на западе, и на этом все, - несмотря на то, что все в Ругаланне видели в Асвальде исключительно предателя, Ригинлейв все еще помнила его, как человека разумного, последовательно и думающего. А следовательно, она не предполагала, что он непременно встретит гостей из столицы вооруженным до зубов и готовым драться на смерть. Бумаги могут сыграть свою роль. И будет лучше, если хэрсир добровольно сдастся и примет свое наказание.

- Ты волен говорить от моего имени и принимать любые решения – тоже от моего имени. В этой поездке муж и жена едины и как князь и княгиня, - это было не только позволение делать, что считает нужным, но и ответственность не делать того, что не сделала бы сама Ригинлейв, потому что тяжесть последствий ляжет именно на ее плечи.

- Я люблю тебя. Возвращайся скорее – живым и невредимым, - женщина целует мужа, позволяет себе короткие объятия, а затем убеждается, что больше никаких приготовлений не требуется и выходит вместе с Вигмаром во двор, поглубже закутавшись в меховой плащ. Здесь уже ждут хирдманы, готовые выступать. Ригинлейв благословляет их на дело чести, многозначительным взглядом одаряет жрецов, давая понять, что лучше бы им справиться со своей задачей, не разочаровывая княгиню.

- Удачи. И да пребудет с вами Тор, Тюр и Всемогущий Ас.

Подпись автора

Приняв из рук друга золоту монету, Модольв повертел ее в пальцах, подбросил на ладони и, едва заметно усмехнувшись, глянул на Вигмара и добродушно проворчал.
- С каких пор ты начал верить в подобные "безделушки"?
Он помнил, что хэрсир не жаловал жрецов, не таскал при себе даже мьелльнир, полагая острую сталь более надежной защитой, чем всякие заговоренные амулеты и артефакты.
Впрочем, возвращать нежданный дар Модольв и не подумал – он хорошо помнил туман Ирия и если даже предположить, что беловодский щенок не обладает даром ни на медную монетку, то наверняка ему в охрану приставили какого-нибудь колдуна, а значит такая "безделушка" точно не станет лишней.
- Как думаешь, почему Асвальд на это пошел? – спрятав монету, форинг чуть придержал коня, пустил его шагом. Последние сутки перед отбытием из Хольмгарда ему было не до того, чтобы вести неспешные беседы с хэрсиром – пусть четкого приказа не было, пусть в поход за княжеским щенком его никто не гнал, но в медовом зале, после речи ярла для него даже не стояло вопроса ехать или нет, чуть-чуть жалея, что не удалось закончить партию в тафл он поднялся на ноги вслед за Вигмаром и вот, весь день, вечер и даже часть ночи форинг занимался тем, что собирал отряд (и отсеивал тех, кто не годился для похода), проверял оружие, провиант, коней, снаряжение, несколько часов ушло на то, чтобы обсудить и составить план… а еще он успел поругаться со жрецами, когда выяснил, что такую обузу зачем-то присоединили к их отряду. Правда, к его неудовольствию избавиться от жрецов не получилось, благо хоть сейчас эта парочка тащилась где-то в хвосте колонны и не мозолила глаза.
- Не поверю, что он настолько глуп, чтобы не понимать, чем все это могло обернуться. Да и… он же скользкий, как угорь! Вспомни, как он трясся за свою шкуру, отсиживался в своих землях и лизал задницу Святогору, лишь бы его удел не тронули, а после – тут же переметнулся к Ригинлейв. Не понимаю почему ярл попросту не вздернула его на первом попавшемся дереве. Так неужели этот сучий потрох пошел бы на это добровольно? Я бы скорее поверил в то, что Асвальд, желая прикрыть свою задницу, сам притащил бы княжича на порог ярла или хотя бы тут же отослал бы его обратно в Беловодье, чем принял бы под своей крышей. Чем его могли так прищучить? Или околдовали, что он стал послушной куклой?
Последнее предположение не нравилось и самому Модольву, ведь тогда получалось, что вины Асвальда в случившемся не было и хоть после такого слухи и неприязнь к хэрсиру Эгедаля станут лишь крепче, но судить его будет не за что.

*****
До Гнилого леса они добрались к исходу третьего дня. Отряд Геллира прибыл сюда на несколько часов раньше, хирдманы успели развести костер, разбить у Старого замка походный лагерь и выставить дозорных. Спешившись и поприветствовав соратников, Модольв перебросил поводья одному из молодых воинов и, глядя на хэрсира спросил.
- Что будем делать, Вигмар? Встанем на ночевку и тронемся путь на рассвете или пойдем дальше?
Форингу хотелось поскорее добраться до усадьбы и дело не только в том, что ему не терпелось узнать, что же на самом деле происходит в Эгедале, отчего Асвальд снова переметнулся, о нет! Он прекрасно осознавал сколь ценным заложником окажется беловодский княжич и боялся, что из-за задержки они упустят мальчишку. Но при этом понимал, что после долгого перехода и людям, и лошадям нужен отдых, да и искать пусть в темноте через болота, через Гнилой лес далеко не лучшая затея.

