Несмотря на то, что Сольвейг прожила в столице княжества последние тридцать лет, она ничего не чувствовала ни к этому городу, ни к княжеским палатам, ни к Беловодью в целом. Не впервые ей пришлось быть здесь княгиней с разницей лишь в том, что несколько веков назад она была ею официально в законном браке, а теперь называлась так лишь теми, кто признал выбор Владимира. И то, и другое было равно безразлично колдунье, потому что не за титулами она приезжала в Ирий и не с титулами отсюда уедет. Этот город для нее ничего не значил и ничего не стоил. Если бы она не знала, что самозванец испытает злобный триумф, захватив его, она бы вообще не переживала на этот счет ни капли, а предпочла уехать уже сейчас, как только погрузят сундуки с княжеской казной. Но теперь ведьма думала лишь о том, как ей испортить тот самый злобный триумф. И у нее на этот счет совершенно точно были весьма занятные соображения.

О том, что младший сын будет протестовать и очень сильно расстроится, Сольвейг знала заранее, потому что была его матерью. Юношеские его порывы были знакомы ей стократно, ведь она столько раз воспитывала мальчиков рода Скьельдунг, и все, как один, были вспыльчивы, решительны и неумолимы. Пожалуй, как и все члены этого рода. Но еще, как и все юноши этого возраста. Ратибор ничем от них не отличался. И потому, глядя на него, Сольвейг испытывала не гнев, но тревогу – как бы не натворил глупостей, не желая поступаться родным домом, к которому был очень привязан. Ирий итак ничего не стоит для колдуньи. Но она бы согласилась тысячу раз обратить его в прах вместе со всеми жителями в обмен на жизнь любого из сыновей, а потому, позволить им рисковать ради города, она не могла и даже не думала этого допускать.

Увы, пойти к Ратибору слишком скоро не вышло. Требовалось раздать приказы, особенно в свете коронации и передачи титула удельного князя Ирийского младшему сыну. Это могло быть особенно болезненным для него и вообще выглядеть насмешкой, учитывая, что он получит власть над главным удельным княжеством Беловодья и тотчас же ее утратит, потому что они уступают столицу самозванцу. Да, он прав, это было несправедливо. Но так было нужно. Чтобы вернуть все на свои места, когда придет время. Увы, текущие нужды едва ли согласовались с желаниями. Но есть решения, которые необходимо принять, даже если совсем не хочется. Ратибору еще предстояло это понять. Но пока у него была мать, которая понимала это лучше всех остальных. В ее жизни было слишком много подобных решений.

Дверь в покои сына женщина закрывает плотно и на засов, предпочитая, чтобы их не перебивали даже случайно. Она знает, что за горечь поселилась сейчас в сердце Ратибора. И знает, что как мать, должна найти нужные слова, а равно и убедить его в том, что так будет лучше для них всех. Прежде всего, именно для мальчиков. Сама Сольвейг и впрямь могла бы остаться здесь и превратить разум самозванца в такое месиво, что он бы и как его зовут не вспомнил, не говоря уже о том, чтобы претендовать на престол Арконы. Но жизни детей, их будущее волновали женщину куда больше, чем возможность использовать свои способности для уничтожения Владислава. Всему свое время.

Женщина подходит ближе к сыну, вздыхает и обнимает его, гладя по спине. Она всегда так делала, когда ему нужна была помощь, поддержка или защита. Совсем ребенком, он мог забраться к ней на руки, но с тех пор, как подрос, ограничивался объятиями. Теперь, правда, Ратибору уже не три, не шесть и даже не десять. Он выше ее почти на голову и в своих юношеских позывах получит куда больше спокойствия и мира, если поколотит соломенного воина во внутреннем дворе, но вообще-то у Сольвейг была идея получше этой.

- Все хорошо, - спокойно произносит женщина, отпуская сына и отходя от него на шаг, - Знаешь, почему Ирий имеет такое большое значение для войны и для самозванца? Потому что в нем находится будущее Арконы. Ты и твой брат. А если вас здесь не будет, то и город не будет ничего стоить. Вы – самое дорогое здесь. Вещи, воспоминания, чувства – все это можно забрать с собой и самозванец у вас этого никогда не отберет. Как не отберет и никто другой. Но главная ценность – это ваши жизни. Поэтому, если ты спрашиваешь меня, как я могу быть так спокойна, оставляя город, я скажу тебе, как, Ратибор, - она вздыхает, разводя руками. Вряд ли сын желал услышать от нее именно это, но ему придется принять ответ, который у нее есть, - Я ничего не чувствую. Ведь все самое дорогое, моих сыновей, я забираю с собой. А все прочее вернется, когда мы вернем страну, а самозванца вздернем на крепостной стене, - и она не сомневается в том, что так оно и будет. Просто на возвращение им понадобится немного времени.

- А теперь посмотри на меня, - голос ее вдруг становится строже, и глядит на сына женщина под стать этому голосу, - Что мы говорили о самом важном качестве для ментальной магии? – голос Сольвейг становится тише, но говорит она очень четко, выдерживая долгую паузу, - Контроль, Ратибор. Ты должен удерживать контроль над своими чувствами и эмоциями, в первую очередь, ориентируясь на нужды своего разума, а не на сиюсекундные желания. Это особенно важно теперь, когда нам с тобой так многое нужно сделать, чтобы приезд самозванца в город не показался ему причиной для триумфа, а оказался отравлен страхом и сожалениями о том, что он вообще посмел сюда сунуться. Как думаешь, справишься?

Подпись автора

Сольвейг еще помнит, как это, когда болит. Как это, когда тоска тяжелым камнем тянет вниз, когда отчаяние и страх ядом разливаются по венам. Она давно такого не чувствует, превратив собственные эмоции в прирученных зверьков, которые существуют лишь для того, чтобы служить потребностям колдуньи и ее текущему восприятию, но она все равно знает, как это нелегко. Пройдут даже не десятилетия, а века, прежде чем Ратибор научится всегда и во всем ставить разум выше чувств, отвергнув их, по большей части за ненадобностью. А Сольвейг будет рядом так долго, как это понадобится, чтобы помочь ему на пути постижения сыном его дара. И сегодня тоже. Хотя все больше, как мать, а уже затем, как наставница.

- Это не так, - мягко говорит женщина, глядя на сына. Она сжимает его пальцы, свободной рукой легко разглаживает его кудри, - Отец пал в битве, но он всегда будет рядом с тобой и Огнедаром. Он так сильно любил вас, он так много сделал для вашего будущего, и я знаю, что он будет приглядывать за вами обоими, помогать вам на вашем пути. Сила его станет вашей силой. И мудрость его станет вашей мудростью, - Сольвейг странно говорить о мудрости смертного, потому что она знает, что сыновья ее пойдут намного дальше всего, что когда-либо познал Владимир, но сейчас, в их возрасте, им могло казаться, что отец был не только силен, но и мудр. Женщина же обещает себе, что их дети не совершат ошибок своего отца ни в правлении, ни в жизни. Она за этим проследит. А если они после будут благодарить за это Владимира и его дух, то ведунья не будет иметь ничего против. Потому что знает, что всякому мальчишке нужен ориентир и идеал, на который можно будет равняться. И Владимир уж точно был не из худших.

