Мысли шумным роем заполняют голову, заставляя Ригинлейв чувствовать отчаянную растерянность от произошедшего. Она, однако, четко понимает, где находится, что она в Хольмгарде, что она в своих покоях, что Вигмар рядом и что ничего дурного уже не случится. Княгиня не напугана в привычном смысле этого слова, но явно шокирована тем, что успела сделать, пусть ей и не хочется думать об этом именно так. Успела сделать. Успела наделать. Успела, потому что в процессе испугалась возможных последствия для самой себя и Ругаланна, и не сдержала порыв, который был почти интуитивным, неосознанным, поверхностным, но от того не менее опасным. И об этом ей, пожалуй, следовало молчать, но только не с Вигмаром. Если кому-то Ригинлейв и могла доверить свою тайну, так это ему.

Сама женщина не ранена, да и чувствует она себя вполне нормально, за исключением того, что потерянность ее от нахождения дома становится лишь сильнее. Она послушно садится, когда супруг усаживает ее в кресло и послушно осушает весь кубок вина, когда он протягивает его ей. Между тем, ярл судорожно соображает, задаваясь все время одним и тем же вопросом: «что теперь будет?». И ответ на этот вопрос ей совсем не нравился, потому что обещал им массу проблем из-за ее несдержанности, и возможно, неправильного понимания ситуации. Вместе с тем Ригинлейв осознает, что молчать и дальше не имеет никакого смысла. Она шумно выдыхает, словно набираясь решимости, сжимает теплые ладони Вигмара и смотрит ему в глаза.

- Я была в Ирии.

Встреча с Владиславом ничуть не радовала княгиню, потому что после завершившейся ссоры, так и не достигшей своего апогея, они так славно проводили время вчетвером, что меньше всего Ригинлейв хотелось покидать мужа и племянников. Она бы с радостью рассказала им еще пару историй, сыграла с ними в хнефатафл, обсудила, куда они могут поехать осенью, когда летняя кампания завершится, а равно занялась бы иными интересными и совсем не обременительными делами, вместо того, чтобы уделять время предателю и самозванцу, которому все равно было нечего ей сказать. Вообще-то он и жив-то до сих пор был только потому что номинально оставался Великим князем. В остальном, за попытку рассорить ее с супругом, княгиня с большой радостью лишила бы его головы. А то, что он был удостоен чести говорить с нею и дальше, так и вовсе было свидетельством безграничной милости ярла. Милости, которой Владислав и его скользкая змеиная натура совсем не заслуживали.

- Ты хотел договорить, Великий князь. Давай договорим, - тон Ригинлейв бесстрастен, когда они, наконец, встречаются с Владиславом в библиотеке. Она не уверена была, что самозванец вообще умеет читать, но в Ругаланне это вовсе не было пороком, за который стали бы стыдить. Здесь многие не читали, не писали и не считали это хоть какой-нибудь ценностью. Княгиню тоже сложно было назвать книжным червем, но силой принуждения наставниками самых разных направлений, библиотека и местные книги были ей хорошо знакомы. От того и не хотелось, чтобы самозванец прикасался к ним хоть пальцем.

- А, Ригинлейв, - он делает вид, что отвлекается от важного дела, - Полагаю, что мое слово после беседы с Вигмаром уже ни на что не повлияет. Разум твой затуманен любовью. С женщинами это бывает нередко, - он усмехается и проводит пальцами по корешкам древних фолиантов, - И все-таки я хочу показать тебе кое-что. Кое-что, что я нашел у твоей сестры и что способствовало их встречам с твоим мужем. Я тоже задавался вопросом – как же им удавалось оставаться любовниками на таких расстояниях, и я нашел ответ… - он извлекает из кармана несколько совсем мелких склянок с красиво переливающейся в полумраке светящейся жидкостью. Женщина устало вздыхает, не желая дальше слушать эту ложь. Хотя зелья, конечно, выглядят красиво. Некоторые проявления колдовства завораживали, хотя некоторых княгиня опасалась почти суеверно.

- Владислав, лучшее, что мы можем сейчас сделать – забыть о лжи, которую ты распространяешь. Ради твоего же блага, потому что… - она не успевает договорить. Потому что в одно мгновение Великий князь хватает женщину за руку, притягивает ее к себе, а в следующее склянка разбивается об пол с тихим треском, поднимая такую завесу из дыма, что сложно поверить в то, что такая маленькая склянка на такое способна. Ригинлейв, однако, успевает лишь пару раз кашлянуть, прежде чем дым рассеивается, и она обнаруживает себя во мраке каменного подземелья – нет нужды осматриваться, хватает и того, что здесь нет ни одного окна, сыро, а слабый свет исходит лишь от нескольких факелов. Да и место княгиня узнает легко и быстро. Она здесь уже бывала. Это была крипта княжеских палат Ирия. После захвата города женщина посещала это место, как и все остальные, вместе со своими людьми. Кто-то желал разжиться богатствами, кто-то просто любопытствовал, а Ригинлейв точно судорожно искала еще какое-нибудь проявление злого колдовства.

В Ругаланне никаких крипт не было никогда – тела всегда предавали огню, а если не предавали, то это было знаком величайшего презрения, и в таком случае тела не хоронили вовсе, позволяя им стать добычей хищников или естественных процессов разложения. В Беловодье обычай хоронить своих умерших, а не сжигать их, тоже давно ушел в прошлое, но очевидно, покой тех, кто был захоронен много веков назад, все еще берегли. И оказавшись здесь впервые, женщина подумала, что понимает причину. Ведь это были не просто останки. Над каждым оссуарием стояла статуя умершего, сделанная столь умелыми руками, что ее вполне можно было сравнить с человеком. Украшенная драгоценными камнями и золотом, каждая статуя представляла собой нечто жуткое и печальное, но вместе с тем и прекрасное. Ригинлейв тогда запретила разграбление крипты, и она стояла нетронутой до сих пор, что странно, ведь самозванец вряд ли обладал аналогичным пиететом перед мертвыми.

Но сейчас, первое, что испытала Ригинлейв, была вовсе не тревога о мертвых и уважении к ним. Она испытала самый настоящий испуг, ей не свойственный, но от того не менее ощутимый. Как они здесь оказались? Почему именно здесь? И как скоро Владислав поднимет мертвецов из их могил, заставляя их разорвать ее на части, как сделал это с Владимиром? Рука привычно потянулась за мечом, но его при себе не оказалось – странным было бы разгуливать по крепости Хольмгарда с оружием, особенно когда занята общением с мужем и племянниками, а не войной и даже не тренировками. На поясе обнаружился лишь кинжал. И им вряд ли удастся слишком долго обороняться от мертвых. Владислава, однако, нигде не было видно. И это пугало еще больше. Женщина готова была поклясться, что она с десяток раз обошла просторное помещение и потратила на это не меньше часа, прежде чем некромант возник, точно из ниоткуда. Могло ли так статься, что мерзавец намеренно оставил ее здесь, желая напугать и настроить на нужный лад?

- Воу, княгиня! – он смеется, поднимая руки вверх в примирительном жесте, но смех его в этом месте кажется зловещим. Он весьма явственно успел поменять расстановку, когда перенес ее сюда. Не просто в Ирий, не в тронный зал, не в трапезную, не в сад, а именно в крипту, зная, что женщина поймет, на что именно он намекает. На судьбу, которая уже постигла одного князя, а теперь могла постигнуть и княгиню тоже. Вот так самозванец ее же руками уничтожит всю подлинную знать Арконы. И это сделала для него сама Ригинлейв, - Чего ты так испугалась? Я думал, что после стольких битв, которые ты прошла, ты больше не боишься никого из мертвых, - он задумчиво подходит к статуе высокой и молодой женщины.

- Они всегда менее опасны, чем живые, не так ли? Конечно, если их не потревожить, - мерзавец усмехается, разглядывая потемневшую от времени золотую табличку с буквами на ней, - Великая княгиня Анастасия Юрьевна. Знаешь такую? Умерла восемь с половиной веков назад, пытаясь родить хоть одного наследника своему мужу-тирану. Этого ей не удалось. Она умерла вместе с сыном во чреве. Наследников князю подарили его следующие жены. Все семь, представляешь? И все, как одна, рожали таких же мерзавцев. Так что, династия Беловодских прервалась вполне закономерно, ты не находишь? Потомкам тиранов, узурпаторов и просто подлецов не место на княжеском престоле. Я же все исправлю, - он разворачивается к женщине, улыбаясь жутко и отвратительно. Ригинлейв же сжимает пальцы и убеждает себя в том, что ей удастся убить князя до того, как он поднимет мертвецов, чтобы навредить ей.

- Не беспокойся, - он вновь достает склянки и протягивает их женщине, - Я перенес нас сюда, просто чтобы показать тебе, что выбор твой был верен, когда ты решила поддержать меня. Владимир не должен был править. Я же положу Арконе новое начало. И как только мы договорим, я верну нас обоих в Хольмгард и с радостью посмотрю на твою свадьбу, хотя я не вижу для тебя ни одной причины выходить за изменщика и предателя. Для чего, Ригинлейв? Зачем он тебе нужен? – Владислав вопрошает растерянно, делает неопределенный жест руками, но делает слишком неосторожно – часть склянок падает во тьму, на пол, пара даже разбивается, но никуда их не переносит.

