Зима была удивительно прекрасным временем года. Наступивший полдень, когда солнце уже успело подняться очень высоко, освещал бескрайние заснеженные холмы, которые переливались в золоте лучей, светящих, мнится, из самого Асгарда. Ригинлейв спешилась, осмотрелась и похлопала своего коня по шее, отчетливо понимая, что с очень большой долей вероятности им вскоре придется расстаться. Как она того и пожелала, они долго шли на восток, ориентируясь только на внутренние ощущения княгини, но так и не смогли найти ничего значимого. Продолжать поиски казалось бессмысленным, но женщина чувствовала, что они уже совсем рядом, почти в одном шаге от…
- От чего, Ваша светлость? – ульфхеднар лет тридцати по имени Гуннар, светловолосый и зеленоглазый, спокойный и учтивый, выносливый и знающий свое дело, знал и то, что его главная задача – не отыскать детей, пропади хоть целая сотня, а сохранить жизнь Ригинлейв. И сейчас они были близки к тому, чтобы он не исполнил своего долга, потому что в последний раз они пополнили запасы, переночевали в тепле, дали отдохнуть, поесть и попить коням уже больше половины суток назад на хуторе колдуна-отшельника. До него в таком состоянии они еще могли добраться, но если уйдут еще хоть на две-три версты и не найдут по дороге ни одной деревни, то сгинут этой же ночью. А судя по тому, что вокруг, в переделах видимости были одни лишь пустыри, надеяться на это им не приходилось. Нужно было во что бы то ни стало убедить княгиню вернуться назад, заночевать все у того же колдуна, а затем проделать путь до Ростунгхейма, куда уже наверняка прибыли силы из Хольмгарда, готовые хоть весь Ругаланн прочесть, если Ригинлейв прикажет.
- Я… Я не знаю. Я просто испытываю нужду идти дальше, понимаешь? Это ничем не объяснить, - это можно было бы объяснить очень легко, если бы колдун-отшельник не был бы немым и постарался втолковать женщине, что зов, который она чувствует, вовсе не женская интуиция и даже не божественное провидение, а всполох проклятия, которое она уже носила на себе в детстве и ощущала и теперь, встретившись не то с дурным сном, не то с дрянной сущностью прямиком в Йомсборге.
Но отшельник им ничего не сказал, а ярлу не было покоя. Что-то жгло ее в груди. Тревога за детей? Ярчайшим пламенем. Но так ее беспокоили многие вопросы, особенно за последние месяцы, но это пламя никогда не лишало ее рационализма и твердого понимания того, как надо действовать, чтобы достичь наилучших результатов. Смерть наилучшим результатом не являлась, а потому, женщине нужно было остановиться прямо сейчас. Остановиться, согреться, прийти в себя, поесть и отдохнуть. Впрочем, усталости Ригинлейв тоже не чувствовала. Только навязчивые обрывки картинок, которые говорили, куда именно нужно идти. И хотя четкого направления княгиня не знала, она была уверена, что узнает нужное место, когда придет час.
- Ярл, - устало тянет Гуннар, спешиваясь тоже и позволяя себе практически немыслимое – он подходит ближе и разворачивает женщину к себе, - Мы должны вернуться. Если мы сейчас не повернем назад, то мы погибнем ночью, потому что замерзнем или потому что нас задерут волки. Если здесь когда-то и была дорога, то ее давно уже нет – коням сложно идти, а совсем скоро они попросту не смогут, потому что метель намела за ночь достаточно. Если нам не повезет и мы не найдем населенный пункт за тем холмом, то Хель нас не пощадит. И вы ничем не поможете детям, - он смотрит прямо в лицо княгини, видит ее сомнения и уже возвращается к коню, чтобы разворачивать его обратно, когда Ригинлейв отчаянно мотает головой.
- Если хочешь, возвращайся. Я иду дальше, - с этими словами она делает на стволе ближайшего дерева крупную зарубку, примитивно имитирующую солнце на девяти лучах – то самое, что было изображено на знамени Хорфагеров. Спорить с княгиней сейчас бесполезно, оставлять ее – безумно. Гуннар шумно вздыхает, но путь они продолжают. По счастью для него, не настолько долго, чтобы успело сесть даже зимнее солнце. В низине за холмом, на опушке небольшого леса обнаруживается сторожка даже не столь сильно заметенная снегом. Ригинлейв поначалу настаивает на том, что нужно продолжить путь, но усталость почти валит ее с ног. Гуннар проверяет маленькое здание изнутри, отмечает, что использовалось оно не иначе, как еще осенью. Кажется, одна из сторожек-спасительниц, из тех, что в простонародье звали кушни. И совсем не забытая, не брошенная. Потолок, утепленный мхом, прижат землей. Пол подобран из развала и теса с гладкой верхней поврехностью, на которой вода не задерживалась даже весной. Дверь - небольшая, но плотная, с петлями из березовых капов, надетыми на вдолбленные в стену деревянные крюки. Широкие нары сооружены из тесаных плах.