Отредактировано Модольв Фриберг (2023-05-31 18:12:06)

Внутрь их все же пустили. Но добрым знаком считать это было рано. Асвальд мог пытаться прибегнуть к хитрости. Например, отвлечь их, пока сын Владимира будет сбегать. Или заманить в ловушку, а затем перебить и прикопать где-нибудь за оградой, сделав вид, что посланники ярла никогда не появлялись у него в усадьбе.
А потому ухо стоило держать востро. И Вигмар держал.
- Геллир, возьми половину людей, - приказал он, прежде чем въехать в гостеприимно распахнувшиеся ворота, - и наблюдайте за окрестностями. Если кто-то попытается покинуть усадьбу до моего возращения – задержите их, чего бы это не стоило.
Вторая половина людей Геллира была оставлена у входа в главный дом с тем же приказом: наблюдать и задерживать всех, кто будет из него выходить, начиная от раба и заканчивая самим Скьёльдунгом. И лишь после этого они вошли внутрь.
Асвальд встречал их так, словно и в самом деле был рад видеть «дорогих» гостей, вот только его слову Вигмар верил не больше, чем слову Локи. Тот лишь однажды был честен – на пиру у Эгира. Асвальда же, в его глазах, не был честен ни разу.
- Хотел бы ответить тебе тем же, Асвальд, - произнес он, подходя к престолу, владеть которым предателю оставалось не больше, чем несколько мгновений. – Но не могу. У меня к тебе письмо от нашего ярла.
И с этими словами он вытащил пергамент, протягивая тот слуге, чтобы передал своему господину. Пергамент, которым, по сути, Асвальд лишался всякого права распоряжаться в здешней усадьбе.
А потому Вигмару оставалось лишь дождаться, пока он развернет письмо и ознакомится с ним, а затем он обернулся к Модольву и своим людям, первому жестом приказывая остаться, а большую часть вторых отсылая:
- Обыщите каждую комнату. Ищите беловодских гостей.
Даже если Асвальд захочет их остановить – у него уже не будет полномочий. Разве что, он решится пойти против приказа своего ярла. А так, все, что ему остается – лишь молчать и терпеть позор. А княжич и его свита – не иголка в стоге сена, в коморке с рабами их не спрячешь.
Взгляд снова метнулся к владельцу усадьбы. Уже бывшему. И предупреждая его отчаянные действия, Вигмар добавил.
- Ты же знаешь, кого мы ищем, Асвальд. И знаешь, зачем мы здесь. Выдай его нам и сохрани пусть и не свою жизнь, - ее в глазах хэрсира сохранить не могло уже ничего, - но хотя бы честь своей семьи. Не делай ее изгоями, которых будут гнать с любого порога.
Ведь даже то, что Ригинлейв сохранила за женой и детьми Скьёльдунга их родовой замок, еще не означало, что они смогут куда-то из этого замка выбраться. Что окрестные бонды не будут плевать им в спины, как родственникам предателя, а новый хэрсир удела не обложит их непомерными налогами, обрекая на медленную нищенскую смерть.
Наверно, можно было добавить, что родовой замок сейчас находится в окружении его, Вигмара, людей. И что если они не найдут княжича, то за их неудачу жизнями заплатят жена и дети хэрсира. Но ему не хотелось опускаться до этого, потому что в глубине души, несмотря на правильность подобных угроз, он понимал,  что жена этого не одобрит. Она была слишком великодушна и слишком высокоморальна для этого. И он не хотел ее разочаровывать. Настолько не хотел, что был готов сохранить предателю жизнь.
- Если ты сделаешь это – я тебя не убью, доставлю в Хольмгард на суд тинга, - суд, который Асвальд не заслуживал, но который Ригинлейв бы ему, наверняка, даровала, как хотела даровать его своей сестре. - Клянусь памятью предков, которых загубил беловодский ублюдок.
И снова повисла пауза в ожидании очередного решения Асвальда. Даже лишенный звания хэрсира, он все еще оставался им для его людей. И одного его слова хватило бы, чтобы превратить медовый зал в место бойни – и к этой бойне Вигмар был готов, уже наметив себе и жертву, которая послужит ему щитом, если вдруг Асвальд кликнет арбалетчиков, и путь к отступлению, к выходу, чтобы взять дом в осаду, запереть из него выход и предать его огню.

