Заведенные за спину руки заныли в плечах довольно скоро, но Ратибор из упрямой гордыни стискивал зубы, покачиваясь в седле и отрешенно разглядывая в пути безрадостный северный край, будто бы изнывал от скуки. Когда боль стала уже изрядно досаждать, он применил способности, заглушая её, но когда хирд остановился для привала, боль вернулась вместе с новыми физиологическими ощущениями. Пикантность ситуации мальчишка уяснил и поначалу обратился к ближайшему хирдману с требованием развязать ему руки, на что получил закономерный, вполне ожидаемый грубый отказ. Однако после мягкого предложения подсобить ему своими руками, усиленным таким же мягким внушением, хирдман получил разрешение от Соларстейна, велевшего связать пленнику руки спереди и вдовесок опалив беловодца убийственным ненавидящим взглядом. И заставив его сильно сожалеть, что стрела, к сожалению, не достигла своей цели: видеть, как вместо очередного хирдмана на погребальный костёр волокли бы хэрсира, было бы весьма приятно. Во всяком случае, мечты об этом доставляли Ратибору тёплое, даже сладостное чувство. Может, это хоть немного искупило бы смерть Асвальда и его хирда.
Дорога измотала не на шутку и когда впереди показались стены Хольмгарда, княжич испытал что-то, отдаленно похожее на облегчение: несмотря на то, что конец пути означал и его собственный вероятный конец, он ещё гарантировал и окончание изнуряющего покачивания в седле на промозглом ветру, от которого его пропитанные чужой кровью полушубок с плащом почти не спасали. Едва отряд остановился во внутреннем дворе княжеского дома, как остатки сил его почти оставили и он чуть не свалился на руки сдернувших его хирдманов. Стоя в окружении воинов, Ратибор через спутанные, раздуваемые ветром кудри внимательно смотрел на ярла, в чьих руках теперь была его жизнь, и которого она, похоже, совершенно не интересовала. Этот факт несколько царапнул уязвленную гордость и он тихо хмыкнул, заметив, как ярл куда больше интересуется отрядом, нежели высокородным пленником. Вернее, волновал женщину, похоже, в основном один хэрсир, настолько, что даже стало любопытно, как бы проходила встреча, достигни его стрела вигмаровой глотки. Этого, разумеется, уже узнать было не суждено, да и собственное настоящее, а равно и будущее волновали намного больше несбывшихся фантазий.
Ему позволили умыться и Ратибор с наслаждением избавился от заскорузлой черно-багровой корки на лице, которая уже и так шелушилась и осыпалась неравномерными участками, оставаясь под ногтями и в складках ладоней грязно-красными тонкими росчерками. От всей дорожной грязи за один раз избавиться не удалось, но и эта малость позволила вздохнуть чуть свободнее, не избавив, однако, от постоянного внутреннего напряжения и тягостного ожидания.
Княжич толком и сам не знал, чего ему полагается ждать. Визита ярла? Его визита к ней? Встречи в зале, где будет оглашён приговор? С протоколом обращения с пленными мальчишка не был знаком, не слишком интересуясь этой стороной военного дела, и оттого о своём дальнейшем передвижении был осведомлён весьма скудно.
Но чего бы он ни ждал, реальность оказалась куда более изощренней и изобретательнее. Когда в его камеру вошли стражники и принялись запирать на руках и ногах кандалы, Ратибор кипел от негодования: неужели в этом действительно была необходимость?! Ригинлейв всерьёз опасается его настолько? Мысль, конечно, потешная, в этом явно преобладала демонстрация. Её силы, его уязвимости и, конечно, желания унизить беловодского княжича. Но всей степени унижения он не мог предположить даже приблизительно.
Гул в медовом зале оглушил и обрушился на растерявшегося мальчишку снежным комом, бросив в холодный пот. Зачем он здесь? Что замыслила ярл, притащив его сюда, стреноженного, как необъезженного дикого жеребца, под хмельные взоры тех, кто участвовал в его поимке, чьи боевые товарищи пали в Эгедале, в том числе и от его руки? Под обжигающими взглядами Ратибор ощущал себя голым, хотя, казалось, больше, чем это ему почудилось после того, как у него отняли его медальоны, это невозможно.
Конвоиры остановились у накрытого стола, в отдалении от остальных, поставленном так, чтобы его видно было в любого угла. И они смотрели. Наслаждались видом закованного в оковы врага,  наслаждались тостом, восхвалявшим их и уничижавшего павших защитников Эгедаля. И по мере того, как каждое слова, сказанное ярлом, эхом звучало в голове Ратибора, в груди закипала душная ярость. Кулаки сжались в истерзанную верёвками,  в воспаленную кожу впились края стальных оков и мальчишка едва сдержал порыв плюнуть в сторону ярла, что смела так безмятежно улыбаться ему в лицо.
"Князь обязан сохранять самообладание при любых обстоятельствах, а с тебя, мой золотой, этот спрос вдвойне", - голос матушки прозвучал в голове, как наяву. Взмахнув кудрями, младший Беловодский перевел взгляд на живого и на вид даже вполне здорового Вигмара, взявшего слово. Чтобы снова едва не потерять то, что так старался сохранить: этот недобитый напыщенный пузырь смел говорить о справедливости?! К гладким мальчишеским щекам прилила кровь и сталь сильнее вгрызлась в запястья - боль помогала, отвлекая на себя и не давая вспыхнуть на потеху разгоряченным северным мужланам.
Кто-то расторопно поставил на стол кубок, полный плотного, почти чёрного вина. В раздувающиеся ноздри лез навязчивый фруктовый аромат с тяжёлым привкусом хмеля. Ирийское вино, этот аромат даже не притрагивавшийся к вину Ратибор мог безошибочно распознать, так часто он видел его в руках отца. И теперь ему предлагали поднять кубок с этим вином, крепким и хмельным, за здоровье ярла, приложившего руку к смерти великого князя?! Первым порывом было выплеснуть подношение в лицо ухмыляющемуся Вигмару и пальцы уже обхватили основание кубка, а взгляд прошёлся по присутствующим, смотревших на него кто с насмешкой, кто с неприязнью, а кто и с откровенным интересом, ожидая скоморошье представление. Ратибор поднялся и всколыхнувшийся гул пошел на убыль.
- Я понимаю кубок за ярла, - он не стал повышать голоса, в это не было ни необходимости, ни смысла - желающие его услышат. - За ярла, что считает себя превыше предков и называет предателем того, кто не отрёкся от своей прародительницы, кто счёл своим долгом отдать дань предку за то, что однажды уже предал её, сражаясь с ярлом против её семьи. За ярла, что забыла о преданности в бою того, кого заклеймила изменником лишь за верность корням. Я пью за твое здоровье, ярл Ригинлейв, и желаю тебе долгих лет, чтобы ты дожила однажды до тех дней, когда твой потомок отречется от тебя, презрев кровное родство, - он не отводил взгляда от женщины за столом, чувствуя, как под тяжестью оков и полного кубка начинают предательски слабеть руки. - Скель, - терпкое сладкое вино обволокло горло, прокладывая путь к желудку, расцвело внутри тёплым цветком и в виски мягко ударило, отзываясь глухим протяжным шумом. Наверняка из этого зала он уже не выйдет.

