Ригинлейв любила пиры. Особенно те, на которых присутствовал отец, потому что именно это подтверждало, что Горм все еще силен и все еще способен управлять княжеством, а значит, Святогор не может протянуть свои руки ко власти, не может забрать то, что не принадлежит ему по законному праву, хотя отигнир была готова поклясться в том, что ее муж желает смерти ее отцу, как никто и никогда другой. И она улыбалась всякий раз, когда видела Святогора, точно в воду опущенного, недовольного и оскорбленного тем, что на пиру в очередной раз чествуют не его. Да и с чего бы это? Он был и оставался всего лишь мужем наследницы. Он не ходил в набег, в честь которого и был устроен пир, не отличился воинской доблестью, хотя слыл хорошим воином, да и вообще высказывался о походах северян весьма нелицеприятным образом. Так что, было не вполне понятно, чего именно он ожидал и почему думал, что кто-то вообще должен воздавать почести ему? Пусть скажет спасибо, что ему вообще находили место на пиру. Ведь он и того не заслуживал.

Но Ригинлейв чувствовала себя здесь точно рыба в воде. Она тоже была в набеге, ей тоже досталась часть добытого имущества, рана, что оставил ей вражеский клинок, уже затягивалась, так что женщина охотно пила эль и вино, играла в тавлеи, вела праздные беседы и плясала, как давно этого не делала. Чем был занят Святогор, княжну интересовало мало, как и его чувства, какими бы яркими и значимыми они ему ни казались. Конечно, позже он будет вымещать свою неудовлетворенность жизнью в Ругаланне на жене, но сейчас ему придется выдержать все то, что приходилось выдерживать большинству беловодских гостей: безразличие, пренебрежение и отсутствие хоть какой-то заинтересованности их судьбой. В конце концов, они ведь сами сюда приехали, их никто не звал.

Наконец, отплясав очередной танец с каким-то молодым хэрсиром, княжна, смеясь, и сжимая в руках кубок, вышла во двор, где тоже было совсем не мало людей, отпила еще вина, и пришла к выводу, что проветриться ей не мешало бы, следуя заветам Всеотца, который всем велел пить в меру, а особенно лучшим из своих дочерей, к коим, безусловно, относила себя дочь ярла.

Огни костров сменились чередой огней редких факелов, зажженных на пути сада, разбитого вокруг большого труда при крепости ярла. Ригинлейв знала эти места, как свои пять пальцев, а потому, она ничуть не боялась заблудиться, потерять ориентиры и проспать до утра где-нибудь на берегу. Напротив, теплая весенняя погода вполне способствовала прогулке и возможности подышать свежим воздухом, так что, неторопливым шагом Ригинлейв намеревалась пройти ровно круг вокруг пруда, а затем вернуться на пир и непременно обыграть отцовского военачальник в столь увлекшую его игру.

На пирах всегда было весело, много гостей, люди чувствовали себя свободно и уверенно, а это позволяло установить добрые отношения с будущими вассалами. Отигнир знала что ей это обязательно понадобится, когда они с мужем начнут свою борьбу за власть. И пока Святогор плел свои сети вокруг двора Хольмгарда, Ригинлейв плела свои. Среди людей, коих супруг вообще находил недостойными, ведь они не были из числа беловодской знати. На деле, вся проблема заключалась в том, что никто из знати местной просто не хотел иметь с ним дела, брезгуя общением с высокомерным иноверцем и чужестранцем, но Святогор изо всех сил показывал, что это он отвергал местную знать, а не она его не переносила на уровне ощущений, да настолько, что некоторые едва ли не открыто говорили о том, что ублюдка надо закопать под ближайшим столбом. У Ригинлейв на этот счет были свои соображения. Но пока отец был жив, она благоразумно держала их при себе.

Редкий свет факелов освещал женщине путь, но все-таки она не сразу заметила впереди пару людей. Скорее даже прежде услышала их разговоры, издали больше похожие на оживленный спор. Ригинлейв хотела было уйти, не желая мешать двум возлюбленным выяснять отношения, когда она поняла, что никакого оживленного спора нет, а мужчина попросту кричит на женщину, да еще и поднимает на нее руку. И вовсе не для одиночной пощечины, которую еще можно было простить – такое нередко случалось во всех семьях Арконы, хотя, пожалуй, и несколько реже в Ругаланне, ведь здесь жена могла и сдачи дать той самой связкой ключей, что принадлежала ей по праву хозяйки дома. Нет, мерзавец и впрямь бил женщину, а стоило приблизиться, как Ригинлейв поняла, что и не женщину вовсе, а девушку. И не какую-то, а родственницу замой отигнир.