- Отец есть в тебе. И в твоем брате. Он будет жить в вас. Всегда, - тихо говорит женщина, надеясь, что эти слова дадут сыну силу идти по пути, который им всем предстоял. Путь этот не обещал быть простым. А от того Сольвейг хотела, чтобы Огнедар ступил на него без страха, но равно и без горечи, которая поражала всякого ребенка, потерявшего своего отца в столь юном возрасте. Пожалуй, будь здесь Владимир, все и впрямь было бы проще. Но он пошел своим путем, и путь этот привел его в Вальгаллу. Сольвейг же предстояло позаботиться о том, чтобы он не встретился с сыновьями за столом Всеотца хоть сколько-нибудь скоро.

- Но печалиться и испытывать боль – вовсе не стыдно, дорогой. Как и скучать по отцу. Нам всем будет его не хватать. Просто тебе нужно сделать так, чтобы тоска по нему стала твоей движущей силой, еще одним мотивом твоей борьбы, а не заставила тебя принимать непоследовательные и необдуманные решения, которые могут подвергнуть тебя опасности. Ведь ты должен беречь себя не только ради самого себя и будущего всей Арконы, но и ради нас с отцом, потому что вы с твоим братом – самое дорогое, что у нас было и есть, - Сольвейг полагала Владимира не безусловно мудрым правителем. Порой ей даже приходилось внушать ему что-то ради будущего его же страны и его же династии. Но что касалось его отцовства, то в этом он всегда был очень хорош. А потому, в словах своих женщина вовсе не лукавила. Она сама очень дорожила сыновьями, но равно также она знала и что ими бесконечно дорожит их отец. И неважно, в жизни или в смерти.

- Желание тогда разумно, когда оно следует из разума. И это прекрасно, когда желания ума и сердца совпадают. Полагаю, что в этом случае нам повезло. Ведь ты желаешь того, что может помочь нам в нашей борьбе. А это бесценно, - как бесценно и то, что Ратибор, получив возможность к началу пути своего возмездия, сможет дать выплеск своим юношеским порывам. В довесок, на гребне эмоций, он сумеет получить уникальную в своей сути магическую практику. А это уже было полезным для его развития в качестве колдуна. Иными словами, в текущей ситуации Сольвейг усматривала больше плюсов, чем минусов. И она собиралась увеличить эти плюсы многократно.

- Как нам и сказал Вуич, город укреплен, взять его без осадных орудий не получится, а осадных орудий у наших врагов нет, и их вряд ли удастся доставить по дорогам, которые размоет с приближением осени. Какое-то время Ирий продержится. Месяц, два, может быть больше, - голос женщины спокоен, она говорит о вещах, которые принимала, как данность. Ее не тревожит сдача города, не тревожит его разграбление. Они были на войне. Такие вещи следовало принимать в качестве обыденности, - Это даст нам фору, равно как даст ее и князьям, которые играют на нашей стороне. После самозванец с его армией войдет в Ирий. И здесь его будут ожидать многочисленные сюрпризы, созданные не человеческой рукой, но магией. О части из этих подарков позаботится придворный жрец и жрецы городского храма, а равно и другие маги, которые нам служат, но почему бы о другой части не позаботиться нам с тобой? – она замолкает, внимательно глядя на сына, - Иллюзии, проклятия, сводящие с ума, мороки, обманывающие взор. Ты многому успел научиться. И практика тебе совсем не повредит. А там, где не справишься один, мы справимся вместе. Сделаем так, чтобы Ирий стал самым страшным ночным кошмаром захватчиков, а не их трофеем.

Отредактировано Сольвейг Скьёльдунг (2023-02-11 01:14:47)

Подпись автора

Когда Огнедар, а следом и Ратибор пришли в этот мир, Сольвейг взглянула на них и подумала, как же славно, что они не будут похожи на нее. Как же славно, что они, сыновья Великого князя, возьмут больше от него, воспитанные его княжеством, воспитанные им самим, воспитанные наследниками Беловодья, а не пламенем севера. Не пойдут по ее стопам. Не будут мучимы теми же демонами и страстями. Не совершат тех же ошибок. Будут воспитаны благородным и честными людьми, не отравленные ядом ненависти, гнева, жажды мести и жестокой расплаты за деяния, которые вообще никогда их не коснутся, потому что Сольвейг не допустит, чтобы Китеж притронулся к ним хоть одним гнилым своим пальцем. Она верила, что кровь не вскипит в их жилах, как кипела в ее собственных. Она верила в то, что судьба их будет другой. Лучше, чем ее. И готова была сделать для этого все возможное.

Но сыновья росли, Сольвейг вкладывала в них так много, как было в ней самой, не отравляя их жизнь историями ее страха и ее сомнений. Они ничего не знали о том, что сделал с нею Китеж. Они ничего не знали о том, что желал сделать с нею Великий круг. Они ничего не знали о ее прошлом до того, как она во второй раз вошла в стены княжеских палат Беловодья госпожой. И этого должно было оказаться достаточным, чтобы ее история не стала частью их историй. И все же, по мере взросления княжичей, в их глазах она узнавала свои собственные. В их словах были ее речи. В их решимости была ее решимость. Сольвейг была их матерью, любила их и берегла их, а они, благодарные сыновья, разделили с нею все, что было в ней самой. И нередко женщине казалось, что Ратибор даже больше, чем его старший брат, ведь их неизменно объединяла еще и общая тайна. Его колдовство.

И теперь, глядя на сына, который вдруг нашел направление своей ярости и гневу, своей боли и отчаянию, Сольвейг все больше узнавала в нем саму себя. Он не ушел от демонов своей матери далеко. Они зрели в нем самом. Те же чувства, та же сила, те же позывы, та же слабость. Сердце в груди женщины на несколько мгновений заколотилось сильнее. Распахнутые голубые глаза смотрели на Ратибора в смеси восхищения ужаса. И к своему стыду, как бы сильно ни хотелось женщине сказать, что она теперь боится за Ратибора многократно сильнее, это была бы ложь. Если колдунья и ощущала сейчас, что-то намного острее страха, так это была ее гордость за сына. Та самая гордость, что когда-то вела ее по острию лезвия. А теперь должна была сделать так, чтобы по нему же не ходил ее младший сын.

- Ты ведь понимаешь, как много концентрации и сил придется на это потратить? – переводить чувственное начало в рационально-практическое было необходимо. Причем с учетом текущих обстоятельств и того, что времени у них и впрямь было немного, делать это требовалось быстро. Вот почему Сольвейг задает этот вопрос сыну. Нужно было начать взвешивать свои силы и формировать представления о том, что они сделают немедленно. Только так Ратибор сможет добиться желаемого в достаточной мере, чтобы огонь жажды мести не угас в нем, но стал приемлемым и не давал ему думать, действовать и достигать своих целей, - Нам следует начинать действовать, как можно скорее. Какие мыслеформы ты желал бы воплотить? – в этом смысле ведуны были уникальным видом магов. Они могли создавать иллюзии таких ужасов, какие иным не приснились бы и в страшных снах. Они могли проникать под кожу ядом страха, сомнений, тревог и безумия, даже не находясь рядом. Они могли ломать человеческую волю и делать даже из самых достойных людей трусливых животных. И если раньше у Сольвейг были причины сдерживать собственные таланты, а равно таланты сына, то сейчас он точно мог себе ни в чем не отказывать.