Подпись автора

Отец Ратей ему свидетель, он честно пытался решить ситуацию по-доброму. Вот только Асвальд был не в силах оценить его доброту. Он, как Локи, упивался собственной хитростью и безнаказанностью. И эта уверенность, с которой он предложил обыскать усадьбу, вызвала у Вигмара понимание, что беловодские гости, скорее всего, уже далеко. Понимание, что они опоздали.
А понимание это не могло не отозваться в душе глухой яростью.
- Не понимаешь ты по-хорошему, Асвальд, - по губам Вигмара скользнула привычная усмешка, больше похожая на звериный оскал, появлявшаяся в минуты сильного гнева и раздражения. – Значит, придется говорить по-плохому.
Присутствие хирдманов Скьёльдунга тревожило хэрсира не слишком. Он побывал в достаточном количестве битв, чтобы оценить свои шансы выйти из передряги живым и более-менее целым, как достаточно высокие. Ну, а если все же не выйдет – на все воля норн, и да простит его Ригинлейв за обман, и не станет он ему препоной на пути по Радужном мосту.
- Ты не вернешься в свой родовой замок, и ты это знаешь. Ты предал Ругаланн, Асвальд, давно. И расплата за это предательство тебя, наконец, нагнала... – Вигмар сделал шаг в бок, так чтобы оказаться к людям Асвальда немного ближе. Один рывок, и вон тот хирдман будет его щитом. А перед этим он успеет выхватить кинжал и метнуть его, как метал много раз прежде,  Асвальду в грудь. - Но и в Хольмгард ты тоже можешь не попасть. Ярл Ригинлейв приказала привести к ней сына Владимира – живым, но про тебя она не сказала ни слова… А мне не нужны ни колдовство, ни суд, чтобы признать тебя достойным смерти. В моих глазах ты стал достоин ее тогда, когда Святогор убил моих родных и лишил мой род всего, чем тот владел прежде, а ты привечал его у себя в усадьбе, как дорогого гостя.
Как, впрочем, и в глазах многих других хэрсиров, пострадавших за время правления беловодского ублюдка. Любой из них с радостью бы превратил Скьёльдунга в «кровавого орла» и подвесил бы на ближайшем дереве «полетать».
Да, Ригинлейв сохранила своей властью ему жизнь, проявив невиданное и не всеми понятое милосердие. Но сейчас Асвальд сам растоптал ее милость, приютив у себя врага. И как бы Вигмару не хотелось не разочаровывать жену, он был не всесилен.
- Но если ты думаешь, что перехитрил нас всех – ты ошибаешься. Треть моих людей сейчас взяла твой родовой замок в осаду. И если к полудню от меня не будет гонца – они сожгут его, и твоя семья подохнет в дыму и огне, как лиса с выводком, у норы которой бонды разожгли костер. А гонца не будет, если мы не найдем беловодского гостя достаточно быстро. 
Это была ложь – такой приказ Вигмар не отдавал, и, наверно, не отдал бы никогда, как бы не ненавидел Скьёльдунга и весь его род. Но Асвальд этого не знал, а в глазах предателя, пособничавшего тому, кто топил в крови его родину, вряд это было так уж невозможно.
- Ты хранил верность Владимиру, когда его прихвостень его именем жег в замках и усадьбах семьи других – посмотрим, как ты сохранишь ее, когда будет гореть твоя собственная семья, - и, обернувшись к Модольву и оставшимся с ним хирдманам, Вигмар приказал, жестом указывая на Скьёльдунга. – Взять его и связать… - взгляд метнулся к форингу и со злобной ухмылкой хэрсир добавил. – Если обыски ничего не дадут – он твой, Модольв. Целиком и полностью.
Пока что, целиком и полностью.
- Заодно успеет выучить твое имя перед тем, как оказаться у Нидхегга в кишках.
А в груди при этом натянулась тугая нить предчувствия близкой опасности. В том, что сейчас хирдманы бросятся защищать своего вожака, Вигмар не сомневался. Только ждал приказа, и рука невольно легла на пояс, чтобы быть ближе к кинжалу в ожидании мгновения для броска.