Внутри, как и полагается по негласному правилу и местным обычаям, запас сухих дров, высушенных сухарей, заботливо завернутых в чистую ткань, развешанные высушенные грибы, намертво закупоренный горшок с медом, десяток восковых, а не сальных свечей, пара шерстяных покрывал, посуда и котел, в котором можно натопить воды из снега. В их нынешнем положении – лучшее, что могло случиться, хотя Ригинлейв понимает, что для следующих посетителей им оставить будет, по большей части, нечего. Ни сухари, ни грибы, ни мед они не трогают – у них достает своей провизии, но каменку затапливают оставленными дровами, наконец-то ощущая спасительное тепло.
Чуть менее спасительной вся эта обстановка является для лошадей. Гуннар хоть и расчищает для них площадку у сторожки, оба они понимают, что если за ночь коней не задерут волки – это будет божественное благословение. От того они и проводят ночь дозоре. Половину спит Ригинлейв, половину ее ульфхеднар. Оставшееся время то и дело выходят на улицу, или смотрят через маленькое окошко. Княгиня все больше из желания увидеть, что-то, что существовало, кажется, только в ее голове. Гуннар из желания узреть отряд из Хольмгарда и присмотреть за конями, насколько это вообще имело смысл в дальнейшем.
Женщине почти всю ночь снятся кошмары. Как и в ночь до этого. Она то и дело просыпается, не отличая сна от яви, засыпает снова, но все равно поднимается с первыми лучами солнца. В сторожке тепло, Гуннар мрачен, они заваривают отвар из здесь же засушенных безобидных трав, завтракают и снова собираются в дорогу. Ульфхеднар, может быть, и хочет, что-то возразить, но по виду Ригинлейв понимает, что это тоже не возымеет должного эффекта. Кажется, он уже успел принять, как данность, что переубедить ее не удастся, как и то, что он умрет, исполняя свой долг – защищая княгиню и следуя за ней в сам Нифльхейм. Перед отправкой ярл делает очередную зарубку – на этот раз на сторожке.
Заснеженные пустоши повсюду, кони начинают бунтоваться. Пройти кое-где оказывается совсем невозможным, приходится искать пути в обход. Погода, однако, им благоволит. Лучше, чем той ночью, которой была жуткая метель. День солнечный и тихий. И в нем, с холма, без труда можно различить несколько крыш домов, торчащих из под плотного снега. Гуннар замечает первым, но к поселению не торопится, потому что дураку понятно, что оно заброшено – ни одной тропинки, ни одного человека, ни одного огня в покосившихся окнах. Они, однако, все равно спускаются вниз, чтобы оценить возможность использовать эту местность, как еще один пункт для остановки. И пока Ригинлейв делает очередную зарубку на очередной стене, а затем подкрепляет ее бусиной, вытянутой из своих волос, Гуннар осматривается.
Ощущения в этом месте довольно необычные, но княгиня в последние дни не берется к ним прислушиваться. Слишком переживает. Или думает, что слишком переживает. Тени, мелькающие на периферийном зрении, то и дело бегущие по коже мурашки, а также это чувство в груди… Женщина вздрагивает, когда Гуннар касается ее плеча. И по испуганному его лицу, можно сказать, что случилось, что-то воистину ужасное.
- Мы должны уйти отсюда. Немедленно. Дальше путь закрыт. Нужно вернуться к сторожке, а потом – в Ростунгхейм. В это место без жрецов нельзя, - произносит он твердо и четко, а видя, что ярл хмурится, готовясь возразить, добавляет, - Кони волнуются не просто так, дальше идти мы их не заставим, да и сами тоже не пойдем, вот, взгляните, Ваша Светлость, - он тянет ее на окраину предполагаемого поселения, где расположен рунический камень. Увы, он испещрен отнюдь не bók-rúnir, которые княгиня без труда могла бы разобрать, потому что обучалась разговору и письму не только на общем языке, но и на ругаланнском, а ramm-rúnir, которые женщина не смогла бы понять, не будучи жрицей, как бы ни старалась.