- И что понадобится нам для того, чтобы защитить жителей Ирия от последствий нашего колдовства, но сделать так, чтобы город среагировал всей мощью созданных кошмаров, как только захватчики зайдут внутрь? – начинать размышлять о магическом инструментарии, о необходимых ингредиентах, составах и формах, значило перестать выдавать эмоциональные реакции и направить всю силу своих переживаний на конкретную цель. А это то, к чему Сольвейг неизменно стремилась в отношении чувств младшего сына. Он хотел мести за отца? Он хотел, чтобы те, кто поднял против него свой разящий меч, пожалели об этом в одночасье? Пусть так и будет. Будет его ярость обретет материальные формы. Женщине не принципиально было даже какие именно. Ей все равно, от чего падут их враги. Ей важно, чтобы страдания сына не тревожили его больше. Чтобы всякий раз, когда грусть и боль его захлестывали, он мог с улыбкой вспомнить, что положил начало своей мести и что многие из его врагов заплатили за это. Пожалуй, то было дурное стремление, дурная мотивация, дурные взгляды, которые мать не должна была воспитывать в своем ребенке, и которые никогда бы не воспитал в нем Владимир. Но Сольвейг не заботила человеческая мораль. Ее заботило, чтобы ее сын не страдал, не ощущал на себе груз тоски и печали на протяжении десятилетий. Чтобы люди вокруг расходным материалом служили его утешению. Чтобы мир соответствовал его интересам и склонялся перед его волей. А что при этом будет с миром, женщину интересовало едва ли.

- Мы создадим все, что ты захочешь, - она смотрит сыну в глаза и коротко улыбается, - Они пожалеют о том, что начали это, так сильно, как даже представить себе не могут. Обещаю.

Подпись автора

Масштабы желаемого сыном, Сольвейг была оценить в состоянии. В том числе, потому что в свое время она уже обучала юных колдунов при храмах, а потому знала, что фантазия детей и подростков, которых мало, в чем ограничивали, и чьи представления о мире еще не обрубались строгими рамками реальности, была потрясающей, а порой и потрясающе ужасной. Менталисты же умели создавать для других такие формы и настолько реальные, что это могло повергать в ужас даже самых смелых воинов, даже самых умелых колдунов. О том, чтобы иллюзии эти не рушились под натиском вражеских жрецов, Сольвейг позаботится. Сыну пока не достает силы, но главное – усидчивости для создания устойчивых форм, но это ничего. Он еще обязательно научится. Она сама его научит. А пока позволит ему делать то, что он считает нужным и скорректирует там, где он ошибется, чтобы не испытать горького разочарования неудачи. В остальном же, женщина собиралась дать сыну полную волю. Пусть создает все так, как считает нужным. Пусть делает это на тех принципах, которые кажутся ему правильными. Сольвейг не станет вмешиваться, не станет его ограничивать. В будущем, уже взрослым, может быть, уже многих сотен лет возраста, он сможет ее за это поблагодарить. Потому что наставники, которые проводят учение путями запрета, никогда не увидят, как их подопечные их превзойдут. А Сольвейг хотела это увидеть.

- Как ты создашь разделение влияния между теми, кто верует в Алатырь и теми, кто верует в Трот? – спрашивает женщина, а затем указывает сыну на выход из покоев. Времени у них было не так много, а детали они смогут обсудить и по ходу дела, - И как ты убедишься в том, что разум захватчиков не отвергнет возможные иллюзии в качестве невероятных? – ведь если кто-то из них и впрямь верит в то, что валькирии могут сражаться против них, то это одно, а если кто-то из них убежден, что благословленные Одином вечные воительницы не поднимут своего разящего меча против верных воинов Трота, то это рассыплет всю иллюзию, разметет ее по кусочкам в ничто. Никогда точно не знаешь, во что верит человек. Сольвейг понятия не имела, какие убеждения были у армии Ригинлейв. Зато она точно знала, что если сын хочет создать именно такую сеть видений и проклятий, значит, так тому и быть, но путь он продумает и придумает сам.

Коридоры полны людей, слуг, снующих из стороны в сторону и рабов, растерянных новостью о том, что они теперь – вольноотпущенники. Что им делать в неродном краю, куда идти и где найти приют? Они вольны были остаться в городе. Но ручаться за их безопасность Сольвейг не могла, как не могла и определять судьбу каждого из них. Ее вообще сейчас интересовала лишь судьба сыновей и своя собственная. Может быть, это и было совсем не по-княжески, поступать так с подданными, но вообще-то Сольвейг никогда Великой княгиней и не была.

Колдовская кладовая располагается в самом конце коридора. Запертая магией и многими замками, она, может быть, и возбуждала время от времени интерес прислуги, да только никто сюда сунуться не решался, потому что знал, что там хранятся вещи, непонятные простому взгляду, зато очень нужные взгляду колдовскому. Сольвейг теперь один за другим открывает замки, а затем закрывает глаза и снимает защитные чары. Лишь затем дергает ручку, берет со стены факел, заходит внутрь и ставит его в гнездо. Огонь освещает бессчетное количество ингредиентов – трав, корений, камней, металлов, порошков и земли. Да, земли. А что, если нужно было наслать порчу вовсе не на Ирий?

- Что из этого тебе понадобится? – Сольвейг подходит ближе к ящику с шалфеем и вдыхает его аромат, прежде чем перехватить пару пучков. Ей точно понадобится для защиты домов местных от того кошмара, который собирался устроить Ратибор. Горсть горного хрусталя. Женщина подхватывает корзинку, понимая, что в руках ей этого не унести, и начинает складывать необходимое себе, задумчиво перебирая то те, то иные ингредиенты.

- Что может помочь нам сдержать проклятие в стенах города, сделать его единым целым, но не дать выйти за пределы, чтобы не напугать осаждающих раньше времени, а равно не позволить им подготовиться к тому, что будет их ждать? – вопрошает женщина, зачерпывая горсть розового кварца. Какой красивый, нежный и какой коварный камень. Сольвейг подобную обманчивость очень любила.

- Откуда нам лучше начать? – можно было выбирать бесконечно – с ворот до княжеских покоев, с домов горожан до городской ратуши. Сердцем города, безусловно, были палаты, а основой всего – их подземелья, простирающиеся, кажется, под всем городом. Сольвейг опасалась начинать с последнего, ведь это означало, что сила их проклятий пропитает Ирий, начиная с самых глубин земли, а им здесь еще жить потом, но женщина пообещала себе лишь помогать сыну в его начинании и завершить там, где ему не хватит сил. Поэтому они будут делать так, как он захочет. А с последствиями Сольвейг потом разберется. Когда вернутся.

- И что нам лучше взять, чтобы пробудить голод и тягу к собственной плоти, с которыми невозможно будет совладать? – отключить естественные защитные механизмы мозга, заставить испытывать тягу к каннибализму, все это было не самой простой задачей. Но Сольвейг, как водится, готова была помочь. Ее ничуть не смущали кровавые фантазии сына, лихорадочный блеск в его глазах. Они все сражались с этим миром. И все делали это по-разному. Если Ратибор мог и хотел делать это столь необычным способом, кто она такая, чтобы ему запрещать?

Подпись автора

Сложно было быть матерью княжичей. Сложно, потому что какой бы прекрасно женой и матерью ты ни являлась, как бы сильно тебя ни любил супруг, твои дети всегда будут больше детьми своего отца и государства, нежели детьми своей матери. Можно тысячу раз оказаться могущественной колдуньей, можно пройти через Смородину и вернуться назад, можно говорить со Всеотцом, как если бы он был простым человеком, но твои дети, особенно сыновья, все равно станут видеть наиболее значимым их отца, потому что он был Великим князем и потому что по меркам человеческой власти за ним ее числилось гораздо больше, чем за любой женщиной. Даже если на фоне этой женщины смертный был лишь песчинкой, теряющейся в вечности.