Отредактировано Ратибор Беловодский (2023-06-24 21:48:08)

Подпись автора

Haute couture от RE(MARK)

Благодарный поцелуй жены был лучшей наградой и за его слова, и за тот нелегкий бой, что им довелось выдержать в стенах Скагена. А потому Вигмар ответил на него со всей радостью, жалея лишь о том, что был так короток, и желая его продолжения этой же ночью, когда они с Ригнилейв, наконец, останутся вдвоем после пира.
А мальчишка, взявший в руки кубок, стал наградой за удачную издевку. И Вигмар довольно ощерился, предвкушая представление. Струсит ли беловодец и покорно выпьет, надеясь сохранить себе жизнь? Или рискнет отказаться и этим подпишет себе смертный приговор прямо здесь и сейчас?
Не струсил. И дерзкая отповедь на его тост не могла не вызвать у хэрсира глухого раздражения. Будь его воля, он бы не поленился подойти к мальчишке и отвесить ему хорошую оплеуху, чтобы научить держать язык за зубами, если уж тот сам не понимал, где находится и с кем разговаривает.
Ведь слова княжича вольно или невольно, но совпали с проклятье выжившей из ума провидицы с острова Туманов о том, что именно сын Ригинлейв, с которым она не познает радость материнства, станет Фенриром, что разрушит построенный ею мир.
И неважно, что сам Вигмар ни на мгновение не поверил полоумной старухе, вообще не имея привычки верить в проклятья и пророчества, он помнил в каком смятении после того пророчества находилась жена.  И не беловодскому щенку, чей отец и так причинил Ригинлейв немало боли и страдания навязанным ей браком, было тревожить ее страхи. За такое не жалко не только надавать оплеух, но и вырвать язык.
Впрочем, Ригинлейв не казалась уязвленной или растревоженной словами мальчишки, а потому, следуя ее примеру и не желая портить ей настроение излишней жестокостью, которую она так не одобряла, Вигмар сдержался. Проглотил вино. И одобрительно кивнул под такой же одобрительный гул хирдманов, которым слова ярла пришлись очень даже по душе – острый язык на севере всегда ценился не меньше острого меча.
- Достойное пожелание.  Боюсь только княжичу оно уже не поможет, раз уже в столь юном возрасте он не приходит на наши земли открыто, во главе войска, чтобы призвать нас на битву, а пробирается тайком, словно вор в курятник ночью.
По залу пронеслись смешки и хихиканье.
- Смелый может с возрастом стать осторожнее, - произнес Вигмар известную на севере поговорку. – Но осторожный не станет смелым никогда. Так что желаю тебе смелости, княжич, достойной твоего титула, а не ночного вора.
Дождался, когда служанка поднесет ему новый кубок, вскинул его и добавил, превознося смелость речами Высокого:
- Щедрые, смелые
счастливы в жизни,
заботы не знают;
а трус, тот всегда
спасаться готов,
как скупец — от подарка. За смелость воинов Ругаланна! Сколь!

Подпись автора

Княжичу на этом празднике жизни была отведена не самая лучшая роль, и они все здесь это понимали. Вопрос был только в том, насколько сам Ратибор был готов с этим смириться, принять неизбежное и свое сомнительное положение, которое его угнетало, но которое было вовсе не худшим из всего, что успело с ним произойти. Ведь будь на месте ярла не Ригинлейв, а ее отец, Ратибора бы вывели совсем не в общий зал – Горм не стал бы осквернять присутствием врага место, где они делили пищу. Его бы тотчас же вывели бы на помост, где лишили жизни путем повешения, потому что рубил головы отец только равным, а мальчишку равным он не считал и никогда не посчитал бы.

Ригинлейв тоже не считала, но она не была настолько же скорой на расправу, насколько был Горм. И если прежде любое отличие от него она воспринимала, как причину для беспокойства, то теперь княгиня давно уже думала о том, что от многих символов эпохи правления прошлого ярла им предстояло отказаться. Поспешные казни и извечное желание избавляться от врагов быстро, беспринципно и одним ударом кулака – те явления, которые Ригинлейв считала пережитками. Да, мальчишку нужно было показать людям, которые рисковали жизнью, чтобы его взять. Им нужно было дать возможность насладиться своим успехом, своими результатами, своими достижениями. Да, это было частью их награды, а сам Ратибор – их трофеем. И в этом княгиня отказывать не собиралась, но в отличие от многих присутствующих, она вовсе не ждала от мальчугана оплошности, за которую можно будет распороть его от подбородка до паха, чтобы затем заявить, что сделали это во славу ярла и во славу Ругаланна. С этой точки зрения Ратибор ходил по краю пропасти, потому что обращаться в лосося он вряд ли умел, а значит, повторить подвиг Локи и успешно удрать, ему удастся едва ли.