- Если не подумать о месте, куда ты хочешь попасть, ничего не выйдет, - поясняет мужчина, а Ригинлейв делает себе заметку, опускается перед Владиславом на колени, и пусть сколько захочет видит в этом жест подчинения. В это самое мгновение княгиня собирает маленькие пузырьки и во тьме крипты ей удается сунуть два в карман своего платья незаметно для Владислава. Все прочие, однако, она возвращает ему обратно, делая вид, что ей очень интересно послушать. Иного выбора нет. Пока нет. Ведь если он поднимет мертвецов, то Ригинлейв едва ли удастся одолеть их всех.

- Разве ты не уязвлена его изменой? Разве в тебе не клокочет гнев обиженной женщины? – он делает пару шагов к ярлу, и Боги свидетели, будь у нее меч, она бы непременно обнажила его сейчас. И «Винланд» засиял бы бесконечно ярко, отгоняя от нее зло. Но меч покоился в ножнах в Хольмгарде. А они были здесь и прямо сейчас. Так что, Ригинлейв ничего не остается, кроме как упрямо стоять на месте, демонстрируя, что она не боится ни Владислава, ни его угрожающего поведения. Хотя вообще-то, что-то в душе женщины неприятно шевелилось, говоря об угрозе. И вполне вероятно, что это и был страх.

- В таком случае, я спрошу тебя и об ином, Ригинлейв. Знаешь ли ты, что и твоя сестра предала тебя? Что они с Вигмаром сговорились, чтобы тебя убить? Она давно лелеяла этот план, еще не став моей женой мечтала стать княгиней Ругаланна, как единственный живой ребенок, что останется у прежнего ярла в случае твоей смерти. И она нашла в этом деле союзника… - Владислав становится еще ближе, и княгиня сжимается, не желая ни того, чтобы он нарушал ее личные границы, ни того, чтобы он касался ее. Флер некроманта и просто ублюдка в нем был слишком силен, чтобы Хорфагер могла терпеть его вот так просто. И в иных обстоятельствах, она бы оттолкнула его, но сейчас ей приходится выслушивать всю ту чушь, что он несет и терпеть его подле себя, потому что ничего другого не остается, если она планировала выжить.

- Хочешь держать его подле себя и всегда знать, что твоя жизнь в опасности? Сможешь ли ты доверять ему, даже если не веришь мне сейчас? Он тебе не союзник, Ригинлейв, как и твоя сестра. И кажется, что из этого замкнутого круга вовсе не выхода, но он есть… - слова Великого князя становятся схожи с шипением змеи, и в какой-то момент княгине кажется, что она чувствует, как эта самая змея обвивается вокруг ее шеи, грозясь задушить. От близости Владислава становится душно, женщина вжимается в стену, силясь не отразить отвращения, которое она испытывала, на своем лице. Но это вовсе не останавливает мужчину. Он протягивает руку, касаясь светлой пряди волос ярла, и заправляя ее за ухо, чтобы склониться к ней и произнести едва слышимое...

- Казни их обоих за измену еще до своей свадьбы, а после становись моей женой. Становись Великой княгиней Арконы, и вместе мы поставим все княжества на колени и навсегда утвердим свою власть в этих землях. Наши дети будут править всем континентом… - сердце Ригинлейв колотится с такой силой, точно проклятия, что рвутся с губ, за неимением возможности быть высказанными, оно отбивает ритмом безо всяких слов. Слышать хоть слово о том, чтобы быть с Владиславом женщине противно настолько, что все прочее она упускает вовсе.

- Если бы мне досталась такая женщина, как ты, я бы никогда не изменил ей и не предал ее, - он наклоняется с тем, чтобы поцеловать Хорфагер, но она выворачивается из его объятий за мгновение до того, как их губы соприкасаются. И теперь уже женщина явственно демонстрирует собственное отвращение, что отражается и на ее лице, и в ее глазах.

- Если бы я досталась тебе, Владислав, я бы предпочла выброситься из самой высокой башни в Хольмгарде, Всеотец мне в свидетели, - говорит она, презрительно кривя губы, - Мне жаль, что я доверила такой подлой мрази, как ты, свою сестру и все Аркону. И знаешь что? – она оборачивается на статуи давно мертвых Беловодских и жестом указывает на них, - Ты стал Великим князем не потому что ты лучше Беловодских. А потому что ты им под стать, - выплевывает она, отступая на несколько шагов. Владислав, как ни странно, пребывает в оцепенении всего несколько мгновений, а затем вдруг начинает смеяться. И именно в эту секунду Ригинлейв кажется, что что-то позади нее и по обеим сторонам начинает шевелиться. Она не решается проверить. Реакция почти мгновенная. Кинжал мелькает в отблесках огней, а затем оказывается воткнутым по самую рукоять куда-то в живот мерзавца. Смех его прерывается, а у женщины нет времени, чтобы понять, насколько все плохо. Она бежит к выходу из крипты, готовая поклясться, что мертвецы все-таки пытались встать из своих многовековых могил. Или это злую шутку играло воображение? Как бы там ни было, а пролеты лестницы ярл преодолевает в одночасье, бежит по пустым и темным коридорам, а затем останавливается, убежденная в том, что мертвецы за нею не следуют. Лишь тогда женщина нащупывает склянки у себя в кармане и силится изо всех сил представить, как она оказывается посреди своей спальни, в Хольмгарде. Увы, рой мыслей, бешено колотящееся сердце, да и отсутствие магического таланта играют с нею злую шутку. И падает в подтаявший сугроб женщина неподалеку от хутора, о котором они разговаривали незадолго до того, как Ригинлейв ушла на встречу с Владиславом. По счастью, на хуторе горят огни и уже вовсю работают слуги, так что они хотя и растеряны, все равно находят для ярла и теплый плащ, и не самого худшего коня, предлагая проводить ее до Хольмгарда. Но женщину хоть и трясет, она уверена, что справится сама. И справляется. Пусть на это и уходит время.

- Так я добралась до Хольмгарда, а затем и до крепости, - заканчивает свой рассказ Хорфагер совсем уже тихо, все еще сжимая своими холодными пальцами ладони Вигмара. В доказательство она достает маленькую склянку и показывает ее мужу, - Если я убила его… Если… А если нет, то… - весь масштаб последствий и предположить страшно в обоих вариантах. И даже сама женщина не знает точно, какой вариант она бы предпочла.

Подпись автора

Соглашаясь помочь Владиславу захватить Беловодье, Ригинлейв делала это из желания поставить точку, подвести жирную черту под бесконечной войной, мятежами, сопротивлением, поиском врагов внутренних и внешних. Все должно было стать ясным, очевидным, прямым и понятным. Никаких больше интриг, подковерных игр и попыток доказать то, что в иных обстоятельствах не пришлось бы доказывать, потому что одно только право рождения закрывало бы этот вопрос наглухо раз и навсегда. И поначалу княгине казалось, что так оно и будет, что к этому все и идет: Владислав тих и послушен ее воле, делает, что ему велят, покуда он сам ничего не соображает в войне и политике, он сел на престол, скоро они при Ирии разобьют потрепанное войско княжеств, он утвердится на своем престоле, а Ругаланн заживет своей обычной и нормальной жизнью, навсегда забыв, если не об Арконе, то об участии Беловодья в их жизнях и судьбах уж точно. Следовало предположить, что все так просто не будет. Что познавший власть самозванец захочет все большего и большего, что руки его потянутся туда, где им быть не следовало. И к этому нужно было подготовиться заранее. Да только как? Ригинлейв желала окончания всему безумию, а это было возможно лишь под новой властью, лояльной Ругаланну. Могла ли она предположить, что Владислав, вместо того, чтобы заткнуться и быть благодарным, окажется ублюдком, что презрит любую честь и станет не вечно благодарить ярла Ругаланна за помощь, а пожелает откусить больше, чем сможет проглотить? Прежде такое не приходило в голову женщине. Но теперь она думала лишь о том, что Беловодские, в этом смысле, были куда как надежнее. Их верности Ругаланну, в конце концов, хватило на несколько веков.

- Нельзя было такое допускать. А прощать его, теперь уже поздно, - на выдохе выдает княгиня, судорожно соображая, что им теперь делать и каким образом выходить из сложившейся ситуации. Если Владислав мертв, то начнется хаос. Удерживать Беловодье не будет иметь никакого смысла, но возможно, что будет иметь смысл до последнего скрывать эту смерть, чтобы выторговать у Беловодских свободу для Ругаланна в обмен на бескровную сдачу столицы и княжества. Ригинлейв, в действительности, даром не сдалось Беловодье, если оно не гарантировало безопасность ей самой, тем, кого она любит и всему северу. Северу, который итак слишком многое потерял и слишком настрадался за годы власти ставленника столицы. Если же Владислав выжил, то быть может, не было никакого смысла больше сражаться за него? Ведь он становился ничуть не менее опасен, чем был Владимир. Он не даст им покоя. Он не отстанет от них. Он не оправдает слабых и поверхностных надежд на то, что еще может вести себя так, как от него ожидалось.