Подпись автора

Отповедь Асвальда, циничная и насмешливая, не стала для Вигмара чем-то неожиданным. Он всегда видел Скьёльдунга именно таким. Тот всего лишь скинул свою маску, показывая истинное лицо, как оскорбленный Хитрый Ас на пиру у Ётуна Мирового океана. Высмеивающий их утраты и смерть их близких, презирающий все ругаланнское и кичащийся своим родством с наложницей, даже не женой, Великого князя.
Потому что будь Асвальд другим, он изначально повел бы себя по-другому. Пользуясь благосклонностью Святогора, помогал бы тем, кто пострадал от рук последнего, давал бы безопасный приют на своих землях израненным отрядам мятежников, а не пировал в своей медовой зале в обнимку с беловодским ублюдком, пока его родной край истекал кровью.
И все же, как бы ни предсказуемы были его слова, они не могли не задеть за живое. Не могли не сковырнуть корку на старой, но так до конца и незажившей ране, оставшейся после утраты семьи. Жалел ли Вигмар, что ушел в тот год в набег отдельно ото всех, и этим избежал смерти? Нет, он понимал, что в противном случае стал бы лишь третьим Соларстейном, умершим на плахе, и ничего бы его присутствие не изменило.
И все же, несмотря на голос здравого смысла, в глубине души у него жило понимание, что он действительно не сделал всего, чтобы защитить свих родных. Не смог уберечь Эйдис и их ребенка. Не смог отомстить за отца и брата их убийце, малодушно уступив это право другому. Другой.
И это понимание, пусть и затаившееся с годами, все равно нет-нет, да разъедало душу, как яд разъедает рану. Ту самую, в которой сейчас без малейшего зазрения совести и ковырялся ублюдок Скьёльдунг.
Вот только не ему, не испытавшему и сотой доли тех потерь, боли, унижения, что испытали его соотечественники за годы правления Святогора, было его высмеивать и его судить.
От всколыхнувшейся в душе боли и ярости на миг перед глазами даже не потемнело – мир как будто затянула кровавая пелена гнева. Вигмар вскинул руку, готовый остановить своих хирдманов. Готовый скрестить с Асвальдом мечи и затолкать тому его слова клинком обратно в пасть, затолкать вместе с соплями и кровью.
И смертельная схватка людей Скьёльдунга и его собственных в этот миг казалась ему неизбежной. И тем неожиданнее оказалось непротивление Асвальда. Его покорность и готовность сложить оружие.
Кто-то увидел бы в этом презрение к врагам и безумную храбрость. Но пелена гнева позволяла Вигмару видеть в хэрсире Эгедаля лишь жалкого труса. Старую беззубую старуху, способную плеваться оскорблениями и проклятьями, но боящуюся даже взять палку в руки, чтобы сопроводить свои слова хоть каким-то ударом.
И ярость сменилась презрением и отвращением. Нет уж, он не станет марать свой меч о такого труса. Тот не умрет как воин, а подохнет, как свинья, которую запекают на вертеле. И будет визжать, как свинья перед смертью…
- Обидно должно быть такому великому воину, грозе беловодского ублюдка, оказаться в руках такого ничтожества, как я, - криво – от ярости и зашкаливающих эмоций корежило губы – усмехнулся Вигмар, пока его люди брали Асвальда в кольцо. – Осознать, что боги на моей стороне. Что ж, посмотрим, какие слова будет источать твой рот, когда мои хирдманы сдерут кожу у тебя со спины и подвесят тебя над очагом запекаться, как родича Сехримнира.
Но показать свою стойкость, в возможность которой Вигмар не верил ни мгновения, Асвальду так и не довелось. Тонкий свист – и арбалетный болт воткнулся ублюдку в висок, несправедливо даруя тому легкую смерть.
И мальчишеский голос, отдающий беловодским говором, сообщающий, что он и есть Ратибор Беловодский, резанул по ушам.
Взгляд метнулся к подростку на лестнице, чей арбалет сейчас был нацелен на самого Вигмара. Но смотрящий ему в голову болт не вызвал у хэрсира ни капли страха или тревоги – в своей жизни он настолько часто видел нацеленное на себя оружие, причем в куда более умелых, чем мальчишеские, руках, что напугать его подобным было сложно.
Так что в душе сейчас теснился не испуг, а удивление. Мог ли это, в самом деле, быть Ратибор?! На это рассчитывал Асвальда: спрятать мальчишку среди своих хирдманов, а затем приказать тем уйти, и этим спасти ему жизнь? Может быть, именно поэтому он и согласился отдать меч, принимая на себя весь удар, но спасая Владимирова выблядка?! Но у мальчишки сдали нервы, и весь план пошел прахом?
Признаться, сына Владимира Вигмар не видел в жизни ни разу, а потому сказать с уверенностью, кто перед ним, не мог. Но кто еще мог так поступить?! Ослушавшийся хирдман, не выдержавший предстоящего зрелища пыток? Хирдман скорее стрелял бы в самого Вигмара, а не в своего хэрсира.
А потому, вариант с сорвавшимся планом Асвальда спасти своего гостя, казался сейчас донельзя логичным.
Что ж, боги действительно им благоволили. И удивление сменилось злой радостью. Злой, потому что гнев, порожденный Асвальдом требовал удовлетворения и мешал пойти на поводу у сопляка, угрожавшего оружием и считавшего, что он тут хозяин положения.
- Хороший выстрел, - хищно усмехнулся Вигмар, глядя на мальчишку без тени страха. – И хорошая попытка… Вот только не тебе решать судьбу Берсхаленна и судьбу рода Скьёльдунга. Их судьба сейчас в руках ярла Ригинлейв, как и твоя собственная…
«И не тебе, Владимиров выблядок, диктовать мне условия»
Пальцы сжались на рукояти кинжала, выхватывая его. И клинок рассек в воздух, метнувшись в сторону Ратибора. Нет, в самого княжича Вигмар не целился, помня приказ Ригинлейв брать того живым. Он метил в перила рядом с мальчишкой, собираясь напугать того и выиграть время для своих хирдманов, чтобы уберечь их от возможных стрел.
- Брать живым! -  и с этими словами дернул на себя одного из слуг Скьёльдунга, прикрываясь им от сорвавшейся с арбалета стрелы.

