Гнев имеет темно-красный цвет вызревшей крови и вероятной расплаты, но ярость имеет ярко-красные всполохи ярчайшего пламени самого высокого костра. И если бы можно было, Велеслава бы возвела его немедленно – Ярополк никогда не был против того, что его супруга испытывает чрезвычайную привязанность к огню во всех его проявлениях. Вот только проблема заключалась в том, что в этот раз именно он был причиной ее неконтролируемого неистовства, от которого пару раз даже темнело в глазах. И чем больше князя не было дома, чем дольше он отсутствовал, вынуждая эмоции и чувства зреть в его супруге, тем сильнее захлестывали ее волны гнева, настолько, что даже суседко, который не обладал у них мирным нравом, потому что состоял из энергии хозяев палат, не показывался на глаза несколько дней, пусть Велеслава и не была ведьмой, а следовательно, едва ли могла причинить ему какой-либо вред.
Супруг, как водится, уехал буквально на несколько дней. Он редко оставлял ее одну надолго, а если ситуация требовала долгого отсутствия, то привычно брал Велеславу с собой, не видя в том ничего предосудительного. Княжество было их общее, Искор они любили всем сердцем, а от того и дела местные нередко решали вместе. Но в этот раз княгиня осталась, потому что ожидали они аккурат через две недели прибытия высоких гостей из Гардарики, а к этому времени нужно было много домашних дел сделать – и посуду обновить, и свечей закупить, и второй княжеский двор приготовить для чужестранных князя с княгинею, и третий для всей их дружины, потому что хоть и не столь высокого положения люди, а все же люди, а не скот – им и разместиться надо, и поспать, и поесть, и чувствовать себя в гостях ничуть не хуже, чем дома. Иными словами, женских дел в палатах имелось предостаточно, ими Велеслава заниматься и стала. Хорошо у нее получалось с хозяйством управляться, в этом ей не откажешь, а Ярополк обещал вернуться, задержавшись, разве что, лишь на пару-тройку дней, чтобы удельного князя не обижать. В том, что он успеет вернуться к визиту ожидаемых гостей, женщина не сомневалась ни единого мгновения.
Все шло хорошо. Подготовка ладилась, весенняя погода в Искоре приходила рано, а потому света было в горнице предостаточно, княгиня даже вышивкой какой занялась, удивительно красиво у нее в этот раз выходило – можно будет дорогим гостям подарить, но прежде Ярополку показать, конечно. Он, если ничего и не понимал, то все равно всегда говорил, что у нее чудесно вышло. Пару раз даже какие-то ее там стяжки похвалил, хотя точно его кто-то из комнатных девок научил, потому что отчего-то в тот день княгиня ходила мрачнее грозовой тучи.
Больше всего времени, конечно, все равно на палаты уходило. За всем приходилось поспевать. Во-первых, потому что зима только-только закончилась, а после зимы всегда дом привести в порядок нужно было кое-какое время, а во-вторых, потому что гостей таких они принимали в последний раз самое раннее – год назад. Потом не до того было, сами по Бьярмии ездили, удельных князей навещали, суд вершили, а то дело совсем уж непростое, особенно когда о князьях удельных своих речь шла. Вот в этой суете-то перед Велеславой то и дело стал мелькать жрец змея. А чего мелькать стал – непонятно совершенно, ведь хоть и уважала княжеская чета глубоко и Богов, и их служителей, храмы исправно и возводила, и посещала, а все же в доме их жрицей-то была Велеслава, никогда своих жреческих обязанностей не оставлявшая и не оставившая. Гнать со двора такого жреца, вроде, и странно, а вроде и чего он тут ходит, бормочет все?