В судорожных размышлениях о том, как будет лучше поступить теперь, и о том, как много людей могут узнать, что именно она убила или попыталась убить Великого князя, Ригинлейв подается к мужу, чтобы обнять его. Будь это настоящий Великий князь, масштаб катастрофы был бы ни с чем не сравним, но это был самозванец, что в разы снижало уровень пиетета княгини перед ним, а потому, и уровень беспокойства тоже. Беспокойство, однако, вызвало теперь совсем иное. Шум за пределами покоев, слышимый даже из-за закрытой двери. Ригинлейв хочет сказать мужу, чтобы не шел туда, ведь снаружи была, по меньшей мере, пара стражников, но ему доводится встретить Владислава прямо на пороге.

Женщина поднимается на ноги, стремительно бросаясь к своему мечу. Что ж, в этом Вигмар был прав – без «Винланда» с Владиславом больше разговаривать она не намеревалась. И пока супруг отбивался от него стулом, она обнажила клинок под крик мужчины о том, что прихватить меч с собой явно будет не лишним. Как ни странно, но сейчас понимание ситуации было очень чистым, не вызывало никаких вопросов и никакого напрасного трепета. Ригинлейв решительно вышла в коридор, намереваясь не убить Владислава, но вырубить его, чтобы твари, которых он привел с собой, перестали подчиняться его воле. Вот только Вигмар уже справился с этой задачей, а ветхие останки все еще нападали. И снеся голову одного, женщина поспешила к супругу, которому повезло меньше: его меч был основательно воткнут Владиславу куда-то в районе плеча. И судя по тому, что древние трупы все еще лютовали, он был жив. Или это вообще никак не связано?

Как бы там ни было, а голову твари, что намеревалась атаковать ее мужа, Ригинлейв сносит одним уверенным ударом. По счастью, сражаются они не вдвоем, а из другого конца коридора спешит еще стража. Кости же такого возраста не то, чтобы очень трудно дробить хоть мечом, хоть настойчивым ударом сапога, так что даже с учетом количества, справиться с этой напастью большого труда не составит. Во всяком случае, Ригинлейв сильно на это надеялась, ведь визжащие и бегающие слуги, мешавшие процессу, все еще живой Владислав и без одного мгновения покалеченный Вигмар – отнюдь не то, к чему стремилась женщина сегодняшним вечером. И упокаивая очередного мертвеца, она думает лишь о том, какой тварью надо быть, чтобы такое устраивать. И не лучше ли было попытаться решить все с Владимиром. Ведь каким бы ублюдком он ни был, мертвецов он не поднимал, да и вообще о нем мало, что было известно за пределами его собственного княжества, где Беловодских закономерно боготворили.

Ужас, который испытывают от поднятых мертвецов все нормальные люди, не мешает страже сражаться, давя даже слегка подергивающихся тварей. Ригинлейв тоже не отстает, и вскоре все оказывается конченым. Она проходит из стороны в сторону, убеждаясь, что прах превратился в прах. В тот, которым ему следовало быть и оставаться с самого начала. Женщина шумно выдыхает, смотрит на супруга, затем на свою растерянную гвардию.

- Ты в порядке? – спрашивает она мужа, и это, в сущности, единственный вопрос, который сейчас на самом деле волнует княгиню. Она проводит рукой по лицу, покрепче сжимает ярко горящий синим меч, - Не верю в то, что это на самом деле произошло, в то, что он решился притащить мертвецов в Хольмгард, - своих мертвых здесь, по счастью, не бывало, поднять еще кого-либо было невозможно. И недолго думая, женщина разворачивается к валявшемуся на полу Великому князю, опускается перед ним на колени и вытряхивает все карманы одним за другим, извлекая даже самые безопасные предметы, но в первую очередь – склянки с зельями телепортации. После она убеждается в том, что он все еще дышит, хотя без дополнительной помощи это ненадолго. Ярл размышляет всего пару мгновений, обращает беспомощный взгляд к мужу, закрывает глаза и шумно выдыхает.

- Вы двое, - она указывает на ближайших стражников, - Бегом в храм, приведите жреца по имени Ньялль. Он – целитель. И пусть прихватит колдовские оковы, - она и договорить едва успевает, как мужчины бросаются исполнять, явно взбодренные произошедшим, - А вы – тщательно обыщите его, заберите даже его одежду, хватит с него и тюремной рубахи, свяжите и заприте на верхнем ярусе темницы. Пусть жрец его подлатает, чтобы не сдох. Круглосуточный надзор. И ни слова о том, что здесь случилось. Ясно? – последнее, конечно, было бесполезно. Слишком много слуг видели произошедшее, всех не заткнешь, но замедлить слухи было необходимо. И пока Владислава тащат в сторону темницы под его же затяжные стоны боли, Ригинлейв повторяет приказ молчать во все стороны несколько раз. Лишь после этого она снова смотрит на Вигмара, отдает приказ убрать здесь все, а после идет в покои. Видеть кого-либо, кроме мужа, сейчас не хочется, да и сил нет никаких.

- Что ж. Зато теперь мы оба знаем, что я не сошла с ума.

Подпись автора

Ригинлейв знает, что ей нужно, как следует задуматься о том, что делать дальше. Знает, что будут вопросы и по поводу Владислава, и по поводу его лояльности, и по поводу того, как это все отразится на Ругаланне. Вопросы зададут и в совете, и хэрсиры, но что важнее всего – их справедливо задаст Вигмар, который был всему этому свидетелем и отлично понимал, что Владислав на этом не остановится. Не сможет оценить милосердие княгини, не сможет понять масштаб того, что она для него сделала. И возможно, что он станет только еще более озлобленным и жестоким. Уровень его сознания не позволит в полной мере оценить вложений и жертв, которые ярл принесла, после долгих лет мучений, заставив свой народ еще и сражаться за самозванца.

Да, Ригинлейв стоит задуматься обо всем этом, но первые несколько минут, переступив порог собственных покоев, она думает совсем не о том. Хмурится, отворачивается к окну и скрещивает руки на груди, сжав пальцы на плечах с такой силой, что могла бы почувствовать боль, если бы сейчас была способна. Крепость Хольмгарда впервые со смерти Святогора вновь не кажется безопасным местом. Ее собственные покои осквернены прахом мертвеца, а коридоры замка – отвратительным следом магии некроманта. И пусть Ригинлейв и не колдунья, ей кажется, что она ощущает этот флер прямо сейчас. Флер опасности, смерти, жестокости, глупости и подлости. Так же разило и от ее первого мужа тоже. И это заставляет княгиню погружаться в собственные кошмары так глубоко, что это на время загоняет ее в угол собственного сознания, где всегда кровь, боль, насилие, смерть, обнаженные клинки, лица мертвых соратников и бесконечная опасность, которой нет конца. И выхода тоже нет.

Женщине казалось, что она избавилась от этих ощущений, когда всю эту грязь искупила кровь, которой обезглавленный Святогор залил площадку в долине перед замком. Ей казалось, что его осознания в последние несколько секунд битвы, что он проиграл, что стоит на коленях перед своей женой, не в силах подняться, ей будет достаточно для того, чтобы навсегда забыть о том зле, что он принес, и больше никогда к нему не возвращаться. Но зло было неискоренимо. Будто бы семена, что некогда посеял Святогор, прорастали буйной травой, отвратительным ядовитым сорняком повсюду, и теперь это проклятие воплощал в себе Владислав, переняв странную и мерзкую эстафету, конца которой не будет. Нигде. Никогда. Даже в Хольмгарде, что был Ригинлейв домом многие годы до появления первого мужа и будет еще много дней после сегодняшнего происшествия. И не вытравить, не вырвать эти сорняки, как ни старайся. Хотя княгиня готова была делать это голыми руками, даже если большинство из них были острой осокой, нещадно ранящей руки.

В своих безрадостных размышлениях, вглядываясь в ночную тьму за окном, княгиня далеко не сразу в полной мере поняла, что Вигмар говорит не с кем-то за пределами комнаты, не со слугами, не с гвардией, а с нею самой. Слова доходили, как из под толщи воды, а на их осознание уходило так много времени, что супруг мог подумать о том, что она и вовсе не собирается отвечать. Но Ригинлейв собиралась. Просто ей было нечего. Она сохранила Владиславу жизнь, потому что он был последней заслонкой перед лавиной последствий, которые повлечет его смерть. И ярл не была уверена в том, что у нее сейчас хватит сил, чтобы совладать с этой лавиной, но что важнее – хватит совести на то, чтобы бросить под эту цель своих людей. Тех самых, которых она сначала просила освободить Ругаланн вместе с нею, а затем – посадить на трон кого угодно, кроме Владимира. И вот она посадила. И ошиблась. Потому что ни мира, ни спокойного будущего Владислав им не принес. Да и судя по всему, способен не был. И что теперь? Убить его и просить биться за очередного претендента? Убить его и объявить Вигмара князем Беловодья и велеть хэрсирам лить кровь уже за его власть? Да даже если за власть самой Ригинлейв! Кому нужно было это чертово Беловодье настолько, чтобы убивать сотни собственных людей, плодя вдов и сирот? Будто в правление Святогора им этого было мало.

- Да, он поднял беловодских княгинь, как минимум, за последнюю тысячу лет. Так что, знатных женщин там должно было быть совсем не мало, - соглашается Хорфагер с той частью, на которую мужу, скорее всего, было совершенно наплевать. Он желал слышать, что она прикончит Владислава. Сегодня, завтра, позже – неважно. И что сделает это, не привлекая ни суд, ни правовые процедуры, ни других людей к этому делу. Возможно, будь Великий князь рядовым ублюдком, она бы так и поступила. Но он не был. И судьба его была тесно связана со всеми их судьбами. А Ригинлейв не хотела, чтобы он утащил их всех за собой в могилу.