Сольвейг знала это. Знала, потому что ей не впервые довелось оказаться Великой княгиней Беловодья. Она уже теряла вот так своих детей, своих сыновей, и Ярослав был тому наиболее явственным и ярким подтверждением, которое до сих пор рвало сердце женщины на куски. Когда родились сыновья Владимира, Сольвейг пообещала себе, что больше такого не допустит. Даже не зная, уродились ли они колдунами ли, простыми ли смертными, она повторяла себе раз от раза, что это ее сыновья. Ее и ничьи больше. Она вкладывала в них так много, как только могла – любви, тепла, знаний, мудрости и мужества, которому их не способен был научить Владимир, потому что он не проходил так много, как прошла его наложница. Всего лишь наложница. Пустой звук в истории великого Беловодского княжества. Могла ли она знать и видеть больше? Могла ли она быть смелее и мудрее? Она могла. Хотя окружающим и Владимиру это не было очевидно, она могла, и со своими сыновьями являла это каждый день. И тем усерднее, когда она поняла, наконец, что оба они, по воле Богов, взяли от нее гораздо больше, чем от отца, потому что не были простыми смертными.

И теперь, глядя на Ратибора, на то, как горели его глаза, на то, как он вспоминал все то многое, чему его учила мать, колдунья им гордилась. Потому что это был ее сын, прежде чем сын Владимира. Потому что в его мыслях были ее отпечатки. Потому что в его желаниях читались ее желания. Все то многое, что Сольвейг когда-то дала сыновьям, теперь прорастало в них мощью виноградной лозы, пробивающейся сквозь самую не благодатную почву княжеского двора. Слушая, что из их уроков заполнил Ратибор, колдунья гордилась им снова и снова. Им, его устремлениями и его усердием. Утверждения о том, что он создаст, вызывают короткую улыбку, но вовсе не в качестве насмешки или уничижения чаяний Ратибора. Большие амбиции требовали больших вложений. Сольвейг, конечно, не позволит сыну довести себя до истощения даже ради самых ярких образов в его голове, но она совершенно определенно поддержит его устремления. Потому что это тоже был его урок – рассчитывать свою силу, необходимо было уметь. По счастью для них обоих и для самых смелых устремлений сына, сегодня у них будет одна сила на двоих. И ради желаний Ратибора, ради того, чтобы он спокойно спал по ночам, не думая, что сделал недостаточно, Сольвейг потратит столько, сколько в ней есть. А за полторы тысячи лет она накопила в себе очень много энергии, которая порой требовала выхода сильнее, чем даже самая яркая страсть и ярость.

- Давай создадим драугов, - женщина улыбается и одобрительно кивает головой, - И Гарма. И Аспида. И пусть туман таится у самых городских ворот, - подойдя ближе, Сольвейг улыбается и гладит сына по непослушным кудрям, а затем касается кубами его макушки, - Все, что ты захочешь, но прежде... - в свете огня серебристый кинжал блестит почти завораживающе. Женщина легко вспарывает острием свою ладонь, вкладывает в нее крупный камень горного хрусталя, столь обманчиво-невинного в своей прозрачности. Прозрачным он, однако, остается совсем недолго. Стоит женщине зашептать себе под нос гальдр на древнем языке Ругаланна, как кристалл заполняется темно-синим цветом, сначала становясь туманным, а затем, начиная светиться ровным синим. Сольвейг вкладывает камень в ладонь сына, а затем окунает пальцы ругой руки в свою кровь, и наносит несколько рун прямиком на лоб Ратибора.

- В кристалле запас моей колдовской энергии. Можешь просто положить его в карман. Заклинание позволит черпать эту энергию, не прилагая никаких усилий, пока ты носишь на себе эти руны. Не знаю, хватит ли ее, чтобы покрыть весь город, но если не хватит, то я поделюсь еще, договорились? – короткий эпизод слабости проходит достаточно быстро. Второй, третий и последующий разы будут сложнее, но это пустяки. Набраться сил Сольвейг всегда успеет. А колдовство всегда оставалось для нее наибольшей из страстей. И было бы странно не поддержать его в дорогом сыне.

- Делай все, что сочтешь нужным. Идея с янтарной пылью очень интересная, прикажу побыстрее очистить палаты от людей и собрать наши вещи, - она одобрительно улыбается сыну, пусть его идеи и были таковы, что ни одна адекватная мать точно такому бы не улыбалась. Но Сольвейг не была обычной матерью. Так что, перемотав ладонь платком, женщина вернулась к ингредиентам, которые могли бы помочь ей в куда более прозаичных делах.

- А я соберу то, что позволит нам защитить местных жителей и поставлю домам цепную защиту. Чем сильнее будет напор снаружи, тем безопаснее будет внутри. Главное, чтобы все жители оказались в своих домах, когда захватчики зайдут в Ирий, - она перебирает камни, оставляя те, что по ее мнению не подойдут для заданных целей по размерам, виду и энергетической вместительности, - А еще… - женщина задумчиво улыбается, растирая между пальцами порошок болотного аира, - Говорят, что если боги хотят наказать человека, они наказывают его безумием. Я собираюсь создать чистейший его концентрат в отдельных частях города. Без определенных границ и рамок. Сделаю так, чтобы разум врагов мог сам определять, как именно он потеряет контроль и что именно будет видеть, слышать, какие действия производить и как вредить окружающим. Плохое станет хорошим, хорошее плохим, а ужасное заполнит сознание. Это не станет заметным сразу, а потому и не будет сразу же снято жрецами. Один хирдман перебьет всех своих товарищей, пока они спят. Другой вернется домой и начнет с прытью маньяка охотиться на молодых женщин. Третий своей главной целью станет видеть установление анархии по всей Арконе. А четвертый увидит в жрецах Алатыря одних лишь демонов и будет тихо вырезать их, пока его не поймают, - варианты, которые подкинет разум, нельзя было заранее предсказать. О, иные человеческие девиации имели такие проявления, что дух захватывало. Не у Сольвейг, конечно, но у всех, кто окажется в городе, вполне может.

- Бери все, что тебе нужно, и приступим. У нас так много дел, а у тебя такие смелые фантазии. 

Подпись автора

Ратибору предстояла большая работа, чтобы реализовать все задуманное, но Сольвейг знала, что он справится, потому что это был ее сын, потому что она его учила, потому что теперь, глядя на него, она видела, что он вырос и гордилась им, его изобретательным умом и масштабами желаемого им. Всегда приятно было видеть ученика, который не ставил себе границ, не пытался прежде нащупать рамки реального, которые всегда были ошибочны, а желал действовать, желал проверять свои самые смелые чаяния на практике. Таким умом обладал далеко не каждый, большинство из них были заключены в оковы условностей и самоограничений, но только не разум Ратибора. Вдвойне приятно было от того, что он был ее сыном, впереди у него была вечность, и то, чему он не научится сегодня и чему его не научит Сольвейг, его научит жизнь, и он сам освоит с течением времени. Может ли так статься, что он станет лучшим из ее подопечных, лучшим из тех, кого она когда-либо учила? О, ведунья очень на это надеялась, очень в это верила и очень этого желала. Может быть, как мать, чуть меньше, чем как наставница, потому что в матери всегда жил параноидальный, дикий, необузданный страх за своего ребенка. Тот самый страх, который мешал позволять детям рисковать слишком сильно, тот самый страх, с которым Сольвейг боролась изо всех своих сил, потому что знала, что именно он может замедлять развитие сыновей и достижение ими самых высоких и самых смелых результатов. За Огнедара этот страх всегда был немного больше. Не только потому что он был наследным княжичем, но и потому что в его таланте Сольвейг не понимала ровным счетом ничего, а потому и ничем не могла ему помочь, поспособствовать или направить. С Ратибором было иначе. И женщина намеревалась в полной мере помочь ему реализовать его потенциал, пока еще не настал тот возраст, когда он решит, что хочет пойти своим путем. К тому времени его опыта и силы было достаточно для того, чтобы никто в Арконе не мог ему навредить.