- Здесь сказано, что мы на земле великанов. Этот путь проложен ими – живыми и мертвыми. За следующим холмом – великаньи курганы, проклятое, дурное, забытое и не просто так оставленное место. Оно отравляет всю округу, поэтому люди покинули эту деревню, установив предупреждающий знак. Мы должны вернуться. Немедленно, - он говорит это слишком твердо для того, кто разговаривает с княгиней, но Ригинлейв в мгновение ока понимает, что она нашла то, что искала. Да. Великаньи курганы. Она слышала об этом, что-то, будучи ребенком, но ничего не помнила. Теперь же, когда место было найдено, оно по одному лишь названию вспыхивало в ярле узнаванием.
- Откуда ты все это знаешь? – спрашивает она Гуннара в спину, когда он уже направляется к и впрямь беснующимся коням, едва не срывающимся с привязи.
- Моя мать была жрицей. Она научила меня кое-чему, - объясняет мужчина, успокаивая своего коня. Он наговаривает, что-то, а затем отвязывает его, явственно собираясь уходить и не намереваясь слушать никаких возражений. Но Ригинлейв тоже не собирается ничего слушать. Она садится верхом на свою, куда более беспокойную лошадь, и направляет ее все туда же – на восток. Земля великанов, так земля великанов. Если дети там, то они не зря проделали такой путь. Не то, чтобы это было критично далеко от Ростунгхейма, хотя мнится, что это уже и не был Йомсборг. Но по таким сугробам и по такой погоде, путь и впрямь оказался намного дольше, чем они могли бы проделать его за лето.
- Отправляйся в Ростунгхейм и приведи помощь. Я еду на курганы. Я уверена, что дети там, - голос ее тих и глух, а свет в глазах уже не такой яркий, как прежде. Ригинлейв не слышит никаких убеждений, и Гуннара разрывает от противоречий. С одной стороны, привести людей было бы правильно – вместе они смогли бы сделать намного больше, а когда они найдут своего ярла, даже с учетом оставленных знаков – неизвестно. С другой стороны, оставлять женщину одну в этом проклятом месте ульфхеднар не решается. И недолго помявшись, он все-таки решает ехать с нею.
Ехать приходится недолго. С холма курганы видны, как на ладони, но беспокойство и упорство коней становится таким сильным, что принуждать их двигаться дальше уже невозможно. Они итак сделали по нынешним снегам гораздо больше, чем могли и должны были. Гуннар снимает с обоих поклажу и прощается. Хотя обе лошади носят на себе зачарованные магические знаки, помогающие им вернуться к родному дому, до крайности маловероятно, что они смогут проделать такой путь и не быть задранными волками. В иное время Ригинлейв это взволновало бы, но сейчас ей кажется, что дети важнее любого животного. А доброго коня, который станет ей добрым другом, она отыщет всегда. Или попытается отыскать, если выживет.
Женщина долго провожает скакунов взглядом, а затем решительно направляется вниз по холму. Идти сложно не только из-за снега, но и из-за тяжести их вещей, благо, что на спуск. Не успевают они пройти и пятой части пути, как среди высоких курганов, точно и впрямь оставленных после похорон великанов, Ригинлейв различает крепкий дом из плотно сбитых бревен. Совершенно точно не заброшенный и едва ли поставленный здесь больше пары сезонов назад. Она пальцем указывает Гуннару на строение, забор, привязь для лошадей и даже расчищенную площадку вокруг, что говорило о том, что изба обитаема. Но для княгини вовсе не это было главным аргументом. Она просто чувствовала, что они прибыли туда, куда следует.
Они скидывают вещи за домом, а затем как можно тише, что даже по утрамбованному снегу сделать непросто, проникают на сравнительно расчищенный двор. Тропинку успело замести, в поилке для лошадей замерзла вода. Кто бы здесь ни жил, его не было на месте день, а может быть, даже и два. На этом хорошие новости, однако, и закончились, потому что в сарае в двух шагах от дома лежат семь мешков к ряду. И хотя Гуннар проверяет один из них, а Ригинлейв смотрит во все глаза, затаив дыхание, она уже знает, что внутри. И ей очень жаль, что они не успели настолько вовремя, чтобы успеть спасти всех.