- Я все понимаю, Вигмар, - несмотря на его эмоциональность и восклицания, которые запросто можно было расценить, как поднятый на ярла голос, княгиня остается спокойна и сдержана. И чем сильнее муж будет давить, тем глубже в собственные молчаливые переживания будет уходить Ригинлейв ради того, чтобы окунуться в ложные, лживые, обманчивые и жестокие ощущения своего первого брака. Брака, что не был сравним с этим и не должен был. Никогда. И женщина, конечно же, справится с этим наваждением. Но на это уйдет некоторое время.

- Но убить его я не могу, - заключает она на выдохе, не моргающим взглядом буравя окно, - Потому что я пока еще не знаю, что делать с последствиями такого решения. Особенно с учетом приближающегося летнего сезона. Армия Яровита будет под стенами Ирия не позднее середины июня. Их поддержат свежие войска из Видина – так сообщают мои шпионы, - хотя уверенности в этом не было ровным счетом никакой, потому что предатель единожды – предатель всегда. Но если это была правда, военная кампания этого года обещала быть непростой, - Если Владислава не будет, то загорские войска уйдут, - можно было, сколько угодно считать их кровососущими паразитами, но это была, как минимум, треть, если не половина их общего войска. И отсутствие такой поддержки, мягко говоря, станет ощутимым, - Загорский ублюдок совершенно точно не станет поддерживать Ругаланн в этом деле. И что тогда? Мне положить еще половину своей армии под стенами проклятой земли, которая нам не нужна? Ведь единственная причина, по которой мы все это начали – свобода Ругаланна от власти Беловодья. Я не обещала своему народу, что он будет умирать за мою власть над этим краем. Над краем, который брать в свои руки – все равно, что добровольно пускать яд себе по венам, - и не в последнюю очередь, потому что на этой территории находился Китеж.

- Когда мы говорили во дворе, я подразумевала, что все случится не так, как сейчас. И вообще не сейчас. А после того, как закончится летняя кампания. Мы разобьем войска Яровита, пустим вперед, поверивших в себя загорцев, а когда все будет кончено, утопим предателя и ублюдка в колодце и присвоим Беловодье себе. Почти бескровно, - тон ее совершенно ровный, бесстрастный, безразличный. Потому что Ригинлейв хотела блага для Ругаланна. Что для этого придется сделать с Беловодьем, ее не волновало ничуть. Пусть хоть целиком уйдет под землю.

- В нынешних обстоятельствах, - она, наконец, вздыхает и поворачивается к мужу, брезгливо утирая руки о платье от крови Владислава, что, конечно же, бесполезно, ведь она уже очень давно засохла. Приходится выйти в коридор, подозвать служанку и повелеть ей принести чистой воды, чтобы смыть с себя скверну, а равно – послать за большим количеством жрецов, чтобы они очистили от этой самой скверны весь замок. Все равно перед свадьбой принято было проводить очистительные ритуалы. Ничего, если они пройдут дважды, - В нынешних обстоятельствах, Вигмар, смерть Владислава потащит за собой бессчетное количество других смертей. Смертей наших людей, нашего народа, наших близких. И я не хочу этого допускать. Поэтому Владислав должен пожить еще. И поправить тоже. Даже если мне это не нравится.

Подпись автора

Наверное, Ригинлейв стоило вторить страхам мужа. Наверное, ей следовало прислушаться и сказать самой себе, что сейчас настало время подумать о собственной жизни, безопасности и будущем. Она понимала, что в этом отношении Вигмар прав всецело и безоговорочно: да, отпускать Владислава, какое бы слово с него ни было взято, каких бы договоренностей они ни достигли – глупо, нелепо, абсурдно, но в первую очередь – до крайности наивно. Ублюдок никогда не забудет пережитого унижения. И нет, Ригинлейв вовсе не считала, что не забудет, как мужчина – она не верила в его искренний интерес к ней, как к женщине. Он желал ее, потому что она обеспечивала его власть, потому что Ругаланн был ей верен и потому что только ее руками можно было заставить ругаланнцев продолжать сражаться за Великого князя. Владислав чувствовал сомнения Ригинлейв в необходимости поддерживать его на троне, чувствовал, что уже этим сезоном она может вообще не отправить никого воевать за него, или отправить так мало, что этого хватит на то, чтобы отсиживаться в Ирии вечность, но ни на что более. Поэтому он желал видеть ее своей женой, своей любовницей, просто своей женщиной. Ему казалось, что это гарантирует ее лояльность и его безопасность, но драуг побери этого ублюдка! Насколько слепым он должен был быть, чтобы не видеть, каким взглядом ярл смотрела на своего законного супруга.

И все же, как бы то ни было, меньше всего княгиня сейчас думала о своей безопасности. Меньше всего она боялась за себя и свою жизнь. Никто не избежит смерти. И Боги, и норны давно уже определили для каждого из них собственную. Так имело ли смысл бежать от судьбы и пытаться читать свой орлог не разумом, но своими собственными страхами? Да, может быть, струсив сейчас, пойдя на поводу у желания выжить хотя бы на какое-то время, Ригинлейв и сможет защититься на год-другой, пока на их земли не хлынут чужестранцы, желая отомстить за все победы северян. Но кем, в таком случае, ярл войдет в историю Ругаланна? Княгиней, которая принесла своему народу смерть и погибель?

Да, она не сомневалась в том, что ругаланнцы встретят войска беловодцев так, что об этом будут слагать легенды. И еще в мятеж, собирая сопротивление и вызывая на бой Святогора, женщина думала об этом. Думала, что даже если они проиграют, беловодцы надолго запомнят их силу и их народ. Но одержав тогда победу, наблюдая за тем, как растут города, рождаются дети, восстанавливаются усадьбы, заключаются браки, налаживаются торговые союзы и на воду сходят корабли, Ригинлейв больше не думала о Ругаланне так, как при подготовке к мятежу. Зачем им всем жить в легендах и сказаниях, в драпах и нидах, если они могли жить свои долгие жизни в мире, процветании, и войти в историю достойной жизнью, а не ранней и бессмысленной смертью, которая случилась лишь только потому что ярл Ругаланна слишком пеклась о собственной жизни? Нет. Ригинлейв не видела такого будущего для своего края. И если ей нужно было рискнуть для этого собой, она была к этому готова, как бы сильно ей ни хотелось, чтобы они с Вигмаром прожили целую жизнь, прежде чем оба падут на поле боя, в набеге, с мечом в руках, и встретятся за столом в Вальгалле.

- Вигмар, о чем ты меня просишь? Сам подумай, - она сжимает пальцы мужа, не отводя взгляда от его глаз, хотя ей очень хочется. Хочется снова смотреть далеко в окно и не видеть взгляда дорогого ей человека, которому она должна была теперь сказать, что жизнь ее, та самая, которую она обещала разделить с ним, стоит намного меньше будущего Ругаланна. Это было жестоко. И несправедливо по отношению к нему. Но таков был долг женщины. Когда на одной чаше весов была ее собственная погибель, а на другой – погибель севера, выбор вообще не стоял, потому что был очевиден, - Я не могу предпочесть собственную жизнь жизням своего народа и всего Ругаланна. Разве за это мы сражались? Разве к этому мы шли? Ты и сам знаешь, что будет, если Беловодские вернутся на престол Ирия без боя, - или вернутся вообще, - Не мне тебе объяснять, на кого они направят свой гнев и что станет с нашим краем, в таком случае. Моя жизнь этого не стоит, - вот она и сказала это. Сказала, глядя мужу прямо в глаза. Небеса не упали. А ее сердце – да. Потому что она могла причинить Вигмару боль этими словами. Или могла разозлить его. Или и то, и другое. А меньше всего женщина хотела бы, чтобы это было так.

Стук служанки приходится очень кстати. Он дает княгине короткую передышку, чтобы подумать, как продолжить этот разговор, чтобы убедить супруга в собственной правоте. Она не открывает дверь и знает, что снаружи будут ждать столько, сколько это необходимо. А им и впрямь нужно было договорить, - Но мы говорим об этом так, будто вопрос моей смерти в случае, если я отпущу Владислава – дело решенное, - она подергивает плечами и вздергивает подбородок, тем самым давая понять, что вообще-то оценивает себя, куда выше способностей некроманта, его изворотливости и хитрости, - Кто вообще сказал, что мы ему позволим? – на всякое действие найдется равное противодействие. А когда ты знаешь, от кого ждать удара, дело становится в разы проще, - Вигмар, я не собираюсь умирать, - и она говорит это так твердо, точно была уверена, что не умрет, - Я люблю тебя, я обещала нам целую жизнь вместе, то же самое пообещала нам ведьма, и я не собираюсь нарушать этого плана Богов и норн, - она выдыхает, коротко улыбается, все еще держа мужа за руки, хотя кровь Владислава обжигает ладони.