Наверное, ярлу стоило остановить это забавное, с точки зрения их края, глумление, наверное, ей следовало перевести всеобщее внимание на какое-нибудь иное занятие. В конце концов, у них было предостаточно павших героев, за которых они не выпили и подвигов, которые они еще не прославили за столом и в висах. Вот только княжич все никак не желал закрывать рта, проглатывая все, что было ему сказано, а Ригинлейв, как никто другой знала, что никакой пир не обходится без доброй драки, как знала и то, что у мальчишки есть все шансы такую драку не пережить. И хотя значение его слов едва ли тревожило женщину, а равно едва ли она так уж беспокоилась о том, что южанин не оценит храбрость ее воинов, княгиня услышала кое-что, что заставило ее со всем вниманием посмотреть на Вигмара с немым вопросом в глазах. Врал ли Ратибор, когда говорил о том, что ее муж собирался пытать Асвальда? Врал ли он, когда говорил, что князь угрожал детям и жене хэрсира Эгедаля, когда у него не было приказов ни в отношении первого, ни в отношении второго? И если угроза семье могла иметь тактическое значение, то могло ли так статься, что Вигмар испытывал неуместное удовольствие от страданий других людей и лишь от того желал подвергнуть Эгедаля пыткам? Просто забавы ради?

Да, с точки зрения их северного края, супруг мог позволить себе все, что угодно. Асвальд был предателем, так что у кого угодно существовало право резать его на мелкие кусочки, не считаясь ни с каким милосердием и состраданием. Тем паче, что Ригинлейв заведомо было известно, что люди, которые добровольно согласились пойти брать Эгедаля в плен, вне всякого сомнения, в первую очередь делали это из чувства недополученной справедливости. Они считали Асвальда предателем ничуть не меньшим, чем того же хэрсира Йерринга, не понимали, почему ему сохранили жизнь и не понимали, почему ярл к нему так милосердна. Они завидовали ему, они его презирали, они ненавидели его за то, что когда остальные страдали, он жил в спокойствии и мире в собственном княжестве. И объяснять людям, что этому он обязан только своим родственным связям, было бесполезно. И все же, от Вигмара Ригинлейв всегда ждала чего-то немного большего. Большего понимания, большей осознанности и большей вдумчивости. С другой стороны, имела ли она на это право? Она знала, за кого выходила замуж. И хотя сейчас слова, произнесенные княжичем, ее огорчают, княгиня понимает, что Вигмара они огорчают не меньше, ведь Ратибор затронул болезненную для мужа тему. Чертов Ирий забрал у них достойных людей и ко многим еще приходил в кошмарах. А потому, пожалуй, этого говорить не следовало. Проглатывая собственное разочарование, Ригинлейв протягивает руку и в жесте немой поддержки, вместе с тем поддерживая и самообладание мужа, она сжимает его пальцы, надеясь, что этого окажется достаточно, чтобы он не взялся мутозить Ратибора по всему медовому залу на потеху большинству присутствующих. Пожалуй, это был бы немного не тот эффект, которого женщина ожидала добиться, организовывая этот пир.

- Ругаланнская смелость, княжич, - с улыбкой тянет Ригинлейв, вновь глянув на мальчишку, - Это принести клятву верности своем ярлу и следовать за этой клятвой по избранному пути до самой Вальгаллы. Или не приносить ее вовсе, остаться верным своей семье и сражаться против своего ярла, в чью пользу ты выбора не сделал. Ругаланнская смелость не состоит в том, чтобы, как распутная девка переходить из одних рук в другие по велению своего гнилого нутра, несмотря на все милости, оказанные тебе ярлом. Единственный человек, которому с самого начала в этой истории не доставало ругаланнской смелости – я сама. Ведь мне следовало отрубить голову Скьёльдунгу собственными руками следом за головой Святогора. А я пощадила его, надеясь, что избранная им верность – это теперь уже навсегда. Но гадюка всегда остается гадюкой. Это будет мне уроком, - она смеется, позволяя служанке вновь наполнить кубок, - В конце концов, я – всего лишь женщина, - и с позиции арконца, где женщины не стоили ничего, эта ирония могла показаться неочевидной, - И твоим уроком тоже, княжич. Ведь твоя мать-жрица, судя по всему, не слишком-то много знала о севере и не слишком-то многому успела тебя научить.

Подпись автора

Ругаллан с присущей ему северной прямотой рубил наотмашь, деля мир на черное и белое. Или клятва ярлу или предательство. На одной чаше весов стояла семья, на другой - сюзерен, коему клялся в верности. Ратибор и сам до недавнего времени с бараньей упертостью был готов утверждать, что каждый, выступивший на стороне самозванца, заслуживает безоговорочной кары, но пример Асвальда заставил слегка пошатнуться его картину мира. По всему, нельзя было быть верным своему дому, своей земле, следовало выбирать личность, за которой надлежит следовать. Асвальд выбрал Эгедаль, пойдя, по сути, против всех.
- Моя мать-жрица есть родоначальник большей части семей Ругаллана и уж точно предок многих, сидящих в этом зале. Так что не тебе, ярл, судить о ее осведомленности, - Ратибор взмахом головы отбросил со лба упавший на глаза русый локон, исподлобья взирая на женщину. Хотелось бы донести до нее то, что он сам понял едва ли не только что, но беда в том, что княжич смутно улавливал ощущения, но не в состоянии был сформулировать его словами. Была ли причина в бушевавшем негодовании или в непривычной дозе алкоголя, но малейшая попытка собрать мысли воедино рассыпались, как мелкие камешки, собранные в горсти.
- Что до тебя, хэрсир, то я уж понял, в чем твоя смелость, - недобрый взгляд Вигмара подхлёстывал и откровенно бесил. Ратибору безумно хотелось вцепиться ему в глотку зубами и рвать, как зверю, только бы стереть с лица это надменное выражение. - Не трать слова, ты все доказал на деле. И ты не стоишь и мизинца рода Скьёльдунгов, жалкий трус, прячущийся за спинами трупов и смелый лишь перед безоружным, зная, что за тобой стоит целый хирд. Упрекаешь меня в том, что я не вышел на честный бой? Да, я жалею, что мне не довелось встретиться с тобой на боле битвы. Жалею, что мой выстрел в Эгедале не достиг цели, ведь ты доказал свою смелость, спрятавшись за чужой спиной.
В голове шумело, а в крови горела жажда справедливости и отчаянное, несдерживаемое желание расплаты. Было глубоко наплевать на последствия, главным было доказать... Что именно надлежало доказать надменному хэрсиру, княжичу было откровенно все равно, в его понимании доказательств как таковых вообще не сильно-то и требовалось, просто над всем довлело понятие некоей чести. И ответственности перед памятью отца, а также необходимость защитить честь материнского рода. И даже если последствия того будут фатальными, Ратибор был убежден, что мать его поймет, а он... А он сложит голову не на плахе, как того ждут все присутствующие, а пусть и в недолгом, но бою. И Один поможет ему пролить кровь жалкого труса, сидящего напротив.
- Но я готов исправить оплошность. А ты, Вигмар Соларстейн, готов прогуляться по острову? Или ты смелый только в проявлении жестокости перед тем, кто сложил оружие?