- Правда, Ратибор, - она улыбается и коротко кивает сыну, подтверждая свои слова. Женщина не лгала. Она гордилась его фантазией, его смелыми суждениями и перспективами реализации довольно сложного, но вовсе не невозможного дела, - Ты – очень талантливый юноша и колдун. Тебя ждет очень большое будущее. И пока ты мне это позволяешь, я буду помогать тебе в развитии и реализации твоих желаний, - обещает колдунья, отлично зная, как сильно бывает, порой, нужна поддержка на пути магических изысканий. Сама она таковой не имела, наделала немало ошибок, часть из которых воистину была близка к фатальным. Сольвейг справилась  с этим. И обещала себе, что ее сыновья этими же путями не пойдут. Ей удастся уберечь ее от поступков, которые едва не погубили ее саму. А что до ошибок, то они у них будут собственные. Нет нужды повторять те, что наделала когда-то она.

Ведунья не торопит сына, пока он собирает необходимые ему ингредиенты и вещи. Ей и самой еще кое-что понадобится, так что все необходимое она аккуратно складывает в корзину, примерно представляя и необходимые пропорции, и конечный результат. Наверное, жрецы уже начали свою часть работы, так что все окрестные духи теперь стройными рядами идут через ворота внутрь, и еще прежде, чем им дадут задание достаточно ясное, чтобы не довести до ручки жителей, но дождаться нападающих, княжич и его мать успеют начать свою часть работы. И защитив жителей и высокие стены Ирия, и продумав до конца все самые смелые мечты и фантазии Ратибора.

- Хорошо. Я буду ждать тебя во дворе, - она дожидается, пока Ратибор заберет все, что необходимо, затем берет факел со стены и выходит в коридор следом за юношей. Несколько коротких пассов и снова любой, кто вздумает сунуться, куда его не звали, сойдет с ума, не успев притронуться в ручке, - Мы начнем с постановки защиты – от главных ворот на востоке до круглой башни на севере. Начинать всегда нужно от большего к меньшему. От защиты к разрушению. Ирий – ваш с Огнедаром дом. Мы не хотим навредить ему, только захватчикам. Когда вы вернетесь, вас не будут ненавидеть за то, что половина жителей повыбрасывались со стен от страха. Так что, сначала защитим местность, а затем займемся более… - она аккуратно подбирает слова, задумчиво глядя на сына, - Более тонкими вопросами, - все прочее она объяснит ему на деле, нет никакой нужды читать лекции в отрыве от практики. По крайней мере, сегодня, - Поспешим, - женщина кивает сыну с тем, чтобы шел делать, что считал нужным. Сама она позвала рабыню и попросила ее поскорее отыскать ей пару жрецов храма. Как бы Сольвейг ни хотелось обратного, но ментальная магия не могла позволить ей выстроить безусловную и твердую защиту города, базируясь только на ней. Ей нужны будут, как минимум, пара ведьмаков, а еще лучше – ведьмак и шаман, если таковые найдутся сейчас свободными.

Во внутреннем дворе так же суетливо, как и везде. Воины то и дело снуют из стороны в сторону, успевая кланяться Сольвейг на ходу. Хорошо. Потому что в их праве было не проявлять никакого уважения к наложнице павшего князя, раз уж князь пал. И сейчас не время было, чтобы они соревновались за влияние и женщина вынуждена была доказывать, что сила ее базировалась отнюдь не на том, что Владимир ее боготворил. И даже не на том, что она родила ему двух сыновей, хотя это теперь, пожалуй, и было определяющим. Пройдет немного времени, прежде чем авторитет Сольвейг попробуют испытать на прочность. Ненадолго. И совсем немного. Потому что большего она не позволит. Во благо своих же сыновей, коих никто не мог бы защитить так же безусловно и безупречно, как могла она.

Оба жреца прибывают достаточно быстро. Колдунья приветствует их, как и обещала Ратибору, поторапливает слуг с освобождением жилой части помещений, а затем берется за объяснение задачи. С нею никто не спорит – сомнений в способностях матери княжичей ни у кого из магов никогда не было. Так что, если она говорила, что нужно было сделать так, значит, нужно было именно так и никак иначе. К моменту, как их находит Ратибор, задача поставлена достаточно четко, чтобы не опасаться эксцесса исполнителя.

- Все готово? – она спрашивает сына, стоит ему подойти, а жрецам склониться перед младшим наследником, - Начнем с главных ворот. Под ними мы заложим черный обсидиан и розовый кварц, которые станут границей между нападающими и жителями, отделив одних от других и проведя между ними черту для магии, для сущностей и даже для них самих, - она протягивает розовый камень сыну, - Сами мы со всем этим не справимся, потому что специфика нашей с тобой магии несколько ограничена, - хотя с точки зрения Сольвейг меньше, чем у остальных, - С этим нам и помогут жрецы городского храма, - слова эти доходят до разума Ратибора исключительно усилиями ментальных способностей его матери, так что их спутники остаются в неведении.

- Мой сын желает наблюдать за магическим искусством, ему любопытно. Он сопроводит нас, - бросает женщина обоим жрецам. И даже если те и хотели бы возразить, сейчас они предпочитают благоразумно промолчать.

Подпись автора

Город еще не знает, что скоро княжеская семья его оставит, но сюда уже долетели слухи о поражении Владимира, о его смерти, а значит, самые разумные горожане уже поняли, что вскоре Ирий сдадут. Это было причиной для многих тревог, потому что даже если жителей и не убьют, их совершенно точно ограбят, женщин – изнасилуют, мужчин – заберут в рабство. И Сольвейг было бы жаль, будь ей по меркам людей лет двадцать, и будь она безмолвной бессловесной княгиней Владимира, но ей было полторы тысячи лет, она знала, что смертные все равно умрут и не испытывала ровным счетом никакого сожаления об этом сейчас. Сейчас ей было важнее всего защитить сыновей, потому что ценность их жизней для нее была несоизмеримо выше ценностей хоть всего Ирия, хоть всего Беловодья. И если бы всех этих людей пришлось принести в жертву ради судьбы Огнедара и Ратибора, ведьма сделала бы это, не задумываясь ни единой минуты.

- Ваша Светлость, Ваша Светлость! – Сольвейг не оборачивается, слыша знакомый голос старосты города, потому что никакая она не «Ваша Светлость». Что бы ни говорил Владимир, северянка так и не стала его женой, а следовательно, не была Великой княгиней. Да и роль матери наследных княжичей ее вполне устраивала – давно кануло то время, когда женщина нуждалась в титулах и регалиях, она знала, что реальная власть лежит вовсе не в этой плоскости. Но и к власти ведьма не тяготела. Только к знаниям, с которых она и начиналась. Тем не менее, староста спешит следом, а затем едва не бросается в ноги ей и княжичу. Кланяется обоим поочередно так глубоко, точно от этого могла зависеть его жизнь.