Подпись автора

Уберечь хирдманов не получилось, ни от стрел мальчишки, ни от мечей людей Асвальда, которые, поняв, что замысел их хэрсира провалился, схватились за оружие.
Брезгливо оттолкнул в сторону тело одного из людей покойного Скьёльдунга, принявшее на себя выстрел княжича, Вигмар выхватил меч мгновением позже, чем прозвучал призыв вырезать их всех, их – посланников ярла. И если человек Асвальда думал, что они сложат оружие также легко, как и его господин, то он ошибался. Дарить ему легкую победу никто не собирался.
Свист арбалетных болтов и лязг стали слились воедино, наполняя собой залу. И поначалу перевес, казалось, был на стороне хозяев усадьбы. Стрелы, словно молнии, вонзались в его, Вигмара, воинов, словно стараясь вызвать у него сожаление за отказ от попытки решить дело переговорами. Вот только никакого сожаления он не испытывал, только ярость и глухое желание вырезать каждого, кто сейчас посмеет встать у него на пути. И словно вознаграждая его за это желание, боги послали им подкрепление – части хирда разбредшиеся на поиски княжича и оставленные у ворот ворвались в Медовый зал, переламывая ход сражения.
Вигмар сбился со счета, сколько раз его меч отбивал чужую атаку, сколько раз вонзался в чужую плоть, вспарывая ее под болезненный вой.
Крик Модольва, наконец, добравшегося до Ратибора, на мгновение перекрыл шум битвы, но остановить ее не смог. И ответом на призыв форинга стал очередной болт, пущенный в его сторону. Достиг ли он своей цели, Вигмар не понял. Не успел, отвлекся, отбивая атаку бросившегося на него с ревом, словно берсерк, хирдмана Асвальда. Проткнул его мечом. А спустя мгновение следующий болт вонзился ему в правое плечо.
От пронзившей тело боли перед глазами заметались цветные круги. Правая рука обвисла, словно перерубленная. И пальцы предательски разжались, выпуская оружие, которое, выскользнув из тела противника, с прощальным звоном рухнуло на пол. Вигмар наотмашь врезал недобитку левой наручей, сбивая на пол, и попятился, пытаясь уйти от очередной атаки. Слишком стремительной для того, у кого перед глазами окружающая обстановка начинала водить эльфийский хоровод.
Его спас Геллир, своим мечом отбивая меч врага, и оттесняя собой хэрсира к стене, по которой Вигмар и сполз на пол, не сумев удержаться на ногах.
Сидеть было легче, по крайней мере, мебель и шкуры на стенах больше не пытались зайтись в диком танце. Боль тоже постепенно отступала, и, вцепившись в древко, Вигмар попытался вытащить болт, но испачканные кровью пальцы лишь скользили по нему, тревожа рану, но не освобождая ее от оружия.
Рядом возникли жрецы, как всегда бесполезные в схватке, но удивительным образом пережившие ее.
- Выпейте, господин, - пробормотал один из них, поднося к его губам какую-то склянку. – Это снимет боль… Нужно как следует обработать рану и зашить.
И с отвращением проглотив горько-терпкое зелье, Вигмар мотнул головой.
- Потом… Это потом… просто вырви болт и останови кровь! Раной займешься, когда мы будем отсюда далеко.
Задерживаться в усадьбе Скьёльдунга даже пару лишних мгновений ему сейчас казалось непозволительной ошибкой. Кто знает, что еще задумал Асвальд в своей предательской попытке уберечь беловодского выблядка?!  За кем послал? А их отряд понес слишком большие потери, чтобы выдержать еще одну подобную схватку. Так что чем быстрее они окажутся подальше отсюда – тем больше шансов у них будет остаться в живых.
Кажется, жрецы хотели что-то возразить, но взгляд хэрсира, сейчас больше напоминавший взгляд разъяренного кабана, чем человека, отбил у них это желание. И без лишних споров они взялись за болт.
Вигмар зарычал от боли, поминая недобрыми словами троллей, турсов и всех беловодцев, когда болт, наконец, вышел из раны, а пропитанная очередным зельем тряпица прижалась к ней, обжигая, словно огнем, но останавливая кровотечение.