Подпись автора

Haute couture от RE(MARK)

Поняла ли его жена, сказать было трудно. Но вот мальчишка не понял точно. Не понял, что ходит по кромке неимоверно тонко льда. Не понял, что ему лучше заткнуться, и молча позволить вывести себя из зала для его же блага.
Наверно, можно было допустить, что в этом была и их с Ригинлейв вина. Что они сами раздразнили и напоили мальчишку, а теперь злились на его несдержанность. Что любой ребенок на его месте, забыв об осторожностях и приличии, бросался бы в бой с пеной у рта, защищая отца и мать. Но подобные высокие материи для Вигмара были чужды. Его мало интересовали чужие мотивы и чувства, если только это не были мотивы и чувства близких ему людей. И уж точно мотивы и чувства сына Владимира, хозяина беловодского ублюдка, его интересовали в последнюю очередь.
Задело ли его сравнение с мизинцем Скьёльдунга и прозвище труса? Нет, он знал, что не трусил в Скагене, и не прятался за спиной своего хирда. Ну, а то, что прикрылся одним из хирдманов врага, отправив того в Хель вместо себя – так за это любой из эйнхериев поднимет свою кружку, прославляя его ловкость. И в то же время никто и никогда не смел разговаривать с ним в подобном тоне, даже в детстве, а потом уйти безнаказанным. И за подобные слова мальчишке следовало если не вырвать язык, то уж точно снять портки и публично отходить ремнем по голому заду, да так, чтобы он неделю на этот самый зад не сел.
И желание позвать слуг, чтобы прижали княжича к столу, раздели его и выпороли, стало почти непреодолимым. Тем более что подобное развлечение хирдманы уж точно не забыли бы. Но прозвучавшее предложение «прогуляться по острову» заставило Вигмара слегка опешить.
Знал ли мальчишка, что значат его слова?! Скорее всего, знал, выучил у матери. Но вряд ли до конца действительно понимал, что предлагает. Вряд ли ему в силу возраста вообще доводилось сходиться с кем-то в настоящем, а не тренировочном бою, а уж тем более в бою на смерть.
Что ж, все когда-то бывает впервые.
Ригинлейв, тоже понимая, к чему все идет, пыталась сгладить ситуацию. Пыталась сохранить мальчишке жизнь. И пускай такая забота о сыне врага была непонятна и неприятна, Вигмар уважал это желание жены.
Наверно, следуя этому уважению, нужно было рассмеяться и ответить, что он не станет гулять по острову с каждой блохой, прыгающей на него. Вот только подобный ответ, наверняка порадовавший бы жену, мог обойтись ему слишком дорого.
От хольмганга не отказываются – неважно, кто тебя на него вызывает: блоха или первый мечник княжества. И уж тем более от него не может отказаться хэрсир и муж ярла, если только не хочет, чтобы завтра среди хирдманов, ульвхеднаров, слуг и горожан поползли слухи о том, что их он совсем обабился от хорошей жизни в стенах дворца, и так боится эту жизнь потерять, что не вышел на бой с безусым юнцом.
- И за уроки, которые преподносит нам жизнь, - добавил он, допивая свой кубок, а затем, поднявшись с места, произнес, отвечая на последний вопрос мальчишки. – Я принимаю твое приглашение, княжич. Здесь и сейчас… На мечах.
Да, по обычаям у него могла быть целая неделя отсрочки. И за эту неделю рана смогла бы поджить настолько, чтобы он смог держать меч правой рукой. Но любые отсрочки и отговорки не красили бы его, а значит, не красили бы и Ригинлейв.
Пальцы жены все еще сжимали его ладонь. И понимая, что, возможно, его слова сейчас расстраивают жену, Вигмар не удержался, чтобы поднести ее руку к своим губам и поцеловать, прося таким образом прощения за то, что он не мог поступить иначе. По крайней мере, до тех пор, пока оставался Соларстейном.
- Все будет хорошо, - шепнул он одними губами, давая понять, что не собирается убивать или калечить мальчишку, потому что понимает, что жене это будет неприятно. Не собирается, если, конечно, это не произойдет случайно или у него не останется другого выбора. Вряд ли Ригинлейв хотела сохранить пленнику жизнь ценой его собственной. По крайней мере, в это очень хотелось верить.
А затем обернулся к страже, жестом указывая на мальчишку.
- Снимите с него кандалы и дайте меч, - а сам повернулся к Геллиру, расстегивая пряжку своих ножен и откладывая в сторону собственное оружие. – А ты дай мне свой меч.
О том, что его меч, способный пробить драконью чешую, отличается особой прочностью, знали многие хирдманы. И не раз, и не два в битве они становились свидетелями того, как оружие, вытащенное из камня, перерубало другие мечи, словно деревяшки. Так пусть же сегодня ни у кого не появится возможности сказать, что битву мальчишкой выиграл не он, а необычные свойства его меча.
Услышав его просьбу, Геллир расхохотался.
- Стало быть, мой меч станет тем, кто избавит Владимира от разлуки с сыном? - произнес он, охотно отдавая оружие.
Чужой меч сидел в руке слегка непривычно, да и драться левой рукой Вигмару хотя и приходилось, не сказать, что он делал это часто. Свежая рана лишала же привычной подвижности. Так что свои шансы на победу он не переоценивал, признавая, что, возможно, мальчишке и не достает опыта, но владеть мечом его должны были учить лучшие из лучших в Беловодье. 
Открытое пространство между столами было не слишком большим, но для поединка подходило вполне. Главное не потерять равновесие и не полететь в один из очагов.
Несколько раз взмахнув мечом, чтобы привыкнуть к нему, Вигмар обернулся к своему противнику, оценивая готовность того, а затем, без лишних вопросов и фраз двинулся к нему, просто с шага переходя в атаку. Нанося удар в бок, не слишком рассчитывая поразить его с первого же удара,
скорее примеряясь к противнику.
Вот только вместо стали чужого клинка его собственный встретил пустоту. Мальчишка не отбил удар, как сделал бы опытный воин, а увернулся от него, заставляя скрипнуть зубами. Вот только всамделишной блохи, скачущей по залу, ему сейчас и не хватало.
Хирдманы загоготали.
- Не иначе, как у нашего хэрсира двоится в глазах! – выкрикнул кто-то.
- Вигмар, бей посередине – не промахнешься, - «поддержал» другой.
Под этот гогот Вигмар отбил атаку мальчишки, и ударил снова, теперь уже нанося удар снизу. И на этот раз сталь о сталь таки зазвенела.
Следовало признать, учили княжича действительно хорошо. И меч в своей руке он держал уж точно не первый раз в жизни. Немного опыта, и мечник из него выйдет отменный. И нельзя сказать, что эта новость для Ругаланна была такой уж хорошей.
Встречный выпад, быстрый, словно бросок змеи, заставил Вигмара не только отбивать чужой клинок, но и уходить с линии атаки корпусом. И этот резкий пируэт не мог не отозваться болью в плече, заставляя снова заскрипеть зубами.
Рука невольно дернулась к ране, на мгновение лишая его защиты. И это было знаком, что дурацкую схватку пора заканчивать. Хватит на сегодня представлений.
И с этой мыслью Вигмар снова перешел в атаку, вновь нанося удар в бок, но в последний миг резко меняя траекторию и ударяя мечом сверху. Со всей силы. Плашмя. Чтобы в случае успеха вместо одной целой головы у мальчишки не оказалось две по половине.