- Ваши Светлости, - теперь он понимает, что Сольвейг была здесь не одна, а потому, отдает должное уважение Ратибору, - Правда ли, что город будет оставлен еще до рассвета? Правда ли, что князь Владимир пал и князь Огнедар будет коронован поутру? Что же нам делать, как же быть? – в голосе его слышится едва ли не отчаяние, и Сольвейг зыркает на мужчину гневным своим взором, опасаясь того, что такое поведение может дурно морально повлиять на Ратибора, а он сейчас должен тратить свои силы вовсе не на нытье смертных, а на свои магические планы и изыскания.

- К сожалению, это правда. Великий князь Владимир пал и пирует ныне за столом со своими предками, - женщина не уточняет, где именно он пирует – в небесном Ирии или в Вальгалле, - Великий князь Огнедар будет коронован на рассвете, а князь Ратибор положен в Ирийские князья этим же утром. Отныне, он – ваш господин, - она коротко касается пальцами плеча юноши, поддерживая его, но вместе с тем отдавая ему должное уважение. Сольвейг всегда стремилась к тому, чтобы между ее детьми был мир, и теперь, когда одному предстояло встать во главе Великого княжества, другому не должно было казаться, что им пренебрегают. Вовсе нет. Он ничуть не менее важен. И вместе они с Огнедаром смогут подчинить не только всю Аркону, но и весь мир, если захотят. Но только если будут держаться друг друга, ведь власть не должна была их испортить, равно как и повлиять на их отношения.

- Город будет нами оставлен. Это так, - какой смысл был лгать, если утром они все равно все увидят сами? – Но он не будет беззащитен. Здесь останутся члены княжеской дружины, часть самой княжеской дружины и ополчение, - потому что тащить с собой целую армию было не только неразумно – лишь потеряют время, но и потому что в этом не было никакой нужды, - Кроме того, я и жрецы постараемся защитить Ирий, насколько это возможно. Вам же предстоит готовить город к осаде, организовать распределение провианта и ресурсов, разместить их по разным местам города на случай атак огненными стрелами, запастись пресной водой. Колодцы от отравы или проклятий защитят жрецы. Вуич расставит караулы и организует оборону, - недаром Ирий считался городом, который почти невозможно взять. Оборонять его было можно бесконечно, если хватало ресурсов. Но бесконечно им не понадобится, Сольвейг не стремилась к напрасным потерям.

- Да, госпожа. Я… Мы… Все сделаем. Желаете, чтобы я обратился к горожанам и сообщил им обо всем? – он сам не желает этого, но понимает, что староста города обязан был быть готовым к таким решениям и действиям. Но сейчас Сольвейг лишь качает головой, внимательно взглянув сначала на мужчину, а затем на Ратибора.

- Нет. К горожанам обратится мой младший сын, Ратибор, когда сочтет это уместным, - титулы это не только возможности, но и обязанности. Часть их теперь легла на плечи юноши и он должен был ощутить их в полной мере. Первые решения всегда самые трудные, первые речи – самые волнительные. Но в сыне ведьма не сомневается ни капли.

- Я все понял, моя госпожа. Пойду исполнять приказ. Ваша Светлость, - он кланяется поочередно княжичу и его матери, а затем убегает так же скоро, как и прибежал. Сольвейг обращает свой взгляд к Огнедару, вглядывается в его светлые глаза и кладет вторую руку ему на плечо.

- Ты справишься. Это теперь твое удельное княжество, твои люди. Нужно будет сказать им правду, в том числе, что мы вовсе не бросаем их без защиты. Ты – их князь, сейчас ты отступаешь, но только, чтобы защитить их и вернуть прежнее благосостояние, когда придет время, - женщина говорит спокойно, медленно и убедительно, хотя понимает, что для четырнадцатилетнего мальчика перспектива вовсе не покажется простой. Но Сольвейг будет рядом и поможет. Обязательно.

Времени у них немного, так что больше по дороге колдунья не останавливается, доходя до городских ворот, где завидев княжича и его мать, стражники вытягиваются так, будто это было важнее их долга защищать столицу в военное время. Сольвейг коротко кивает, слушает вопросы сына и примеряется к центру ворот, чтобы четко понимать, куда следует поместить камни.

- Мы замкнем круговую защиту, начиная с этих ворот, по часовой стрелке на четыре стороны света, заканчивая севером. Иллюзиями Ирий будет все время выглядеть так, точно стены охраняются большим количеством воинов, а у входа стоят еще больше. Кроме того, мы сделаем так, что все, кто находится внутри, имеет здесь свой дом или свою работу и не имеет злых намерения по отношению к городу, окажутся не подверженными той магии, которую мы направим против захватчиков, - женщина озвучивает это для жрецов, но знает, что Ратибор тоже все услышит и впитает необходимую информацию, наблюдая за процессом и по мере сил, принимая в нем участие. Ведьма осознает, что ему куда интереснее разрушать, а не строить, но в его образовании она равное значение придавала обоим факторам. Пока же жрецы начинают шептаться между собой в явном смятении, Сольвейг взглядом обращается к Ратибору, начиная мерить ворота шагами с тем, чтобы приблизительно рассчитать центр и края защиты.

- Техники создания иллюзорных чудовищ, которые будут выглядеть, вести себя и причинять ущерб, как настоящие, существуют, - подтверждает женщина, отвечая на вопрос сына, - И я ими владею. Но это чрезвычайно сложная техника, требующая огромного количества энергии и концентрации, а равно знания технической стороны этого процесса. Он вовсе не так прост, а потому, применять его здесь будет нецелесообразно – мы сможем нанести значительный ущерб и без создания материальных иллюзий, но… - она поднимает глаза на Ратибора и улыбается ему, - Я начну обучать тебя этому, если тебе интересно, как только мы прибудем в Гардарику. Договорились? – Сольвейг понимает, что сыну хочется всего и сразу, но они ограничены во времени, в ресурсах и даже в силах. Создать материального Горма, это не два раза пальцами щелкнуть, это сила и умения нужны. В юности Скьельдунг тоже желала сложных масштабных техник, проработанных в деталях форм и результатов, но с годами она поняла, что простые и прямые, как палка воздействия, нередко оказываются именно тем, что нужно. Но отвергать любопытство Ратибора женщина не собиралась. И даже напротив.

- Но можно поступить проще. Ведьмаки будут заколдовывать местных сущностей, чтобы они нападали на захватчиков. Если хочешь, можешь наложить на какую-нибудь из них иллюзию Горма. Это не будет он, но видеть люди, подвергающиеся атаке, будут именно его, - на это уйдет не так много энергии, это отличная тренировка и это почти именно то, что Ратибор хотел.

Между тем, жрецы все еще мнутся, словно желая, но опасаясь, что-то сказать княгине. Она, наконец, обращает к ним вопросительный взгляд, вставая на месте, где был центр и где теперь нужно было повредить мощеную дорогу, чтобы разместить под ней камни.

- Госпожа, невозможно сделать так, чтобы защита отличала своих от чужих. Она ведь не обладает собственным сознанием и не может одних отличать от других. Мы можем защитить только местность, но тогда под защитой будут оказываться все, кто ступил на нее, - молодой колдун кланяется, боясь вызвать гнев, а Сольвейг раздраженно думает, что вообще-то, надо было взять кого-то поопытнее. И поумнее.

- Чему вообще вас учат в этом вашем Китеже? – вопрошает княгиня, а затем берет из рук сына розовый камень, второй, черный, сжимая в другой руке.