- Я в дом, - уверенно и твердо заявляет княгиня и преодолевает необходимое расстояние за несколько шагов. Дверь оказывается запертой лишь на засов снаружи, и женщина отпирает его, тотчас же входя внутрь. Помещение внутри темное, холодное, довольно просторное, но выглядящее совсем не жилым. Это скорее походило на колдовскую лабораторию – книги, инструменты, склянки, пахнет травами и страхом. Если прислушаться, то слышно дыхание, но в кромешной тьме не видно никого, а напуганные дети так сильно жмутся к стенам и стараются слиться с ними, что не различить ни одного лица. Ригинлейв, понимая, что уйдет время на то, чтобы зажечь хоть какой-нибудь огонь, вместо этого распахивает дверь настежь, и дневной свет, наконец, освещает ее фигуру, стоящую в проеме.
- Ярл Ригинлейв! – звонкий мальчишечий голос женщина узнает без особого труда, и от сердца сразу отлегает. Асбьорн был жив. И судя по визгу ребятни, не один он. Хвала Богам! – Я же говорил, что она и мой дядя нас найдет! Я же говорил, что они спасут нас! – хвастается мальчик, хотя на дневном свету он видится сильно замерзшим и уставшим, но зато живым. И это было ценнее всего остального.
Недолго думая и не считая для детей возможным дальше сидеть в доме, княгиня выпускает их, одного за другим, на улицу. Некоторые измождены и замерзли настолько, что едва идут, одного приходится доставать из дома, потому что ни идти, ни говорить, ни проснуться он уже не может. Мальчику, на вид, года три, он слишком легко одет, а его синие губы не дают надежды на то, что его удастся спасти, даже разведи они костер немедленно. Многие дети, будучи забранными посреди ночи из их постелей, одеты очень легко – на некоторых одежда не по размеру, видимо, нашли, что-то в доме, и лучше было им не знать, что это одежда их мертвых предшественников.
На руках у Гуннара ребенок, наконец, перестает дышать, выпуская последнее облако пара. Это так сильно бьет по осознанию Ригинлейв воспоминанием, что она чувствует почти физическую боль и морщится. Но затем начинает распаковывать поклажу, раздавая кофты, варежки, носки и валенки, растирая руки то одного малыша, то другого.
- Замерз? – она изо всех сил трет руки Асбьорна, затем его ступни, тепло одевает и заставляет всех детей немного подвигаться и попрыгать. Они, однако, делают это тихо и нехотя, словно чего-то отчаянно боятся, хотя, казалось бы, больше им бояться уже нечего. Ведь их нашли.
Гуннар, тем временем, заворачивает мальчика в одно из шерстяных одеял и кладет его справа от дома. Смерть безжалостна, ребенка им уже не вернуть, но других детей Ригинлейв ни за что не даст в обиду. Ни за что не даст кому-либо им навредить. Все они смотрят в сторону тела, а затем девочка лет восьми, замершая ближе всего к Гуннару, начинает плакать.
- Теперь она придет за нами, за кем-то из нас, за следующим, - всхлипы ее подхватывают другие малыши, и все они уже в голос ревут, не в силах остановиться.
- Асбьорн, в чем дело? О ком они говорят? – опустившись на колени перед мальчиком, спрашивает княгиня, вглядываясь в его обеспокоенное лицо. Хэрсир не плачет, но тревожен он ничуть не меньше остальных. Он молчит какое-то время, словно боится сказать какую-нибудь детскую глупость из-за чего ярл в нем разочаруется. Он ведь уже совсем взрослый, нужно думать и говорить взрослые вещи.
- Каждую ночь приходит уродливая старуха в синем балахоне. Она похожа на саму Хель. Поверь, ярл, я не лгу, честно! – он мотает головой, словно желает быть убедительнее, и лишь понимая, что Ригинлейв продолжает слушать, говорит дальше, - С ней приходит холод и гаснут все огни, даже если очаг был разожжен. Она долго ходит по дому, а затем выбирает одного из нас, склоняется над ним и он сразу засыпает. Во сне он ворочается, кричит и плачет, словно с ним происходит, что-то плохое. А затем умирает. Замерзает, ярл, насмерть, - он нервно сглатывает, поднимая большие глаза на княгиню, а затем добавляет полушепотом, - Это Грила, - в имени этом слышится ужас, да такой, что даже дети вокруг замирают и перестают плакать, - Он хочет вытащить ее из царства Хель, - мурашки бегут по коже Ригинлейв, но она ничем не дает этого понять. Обнимает Асбьорна, а следом и какую-то девочку, которая жмется к ней в поисках защите.