Одним днем княгиня поняла, что надо было прогонять его прежде. Смотрела она за тем, как бабы белье развешивают, желая увидеть, что по полу оно не волочится, а то была одна девчушка, старательная, юрка, да росточку маленькая, а от того и не могущая простыни как следует развесить. Вот из-за одной такой простыни жрец и появился, схватил Велеславу за руку, да с такой силой, что ей вскрикнуть пришлось. Все равно не уступил, не отпустил, даром, что дворовые девки за стражей побежали. Где это видано, чтобы жрецы на княгине синяки оставляли? Да только и сказать-то мужчина ничего особенно не успел, все стал рассказывать о важности супружеской верности, будто княгиня сама того не знала, а потом заявил, что это больше князю знать надобно, потому что князь княгине своей давно не верен.
Какой князь? Какой именно княгине? Хотела то Велеслава узнать, да только поздно уже было. Как стража прибежала, так что бы там полоумный старикан не кричал, оттаскивали его от женщины быстрее, чем он успевал свои пророчества пророчествовать. Наказывать его, конечно, никто не стал, но до храма все равно проводили, а княгиня только хмуро на запястье смотрела – синяк растекался, Ярополк приедет, недоволен будет.
В тот день Велеслава и думать не думала о том, что тем самым князем неверным был Ярополк. Что за вздор-то? Знала женщина, что любит он ее всем своим сердцем, все ради нее готов сделать, любит так, как никто другой любить не способен. И не на словах это было, а на деле, потому как и знала княгиня все, и чувствовала, и любила его в ответ так сильно, что ни на какую другую любовь, казалось, в сердце и места не хватит отродясь. Да только в очередных делах своих Велеслава услышала от кого-то из ключниц разговор тихий за делами.
- Не знаешь, что ли, Марья? У мужиков-то чувство с делом нередко расходится. Любить любит одну, а бегает еще к трем. А спроси, так те три и ничего не значат. И вот так бабу за дуру держит годами, а то и десятилетиями, - старшая поучала младшую, что только замуж вышла, а отклик эти слова нашли на сердце у Велеславы. В тот день чернавкам здорово влетело, чтобы работали, а не лясы точили, княгиню тем самым раздражая.
Другим днем вернулся с отлучки в родную деревню один из дружинников князя. Перед княгиней склонился, благословение ее получил, а все равно за Ярополка спрашивал. Да только пришлось женщине ответить, что князя-то еще нет и вернется он лишь дня через три, не раньше. Удивился дружинник. Как, говорит, нет князя, если конь его на опушке леса у дома ведьмы стоит? И тревога поселилась в сердце Велеславы в тот день.
А вечером того же дня взялась она перебирать вещи в их покоях. Известное дело, ткани не проветриваешь, на воздухе свежем им побыть не даешь, книги в сырости держишь, меха выносить забываешь – все пропадет. Да и много вещей раздать и выбросить было нужно. Любила Велеслава простор и порядок, а они сами не появляются. Да и комнатным девкам иное не поручишь – ни ума, ни знания предпочтений княгини у них не было, так что она всем занималась сама, раздавая указания о том, как надо делать и что именно.
Вот в утро такого дня, когда они терем разбирали, княгиня и наткнулась на странное зеркало. Оправа красивая была до невозможного, да только сама поверхность зеркала какая-то странная – вся черная, а как глянешь, светлеть начинает. Похоже было на пророческие обсидиановые зеркала, да только их отродясь у них не водилось, потому что ни Велеслава, ни Ярополк пророками-то не были и никогда не стремились. От того и было интересно заглянуть. И княгиня заглянула на беду их обоих.
Созерцать, как супруг целует, обнимает, ласковые слова говорит другой женщине, в любви только ей одной клянется, было невыносимо. Тем паче невыносимо было видеть, как он с другой ложе делит. И боль, что растеклась по венам Велеславы ужасающей ядовитой волной, достигшей самого сердца, порождала в ней пламя, затушить которое едва ли удастся хоть кому-нибудь.