- Два камня послужат обозначением двух сторон. Розовый – жители города, черный – нападающим, - она говорит это жрецам, но объясняет, на самом деле, сыну, - Теперь силой мысли, - она касается указательным пальцем своего виска, - Вкладываем составные образы жителей и нападающих в разные камни, тем самым, отделяя одних от других, - она закрывает глаза и поочередно вмещает в кварц и обсидиан разные формы, по которым можно было отделить жителей и ремесленников из ближайших деревень в округе от врагов и предателей, - Теперь вы можете определять защиту для одних и кару – для других. С карой можете не торопиться, - потому что ее Сольвейг собиралась оставить для экспериментов Ратибора. Он хотел туман? Пусть будет туман. С той же секунды, как мерзавцы переступят границу, которую отделит для них черный камень.

Подпись автора

Давать веселиться сыну ровно столько, сколько он желал нужным и ровно столько, сколько им позволяло время, чтобы он успел выплеснуть если не все, то большинство своих юношеских порывов, вовсе не казалось Сольвейг чем-то предосудительным или недостойным. Ради спокойствия Ратибора она бы легко отдала ему весь этот город на уничтожение или в качестве лаборатории с огромным количеством подопытных крыс. Так что все его фантазии, даже самые изощренные и смелые вызывали неодобрение только тогда, когда Сольвейг понимала, что энергии может просто не хватить. Она хоть и подзаряжала Ратибора собственной, все-таки отчетливо понимала, что и она не безгранична, а даже более того – не так велика в целом, чтобы реализовать абсолютно все фантазии княжича. Впрочем, о том, что нужно бы начать обучать его материализовать иллюзии и свои же мыслеформы, женщина задумалась всерьез. Пожалуй, можно будет заняться этим в Гардарике. Начать с чего-то малого, как когда-то начала сама колдунья, а затем… Что ж, если затем сын пожелает создать Гарма или саму Хель – так тому  быть. С тем, что ее сын был подобен божеству, которое могло создавать и чудовищ, и миры, Сольвейг смирялась легко и без каких-либо особых трудностей. Она ведь была его матерью. Она его учила. Она им гордилась. Она желала, чтобы успехи его с течением времени превзошли ее собственные.

- Ты, - Сольвейг жестом указывает на жреца, который мялся в стороне и не торопился оказывать никакой помощи, потому что пока не знал, чем именно может помочь, - Пойди и найти пару, а лучше тройку самых агрессивных сущностей в округе. Черта, лешего, беса. Кого захочешь. И привяжи их своей силой ко входу в княжеские палаты и… Скажем… Главной улице со стороны северных ворот. Запитай их своей силой. А потом еще свяжи их и с этим черным камнем тоже. Дальше я все сделаю сама, - и направит энергию в нужную сторону, и объяснит Ратибору, что ему нужно сделать для того, чтобы создаваемая им иллюзия по виду слилась с материализованным духом, которому для этой самой материализации нужно было иметь столько энергии, сколько только жрец, работающий с сущностями, и мог дать. И лучше бы ему, конечно, было не ошибаться. Во-первых, для чужих ошибок у них с Ратибором не было времени. А во-вторых, женщина вовсе не собиралась мириться с тем, что Китеж присылал одних неучей, да и воспитывал, с точки зрения ведьмы, в общем-то тоже.

- Госпожа, но это будет опасно для местных жителей, - возражает жрец, отлично понимавший, что ему тоже придется остаться в городе, а значит, он рискует своим спокойствием, а если не справится, то и своей жизнью. Княгиня переглядывается с сыном, одним взглядом давая ему понять, что нужно сделать все возможное в жизни, чтобы не стать этим подобием на колдуна, чтобы не опозорить ни себя, ни мать, ни все колдовское искусство. Да, конечно, жрецы были существами довольно примитивными, потому что многие из них замыкались на своем служении настолько, что дальше своего носа ничего не видели, но все-таки и от них ожидалось нечто большее, чем постоянный бубнеж и попытки доказать Сольвейг, что есть материи, которые невозможно создать. Есть, для тех, кто ни черта не соображает и не имеет никакой фантазии. Что ни разу не относилось ни к колдунье, ни к ее возлюбленному сыну, который сегодня только и делал, что радовал маму своими успехами.

- Это мое дело. Ты – делай, что я говорю, - прохладно распоряжается женщина, сжимая камень в руках. Можно было бы начать ругаться и возмущаться, можно было бы даже кричать или внушить жрецу, чтобы он пошел и бросился с крепостной стены, но все это не имело никакого смысла. Бесполезная трата времени и энергии. Сольвейг не станет так расточаться ради бестолкового жреца. А потому, она даже не бросает на него взгляда, несмотря на то, что тот стоит на месте и поначалу не торопится выполнять приказы той, что даже женой Владимира не считалась, а позволяла себе Велес знает что. Но наконец, мужчина уходит выполнять распоряжение, к княгиня один за другим вкладывает нужные образы в розовый камень, уже видя, что Ратибор слишком увлечен черным и вряд ли сможет помочь ей в этом.

- Бестолковость китежских жрецов мотивирована их чванством, высокомерием и гордыней, что воспитал в них Китеж. Переоценивать себя и недооценивать врага – две самые большие ошибки. Никогда не бери пример с этих людей, всегда полагайся на собственные силы и старайся окружать себя теми, кто лучше тебя хоть в чем-нибудь. Это даст тебе возможность совершенствоваться, - хотя вообще-то женщина надеялась, что Ратибор в ближайшие годы достигнет таких высот, что в магии ему равных не будет, так что и лучшими окружить себя не получится. Но в таком случае, она всегда будет готова ему помочь. Потому что достичь уровня самой Сольвейг – было непростой задачей.

- Да, я тоже это вижу. Ты молодец, - она коротко улыбается сыну и встает за его спиной, кладя руки на плечи, - А теперь посмотри в самый центр. Представь яркий белый круг или любую другую форму, которая подходит под описание слова «ядро». Наполни его своей силой, просто направь энергию в эту мыслеформу, - она ласково гладит его по кудрям, глядя на то, как созданная иллюзия становится все более устойчивой, - Еще. И еще немного. Теперь закрывай. Просто плавно ослабляй натяжение луча энергии. Ровнее. Вот так, хорошо. А теперь просто протяни руку и забери то, что создал, - она не торопит юношу, позволяя ему пробовать снова и снова, не отвлекая его. Наконец, когда его фантазия лежит тем самым белым ядром на руке, Сольвейг улыбается, - Очень хорошо. Когда жрец приведет сюда сущность, ты просто скормишь ей ядро, и она останется в таком виде до тех пор, пока тварь не будет уничтожена. Физическую форму ей придаст жрец, которого я отправила. А тот вид, который ты желаешь – помещенная тобой в нее фантазия, - она закрывает его ладонь, а затем возвращается к своему колдовству со светлым камнем. И лишь закончив, вертит его в руке из стороны в сторону с некоторой задумчивостью, прежде чем подозвать к себе второго жреца, который силился слиться с травой метрах в двадцати отсюда.

- Смыслишь, что-то в магии земли? – спрашивает женщина, дожидается неуверенного кивка, а затем указывает на дорогу, - Мне нужно, чтобы ты поднял любой из камней, затем выкопал достаточно глубокую яму, а когда мы закончим – вернул все, как было, - и Сольвейг надеялась, что хотя бы пояснять, что значит «как было» ей особой нужды нет. Пока жрец примеряется к нужным кирпичам, женщина возвращает все свое внимание к сыну.