- Кто он, Асбьорн? – спрашивает женщина, гладя мальчика по светлым волосам, но не желая слишком наседать с вопросами. Ей нужно знать подробности, чтобы понимать, что делать дальше и чего именно следует ждать.
- Черный человек. Он приходит иногда и притаскивает еще одного ребенка, дает нам воды и немного еды, иногда даже топит очаг, чтобы мы окончательно не замерзли. Но с Ее приходом все огни гаснут, ничего не остается, - в полголоса объясняет мальчишка, и в пространстве повисает гробовое молчание, от которого становится лишь страшнее, - В последний раз он приходил ночью, уже после того, как Хафстейна навестила старуха, - добавляет малышка лет десяти, а затем указывает на тело ребенка за своей спиной.
- Вам нечего бояться, - наконец, твердо заявляет княгиня, окидывая детей взглядом. Очевидно, на этом месте взял начало и продолжался какой-то тролльев ритуал, но Ригинлейв намеревалась его испортить, а затем сделать то же самое, что и отец. Найти исполнителей и подвесить их за их же кишки на деревьях у этих самых курганов. Они хотели жертв? Пусть сами ими станут.
- Слышите? Вам нечего бояться. Дядя Асбьорна – смелый и сильный человек, я сообщила ему о том, куда направляюсь, и он совсем скоро будет здесь, - на самом деле Ригинлейв этого не знала, но приврать сейчас точно не мешает, - Вместе со всем моим воинством, братством ульфхеднаров и самыми смелыми хирдманами со всего нашего княжества, они спешат сюда, чтобы спасти вас! Мы вернемся в дом, поедим, разожжем огонь и будем ждать их, - от слов о том, что придется вернуться в дом, дети снова пугаются, но Ригинлейв находит, чем развеять этот страх, извлекая меч, который тотчас же, под воодушевленные возгласы загорается ярким синим светом.
- А если старуха или черный человек вздумают прийти к нам, я сумею вас защитить, - обещает княгиня и встречает восторженные крики, которые, впрочем, ей лишь предстояло оправдать.
Когда очаг в доме разожжен, а по комнате расставлены свечи, ребятня боится уже не так сильно. Ригинлейв раздает всем еду и велит затем хорошенько попрыгать, имитируя танцы эльфов, а сама пока выходит на улицу, чтобы поговорить с Гуннаром.
- Здесь запас еды на одного на два дня. К ночи ты должен дойти до сторожки, там еще оставались дрова, да и очаг не до конца погас, когда мы уходили. Сможешь заночевать, а завтра уже наверняка встретишь кого-то из наших и направишь их сюда, - ульфхеднар кивает, убежденный в том, что должен справиться со своей задачей. Идти вместе с детьми они не смогут, да и снегоступы здесь нашлись всего одни. Брать с собой княгиню – рисковать ее жизнью. В силу мороза и волков, которые могут стать причиной и его смерти тоже, сейчас верится гораздо больше, даже несмотря на мать-жрицу. В доме же есть огонь и еда, даже если он сам не дойдет, то за неделю точно кто-нибудь отыщет и ярла, и детей. Хотя он сделает все, чтобы это было быстрее.
- Сообщишь, что здесь двадцать пять детей. Восемнадцать живых и семь мертвых. Я сделаю все, чтобы количество живых осталось тем же к вашему прибытию, - Ригинлейв улыбается, хотя что-то внутри нее неспокойно. Легче становится лишь когда она берется за меч.
- Двадцать пять, госпожа. Значит, скоро он придет, чтобы доставить двадцать шестого. Последнего, - произносит Гуннар задумчиво, а ярл кивает ему в ответ. Это теперь уже неважно. Кем бы ни был этот ублюдок, она пронзит его мечом, едва только увидит. Он заплатит за все, что сделал.
- Иди, Гуннар. И поспеши. Мы должны выбраться из этого места, как можно скорее, - потому что теперь у Ригинлейв нет ощущения, что ей нужно здесь остаться или идти дальше. Теперь она вернулась бы в Ростунгхейм с огромной радостью.
Женщина провожает ульвхеднара взглядом еще долго, почти все время, пока он идет вверх по холму. И лишь когда она заходит в дом, неожиданная и незваная мысль доходит до осознания женщины, как если бы ее вдруг ударила молния. Черный человек не придет сегодня. Не приведет двадцать шестого ребенка. Потому что двадцать шестая жертва вернулась к нему сама через двадцать семь лет после первой, неудачной попытки.
- Подпись автора