Не будь княгиня столь эмоциональна, скора на расправу и тревожна, она бы смогла вспомнить, что коня своего Ярополк младшему воеводе передал, чтобы тот сводил его к ведьме – с копытом, что-то было у Шторма, никто из конюхов помочь не мог, а коня князь очень любил и считал его своим лучшим. От того, пока его не было, ведьма и занималась здоровьем белогривого, обещала, что копыто будет, как новенькое через пару дней.
Вспомнила бы она и что жрец тот известен был тем, что умом повредился давно уже, бормотал всякое, говорил всякое, видел всякое, а облечь мысли в слова должным образом мог не всегда, или вообще никогда, если быть точнее. Его предсказаниям и в храме-то верили через раз, потому что трактовать нужно было верно, а уж болтовню о том, кто кого предал и кто кому неверен был, стоило и вовсе мимо ушей пропускать, поговаривали, что очень уж он радел за верность и преданность, а предательства видел слишком часто.
Довелось бы Велеславе не забыть и то, что чернавка младшая недавно сама, добровольно, с благословения княгини, которое осмелилась у нее испросить, замуж вышла за местного повесу и распутника. Знала, но уверяла, что тот ей в любви клялся неземной, а стало быть, и изменять не должен был. Вот с нею старшая мудростью и делилась.
Наконец, следовало княгине догадаться, что не мог ее муж уж никак дарить ее свадебный перстень никакой другой женщине, а равно в любви ей с этим перстнем клясться, потому что вот он, на ее руке был. Ведь никогда его Велеслава не снимала, исключая те случаи, когда ее по какой-то причине заставляли его снимать силой.
Но сопоставить эти факты княгиня уже не могла. И плакала ночами, и кричала, и изводила себя день ото дня. Чернавки вообще перестали рядом с Велеславой показываться, явственно ее опасаясь, да видя, как женщина не ест, не пьет, а только все злится и огорчается. Боль, что поселилась в ней, была столь сильна, что разъедала ее очень медленно, но очень верно. И к моменту возвращения Ярополка она вылилась в единственный, еще неиспробованный способ выражения своих эмоций. Потому что кричать и плакать уже никаких сил не оставалось.
Первая же стрела пронзает Ярополка. Женщина не стремилась его убить, но прежде любое его ранение вызвало бы в ней ужас, а сейчас она даже не вскрикивает, натягивая лук снова. И очередная стрела преодолевает пространство между ними, но на этот раз мужчина уворачивается. Равно, как и от третьей. Когда лук оказывается в руках Ярополка, Велеслава лишь злится еще сильнее, а спокойный его тон выводит ее из себя просто безмерно.
- Ты… - она вытягивает руку, сужает глаза, и по одному голосу княгини становится ясно, как много боли и гнева в ней скопилось, - Ты смеешь так со мной разговаривать сейчас?! – действительно, после выпущенной стрелы, достигшей цели, Ярополку было бы лучше не разговаривать с нею вовсе или разговаривать так, чтобы быстро разум на место вернуть. Оно было бы как-то органичнее.
Тот факт, что лука больше в руках нет, Велеславу ничуть не смущает. В Ярополка летит сначала какая-то плошка, затем кубок, а затем княгиня в ярости просто одним продолжительным жестом сносит все со стола к чертям собачьим, но и этого ей оказывается мало.
- Как ты смеешь вообще заходить в наш дом, в наш терем, в светлицу нашу, переступать порог нашей спальни после того, что ты сделал?! – кричит она мужу, швыряя с полки одна за другой книги, которые были на вес золота, ясное дело. И украшены были соответствующе, - Что, развлекся со своей ведьмой и вернулся домой, как ни в чем не бывало?! – еще яростнее кричит она, не сдерживая теперь уже и рыданий. Слезы текут по щекам, Велеслава громко всхлипывает, но очередную книгу все равно запускает в Ярополка. Не долетает, конечно – слишком тяжелая.
- Я тебя никогда не прощу! – заявляет в истерике княгиня, - Развода хочу. Завтра же!
- Подпись автора