Как говорил Всеотец, муж не должен ни на миг отходить от оружия. Дочь ярла не была мужем, но принципу этому следовала довольно строго. А потому, тотчас же извлекла клинок, и стоило разгорячившемуся мужчине вскинуть руку с тем, чтобы в очередной раз ударить жену, не замечая присутствия еще одного человека, прижала острый клинок к его горлу, встав со спины, - Опусти руку, Ульрих, - тихо, вкрадчиво велит княжна. Мужчина в ее руках дергается, но голос узнает, а потому и руку тотчас же отпускает. Ригинлейв не сразу убирает клинок, прежде убеждаясь в том, что никто никаких резких движений делать не будет. Наконец, она подходит к девушке и протягивает ей руку. С Ольгой они, конечно, были знакомы. Она приходилась родной сестрой Святогору, но близкого общения они никогда не имели – не было нужды, да и Ригинлейв не понимала, как общаться с женщинами, которые были воспитаны Беловодьем. Но теперь это не имело никакого значения. Женщина извлекает из внутреннего кармана своей накидки чистый платок и протягивает его Ольге с тем, чтобы та утерла кровь и слезы.

- Отигнир, - Ульрих склоняется перед девушкой. Он бы и хотел и ее проучить тоже, но не смеет. Лишиться рук за такое – безусловная перспектива, а жизни – если Ригинлейв сама потребует.

- Как ты смеешь? – шипит княжна, глядя на мужчину, - Пошел вон отсюда. И если я узнаю, что ты еще хоть раз повел себя подобным образом, велю прилюдно выпороть тебя перед всем двором.

Подпись автора

Слегка перебрал хмельного напитка, это когда ты прощаешься с ним, а вместе с тем и с ужином на пиру, где-нибудь у ближайшего дуба, или что-нибудь вроде того. Когда ты прилюдно избиваешь свою жену, на севере это называется несколько иначе и может служить причиной для развода, а если переборщить – то и для выплаты виры, особенно если твоя жена – титулованная особа или женщина из очень хорошей семьи. Если же зайти слишком далеко, то можно обнаружить себя, сожженным заживо в твоем собственном доме, угоревшим в бане, а равно и на дне морском, чего нередко добивались особенно амбициозные женщины, которых вздумали оскорбить ударом перчатки по лицу. О, историю Сигрид Гордой на севере не забывала ни одна женщина.

Тем страннее было поначалу объяснить себе, почему Ульрих, который наверняка знает, что дурное обращение с женщиной, выходящее за рамки допустимого в восприятии северян, весьма чревато последствиями, вел себя подобным образом. Но вообще-то, если так задуматься, то это было легко объяснимо. Он недаром взял себе в жены не северянку, не ей передал ключи от своей усадьбы. Потому что северная дева не стала бы терпеть такого обращения и смогла бы найти защиту в доме отца ли, брата ли, или иного старшего мужчины. Весь край с родственниками, дальними родственниками и очень дальними родственниками, был бы к ее услугам. Она смогла бы найти защиту, приют, добиться развода, возвращения приданого и успешно вышла бы замуж за другого. Нравы же Беловодья, да и большей части Арконы, откуда и прибыла Ольга, диктовали совсем иное. Послушание, умение и желание рожать как можно больше детей, во всем следовать пути своего мужа и быть ему доброй женой в любых обстоятельствах. Мнилось, что этому девочек в Арконе учили чуть ли не с рождения. Такая не воткнет тебе нож в глотку, пока ты спишь. Такая не пойдет просить заступничества у старшего брата. Такая не исколотит тебя поленом, пока ты пьяный и не можешь защищаться. Наконец, такая «не вынесет сор из избы», рассказав всем на тинге, насколько ты плох, как супруг.