- Угроза убийства меня некромантом намного ниже вероятности того, что беловодцы придут сюда, чтобы разорять и заливать кровью наши земли. Но теперь я думаю о том, что ты, возможно, прав… - и Ригинлейв знает, что даже несмотря на это, дальнейший разговор мужу понравится еще меньше, чем предыдущая его часть, - Что, если мы и впрямь не выступим к Беловодью в мае? – задумчиво говорит ярл, задумчиво кусая губы в попытках довести свои мысли до хоть сколько-нибудь внятного состояния, - И что, если мы не отпустим Владислава тоже? – она сразу же качает головой, давая понять, что это вовсе не будет означать его немедленную казнь. Нет, думала Ригинлейв вовсе не об этом, - Что, если мы откупимся им, столицей и самим Беловодьем? – Хорфагер должно было быть стыдно за эти мысли. Стыдно, потому что натуральным образом торговать своими вчерашними союзниками во благо себя и своего княжества сегодня – бесчестье, которого не следовало никогда познать северянам, а особенно их ярлу. Но ситуацию всегда можно было преподнести нужным образом. Например, раструбив на все княжество о предателе Владиславе. И тогда предательство предателя не будет таким уж заметным и значимым.

- Что, если еще до начала летней кампании мы договоримся с юным княжичем Огнедаром о свободе Ругаланна в обмен на возможность вернуть родной дом, получить в руки убийцу его отца и сохранить множество жизней, в том числе, вероятно, и свою собственную? Ведь один раз мы их уже победили. И у Огнедара нет гарантий, что у нас не выйдет во второй, - вообще-то Ригинлейв полагала, что выйдет, да еще как. Но для чего? Вигмар был прав. У них не было больше причин биться за Беловодье. Биться за князя, который обеспечит им стабильность и независимость от столицы – да, это имело смысл. Но теперь, когда Владислав проявил себя подобным образом, следовало сделать перестановку фигур на поле, - Мы получим его слово, которое, впрочем, может ничего и не значить, а пока он будет разбираться с Владиславом, его сторонниками, а быть может, загорцами и их князем, мы укрепим границы, передохнем и подготовимся к новой войне. И быть может, у нас даже будет шанс выстоять, в таком случае. А если мальчишка окажется благороднее своего отца, то нам и вовсе не придется лить кровь. И мы добьемся целей, ради которых начали эту войну, - пусть даже и не так, как изначально того ожидали.

Подпись автора

Ригинлейв не нравилось гневить Богов разговорами о собственной смерти. Она давно приняла, как данность, что смерть эта неизбежна, не боялась ее и знала, что после всего, что успела сделать, встретившись с предками, сможет без страха глядеть в их ясные глаза. На фоне их свершений ей нечего будет стыдиться. Так к чему бояться неизбежного?

Но еще Ригинлейв не нравилось говорить о собственной смерти, потому что относясь к ней совершенно спокойно, она, тем не менее, не бежала этой смерти навстречу. Она собиралась жить, и жить долго. Править так, чтобы Ругаланн процветал. Она собиралась родить детей и вырастить себе достойную смену. Она собиралась провести с Вигмаром целую жизнь, как и обещала ему, и на фоне этого обещания все страхи казались такими мелкими, незначительными и бессмысленными. К чему им бояться ее смерти завтра, если они жили здесь и сейчас, сегодня? А сегодня она любила мужа, держала его за руки, смотрела ему в глаза, и после пережитого сегодня кошмара, ощущала свою привязанность к нему лишь острее. Тени создавали объем. И Ригинлейв доставало мудрости не бояться ни одной из них.

И все же, следовало признать, что еще перед свадьбой она подумала об этом. Подумала о том, что станет с Ругаланном, если ей самой доведется умереть намного раньше Вигмара. И это хорошо, пожалуй, что он не умел читать. Потому что если бы умел, точно не подписал бы их брачный договор, который, в случае брака с правящей княгиней, скорее ущемлял мужскую гордость, нежели радовал любого из супругов. Во всем, кроме одного. И кажется, раз уж муж сам завел разговор об этом, раз сам пожелал говорить о том, что будет в случае смерти Ригинлейв, им надлежало затронуть и эту тему. Хоть княгиня и не верила в то, что Владислав сможет ее убить, просто не допускала такой возможности, хоть она и была убеждена в их долгой жизни вместе. Все равно. Пусть знает, для чего ему жить и как именно, в случае, если случится непредвиденное.

- Я не умру от руки Владислава. И вообще не собираюсь умирать в ближайшие годы, - женщина предупреждающе вскидывает руку, давая понять, что не собирается возвращаться к этой теме. Некромант был опасен, коварен, жесток, непредсказуем и много всего еще. Женщина не отказывала ему в этом. Но она не отказывала и себе, и всем, кто ее окружал в способности отразить очередную нелепую попытку ублюдка ее убить. У него не получится. После всего, через что прошла Ригинлейв, Отец Ратей не позволит, чтобы его возлюбленная дочь пала жертвой безродного мерзавца, не знавшего ни чести, ни благодарности.

- Но даже если бы такое было возможно, то Ругаланн не погрузился бы ни в какую междоусобицу, - спокойно говорит ярл, как если бы это были вещи сами собой разумеющиеся, - Потому что наш брачный договор это не подразумевает, - можно было оставить эту фразу повисшей в воздухе, но княгиня отчетливо понимает, что вряд ли супруг ей это позволит, - Если я умру бездетной и намного раньше тебя, лагман представит совету документ, согласно которому я усыновила наших племянников, Вигмар, а Асбьорн становится новым ярлом. В случае, если это происходит до его двадцати лет, то тебе предстоит возглавить регентский совет на должности фогта, канцлера, если угодно. И эта должность сохранится за тобой пожизненно, или пока ты сам не захочешь уйти, - она шумно вздыхает, предвидя, пожалуй, бурю. И это было справедливо. Но еще это было безопасно. О решении Ригинлейв уже знал Ормар и Халбранд, не было никаких сомнений в том, что его примут северные острова, всегда верные слову и делу Хорфагеров. Конечно же, против не смогут пойти Йерринг и Йомсборг, и все это в сумме было настолько подавляющей силой, что беспокоиться об усобице едва ли приходилось. Вряд ли она вообще случится, а если все-таки да, то будет очень короткой.

- Так что, если ты спрашиваешь меня, зачем тебе мир и процветание в Ругаланне, если меня не будет рядом, то вот тебе ответ: чтобы помочь племяннику сохранить их. А вместе с ними – и мое наследие тоже. Наше наследие, Вигмар. Ведь порой оно вовсе не заключено в детях и родной крови. Оно заключено в том, что мы дали родному дому, родным людям, родному краю и княжеству. А мы с тобой с самого начала дали ему очень многое. И я предусмотрела большинство вариантов, которые позволят нам избежать утраты всего, ради чего мы сражались, - наверное, муж ее не поймет. И Ригинлейв его за это не винила. Она бы тоже не поняла, скажи он ей нечто подобное. Ей тоже хотелось эгоистичной и собственнической любви – не делить мужа ни с кем, а особенно с его чувством долга, обязанностями и любовью к родному краю. Но княгине почти и не приходилось. Да, Вигмар любил Ругаланн и готов был на многое ради него, но жена значила для него больше. Да, его вел долг перед племянниками, семьей и родом, но Ригинлейв стала частью этой семьи. Ее эгоистичная собственническая любовь не наталкивалась на вечное перепутье и необходимость просить мужа помнить о них, а не о долге. И в этом смысле, Вигмару было несравнимо сложнее.

- Это не приказ, - она устало улыбается, качая головой, - Это просьба о помощи – сохранить наши достижения и преумножить их, если мне самой не удастся, - быть может, так ему будет проще понять и принять, - Но у тебя нет никаких причин полагать, что так и будет. Я не собираюсь умирать. У нас будут сыновья, они продолжат равно твою и мою династию. И сохранят память о нас, наше наследие и все, что мы успели сделать. Я обещаю тебе. Нет нужды тревожиться о том, что никогда не свершится по воле беловодского колдуна, - наверное, она дорого могла заплатить за эту уверенность, но княгиня вовсе не собиралась бояться Владислава или кого-нибудь еще, кто мог подослать к ней убийцу, отравителя или заклинателя. Это было бессмысленно.

Бессмысленно было и пытаться преодолеть категоричность мужа в отношении Беловодских. Об этом женщина знала заранее. И по-хорошему, ей следовало принять решение в одиночку, приказать его исполнить, а если понадобится – заткнуть рты всем в совете, потому что дальнейшую войну Ругаланн мог и не пережить, а Ригинлейв делала все, чтобы север жил и процветал, а не гибнул на чужой войне. Часть хэрсиров примет это, у них не было выбора, а другая часть может и взбунтуется. Хотя Лейринга, поднявшего бунт во имя продолжения войны, женщина представляла слабовато. Но все же ярл стала обсуждать это с супругом, потому что считала его мнение важным, в первую очередь, для их семьи. Она имела полное право любое решение принять в одиночестве, не озираясь на мнение Вигмара. Но княгиня хотела озираться на это мнение, считаться с ним или хотя бы его слышать. А значит, она должна была быть готова и к тому, чтобы продолжать вести этот диалог. И не манипуляциями, криком, ссорами и авторитетом, а убеждениями, аргументами и внятным пониманием того, о чем они вообще говорят.

Да, Ригинлейв заведомо полагала, что предложение ее супругу не понравится. Но встречное и вовсе тяжелым бременем ложится на плечи женщины. Она отпускает ладони супруга, измеряет комнату шагами до ближайшей стены, затем разворачивается и делает это снова.