Битва к этому времени успела выкатиться в коридор, а затем, судя по отголоскам, и во двор. И сейчас стремительно стихала, что говорило о ее завершении.
Уцепившись пальцами за стену, Вигмар заелозил ногами по полу, пытаясь подняться. Получилось со второй попытки. И с трудом перешагивая через тела своих и чужих, убитых и раненых, он произнес, обращаясь к хирдманам, что возвращались в зал после одержанной победы, и к одному из жрецов:
- Соберите всех раненых. Перевяжите на скорую руку.
А усадьбу, пожалуй, следовало сжечь. Как змеиное логово. Вместе со всеми, кто находился внутри, мертвыми и живыми. Но последнее желание, несмотря на боль и злость, Вигмар сумел в себе подавить. Ради Ригинлейв. Ради ее чувства закона и справедливости. И скользнув мутным взглядом по Геллиру, кивком благодаря того за помощь, приказал:
- Отправь гонца Хагиру. Пусть снимает осаду Берсхаллена и ждет нас на подходе к Гнилому лесу… - слова давались тяжело, а мысли путались, цепляясь одна за другую как ветки терновника. – И… И сожгите здесь все. Сделайте это место погребальным костром для всех, кто сегодня пал.
Наверно, для Асвальда и его людей это была слишком большая честь. Они заслуживали не погребальных костров, а быть брошенными где-нибудь в придорожной канаве, на растерзание диким зверям и нежити. И, возможно, в прошлом, в годы мятежа, он так бы и поступил. Но сейчас… К чему было плодить драугов на землях Ругаланна, когда им же с Ригинлейв потом с ними разбираться? К тому же, люди Скьёльдунга, надо отдать им должное, дрались достойно. И честно заслужили Вальхаллы. Не окажись их хэрсир предателем, им не пришлось обнажать мечи против своих же.  Ну, а хэрсир – ему Вальхалла все равно не светит, и на каком погребальном костре ему целиком не сгореть.
Вигмар двинулся дальше. Подобрал с пол оброненный меч, с трудом отправив его в ножны левой рукой – правая, несмотря на все зелья, слушаться по-прежнему не хотела, вися обломанной веткой.
На мгновение задержался у тела Асвальда, чтобы сорвать с его пальца перстень. И жестом приказал одному из хирдманов отрубить тому голову и положить в мешок. Он обещал привезти Асвальда в Хольмгард – живым или мертвым, он выполнит свое обещание.
Затем скользнул недобрым взглядом по княжичу, уже связанному парочкой расторопных воинов, перепачканному кровью, непонятно своей или чужой, и кажущемуся сейчас больше драугом, чем человеком.
Испытывал ли он сейчас к нему злость? Да, испытывал. За то, что тот дышал, в то время как его люди остывали на полу в луже собственной крови и кишок. Мог ли он выместить ее на нем? Не мог, потому что жена просила другого.
А потому, с усилием отвернувшись от пленника и так и не сказав ему ни слова, Вигмар двинулся дальше, по лестнице вверх, к Модольву, которого тоже не обошел арбалетный болт.
- Ты как?! – выдохнул он, склоняясь над другом, пытаясь по глазам того оценить тяжесть ранения. И поняв, что в ближайшее время объятья Труд и Христ тому не светят, лишь ободряющее хлопнул того по здоровому плечу.
- Ты! Сюда! Перевяжи его! – это предназначалось уже одному из жрецов.
Вытащил из перил кинжал, возвращая его себе, и отдал очередной приказ:
- Грузите княжича на коня! Поднимайте раненых! Мы уезжаем!

Подпись автора

Ригинлейв давно не испытывала чувств, подобных тем, что испытала, когда Вигмар принял решение сам направиться к хэрсиру Эгедаля. Потери, смерть, уход близких, все это сопровождало ярла едва ли не с первого дня ее жизни. Гибли братья, гибли хирдманы отца, гибли кузены и кузины. Смерть стала обыденной. Привычка не привязываться слишком сильно – разумной предосторожностью. Подсознательно княгиня всегда была готова к чьей-то смерти, но годы, когда страх сковывал ее из-за одной возможности таковой для кого-то из близких, канули в небытие еще до подготовки к мятежу, а уж в правление Святогора был уничтожен силой привычки. Привычки, что говорила: поленья для погребального костра всегда следует иметь наготове.