Удивительным оставалось то, насколько развитая и высоконравственная с собственной точки зрения Аркона не могла и не догадалась защитить своих женщин. Хоть в каком-нибудь аспекте. Ведь Святогор любил говорить, что на севере живут одни дикари, которые ничего не понимают ни в культуре, ни в нравственности, ни в законах, ни в нормах права. А в результате, оказывалось, что дело обстоит ровно наоборот, раз сестра его страдала под гнетом мерзавца и ей даже некому было пожаловаться. В конечном счете, в самом крайнем случае она всегда могла пожаловаться ярлу, потому что именно ярл был последним ее заступником на земле Ругаланна, но вряд ли подобное приходило Ольге в голову, ведь дома ей привили идеалы спокойствия и послушания, необходимости сносить даже самое дурное обращение по отношению к самой себе. Было ли это справедливо? Нет. Это было чудовищно. Но исправить это теперь могла лишь только либо сама Ольга, либо Хель, которая заберет ее мужа в свои объятия и освободит девушку от тягот ее ужасающего брака. Об ужасающих браках Ригинлейв знала не понаслышке, вот только ее собственный был и оставался предметом вечного конфликта, ведь дочь ярла имела возможность себя защитить, и у нее был вовсе не один метод в виде, например, заступника-отца. У Ольги все было иначе. Ведь один ужасающий брак у нее вполне имел реальные возможности к тому, чтобы смениться другим по решению ее брата-ублюдка. И защитить ее от этого было невозможно, потому что она не знала северных законов, а главное – сама не была северянкой, что в сути своей, перед лицом тинга, делало ее сиротой. И это, признаться, было отнюдь не лучшим стартом в Ругаланне, где рано или поздно, а Ольга все-таки останется одна, потому что ее брата Ригинлейв убьет, а ее муж сам сгинет, проклятый Фригг и Фрейей.

- Твой муж – сраный ублюдок, Ольга, - громко заключает Ригинлейв, наконец, убирая меч в ножны. Она выпила, конечно, но не настолько, чтобы не понимать, что такие разговоры вести с обнаженным оружием небезопасно до крайности, - И ты не должна позволять ему так с собой обращаться, - поучительно завершает свою речь отигнир, понимая, впрочем, что убедить в том Ольгу будет не так уж просто. А еще сложнее ей самой будет себя перевоспитать. Потому что огреть мужа сковородой, когда четыре года терпела его побои, это тебе не два раза плюнуть.

- Aba hailammai andini wunskijō þek
Allaizǫ̂ þwingōnį naudijǫ̂.
At nawastrandǭ nadrôz
Gnagain jahw stingain daudanǭ, ¹ - произносит она, глядя куда-то вслед Ульриху, что все еще виднеется время от времени среди факелов. Увы, Ригинлейв – не жрица, но она верит в то, что Боги ее слышат. И в то, что они дадут Ульриху то, что ублюдок заслужил. А заслужил он медленной и мучительной смерти.

- Платок оставь себе. Хороший. Какой-то торговец привез далеко из-за моря. У нас таких тканей нет, - она улыбается Ольге, а затем подходит ближе к кромке озера, наблюдая за спокойной водной гладью, - Набеги – давно уже так себе приключение. Но они все еще – основной источник заработка и обогащения воинов и знати, - что в их ярлстве было одно и то же, - Мне следует присутствовать всякий раз, потому что мои хэрсиры должны знать меня, ведь когда настанет час, они присягнут мне на верность, как своему ярлу. А к этому времени важно, чтобы я была им не чужая, - хотела ли сестра мужа это слушать, Ригинлейв понятия не имела, но даже если она передаст это Святогору, то может быть, это и к лучшему.

- У тебя есть, чем себя защитить? – спрашивает отигнир, повернувшись к девушке. Секундная заминка дает ей ответ лучше, чем Ольга могла бы озвучить. Ригинлейв отстегивает от пояса ножны для своего кинжала, некогда подаренного еще матерью, а затем обнажает его, показывая Ольге, - Красивое и изящное оружие. Вполне подойдет для начала. Принцип прост: коли острым концом. Хочешь убить? В грудь. Хочешь убить медленно и мучительно? В бока. Хочешь, чтобы истекал кровью и страдал? – она показывает конкретную точку на теле, - Засади в печень. Смертельно, не лечится, и очень болезненно. Пусть он тебя запомнит.