- Да, ты прав, это не понравится мне, - соглашается ярл, поднимая ясные голубые глаза на мужа, - Потому что с таким решением мы потеряем не только Ругаланн, когда сюда хлынут объединенные войска княжеств. С таким решением я потеряю себя. Перестану быть Ригинлейв, потому что стану Святогором. Скажи, как ты будешь смотреть на меня тогда? После того, как я собственными руками убью детей просто за то, что мне не нравился их отец? – и пусть не лжет, что будет смотреть на нее все тем же взглядом. Потому что нельзя смотреть на другого человека, а видеть в нем все того же. И нельзя любить женщину, которая обещает тебе сыновей, когда сама убивает мальчишек просто из собственного страха. Вигмар ненавидит Святогора. Как много времени пройдет, прежде чем он начнет ненавидеть и ее тоже после подобных решений? Ведь она сравняется со своим первым мужем во всем, если сделает нечто подобное.

- Я убила Святогора, чтобы избавиться от него, Вигмар. А не чтобы им стать.

Подпись автора

- Последняя просьба твоей жены, Вигмар. Не приказ твоего ярла, - спокойно отвечает княгиня супругу, отлично понимая его чувства, его мотивы, его устремления. Они не могли не сходиться в них, они могли отличаться, они могли быть полярными в своих мнениях и восприятии, но это ничего не меняло. Этот человек был тем, кому Ригинлейв вверила свою жизнь и свое сердце, когда думала, что не сможет больше довериться ни одному мужчине никогда в своей жизни. А потому, она доверяла ему безоговорочно и хотела, чтобы Ругаланн был в надежных и достойных руках, если так станется, что ей самой доведется умереть слишком рано, пусть ярл и не верила в это. Наверное, никто до конца не верит в свою смерть, пока она не настанет.

У супруга могло быть много вопросов. Он мог злиться на нее. Он мог винить ее в этом решении. Это Ригинлейв понимала тоже. И когда включала этот пункт в их брачный контракт, и когда говорила об этом со свидетелями, и теперь. Но она не жалела о том, что рассказала. Потому что случись так, что этот договор вообще кому-то понадобился, равно как и необходимость верно разделить власть в княжестве, Вигмар, узнав обо всем, сердился бы в разы сильнее. За то, что она посмела умереть и оставить его. И за то, что вверила ему княжество, которым он никогда не стремился обладать, но которое она никогда и никому больше не смогла бы доверить. А теперь ему все известно. И если он желал гневаться на нее, то непременно сможет сделать это сейчас. Пусть даже для этого не было никаких причин. И не будет. Ведь муж был прав. Они проживут очень долгую и счастливую жизнь, у них будут сыновья, а когда Ригинлейв уйдет, старший точно достигнет возраста совершеннолетия, чтобы принять от матери его наследие и его будущее.

Выходя замуж за Вигмара, княгиня знала его достаточно хорошо. Знала его нрав, его вспыльчивость, его гневливость, его жестокость и стремление, порой, действовать быстрее, чем того требовала ситуация. Он был непослушен, строптив, своеволен и в этом своеволии не считался ни с чьими желаниями и интересами, кроме своих собственных. Ригинлейв знала это. И полагала, что у ее будущего мужа есть все причины для того, чтобы тщательно взращивать в себе все эти черты характера, которые в иных обстоятельствах точно никак не могли бы сочетаться в муже ярла. Но зная обо всех возможных недостатках этого человека, женщина видела и бессчетное число его достоинств – мужество, силу, решительность, жизнелюбие, позволявшее ему сохранять надежду и веру даже в самые темные времена, верность, честь и благородство, пусть представления о них и были далеки от классических, стойкость, честность и прямолинейность. Ярл могла бы долго перечислять все это и приводить примеры. И потому, ни одно из слов Вигмара, ни одно из его требований вовсе не были для нее удивительными, неожиданными или непредсказуемыми. Женщина признавала за мужем право испытывать гнев и боль, требующие отмщения, даже если мстить было уже некому, ведь дети Владимира – не сам Владимир.

Но что важнее этого, зная обо всех сильных и слабых сторонах мужа, зная большинство его качеств и черт характера, Ригинлейв все равно любила его не из-за них. А просто потому что когда-то полюбила вздорного, гневливого, но полного живого огня мужчину, думая, что любить больше не способна вовсе. Он растопил огромную глыбу льда в ее сердце. Ту самую, что защищала ее в период брака со Святогором и не дала погибнуть даже в самые болезненные времена. И этого было достаточно. Не требовались никакие другие аргументы. Ригинлейв просто любила мужа, потому что хотела. И ему надлежало очень сильно постараться, если он хотел это изменить. Ведь после всего, через что они прошли, едва ли ярла можно было разочаровать жестокостью, что казалась ей чрезмерной. Едва ли она могла суеверно отшатнуться от требования непременно убить Огнедара. Сердце ее отрицало такую возможность, но она знала, что Вигмар будет этого требовать. И вероятно, что не он один. Она не сможет ему этого дать. Заведомо знала, что не сможет. И она с некоторой долей вероятности все равно заключит с мальчишкой перемирие рано или поздно. Это было неизбежно. Ругаланн не мог все время жить в состоянии войны. Ни одно княжество не могло. И хотя сейчас это казалось важным, Ригинлейв раз от раза напоминала себе простую, но все-таки непреложную истину: никакие дела не могут быть важнее, чем их семья. И какие бы слова сейчас ни сказал муж, она все равно это стерпит. Потому что Вигмар – не Святогор. Никогда им не будет. Он любит ее. А слова все равно останутся лишь словами. Пока не дойдут до дел.

Женщина терпеливо ждет, пока супруг скажет все, что считает нужным. Она видит его позывы распалиться до громогласной ссоры. Видит, как он совладает с этими порывами. И ценит эти усилия, потому что Ригинлейв трудно разговаривать с супругом на повышенных тонах, не оборачиваясь к прошлому, которое давно нужно было оставить в прошлом. И она знает, что ему тоже трудно. Не начать сейчас спорить так, что они потратят на это время до самого утра. И не пытаться убедить жену в своей правоте, даже если это против ее сути и ее нутра. Даже если это вывернет всю ее душу наизнанку и сделает ее в собственных глазах, как две капли воды похожей на Святогора. Вигмар идет на уступки, поступается привычным упрямством и неизменным чувством собственной правоты. Ради нее. И натянутая струна, где-то в груди, начинает ослабляться. И Ригинлейв тоже перестает хотеться спорить и что-то доказывать. Этого не будет. Ссоры не будет. И спора не будет тоже. Потому что государственные дела они как-нибудь разрешат. Или она разрешит их в одиночестве, как делала это прежде. А дела их семьи принадлежали им двоим. Как и способность удержаться от почти неминуемого скандала, ведь вопросы, которые они поднимали, казалось, были важнее всех прочих.

Она ничего не обещает мужу, потому что не может точно сказать, что поступит так, как он ее просит. Нет. Ригинлейв поступит так, как будет лучше для Ругаланна. Но сейчас она не станет этого говорить. Вместо обещаний, которые может не сдержать и вместо слов, которые могут расстроить Вигмара, ярл делает к нему несколько шагов, а затем просто обнимает, прижимаясь щекой к его груди и шумно выдыхает. Быть женой и княгиней одновременно, было, порой, очень сложно, но женщина ценит усилия, которые предпринимает муж. И она молчаливо обещает себе, что подумает над вариантами. Подумает над тем, что еще они могут такого сделать, чтобы удержать север от ненужной им войны, не идя на сделки с Беловодскими и с кем-либо еще. Будут еще варианты. Должны.

- Я люблю тебя, - вместо продолжительных разговоров и аргументов, просто произносит женщина. Это были те слова, в которых она не сомневалась, - И я очень благодарна тебе за усилия, которые ты приложил к тому, чтобы удержаться от долгого спора и от возможной ссоры. Я очень это ценю, - она чуть отстраняется, но только с тем, чтобы поцеловать мужа в угол губ, - Ты самый лучший, - женщина коротко улыбается, давая им еще несколько мгновений единения, но когда вопрос оказывается окончательно исчерпанным, Ригинлейв признает необходимость впустить жрецов и служанку. Ей хочется, чтобы этот очень долгий день, наконец, подошел к концу.

Пока сама княгиня старательно отмывает руки от крови, годи окуривают все помещение терпкими травами, чертят руны, нараспев произносят гальдры. Атмосфера в покоях и впрямь меняется. Хотя, быть может, работает лишь самоубеждение. И все же, засыпая в постели с супругом, ярл не думает ни о мертвецах, ни о некроманте, ни о том, что будет с Ругаланном. Она думает лишь о них двоих. И под эти мысли оказывается удивительно простым уснуть, не видя больше никаких кошмаров.

Подпись автора

Сон Ригинлейв вовсе не тревожит ни возня в коридоре, ни даже перепалка между хирдманом и служанкой. Последняя, истово выполняющая свои обязанности, выполняла их до конца. Немыслимо, чтобы кто-то без приглашения самой княгини оказался в ее покоях ни свет, ни заря, будь он хоть тысячу раз хирдманом и придворным. Пострадала бы не только ее репутация, но и ее авторитет тоже. Где это видано, чтобы простые воины прыгали через несколько голов разом, полагая, что они могут переступать порог спальни ярла вот так запросто? И в иных обстоятельствах подобное могло бы даже рассердить Ригинлейв, но сейчас она просыпается отнюдь не сразу, даже когда супруг прикасается губами к ее щеке и зовет по имени. Женщина ворочается, глубоко вздыхает, что-то сонно бормочет под нос и еще пару секунд утыкается лицом в подушку, лишь затем начиная различать слова Вигмара, который вряд ли бы стал будить ее, если бы дело и впрямь не было бы срочным.