С поленьями в Хольмгарде проблем не было. И судя по слухам, которые разносились, как лесной пожар, опережая отряд, отправленный в Скаген, больше, чем на день, поленья им непременно понадобятся, потому что хотя усадьба Асвальда и полыхала, не все раненые переживут дорогу. И Ригинлейв оставалось лишь надеяться, что Вигмар не будет из их числа, потому что зачарованный браслет хоть и не сжимал запястье до кровавых борозд на коже более, все равно сидел намного туже обычного, раздражая княгиню чувством неопределенности.

Впрочем, Хорфагер не была бы ярлом, если бы не могла унять своих тревог и взять себя в руки. Ситуация тревожила женщину, но она не была исключительной заботой ее текущего правления. И потому Ригинлейв успешно удавалось занимать себя делами с утра до вечера настолько, что ожидание нескольких дней не легло тяжелым бременем на плечи и не заставило ее бесконечно теряться в догадках о том, что именно произошло, насколько пострадал Вигмар, насколько пострадал хирд и удалось ли схватить княжича. То, что хэрсир Эгедаля был мертв, княгиня знала еще до прибытия мужа. Вести такого рода доходят быстрее, чем даже самый быстрый гонец. И это, в общем-то, тоже теперь стало делом первостепенной важности, потому что ни один удел не должен был пустовать без своего хэрсира – это Ригинлейв довелось понять очень быстро вскоре после окончания мятежа. Но выбирать нового правителя земель следовало аккуратно. И пока советники осторожно предлагали возможные кандидатуры, ярл подбирала человека, который поедет в Скаген и будет держать там власть от ее имени до назначения нового хэрсира.

Княгиня в очередной раз заседала с казначеем, матерью и лагманом в малом зале, когда с аванпоста на холме доставили вести о том, что к замку движется отряд под знаменами ярла. Ригинлейв очень хотела бы поддаться девичьему порыву, вскочить со своего места и броситься встречать мужа чуть ли не у ворот города, но она не была девчонкой, и хотя поторопила обсуждения, грозящиеся затянуться до вечера, все-таки поднялась из-за стола ровно тогда, когда это позволила ситуация. Тотчас же распорядилась немедленно поднимать жрецов и лекарей, накрыть столы в медовом зале, а пленников, если таковые имеются, разместить в нижних ярусах темницы. Пожалуй, последнее решение было жестоким, ведь на нижние ярусы не пробивался даже солнечный свет и единственным пленником там был Владислав, но Ригинлейв не собиралась играть в милосердного ярла до тех пор, пока сама не оценит стоимость и состоятельность пленника, а равно его умение себя вести.

Княгиня оказалась во внутреннем дворе немногим позднее возвращения отряда. Высматривая Вигмара, женщина все еще ощущала легкое беспокойство, но подавила его усилием воли. И вовсе не зря. Потому что в толпе людей, некоторые из которых были ранены так сильно, что им сложно было склониться перед ярлом, она различила мужа почти сразу. Различила и устремилась к нему, не давая своей тревоге и ожиданию выплеснуться на мужчину, потому что это могло быть унизительным и чрезмерным для него. Для них обоих. Вместо этого, окинув Вигмара коротким взглядом, женщина порывисто обняла его, выражая тем самым свою радость от его возвращения и страх за то, что все закончится не так удачно. Впрочем, можно ли такие потери, среди которых ярким алым пятном выделялась рана Вигмара, назвать «удачно», женщина уверена не была.

- Ты ранен, - в полголоса произносит она несколько растерянно, хотя вообще-то раны для них обоих были совершенно привычным делом. Короткое распоряжение служанке, семенящей следом, и та стремительно удаляется, - Лекарь Рангрид тебя осмотрит. Не спорь, пожалуйста, - еще тише произносит княгиня, отмечая, что жрецы уже начали свою работу с ранеными, повсюду склянки с зельями, горячая вода и слуги с чистыми бинтами. И это волнует Ригинлейв сейчас намного больше, чем что угодно еще. Ей плевать на мальчишку-пленника, на павшего Эгедаля, на проблемы с приграничным уделом. Потери среди ее людей, рана Вигмара и возможность скорейшего излечения всех, кому повезло выжить – вот, что имело первостепенное значение. Впрочем, княгиня между делом отмечает и что мальчишка схвачен, и что голова Асвальда привезена в Хольмгард, как исполнение обещания Вигмара, а равно и в назидание всем, кто захочет пойти тем же путем. Никто не захочет. Ригинлейв знала. И возможно, с Асвальдом тоже следовало покончить намного раньше, не доводя до того, что вышло теперь.