¹ - От всей души желаю тебе
Всех нужд принуждение,
Чтоб на Береге трупов змеи
Грызли и жалили (тебя) мертвого

«Речи ненависти: рифмованное послание Лидура Йоунссона» приведен в русском переводе и в записи исландскими рунами в книге Леонида Кораблева «Рунические заговоры и апокрифические молитвы исландцев».

Подпись автора

С точки зрения Ригинлейв, быть замужем за ублюдком – одна из самых популярных забав в Арконе. Отигнир немало путешествовала и немало видела, чтобы иметь возможность сделать такой вывод. Женщины во всех уголках страны терпели принижения, побои, полное отсутствие личного мнения и собственных взглядов на происходящие события. Нельзя сказать, что Ругаланн в этом смысле был бесконечно свободен и мог во всех аспектах подать пример другим княжествам, но можно было с уверенностью утверждать, что северный край давал своим женщинам куда как больше свободы и защиты от произвола мужчин. Разумеется, если ты не рабыня. И, увы, но разумеется, и если ты не чужестранка – тоже. Потому что все в Хольмгарде поняли бы, вступись за Ольгу перед лицом мужа ее брат, вероятнее всего, за такое обращение он смог бы получить для сестры не только виру, но и развод на выгодных условиях, если так можно было выразиться в отношении такого брака, но ее брат был таким же выродком, как ее муж, а это делало девушку практически беззащитной перед лицом имевшейся опасности. И Ригинлейв ей сочувствовала. Она не хотела бы сама оказаться в такой ситуации, но равно также она не хотела и чтобы в ней оказывались другие женщины. Вне зависимости от того, насколько они были близки.

- Святогор свое получит, - ровно и твердо говорит девушка, как если бы она не сестре того самого Святогора озвучивала неприглядную для него истину. У Ригинлейв не было никаких причин верить Ольге, но она говорила то, что думает – прямо и открыто – потому что не боялась того, что беловодская родственница донесет это до своего брата. Так оно, может быть, было бы и честнее. Но вместе с тем отигнир не чувствовала от этой девушки опасности. Не видела в ней змею, которая надеялась вытащить из княжны достаточно того, что можно было бы донести до ее брата и мужа, тем самым получив от них какое-нибудь одобрение или поблажку. Жертвам свойственно было возвращаться к своим палачам, даже когда им протягивали руку помощи, если палачи были знакомыми и близкими, а помощник – далеким и чужим. Ригинлейв знала это. Но она не видела в Ольге настолько сломленную женщину. Возможно, даже наоборот. Она видела в ней женщину, которая не подозревала о собственной силе. А может быть, не хотела подозревать?

- Это древнее ругаланнское проклятие, - Ригинлейв чуть пожала плечами, давая понять, что ничего необычного в этом не видит, - Жаль, что я не колдунья, не могу навести на него настоящее проклятие, которое поразило бы его тотчас же, но я верю в то, что Фригг видит, как он обращается с тобой, а потому станет твоей заступницей и даст силу моим словам. Такие, как твой муж, позорят всех славных мужей моего края, - девушка смотрит на Ольгу, а затем добавляет уверенно и спокойно, как если бы ей самой не довелось пережить тяготы неравного брака, от которого она не то, чтобы страдала, но которым была неизменно недовольна, - Не думай, что все они такие, как твой муж. В Ругаланне много достойных мужчин. Так что, когда Ульрих захлебнется элем или его в набеге убьет ребенок, а может быть, Фригг спрядет ему удавку вокруг шеи, сможет выбрать кого-нибудь достойного. Уверена, тебе недолго придется ждать, - наверное, для беловодской девушки странно улыбаться при таких словах, но Ригинлейв и не беловодская девушка, так что она вполне может позволить себе говорить и думать то, что сама захочет.