Подпись автора

Всего этого, конечно, не должно было случиться ни в коем случае. Нельзя было этого допускать. Нельзя было с этим примиряться. Надлежало встать из-за стола и выдать мелкому гаденышу такую оплеуху, каких он никогда в своей жизни не получал, потому что жизни этой никогда не видел, не знал и не узнает, если будет продолжать в том же духе, потому что ярчайшим впечатлением станет его смерть на плахе, или, если Вигмар не сдержится, то прямо сегодня на, прости Один, хольмганге. Махаться с четырнадцатилеткой – это именно то, что им всем здесь было нужно, никаких сомнений.

И Вигмар, конечно же, не сдержался. Не смог проигнорировать вызов, брошенный ему прямо в лицо. Не смог, не захотел, посчитал это ниже своего воинского и мужского достоинства или что там еще говорят себе эти мужчины, когда творят какие-то невообразимые глупости? Ригинлейв посмотрела на мужа почти умоляюще, прося его одуматься и не делать ничего, о чем они оба пожалеют, когда протрезвеют. Но муж ответил лишь поцелуем ее руки, и княгине пришлось отпустить его. И как ни странно, это далось ей куда сложнее, чем отпустить супруга на настоящую войну, в настоящее сражение с настоящим войском и противниками.

Это было глупо, бессмысленно, безнадежно и беспощадно. Можно было повторять это про себя, сколько угодно раз. А можно было прервать то, что хирдманы уже увидели в качестве главного развлечения вечера. Многое можно было сделать, сказать, воспрепятствовать или иным способом разрешить эту ситуацию. Но Ригинлейв знала, что теперь уже не может, не унизив, тем самым, мужа, чего она, конечно же, хотела меньше всего на свете, если и считала его занятие глупой подростковой дуростью, не имеющей никакого отношения ни к воинской славе, ни к воинской чести, ни к воинскому достоинству.

Конечно, ярл вовсе не переживала за то, что муж проиграет в этом поединке. И уж точно она не боялась, что мальчишка сможет его убить. Зря они все это затеяли, зря она вообще приказала привести Ратибора на ужин, но безразлично наблюдая за тем, что и поединком-то назвать не представлялось возможным, княгиня вяло отмечает, что мальчишка ничего для своего возраста и количества выпитого вина. Наверное, будь это ее брат или сын, или иной родственник, она бы похвалила его за ловкость и умение держать в руках оружие. Но с Вигмаром тягаться в прямом столкновении было, мягко говоря, сложновато, особенно теперь, когда речь шла о подростке. Так что поединок заканчивается вполне закономерно, а Ригинлейв встречает падение княжича, не двинувшись с места и ни единым мускулом на лице не дав понять своего подлинного отношения к делу. Она испытывала странную смесь усталости, тревоги и разочарования, но знать об этом никому было не обязательно. Ведь покуда хирдманы радовались вечернему развлечению, женщине тоже следовало быть довольной или хотя бы умело делать вид, что это так, даже если это и было лицемерием.

- Отнесите мальчишку в его камеру и пригласите к нему лекаря, пусть осмотрит, - сухо распоряжается Ригинлейв, а затем снова поднимает свой кубок, лишь мельком скользнув взглядом по Вигмару, - За славную победу князя! Пусть в его жизни будет еще много побед славнее этой. Скол! – женщина выпивает вина и распоряжается, чтобы еще одного лекаря привели уже к их покоям. Растревоженная рана мужа, даже при том, что он сражался левой рукой, беспокоила ее куда больше, чем импровизированный хольмганг с заведомо известным результатом.

Пир продолжается до самого рассвета – вино, эль, жареное мясо и специфичные, но любимые многими блюда ругаланнского стола исчезают и появляются вновь, потому что сегодня велено никому и ни в чем не отказывать. Еду и выпивку приносят и в лазарет тоже. Ригинлейв одинаково справедлива ко всем, она ценит одержанную победу и распоряжается выплатить всем участникам по соколу из княжеской казны, что даже под утро встречают громким одобрением.