- Модольв, - Ригинлейв отмечает форинга мужа как-то недоуменно, наталкиваясь на него, когда уже развернулась, чтобы вернуться в замок, точно не ожидала увидеть его здесь, хотя вообще-то ожидала. И признаться, даже желала увидеть его здесь и живым, потому что случись оно иначе, Вигмар бы непременно расстроился, а что-что, а уж расстраивать мужа Ригинлейв не хотела. Коротким жестом она распорядилась первому попавшемуся жрецу привести в порядок и рану Фриберга тоже, хотя и было очевидно, что некоторую заботу о ранениях проявили жрецы, которых княгиня послала с отрядом. Удивление вызывают схожие ранения. Стрелы? Арбалетные болты? Кто-то сошел с ума и стрелял прямо в помещении? Неудивительно, что жертв и пострадавших было так много, - Что произ… Неважно, - вести разговоры на улицах было неуместно, Ригинлейв знает, что муж расскажет ей все, когда они будут у них в покоях. Пока же княгиня приказывает слуге готовить лазарет для раненых, медовый зал для тех, кто в состоянии был есть и пить, городскую басту для тех, кто желал отмыться от крови и грязи.

По счастью, ждать Вигмара в покоях долго не приходится, как не приходится долго ждать и лекаря Рангрид, которого ошибочно считали княжеским, но который вне зависимости от званий и привилегий отлично выполнял свою работу. Выполнял и теперь. Под пристальным взором Ригинлейв. И ни одна сила на земле не смогла бы убедить ярла в том, что рана не опасна прежде, чем это озвучил лекарь матери.

Вопросы самого короткого похода интересовали женщину вторично не только потому что ее занимала рана Вигмара, но и потому что к настоящему моменту она знала уже достаточно, пусть и не в подробностях: Асвальд – и впрямь предатель, так что он законно заплатил за это своей жизнью, княжич – схвачен, Скаген – сожжен вместе со всем хирдом предателя, а значит, прямое сопротивление новой власти оказывать будет некому. И это хорошо. Несколько вопросов Ригинлейв все-таки уточняет, но определенно ничего, чего она не могла бы предположить или ожидать.

К вечеру медовый зал снова полон людьми, и Ригинлейв не может этого проигнорировать, даже если бы хотела. Но она не хочет. За добрую службу было принято вознаграждать добром, почестями и уважением к тем, кто пролил свою кровь во имя интересов ярла. И княгиня, как водится, не скупится. Велит открыть бочки заморского вина, жарить мясо, пригласить скальдов, говорить и славить чужие подвиги. На пир приглашен и княжич тоже. Можно было бы счесть, что как главное блюдо, но пока лишь как главное развлечение. Люди должны были знать, за что они сражались и каков был результат. И этот самый результат привели закованным в цепи по рукам и ногам как раз к моменту, когда Ригинлейв поднялась со своего престола с полным кубком.

- Бывший хэрсир Эгедаля, осквернивший свой титул и оскорбивший Ругаланн и ярла, заплатил за свое предательство. Он мертв, его усадьба сожжена, а семья лишена права на этот титул, - и шум, который поднимается в зале, явственно говорит единовременно об одобрении этого решения и недостаточности примененных мер. Но княгиня не собирается заставлять платить детей за ошибки своего отца. Их родовая крепость останется за ними, но это все, что Ригинлейв готова предложить теперь, - Сегодня я поднимаю кубок за вашу победу и расправу над предателем. Да славятся ваша храбрость и мужество, ваша сила и справедливость, которую вы кровью утвердили в наших землях. Skål! – Ригинлейв пьет терпкое вино до дна, и ей тотчас же подносят очередной кубок, по счастью, на этот раз полный лишь наполовину.

- Выпьем и за тех, кто отдал свои жизни во имя очищения Ругаланна от предательской скверны и теперь пирует с предками и Богами в Вальхалле, зная, что они выполнили свой святой долг, - за этот тост все присутствующие поднимаются на ноги, но теперь уже не слышится ни задорного стука кружками по столу, ни переговоров, ни смеха. Если кто-то и не смотрит на Ригинлейв сейчас, то это потому что смотрят на Ратибора, которого ульфхеднары успели протащить за отдельный, вовсе не пустой стол на расстоянии от всех прочих, но видимый достаточно, чтобы быть, как на ладони у всех желающих.

- Выпьем и за плоды ваших стараний, ругаланнское гостеприимство и Богов, которые позволили нам его демонстрировать! – иронию улавливают, быть может, и не все, но многие, посмеиваясь над положением Ратибора, который и мог бы быть дорогим гостем, но сейчас скорее походил на развлечение в виде танцующего медведя или какого-то другого диковинного зверька. Ригинлейв с улыбкой смотрит на него тоже, а едва они пересекаются взглядами, приподнимает кубок в руке и осушает его до дна.

Подпись автора