- Да, - подтверждает Ригинлейв, глядя на сестру мужа, - Да, некоторые женщины в моем краю предпочитают путь воина. Некоторые даже умудряются сочетать этот путь с путем жены и матери и весьма успешно. У нас считается, что яростная и стойкая жена воспитает таких же детей, и потому две эти роли в сознании людей не противоречат друг другу, - в сознании Святогора противоречили и даже очень, но едва ли он мог с этим, что-то поделать. Что угодно. Он ведь мнил о себе многое, но фактически был никем, - Бьются наравне, бьются хуже них, бьются лучше. Все зависит от вложенных усилий и мастерства. Владение мечом, копьем, топором и луком это навыки, которые требуют больших усилий и вложений, долгих тренировок и умения, но многие женщины достигают в этом результатов ничуть не худших, чем мужчины, - Ригинлейв не берется приводить в пример себя, но она верит, что когда-нибудь сможет. Чтобы убить брата Ольги. И не было никаких оснований полагать, что отигнир с этим не справится, так что на вопрос она могла вот так легко ответить уже теперь.

- Ты ничем мне не обязана. Ничего особенного для тебя я не сделала. Но если я и впрямь смогу, чем-то тебе помочь, - она улыбается, сжимая в ладонях ладонь Ольги, - То ты всегда можешь прийти ко мне, найти одну из моих рабынь или даже обратиться к моему наставнику. Они никому ничего не расскажут, кроме меня самой.

ᚫ ᚫ ᚫ ᚫ ᚫ

Ригинлейв заносит топор над наставником, но тот не только успевает уклониться, но еще и дать отигнир подножку, из-за чего она через секунду обнаруживает себя, распластавшейся на земле. Хорошо еще, что не в грязи, ведь лужа была неподалеку. Это почему-то приводит девушку в такую ярость, что она в мгновение ока вскакивает на ноги и наносит ответный удар своему учителю ногой в живот. Он успевает пошатнуться, но еще через мгновение Ригинлейв приходится отклониться назад и топор проходит в сантиметре от ее лица. Вот было бы роскошно получить шрам на всю жизнь во время тренировки, а не реального боя.

- О, отигнир разозлилась на то, что я веду бой нечестно, не правда ли? – мужчина усмехается, перебрасывая оружие из руки в руку. Хвастун и позер! Но об этом княжна молчит, вытирая пыль с лица и грозно глядя на наставника, - Запоминайте, Ваша светлость, в бою побеждают не честные, а умелые. И если в первом вам не откажешь, то со вторым у Вас как-то не очень. Особенно сегодня, - он насмешливо раскланивается, а следом парирует очередной удар девушки, уклоняясь с такой легкостью, точно ему это вообще ничего не стоит. Ригинлейв приходится приглушить свой гнев и взять себя в руки настолько, насколько позволяло ее самообладание. Позволяло, кстати, не очень-то. И все же тремя резкими ударами ей почти удается вывести из равновесия наставника, но дыхание успевает сбиться, делая продолжение едва ли возможным.

- Перерыв, - заявляет мужчина, втыкает топор в чучело и идет к бочке с водой, с тем, чтобы принести ковш отигнир и дать ей умыться. Ригинлейв охотно пользуется этой возможностью, глубоко дышит, умывает руки и лицо, лишь следом замечая, что на них смотрит Ольга. Наверное, проходила мимо и заинтересовалась тем, о чем спрашивала недавно. Княжна машет сестре мужа и улыбается, - Доброе утро! – Ригинлейв подходит ближе и чуть задумчиво смотрит на девушку, что-то решая. Отпивает из бурдюка и отставляет его в сторону.

- Хочешь тоже попробовать? – вдруг спрашивает Ригинлейв и протягивает Ольге свой топор, - Олаф, - она жестом подзывает наставника, - Моя родственница хочет попробовать. Она никогда не держала в руках ничего острее иглы. Покажи ей, как надо, - решительно распоряжается отигнир, глядя на Ольгу.

- Ригинлейв, я не уверен, что это хорошая идея, - тянет задумчиво мужчина, проявив свое неодобрении бровями, сведенными к переносице.

- Я уверена. Делай, что говорю, - «или пожалеешь» - читается на лице княжны, но она благоразумно воздерживается от того, чтобы это озвучить.