- Все будут связаны с охранным камнем, дорогой, - отвечает ему ласково ведьма, ничуть не раздраженная тем, что мальчик совершенно забыл о необходимости уделить внимание и этой части их занятия. Мальчишки, что с них было взять? Создавать чудовищ и воплощать свои фантазии им было куда как веселее, чем заботиться о чье бы то ни было безопасности. Значит, этому вопросу они уделят должное внимание в следующий раз, потому что защищать кого-то, но прежде всего, себя, было намного важнее, порой, чем даже атаковать.

- А теперь, когда мы вскоре закончим здесь, как ты смотришь на то, чтобы сначала разбавить предстоящий вражеской армии путь легким сумасшествием, иллюзиями и глубинными страхами, что будут вылезать прямиком из тумана, а затем показать им настоящего дракона? Наверное, драконов боятся даже самые смелые. И наверное, нам следует поискать кого-то, кто умеет дышать огнем или хотя бы может быть заколдован жрецами на это.

Подпись автора

Наверное, будь на месте Сольвейг любая другая мать, она бы непременно встревожилась, стала переживать из-за чрезмерной увлеченности своего ребенка материями, которые опасно влияли на разум, сердце и душу, стоит дать им их захватить. Но ведьма ничем встревожена не была. Она знала, что сможет держать порывы сына под контролем, если ей это понадобится, пусть даже младший сын считался ребенком не в меру избалованным волей своей матери. Владимир никогда не возражал против этого, а женщина всегда возводила детей на пьедестал, не вынуждая их считаться ни с кем из тех, кто мог бы это оспорить. Подобное могло бы сыграть с ведьмой теперь злую шутку, скажи она в какой-то момент свое веское и безоговорочное «хватит», но опасности подобного толка она не чувствовала и не считала, что она, эта опасность, существовала. Не только потому что авторитет колдуньи в глазах сыновей был чрезвычайно велик, но и потому что Сольвейг знала, что Ратибор от природы вовсе не злой юноша, а происходящее теперь лишь следствие его боли и тех острых тревог, что породило в нем знание о смерти горячо любимого отца от руки самозванца. Какой мальчишка не возжелал бы мести? Какой юноша не стал бы адептом идеи самых кровавых расправ? И если это могло утолить тревоги Ратибора, залечить его раны, то так тому и быть. Сольвейг не считалась со средствами, когда речь шла о нуждах ее детей.

Вообще-то колдунья была довольна. Собой, сыном, происходящим. Потому что дать мальчикам утонуть в их боли и тревогах – то, чего она никак не собиралась делать. Потеря отца, без сомнения, была причиной для переживаний, даже очень острых. Оставление родного дома на разграбление и поругание врага – тоже. Но это все пройдет. А если они замкнутся на своих сомнениях, на мысли о том, что сделали недостаточно, если гнев их не даст им рационально мыслить, а эмоции будут разъедать душу, это лишит их возможности пойти дальше. А им предстоял очень большой путь. Казалось, тронный зал неподалеку. Рукой подать. Посади Огнедара на престол хоть сейчас и пусть сидит себе и правит. Вот только Сольвейг знала, что путь этот теперь предстоит совершить в обход. И если получится, то и в обход Китежа тоже. Если все будет так, как они желают, то Алатырь доживает в этих землях свои последние годы. Но до этого было еще далеко. А дорога княжичей не обещала быть простой. Так отчего бы и не облегчить ее, дав им возможность, цель и решение? И судя по тому, как горели глаза младшего, с этим Сольвейг справлялась безупречно. Быть может, это не совсем то, что позволило бы ей быть хорошей Великой княгиней. Но это то, что позволило ей быть хорошей матерью. И она не намеревалась этого стыдиться или останавливать сына. В конечном счете, умение принимать свою темную сторону – одно из тех, которому хороший родитель обучить попросту обязан.

- Не уверена, что его успеют выловить и доставить, но мы попробуем, - женщина подзывает жестом одну из своих рабынь и передает пожелание княжича, которое надлежит донести до Вуича, да поскорее. Времени и правда всего ничего, пусть сам оценит, удастся ли им такая охота в такой короткий срок, - Но насколько мне известно, на прошлой неделе жрецы выловили троих огненных змеев. Можно поколдовать над ними, - твари были премерзкие, хаживали к вдовам умерших недавно мужей, выпивали жизненную силу до дна и знатно плевались огнем, этой силой поживившись. Боги свидетели, то, что им нужно, но фантазия была Ратибора, а потому, если он хотел василиска, то пусть попробуют поймать и притащить его. Уж Вуич-то отлично знал, что спорить с матерью княжичей ему не с руки и может быть совсем не безопасно, особенно в текущих обстоятельствах, когда он и сам не знал толком, что делать, а потому занимался подготовкой города к неизбежной осаде, что обещала стать долгой.

- Всеми страхами человека, всеми его самыми отчаянными пугающими воспоминания управляет разум. Когда-нибудь мы приедем в Ругаланн, и там, в библиотеке моего храма, я покажу тебе трактаты, что пришли к нам далеко с юга. Один маг-естествоиспытатель проводил бесчеловечные опыты на чужом мозге, - она пальцами указывает на голову, - Тестируя разные его отделы на предмет различных реакций. Он сделал вывод о том, что разные части мозга в буквальном смысле способны отвечать за речь, страх, мысли, поведение. Мозг – то, что дает команды всему телу. К сожалению, на юге его опытов и огромной горы мертвых тел не оценили, хотя он внес огромную лепту в медицину в том краю, а равно в лечение болезней, которые прежде считались смертельными и помочь с ними мог даже не всякий маг-целитель. Его четвертовали, а многие его труды спалили на костре. Тем не менее, часть из них спас его ученик и увез с собой. Доплыл до Арконы, долго не прожил, но пытался поделиться знаниями. Я не стала брать часть, я забрала все, что было. Годы ушли на перевод, но Боги свидетели, Ратибор, эти знания бесценны, - она улыбается сыну, как если бы не рассказывала только что о том, как кто-то ставил опыты на живых людях, вскрыв им черепную коробку. Знания – все, что интересовало Сольвейг. А эти знания были непревзойденны и уникальны. Как и те, что она некогда почерпнула о процессе деторождения, и спасла тем самым не одну женскую и детскую жизнь.

- Думаю, что тот маг знал намного больше, чем дошло в записях до меня, но и того, что дошло, было вполне достаточно, чтобы узнать, что есть часть мозга, которая отвечает за страх. Ее раздражение… Ее стимуляция, как называл это сам колдун, ведет к неконтролируемому ужасу, который сам по себе захватывает человека. Он может бороться с этим или пытаться бороться, если найдутся какие-то установки, которые будут сильнее, но задача это крайне сложная. Мы используем это знание. И хотя это несколько топорная работа, потому что она будет выстроена на базе слабостей физического тела, она все равно превзойдет по разрушительности все то иное, что мы могли бы создать в такой короткий срок, - потому что будь у Сольвейг время, она бы создала проклятия, которые ужасом выворачивали бы каждое нутро, а не просто заставляли разум становиться врагом телу и наоборот. Но сейчас времени на это не было. А значит, магическому искусству хоть в какой-то части все-таки придется недолго побыть ремеслом.

Женщина оборачивается на лай озлобленных и диких псов, отвлеченная от объяснений сыну. Она бросает взгляд на Ратибора и коротко кивает, отступая на пару шагов за его спину, намереваясь посмотреть, как сын справится, помочь и направить его, если это ему понадобится. Энергии у Сольвейг было все еще предостаточно, а знания ее вполне могли сохранить княжича, даже соверши он какую-то серьезную ошибку.

Подпись автора