Женщина ничего не говорит мужу по поводу его поступка, но они оба знают, что она недовольна и несколько раздражена. Ригинлейв уходит в покои раньше остальных, позволяя хирдманам праздновать до самого полудня, когда засыпают, уходят или перемещаются в другие места даже самые стойкие. Как бы там ни было, но все произошедшее было победой Вигмара. Пусть таковой она и останется, не омраченная моральными и нравственными терзаниями его жены, не омраченная обсуждениями и спорами, не омраченная ничем. Ведь время для мрака и сумерек у них еще будет. И оно приближалось так стремительно, что Ригинлейв, в первую очередь, надлежало подумать о том, чтобы зажечь побольше свечей. Ведь во тьму беспросветного непонимания солнечные лучи не проникали вовсе.

Подпись автора

Потянулись долгие и сложные дни ожидания. Сложными они были от того, что Ригинлейв не знала, чего именно ей ждать. Придет ли за княжичем целая армия, не понимая, что княгиня способна в одночасье сменить милость на гнев и воткнуть Ратибору кинжал в глотку, если его семья будет угрожать Ругаланну, придет ли за ним его мать, которая, по слухам, дорожила детьми, как своим главным сокровищем с тем, чтобы рушить разум и сознание всякого, кто встанет на ее пути, или окажется ли наследник Владимира мудрым настолько, что он увидит в перспективе переговоров не угрозу, а шанс, который не следовало упускать хотя бы потому что другого у них уже не будет. Боги свидетели – не будет. Потому что сейчас и Ратибор, и Владислав были у нее, она могла решить их судьбу по-разному, но только дурак не понимал, что будет решать с наибольшей пользой и выгодой для Ругаланна. Кому нужно было продолжение этой войны? Не Хорфагер. Но она могла ее продолжить. Ресурсы для этого изыскать пока было возможно. Вот только ее отличало нежелание войны ради войны. А то, что должно было произойти дальше по плану хотя бы Владислава, ею и было.

Ригинлейв поставила на кон все. Она поругалась с мужем и страдала из-за этого день ото дня. Она дала известную долю свободы своему пленнику. Она вызывала бессчетное количество вопросов «чего ты ждешь?» среди своих же подданных. И быть может, они были правы. Ей не следовало ничего ждать. Ей следовало повесить мальчишку на одном эшафоте с самозванцем, а затем готовить Ругаланн к гибели. Гибель эта, без сомнения, вошла бы в века. Вот только женщина предпочитала, чтобы ее правление закончилось расцветом, миром и процветанием их края, а вовсе не смертью, страхом, ненавистью и болью, которой достаточно уже было в последние годы. Вот только понимали ли это Беловодские или их желание отомстить за Владимира было столь велико, что ради этого они готовы были пожертвовать Ратибором? Это Ригинлейв лишь предстояло узнать. И перед летней кампанией для этого у нее оставалось не так, чтобы очень много времени.

Княжич же по приказу ярла больше не проживал в темнице. Ему выделили обычные гостевые покои, под надзором позволяли гулять по саду, пользоваться гостеприимством ругаланнской кухни, читать кое-какие местные книги, чтобы не сойти с ума от скуки и даже пару раз встретиться для бесед с самой Ригинлейв. Бесед этих она избегала намеренно, понимая, что это вызовет к ней еще больше вопросов, на которые она пока не собиралась отвечать, со стороны подданных. Малая их часть все еще верила в то, что княжичу грозит, что-то дурное, но никто не понимал, почему вдруг Ригинлейв передумала его убивать. Или она вообще никогда об этом не думала? Жаждущие справедливости такой, какой ее видели в Ругаланне, они не желали думать и представлять себе, что их ярл может пойти на какие бы то ни было переговоры с Беловодскими. И быть может, будь ее авторитет на севере слабее, отовсюду уже раздавался бы ропот недовольства и осуждения, а быть может, и начались бы мятежи. Но пока все вокруг молчали и не говорили Ригинлейв в лицо о своих тревогах, она делала вид, что все идет по какому-то ее хитрому плану, хотя ничего хитрого в этом плане и не было вовсе. Она просто собиралась заключить мир, даже если весь север был против. Она была ярлом. Она решала будущее их края. И в этом краю больше не будет смертей, крови, сирот, вдов и родителей, лишившихся своих детей. Беловодье забрало у них достаточно. Было бы слишком глупым отдать еще хоть что-то.

Конечно, княгиня понятия не имела, кто именно приедет в роли переговорщика. Вообще-то, она понятия не имела, приедет ли кто-то вообще, ведь писем из Гардарики не приходило – ни гневливых, ни заискивающих, вообще никаких писем. И Ригинлейв ждала. Признаться, услышав, что прибыл владыка из Белого города, Ригинлейв отчего-то не удивилась. Китеж везде совал свой длинный нос, не удивительно, что сунул и в это тоже. Вот только, на что рассчитывали Беловодские? На то, что авторитет чужого священнослужителя пересилит любые попытки сопротивляться? Или колдун должен был не предложить мир, а принудить к нему? Любой из этих вариантов был ошибочен. Так что, приказав расположить Вацлава в длинном зале, начать готовить покои и налить ему медового напитка, Ригинлейв пообещала, что скоро будет. Сама она дни проводила в размышлениях, и ей требовалось время, чтобы привести себя в порядок. К несчастью для Ругаланна, это были размышления отнюдь не о его судьбе, а о Вигмаре, которого женщине очень не хватало, но ссора с которым привела ее к текущему моменту. И либо мир все-таки будет заключен, либо муж окажется прав и все это уже не будет иметь никакого смысла.

Едва ли Вацлаву приходится ждать больше часа. Ригинлейв не собиралась демонстрировать своего пренебрежения или высокомерия правителя, потому что никакого пренебрежения не было, а высокомерие правителя в княгине проявлялось редко и по каким-то особым поводам. Просто ей потребовалось время умыться, облачиться в одежды, повесить на шею брактеат, как говорили, когда-то сделанный рукой матери княжича Ратибора для кого-то из прежних ярлов. Так ли оно было, или это была очередная сказка? Кто знает? Но как бы там ни было, а не расставалась с этим украшением женщина, потому что у смертного против мага было не так, чтобы очень много шансов. Оберег не будет лишним.