Подпись автора

Ригинлейв было отчаянно-сложно понять беловодских женщин. Да и арконских, в общем-то, тоже. В свое время она достаточно много путешествовала с отцом, чтобы быть уверенной в том, что в большинстве уголков этой страны женщины и близко не знали той степени свобод, которая была известна женщинам ругаланнским. И как только могли они называть себя цивилизованным обществом, но полностью лишать каких-либо прав половину населения своих княжеств? Как-то какой-то уважаемый человек не то в Слави, не то в Дубровицах сказал княжне, что таким образом они защищали своих женщин. Покуда они сидят в светлицах, вышивают, рожают детей и никуда не выходит – им ничто и не угрожает. А у вас что? А у них все было очень просто. Еще проще, чем во всей Арконе. Женщине не нужно было, чтобы ее защищал кто-то другой, если она умела защитить себя сама.

Так вот с точки зрения Ригинлейв, Ольга должна была научиться защищать себя сама. Раз уж законы ее края ее не защищали, брат не защищал тоже, а муж всем этим беззастенчиво пользовался, значит, ей нужно было найти в себе силы, чтобы сопротивляться им обоим. О, да, синей и прозрачной, хиленькой и щуплой девушке непросто придется на поле, даже если оно тренировочное, но вообще-то княжна тоже не рождалась воином. Ее тоже учили. Много. Часто. Сложно. И очень больно. Тем не менее, это было необходимо, в том числе, для того, чтобы в нужный час воткнуть Святогору кинжал в глотку. И ни у кого здесь не было никаких сомнений в том, что если отигнир это задумает, что оно непременно свершится, чуть ли не само по себе. Вряд ли ставленник Беловодья напорется на кинжал сам, но в этом возрасте беспечной глупости Ригинлейв вполне доставало, так что пока она не думала о хольмганге. Да и какой хольмганг с чужестранцем? Он же даже не поймет, что это значит.

- Олаф не бывает прав. Он умеет только махать мечом и считается одним из лучших в этом, но что касается принятия решений и правильных выводов, я бы на твоем месте больше доверяла мне, - она выразительно смотрит на наставника, тот снисходительно качает головой, жалея, что ему напрочь запрещено поднимать на отигнир руку, в противном случае, обязательно отхлестал бы ее хворостиной. Сотвори он такой сейчас, точно лишится обеих рук, если не жизни, да и по энтузиазму Ригинлейв можно без особого труда сделать вывод о том, что она отступаться не намерена, а стало быть, бесполезно пытаться уговорить ее действовать разумно. К чему вообще было пытаться обучить чему-то иностранную девку? Вряд ли в Беловодье кто-то разрешит ей всерьез взяться за меч. К тому же, она так мнется, точно ее уже успели повалять в грязи много раз, а руки-ноги распухли от количества ударов, которые по ним пришлись. С Ригинлейв именно так и было, но она быстро приняла это, как данность, не ныла, а вечерами лишь тихо выла в подушку, пока мать обрабатывала ее синяки и ссадины. А что будет с беловодской девчонкой? Побежит жаловаться отцу?

- Олаф! – оклик княжны заставляет мужчину вздрогнуть, и пока Ригинлейв отпивала из своего бурдюка, он успевает подойти к Ольге ближе, развести ее плечи, расставить ноги шире и направить руки так, чтобы удар хотя бы теоретически мог прийтись на противника, а не на нее саму. В некотором смысле, последнее, конечно, было важнее всего прочего. Ведь если обучение беловодской девки ему простить могут, то отрубленные руки и ноги, а равно ранения, которых тут вообще быть не должно, это уже сильно вряд ли. Не хотелось иметь неприятный разговор со Святогором, а равно с Ульрихом или с кем бы то ни было еще. Хватит и того, что беловодец нередко захаживает во внутренний двор, желая понаблюдать, как его жена тренируется и держит топор и меч в руках. И Ригинлейв хоть и хотелось сказать «точно лучше, чем ты», да только это не было правдой. И не будет ею еще очень долго.

- Просто представь, что это не Олаф, а Ульрих. Занеси топор и нанеси удар, - советует Ригинлейв, глядя прямиком на девушку. Та могла бы оказаться смущенной такой открытой ненавистью к ее мужу со стороны отигнир, но наставник даже бровью не повел, точно они здесь каждый день обсуждают убийство чьего-нибудь не слишком приятного мужа, плохого человека и совсем уж безнадежного воина. И вообще-то, да, у Олафа и Ригинлейв были свои секреты, но вряд ли об этом.