Слова, увы, не сразу складываются в предложения должным образом, но основное Ригинлейв понимает. И можно подумать, что она продолжает лежать с закрытыми глазами в постели, потому что не собирается ничего делать с имеющейся проблемой, или потому что проблема обременяет ее так сильно, что княгиня просто не может сейчас принять решения. Но и то, и другое равно ложно. Потому что хоть известие и ложится тяжелым бременем на плечи женщины, она все-таки знает, что не может оставить это без внимания и силится дать себе всего пару минут на то, чтобы собраться с мыслями и решить, что делать дальше. Дать Устинье уйти? Задержать ее? Бросить в темницу к мужу? Все эти варианты были равно паршивыми. А последний день у ярла было предостаточно проблем, которые позволяли ей не возвращаться мыслями к вопросу о том, что нужно сделать с сестрой. И потому… Да, потому у Ригинлейв не было решения.

- Доброе утро, Вигмар. Спасибо, что разбудил, - сонно произносит женщина, проводит по лицу руками и поправляет копну рассыпанных по плечам светлых волос. В голосе ее нет иронии. Она и впрямь благодарна мужу за то, что он не стал решать ничего за ее спиной, а поднял ее с постели, чтобы дать решать судьбу сестры самостоятельно. Хотя вообще-то в мыслях своих Ригинлейв старалась не называть ее сестрой больше. Ведь от сестры в ней ничего не было.

Женщина не успевает подняться на ноги, как расторопная служанка уже надевает на них туфли, а стоит Ригинлейв подняться – облачает ее в темно-синюю котту. Одеваться дальше нет никакой возможности. Женщина отчетливо понимает, что времени у них мало, раз уж Вигмар разбудил ее так рано.

- Решила уехать, не попрощавшись? Очень невежливо, - бесцветно отмечает княгиня, лишь взглянув на супруга. Она на ходу перехватывает талию поясом и на выходе останавливается у самых ножен «Винланда», размышляя о том, насколько вероятно, что меч ей пригодится. И все-таки оружие остается на своем месте. Как бы там ни было, а ярл была убеждена в том, что никакого вреда Устинья ей не причинит. Просто не осмелится.

После теплых объятий сна, коридоры замка кажутся особенно холодными. Холод этот пробирает до костей, заставляя Ригинлейв испытывать дрожь по телу. Хотя, только ли в холоде было дело? Они пересекают длинные коридоры и лестницы достаточно стремительно, чтобы не бежать, но оказаться во дворе прежде, чем Устинье удастся сбежать. Но судя по виду сестры, настроена она была весьма решительно и даже уже успела начать препираться с хирдманом. Но едва завидев ярла, замерла, а затем решила играть в свою игру до конца. Вздернула подбородок повыше и направилась в сторону княгини с видом оскорбленной невинности.

- Что все это значит, Ригинлейв?! Сначала ты бросаешь в тюрьму моего мужа, а теперь, когда я желаю уехать обратно в Беловодье с тем, чтобы сообщить князю Загорья, как ты обращаешься со своими гостями, твои люди встают у меня на пути. Что ты о себе возомнила?! – повышать голос на ярла в его собственном доме – чревато. Позволь девчонка себе нечто подобное с Гормом, весьма вероятно, что прямо здесь схлопотала бы пощечину, что сбила бы ее с ног. А если бы продолжила – вне всякого сомнения, лишилась бы своего языка. Но кажется, титул Великой княгини в глазах Устиньи номинальным не был. И она полагала, что может разговаривать с Ригинлейв так, как посчитает нужным.

- Это ты мне скажи, - спокойно отвечает женщина, глядя на сестру так, как смотрела на нее всегда, без тени гнева, обвинения или угрозы, - Это ведь ты бежишь из моего дома, как преступница, совершившая злодеяние под покровом ночи, а теперь жаждущая избежать справедливого наказания. Но разве я обвиняла тебя в чем-то? Разве я не была к тебе добра? Гостеприимна? Разве не была я рада твоему визиту, сестра? – она намеренно выделяет последнее слово, видя, как нервничает Устинья, как неспокойна она теперь, как каждый шаг ей навстречу со стороны Ригинлейв, заставляет ее внутренне сжаться. Страх этот так велик, что в какой-то момент девчонка дает отмашку одному из воинов их с мужем гвардии и тот извлекает меч, вставая у ярла на пути. Жена Владислава не понимает, что так она лишь обостряет конфликт, потому что в это же мгновение мечи обнажают и все хирдманы, что находятся во дворе, явственно намеренные выбить дурь из гвардейцев, которым хватило ума направить оружие против хозяйки дома, города и всего княжества. Лишь поднятая вверх рука Ригинлейв останавливает почти неизбежное кровопролитие. Для этого у них еще будет время, хотя Хорфагер все еще надеется, что это не понадобится.

- Гостеприимна?! - защищенная все еще обнаженным мечом гвардейца, Устинья может говорить, что считает нужным. Или думает, что может, - Ты бросила моего мужа в темницу! Думаешь, я ничего не знаю?! Думаешь, мне не доложили?! – восклицает она. И в каждом из этих восклицаний слышится страх такой сильный, что Ригинлейв задается вопросом о том, как такая трусливая женщина выживала в Ругаланне все это время.

- Твой муж организовал на меня покушение, вел себя непозволительным образом и нанес мне оскорбление. Его заключение в темнице – милость, потому что любой другой заплатил бы за это своей жизнью, Устинья. Но чего же боишься ты. Ведь ты не имеешь никакого отношения к этому покушению, неправда ли? – княгиня напряженно ждет ответа, потому что Боги свидетели, это последний шанс для сестры, чтобы во всем сознаться, броситься в ноги Ригинлейв и молить ее о пощаде. Всего один шаг отделял ее от этого. Один правильный шаг. И она окажется спасена.

- Н-нет, - неуверенно произносит женщина, сама выступая из-за спины гвардейца, - Нет, я не имею к этому никакого отношения. И я не знала, что он на тебя покушался. Я бы никогда… Ты же… Мы же сестры, Ригинлейв! Разве могла бы я даже подумать о том, чтобы навредить тебе? – и она делает шаг в сторону ярла. А сама ярл чувствует, как у нее земля уходит из под ног. Потому что знать о предательстве – это одно. Разочаровываться в человеке, который был твоим родственником и мог бы долгие годы быть другом – совсем другое. А Устинья только что доказала, что все предположения на ее счет были правдивы. И это заставляет женщину замереть на месте, опустив посеревший от усталости взгляд, и сцепив опущенные руки в замок. Ригинлейв отступает на два шага, не позволяя жене Владислава объятий предателя. И еще прежде чем та успевает удивиться или произнести очередную ложь, женщина поворачивается к ульфхеднарам, что сопровождали ее повсюду, и были здесь и теперь.

- Взять их. Всех, кто окажет сопротивление, убить. На нее – магические оковы и заприте ее в западном крыле, подальше от всех, - распоряжается женщина, поворачивается к Устинье спиной и ступает к мужу, полагая, что на этом они и закончат.

- Ригинлейв! – орет во всю глотку Устинья, - Не смей так поступать со мной! Я – не только твоя сестра, я еще и Великая княгиня Беловодья! Ты не имеешь права поступать так со мной и моим мужем! Ни один суд в Арконе не может нас судить! – надо же, это она запомнила и знала. Хотя, возможно, такие тонкости ей поведал сам Владислав, когда подбивал на предательство. Вот только они оба не поняли, что князь и княгиня они только до тех пор, пока им это позволено. Потому что Ригинлейв знала, что воевала за самозванца. А в том, что ее сестра была бастардом, не было вообще никакой нужды сомневаться.

Но теперь женщина не обращает на эти вопли никакого внимания. И все же, она зря повернулась к сестре спиной. Повязать Устинью еще не успели – помешал гвардеец. Один из нескольких, что все-таки встали защищать свою Великую княгиню. Это было глупо, но они исполняли свой долг, и их нельзя было за это винить. Увы, это стало причиной, по которой Устинья успела обнажить кинжал и броситься на сестру. Лезвие неприятно обожгло, где-то ниже плеча. И в первое мгновение Хорфагер даже не успела понять, что это такое. Она не раз получала ранения в битвах. И каждый раз было именно так. Сложно сходу поверить в то, что ты все-таки уязвима. И еще сложнее – когда предательский удар наносит твоя собственная сестра.