Медовый зал тихий, теплый и почти пустой. Пара стражников, несколько служанок, которые проявляют к гостю приличествующее внимание. Законы гостеприимства обязывали его напоить, накормить и предоставить место у очага. И всему этому в Хольмгарде всегда следовали. Так что, Ригинлейв застает Вацлава в длинном зале и тотчас же подходит ближе, почти бесшумно, исключая шелест ее темно-синего платья.

- Владыка Вацлав, - губы Ригинлейв трогает нейтральная, но очень усталая улыбка, она протягивает руку мужчине, которому запросто можно было дать и немногим больше сорока, и целую вечность – настолько глубок и мудр был его взгляд. И в иных обстоятельствах, женщина могла бы утолить свое любопытство, спросив его, как долго он служит Китежу и как это – жить на свете много сотен лет. Но теперь разговор их, конечно, будет об ином, - Рада приветствовать Вас в Хольмгарде. Надеюсь, путь не был слишком сложным, а угощение не показалось слишком скромным. Я приглашу Вас на куда более подобающий Вашему статусу ужин, но позднее. Я знаю, зачем Вы прибыли и уважаю Вашу заинтересованность в жизни княжича. Уверяю, ему ничто не угрожает, он здоров, не ранен и ведет в моем доме жизнь скорее гостя, чем пленника. Желаете обсудить дела сразу, или сначала отдохнете в покоях, которые для Вас готовят?

Подпись автора

Наверное, можно было, а быть может, и следовало, все устроить по-другому. С большей помпезностью и демонстрацией собственных возможностей, как в отношении пленника, так и в отношении собственной земли, на которую Вацлав ступил по собственному желанию и разумению. Почему, интересно, именно владыка Китежа приехал просить за княжича? На этот вопрос Ригинлейв еще предстоит ответить, но в конечном счете, волнует ее вовсе не это. И не помпезность, церемонии и попытки показать, кто в доме хозяин. Потому что это едва ли казалось ей важным теперь, когда они решали вопросы не только свободы Ратибора, но и войны и мира.

Да, может быть, кому-то казалось, что эти вопросы стоит обсуждать только с одним человеком. С тем, кто формально теперь был Великим князем не Арконы, но некоторой ее части. Но Ригинлейв с самого начала не была уверена в том, что Огнедар вообще на это способен. Ребенок, которому предстояло занять арконский трон, если так распорядятся Боги, был едва ли намного старше самого Ратибора. Что он смыслил в дипломатии и какие решения он мог принимать и мог ли вообще? За него решали его советники и его мать, с ними Ригинлейв и хотела разговаривать. И судя по тому, что прибыл не последний китежский чин, с одним из них она и впрямь вела свою беседу. Хотелось спросить, знает ли Вацлав на самом деле, что княжичи вовсе не принадлежат алатырю, но она обещала сохранить эту тайну, если она вообще была тайной для Владыки, а потому и об этом женщина предсказуемо и благоразумно молчала. Они ведь были здесь вовсе не для того, чтобы удовлетворять ее любопытство, насколько бы сильно оно ни было и в чем бы на самом деле ни выражалось. Хотя, пожалуй, вопросов было гораздо больше, чем Ригинлейв от себя ожидала. И ей приходилось напоминать самой себе, что значительная часть из них была попросту не ее делом.

- Возможно, отчего бы и нет? – вполне доброжелательно отвечает женщина, после чего подзывает слугу и велит позвать княжича к ним на беседу. У Ратибора здесь было не шибко много занятий, так что вряд ли они отвлекут его от чего-то по-настоящему значимого. Сохранить ему жизнь было необходимо, но придумывать развлечения вынужденному гостю – вовсе нет. Вероятно, он будет рад узнать, что за ним прибыли и если все сложится удачно, вскоре он отбудет обратно к своей семье, а если переговоры их пройдут удачно, то и вовсе вернется домой, в Ирий, и вскоре забудет происходящее, как ночной кошмар.

- Вы правы. Я сохранила Ратибору жизнь и у меня есть намерение отпустить его домой, как только мы договоримся, но это вовсе не будет жестом доброй воли, а будет договором между нашими семьями, - и по Ригинлейв в это самое мгновение легко понять, насколько ей хотелось бы, чтобы этот договор состоялся и стал частью их повседневности, а не остался висеть в воздухе, как еще одно предложение, которому никогда не доведется быть исполненным. Война давно уже начала утомлять Ригинлейв. Вопреки мнениям, согласно которым ругаланнцы жили войной, существовали с нею в неизменном единстве, она не видела все свое правление неизменным сопротивлением Беловодью или целой Арконе, вовсе нет. Освободив свой край от власти ублюдка, княгиня желала Ругаланну мира, процветания и благополучия. И если Ратибор был здесь для того, чтобы исполнить это желание и реализовать это стремление, то так тому и быть.

- Благодарю за Ваш подарок, Владыка. Диковинных напитков с востока у нас не было уже довольно давно, - потому что в войну траты уходили отнюдь не на товары с востока и ни на какие не на диковинки. Эль, реже – вино из разграбленного Ирия радовало их за столом, - Буду рада попробовать его вместе с Вами и прикажу вскипятить воду, но идти нам никуда не нужно. Мы в столовой, - хотя и странно было называть медовый зал таким образом, да и вообще, что-то называть столовой, ведь в Ругаланне таких слов не то, что не знали, но не особенно ими пользовались, - Беловодские обычаи предписывают иметь отдельный зал для приема пищи, полагаю? На севере мы разделяем трапезу со своими гостями, воинами и друзьями в медовом зале, - ей неизвестно, что когда-то в замке в самом деле была еще одна отдельная трапезная на том же этаже, как неизвестно и то, что Вацлав не раз в такой трапезной бывал. У них был еще один зал для приема пищи и местных застолий на втором этаже замка, но и он мало, чем отличался от медового зала. Или гость имел в виду кухню? Кажется, Ригинлейв и сама не была уверена в том, где именно она находилась, ведь в последний раз была там ребенком, чтобы своровать булочки с яблочной начинкой и испортить пиво старшему брату на свадьбу.