- Давай-давай, не бойся. Это может быть очень весело, - но может и не быть. И глядя на то, как Ольга заносит удар, девушка думает, что нелегко ней будет прикончить Ульриха, возможно, подушкой будет как-то сильно понадежнее. Но потом Ригинлейв одергивает себе, напоминая, что тоже родилась не с топором в руках. Просто начала намного раньше, втянулась и привыкла. И пока наставник вновь выставляет стойку девчонке, уже увернувшись от ее топора с изрядной легкостью, княжна размышляет о том, почему не каждой девушке дано стать девой щита, а равно великой воительницей. Вот если бы у Ригинлейв был шанс выбирать, она бы точно выбрала не трон, а перспективу быть лучшей в бою на мечах в Ругаланне.

- Не бойся, сейчас Олаф тебе поможет, - наставник тотчас же реагирует, встает позади Ольги и выставляет перспективу ее удара таким образом, чтобы основная нагрузка не приходилась на ладонь, в которой девушка сжимала топор Ригинлейв, - А теперь обрушь на него удар топора со всей силы. Ой, да не бойся, он либо уклонится, либо вообще врежет тебе в ответ, - княжна усмехается совершенно беззлобно, убирает бурдюк и отмечает, что так-то у Ольги могут быть перспективы.

- Хочешь заниматься? – спрашивает она девушку, - Ну, не один раз, как сейчас, а хотя бы три-четыре в неделю, скажем, в восемь утра. Это на два часа раньше моей тренировки, все успеешь, - предлагает отигнир, поднимая руку вверх, когда Олаф думает ей возразить, - Я через три часа обедаю с отцом, могу рассказать ему про твой интерес и попросить позволить тренироваться тоже. Ничего особенного. Ты будешь не первой девой щита, если захочешь учиться, проявишь усердие и приложишь серьезные усилия. Воинское мастерство – дело практики и наработок. А меня обучает лучший.

Подпись автора

Отец Ригинлейв позволяет. Горм вообще редко был склонен запрещать, что-то дочери, особенно с тех пор, как милостью его она стала женой Святогора. Они оба знали, что она страдает в браке. И они оба знали, что беловодец – чертов ублюдок, заслуживающий смерти, и словно извиняясь перед дочерью за то, что не смог уберечь ее от этого позорного и омерзительного союза, Горм сглаживал углы тем, что исполнял любые просьбы дочери. Этой он, признаться, был сильно удивлен, потому что никак не подозревал, что хилая беловодская девчонка вообще может заинтересовать отигнир, не говоря уже о том, чтобы они в какой-то далекой перспективе могли стать подругами. Но раз уж они стали приятельницами и Ригинлейв хотела сделать Ольге такой подарок, так тому и быть. Вряд ли ярл верил в то, что сестра Святогора сможет стать девой щита даже в далеком будущем, но если Ригинлейв это было угодно, то почему бы и нет?

Само собой, Олаф получил четкое указание – заниматься с Ольгой рано утром, когда большая часть придворных, включая Ульриха, еще спала. И само собой, он же был вынужден заниматься с нею у озера неподалеку от Хольмгарда, где их не мог увидеть никто из замка, а только крестьяне из ближайшей деревни, которые либо чурались господ и воинов, либо не обращали на них никакого внимания. Это было почти безусловным гарантом того, что ни Святогор, ни муж девушки ни о чем не узнают. А сам наставник Ригинлейв едва ли стал бы раскрывать рот, потому что ненавидел беловодцев и это недоразумение, что звалось по нелепой ошибке северянином, а по совместительству являлось мужем Ольги.

Поначалу Ригинлейв вполне привычно дожидалась наставника на внутреннем дворе, но затем поняла, что обращает слишком много внимания на то, что Олаф где-то отсутствует, а лишь затем приезжает в замок, чтобы заниматься с отигнир. Лишние вопросы не были нужны никому из них, а потому, как-то за обедом княжна обронила отцу, что желает впредь заниматься за пределами города. Ярл безразлично кивнул, ведь этот вопрос волновал его не слишком, так как наставнику дочери он доверял безоговорочно, а отигнир теперь время от времени наблюдала за тренировками Олафа и Ольги, подбадривала последнюю и напоминала, что с нею обращаться так же, как наставник обращается с княжной, нельзя. Не хватало еще, чтобы он ее тут покалечил. 