- Пока кипятят воду и ведут княжича, полагаю, мы можем обсудить условия и перспективы нашего договора, - предлагает Ригинлейв, считая, что нет никакой нужды терять время теперь, когда гость явственно обозначил причины своего прибытия ко двору, - У меня нет никакого интереса в том, чтобы держать княжича Ратибора в Ругаланне вечно. Признаться, точно так же, как нет никакого интереса и в том, чтобы поддерживать сложившуюся нездоровую ситуацию в своей стране, а равно и во всей Арконе. Я начала эту войну для того, чтобы освободить свое княжество от власти мерзавца, призванного уничтожить Ругаланн, как самостоятельную единицы и я своего добилась, Боги свидетели. Ирий наш. Владислав на троне. И может оставаться там достаточно долго. Но я не до конца уверена, что он – достойный кандидат, которого я хотела бы и могла видеть в качестве своего соседа, - и на этом она замолкает, явственно давая понять, что именно соседа она видеть и собирается. Соседа, а не сюзерена, - Я не хочу продолжать войну и трон Ирия мне ничуть не интересен. Зато интересна свобода Ругаланна, окончание военных действий и гарантии безопасности на многие годы вперед. Если Вы и те, кого Вы представляете, заинтересованы в том же, мы можем, полагаю, это обсудить. Если нет, княжич останется в Ругаланне до тех пор, пока мы не договоримся.

Подпись автора

Почему не желает разум отпустить память многих веков и оставить время, проведенное в стенах этого города далеким сном о прошлом, которое почти утратило осязаемую связь с настоящим?  Но то, что свершилось в Хольмгарде, определило не только его судьбу на сотни лет, не только привело его к нынешним решениям и выбору, сделанном в итоге далеко не в пользу Алатыря и Белого города, хотя прежде сей выбор казался единственным из всех, вопреки велениям сердца и зову крови. Потому и говорит он с ярлом так уверенно, помня как теперь коридоры и залы, комнаты и узкие проходы в каждом крыле старого замка Ругаланнских князей.

Он явился сюда вовсе не затем, чтобы призвать непокорных северян к поклону Великому Кругу, точно  также, как когда-то просил он учителя освободить от мук ту, что предал. Теперь он был ведом единым сердцем. В нем теперь, любовью Сольвейг и приязнью юного княжича жила та забота, искренняя и лишенная политического подтекста, с которой рачительный родитель торопиться вызволить нерадивое чадо из беды. Едва ли впрочем дозволен ему было проявлять так искренне своё отношение к Ратибору и его матери, пусть даже для Яровита и свиты его в  Гардарике это более не было секретом. Здесь вдали от шлейфа могущественного Совета Круга, как и прежде он лишь сам за себя с навыками колдовства, но более того дипломата, который должен теперь привести переговоры с владычицей этих земель к бескровному разрешению если не всего конфликта, то вопроса пребывания на этих землях княжича Беловодских земель. На том и сосредотачивается Владыка, стараясь придать выражению лица некую беззаботность. В нем безусловно нет и капли воинственности, поскольку что бы там ни было, а воевать с ругаланнцами на их землях ни прежде ни теперь Вацлав не стал бы, и отнюдь не из-за пиетета к родине жены.

- Я помню о том, что в ваших землях стол един, но и в Хольмгарде я был весьма давно - довольно забавна звучит такая формулировка, когда полутора тысячелетний колдун говорит с той, кто едва ли доживет даже до истечения 8 десятков лет.  Но вот из великосветской беседа довольно быстро обращается в разговор прямой и предметный. Владыка узнает "руку" севера, так принято - честно, прямо без выбора, только один путь и он же единственно возможный бескровный выход.
-правда в том, что пока у власти в Ирие остается самозванец, чья сила и право на княжеский венец дарованы не кровью его отца но узурпаторским властолюбием, как это представлено Совету Великого Круга, а наследники истинного князя остаются притеснены в том числе и вами, Ругаланн будет стоять на краю войны. Закончится ли таковая победой Беловодья или северные воины вновь отвоюют себе право на независимость от обязательств перед Алатырскими жрецами - никто не ведает. И риск,  который требуется признать нам обоим, не может быть оправдан ничем.  - Владыка не пытается создать впечатление мудрого старца, призывающего несмышленого ребенка внять его совету. Зная как чревато подобное отношение, он зорко всматривается в лицо ярла, пожалуй, дабы подтвердить честность намерений по заключению обоюдовыгодного мира, лучше  не пытаться проникнуть в разум воительницы. Вацлав присаживается, отклоняясь на невысокую спинку.
- То, что я не уеду без княжича, и он должен покинуть Ругаланн дело решенное, потому, полагаю я не менее вашего заинтересован в том, чтобы решить этот вопрос быстро, бескровно и по возможности без потерь с обеих сторон...

В это мгновение в зал почтив бегает юноша, тяжело дыша и обводя метущимся взглядом ярла и колдуна. Ратибор не выглядит уставшим он встревожен и то, как он восклицает имя наставника явно не сдержавшись в искренности чувств. Никто из присутствующих в прочем не выражает порицания, а ярл, как видно, и без того сразу догадалась, что Владыка явился отнюдь не как официальный представитель Китежа, вызволяя потенциального наследника ирийского трона.
- Присядь княжич - Вацлав отвечает кивком юноше, бегло осмотрев его лицо и руки, под взором колдуна юноша оправился и все же позволил себе задать терзавший его вопрос пусть и мысленно. - не теперь, дело серьезное - коротко, отведя взгляд назад к Ригинлейв.
- Коль скоро наше желание обоюдно, я могу предложить то, что не потребует печатей, но станет единственной порукой той догворенности, которой мы теперь достигнем. Готовы ли вы - он не идет на неоправданный риск, лишь хорошо знает, что словесные посулы не станут достойным заверением союза Ругаланна и Беловодья в лице китежского колдуна и сына покойного великого князя. Тут нужен заклад побольше, его разум открытый лишь для Сольвейг и теперь готов принять решение не только матери, но жрицы северных земель.

Подпись автора