Выходило, в большинстве своем, не очень, но Олаф был терпелив, а Ригинлейв вообще считала, что сестра Святогора делает успехи. Она помнила свои первые пару лет тренировок, и воистину, это было даже не смешно, а немного грустно. Всю цепь ошибок, которую собирают юные воины три-четыре в ряд, княжна собирала вообще все, ошибаясь даже в интуитивных, заведомо понятных движениях. Наставники Ригинлейв готовы были расписаться в своей полной некомпетентности, отец молчаливо хмурил брови, но потом княжна просто повзрослела. И все то, что вкладывали в нее, начало давать свои результаты.

Она знала, что с Ольгой будет так же. Она уже теперь, не слишком много умеющая, все равно была лучше Хорфагер в начале ее тренировок. А это значило, что будущее, как у воительницы, у нее было. К тому же, во многом, важнее было закалить ее дух, а получаемые царапины, ушибы и ссадины, неизменно его закаляли, делая боль никчемной привычкой, на которую и отвлекаться не стоит. Сама Ригинлейв давно не откликается, а большинство неудобств способна переносить, не прося ничьей помощи, и тем паче, не прося о пощаде.

Пройдет время, и Ольга тоже станет такой. Научится держать удар. Научится наносить собственные. Научится пониманию, когда удар нужно держать, а когда следует его сдержать. До этого еще много времени пройдет, но Олаф был хорошим наставником, а Ольга – хорошей ученицей. Намного лучшей, чем Ригинлейв, чей строптивый нрав вполне позволял ей заехать наставнику щитом, если он раздражал ее слишком уж сильно. В ней не было благодарности за возможность, которую ей дали, потому что княжна ощущала это не возможностью, а обязанностью – Олафа, отца, всех, кто взялся ее учить. Это было обыденностью. Нормой. Где это видано, чтобы будущий ярл не умела сражаться? Они были обязаны ее научить. Ольга же воспринимала все иначе. Это было видно по ее стараниям, усердию и даже взгляду. А тот, кто прилагает усилия к своему обучению и относится к нему, как к возможности, обязательно научится.

- Насмешки Олафа, однажды, доведут его до могилы, потому что я врежу ему щитом или палицей так, что он уже не встанет, - княжна смеется и закатывает глаза, отлично зная, как этот человек бывает раздражающ. О том же, как трудно сдержать свой порыв и не прирезать мужа во сне, женщина знает тоже, ведь рядом с нею нередко, пусть далеко не всегда, спит Святогор. Но отигнир понимает, что настанет день, когда это случится. Она разрежет ему глотку от уха до уха, и никто не посмеет и пикнуть, потому что Ригинлейв будет ярлом, а значит – законом для всего Ругаланна.

- То, что ты не торопишься  сего убийством, это хорошо. К такому лучше подготовиться. Первое убийство всегда оставляет на нас свой след. К нему нужно быть готовой, чтобы не мучиться чувством вины и чтобы убитый не приходил к тебе ночными кошмарами. Лучше, когда это происходит неожиданно. Так было у меня, - она и не помнила давно уже лица того, кого убила первым. Кажется, это было в набеге, и кажется, он угрожал ей мечом, но оказался не слишком искусным мечником, а за то, что Ригинлейв поранилась, двух ее телохранителей приказали высечь.

- Но не рассчитывай на то, что Ульрих что-то поймет. Что он признает свою вину, осознает, как мучил тебя и сколько зла принес, - она качает головой, а затем шумно вздыхает и смотрит на Ольгу, - Такие никогда не понимают. Их убежденность в собственной правоте безусловна. И даже ощутив нож в своей глотке, он не раскается, не поймет, не примет и не узнает, кем ты стала. Поэтому мой тебе совет: делай то, что делаешь, ради себя, а не ради него. Ради своей свободы и своего будущего. Пусть Ульрих на их фоне станет ничтожной величиной, досадным препятствием, которое нужно устранить. А когда ты его устранишь, ты просто о нем забудешь. И это будет худшей местью для такого, как он, - Ригинлейв знала. Точно так же она намеревалась поступить и со Святогором тоже.

Подпись автора