Подпись автора

В первые мгновения Ригинлейв испытывает даже не шок – просто ступор, с которым сложно, что-то поделать. Острая боль, которую она ощущает, как и любой другой человек, дезориентирует – так всегда бывает первые несколько секунд, но ощущения княгини растягиваются на более долгий срок, в первую очередь не из-за серьезности ранения, бывали у нее раны и пострашнее, а из-за того, что рану это оставил не неожиданный и коварный враг, а ее собственная сестра. И это выбивает из колеи настолько, что поначалу ярлу сложно даже сделать вдох. Сложно настолько, что она опасается, что пробито легкое. Мир вокруг застывает, люди, звуки, движения, все сливается в единую какофонию. Женщина пошатывается, но все-таки сохраняет равновесие, силясь сосредоточиться не на боли, а на том, как кровью окрашивается камиза и котта, в мгновение ока напоминая, что даже самое неопасное ранение требует должного внимания. Ригинлейв ищет взглядом супруга, которого успела упустить за секунды своего замешательства, но находит она его, держащего Устинью за горло. И в иное время он запросто мог бы схлопотать стулом по голове, а уже будучи ее мужем – недвусмысленную и громкую просьбу немедленно прекратить. Но сейчас женщина смотрит на вполне вероятную расправу совершенно бесстрастно. Ведь Вигмар сжимал пальцы не на горле сестры ярла. Он сжимал пальцы на горле предательницы и мерзавки, что посмела ударить в спину, и не кого-то там, а ту, что была к ней добра и милостива, почитала за родственницу и никогда не наносила ей никакого оскорбления или обиды. Если этого было недостаточно, то она еще и подняла руку на ярла. Подняла, даже не чтобы ударить – чтобы убить. За такое в Ругаланне нередко следовала расправа на месте. И никто не взялся бы осудить Ригинлейв за это. Никто не взялся бы даже спросить у нее, что именно произошло.

Если и существовала причина, по которой княгине желалось, чтобы Вигмар оставил Устинье жизнь, то это желание было сопряжено лишь с пониманием, что так он испачкает руки в грязи, которой по уши заляпалась жена Владислава. Она не была достойна смерти от руки одного из первых мужей Ругаланна. Она была достойна смерти от руки палача – бесстрастного и безразличного к ее участи. Но сейчас Ригинлейв позволяла решать самому мужу. И она не осудила бы его, не стала бы смотреть на него по-другому, какое бы решение он ни принял. Потому что время для милосердия уже прошло. Его было достаточно. Как у самой Устиньи было достаточно шансов и возможностей все сделать правильно. Но она выбрала иное. Вигмар был в своем праве. И как князь, и как ее супруг, и как хэрсир, защищавший своего ярла. А потому, Ригинлейв не сдвинулась с места. Рана болезненно ныла, но дыхание женщины было ровным. Она не сводила взгляда своих голубых глаз с сестры и мужа. Спокойно и бесстрастно. И в этом было, пожалуй, что-то отвратительное и жуткое. Что-то, чего прежде Хорфагер, быть может, не смогла бы себе простить.

- Ярл, тебе нужно в покои, осмотреть и перевязать рану. Хэрсир сам разберется с предательницей, - то говорит, кто-то из ульфхеднаров, но Ригинлейв не знает, кто именно, слабо воспринимая фоновые помехи. Она наблюдает за тем, как муж бросает Устинью в руки хирдманов, подтверждая приказ ярла, и коротко кивает, не то соглашаясь с воином, не то удовлетворяясь увиденным. Мысли о том, что лезвие может быть отравлено, отчего-то кажется женщине смешным. Смешным, потому что печалиться над тем, что этот вопрос и впрямь имел смысл в отношении Устиньи, не было никаких сил. Она и впрямь способна была пойти на такую подлость. Это не вызывало никаких сомнений. Но даже если яд был, лекарь непременно с этим разберется. Но уйти без мужа княгиня не может. Что-то внутри нее заставляет опасаться за него, как если бы сестра и в таком состоянии могла причинить мужу вред. И весьма вероятно, что так оно и было.

Много времени разбирательство не занимает. Ригинлейв все еще молчит, сохраняя способность стоять на ногах, но начисто утратив любую возможность вовлекаться в эту ситуацию. Ей хотелось быть от этого, как можно дальше. Как если бы это и вовсе происходило не с нею. И княгиня была благодарна за то, что муж сейчас все взял на себя. Потому что взаимодействие с Устиньей в текущих обстоятельствах казалось, мягко говоря, крайне обременительным. Как и вся эта ситуация в целом.

Женщина, конечно же, вовсе не противится, когда супруг предлагает ей вернуться в покои. Княгиня нейтральна по отношению к своим ранам, но как воин, она знает, что важно не игнорировать опасность, не оставаться к оной безразличной. И потому, никакого протеста идея осмотреть полученное ранение, не встречает. Женщина не бросает ни единого взгляда в сторону сестры, а вместо этого неторопливо направляется ко входу в замок с тем, чтобы проделать все тот же путь, что недавно казался очень коротким, а теперь заметно растянулся.

- Откуда в ней столько безумной храбрости? Что ею движет? Ее страх? Ненависть? За что ей меня ненавидеть? – вопрошает Ригинлейв мужа, пока они неторопливо идут по коридорам. В жизни княгини было множество людей, у которых оставалось бессчетное количество причин ненавидеть ярла Ругаланна. Но этим человеком, с точки зрения женщины, никогда не могла и не должна была быть ее сестра. Так как же так вышло? Что они обе сделали не так, что Устинья решилась на этот шаг, полный отчаяния? Эти вопросы волновали женщину, хотя точно не настолько, чтобы смягчить участь бастарда. И участь эта могла быть лишь одной.

У дверей покоев уже стоят и лекарь, и пара жрецов, все пыхтят, переговариваются, склоняются так, что их бороды касаются земли. Ригинлейв сложно сейчас придерживаться церемоний, так что она просто кивает, опирается на руку мужа сильнее и заходит в покои. Служанки уже откуда-то знают о произошедшем, а потому готовят и кипяченые повязки, и теплую воду, и компрессы, и одежду, не запачканную кровью. Но прежде всего прочего, помогают женщине снять с себя окровавленную котту и камизу, и завернуться в чистую льняную ткань ровно настолько, чтобы доступ к ране был безусловным, но ярл не была вынуждена находиться перед лекарем и жрецами обнаженной. В Ригинлейв не было суеверного алатырского смущения перед собственной наготой, особенно перед Вигмаром, но она теперь была замужней женщиной, а редкому мужчине понравится, что на его голую жену пялятся трое мужчин, даже если делают они это ради того, чтобы осмотреть рану.

Женщина садится на стул, служанка перевязывает волосы княгини, убирая их со спины. Первые несколько прикосновений смоченной водой ткани к окровавленной спине, заставляют вздрогнуть, но ничего не поделать – не промоешь рану, ничего не увидишь. В довесок, на этой самой спине все еще шрамы от кнута, а эта боль всегда превзойдет почти любую другую из тех, что ярлу довелось переживать. И потому, она сидит смирно все то время, что жрецы и лекарь, что-то пробуют, что-то сыплют на рану, что-то проверяют и о чем-то переговариваются. Наконец, в рану льется, что-то, что заставляет Ригинлейв резко выпрямиться от боли и закусить губу, и она поднимает лихорадочно блестящие глаза на мужа.

- Порядок, - улыбается Ригинлейв Вигмару, выравнивая дыхание, - Бывало намного хуже. Ну, знаешь, те ожоги в пещере казались мне куда как серьезнее, - она тихо смеется, они оба знают, что те ожоги были сущей ерундой, целитель вылечил их за день, - Это, как там говорят беловодцы?.. До свадьбы заживет, - и ярл протягивает руку к мужу и сжимает его пальцы своей ледяной ладонью.

- Не заживет, Ваша светлость, - заявляет жрец, подняв почерневшую колбу повыше, - Вы не отравлены, кинжал не содержал яда. Он был проклят, - важно заключает жрец, но женщина даже не дергается, как если бы новость эта ничуть ее не удивляла. А она и не удивляла. Была причина, по которой Устинья кинулась на нее с кинжалом, а не использовала свою стихийную магию. И проклятие на кинжале объясняло все. По этой же причине она не опасалась пореза, который получила. Ригинлейв уже успела принять проклятье на себя.

- Мы снимем проклятие, это будет несложно, после этого лекарь зашьет рану и наложит целебные мази, но до полного восстановления пройдет неделя, рана не успеет зажить до свадьбы, - намеченной уже через два дня, - Вам стоит быть осторожной. Но мы сможем сделать так, чтобы ранение не повредило Вашим планам, - и это единственное, что Ригинлейв хочет сейчас слышать в действительности. А потому, она смирно сидит все то время, что жрецы колдуют над ней, а из раны то и дело вытекает не кровь, а какая-то маслянистая черная жидкость. Ее собирают в колбы и намертво закупоривают, но в конце ритуалов, перестает происходит и это. Рана чиста, княгиня тоже, и она лишь тихо шипит, пока лекарь накладывает швы, а затем мажет какой-то травяной дрянью, с тем, чтобы следом наложить бинты.

Когда, наконец, все заканчивается, Ригинлейв чувствует себя очень уставшей, но в остальном, ничего особенного будто бы и не происходило. Жрецы удаляются, лекарь обещает зайти к вечеру – сменить повязку. Служанки помогают облачиться в чистую белую камизу, убирают все следы работы жрецов, испорченную одежду, интересуются, нужна ли их светлостям еще какая-нибудь помощь, а затем исчезают, плотно закрыв за собой дверь. 

- Вигмар, - какое-то время молча посидев на стуле, обращается женщина к мужу, а затем поднимается на ноги и сразу идет к кровати, явно намереваясь поспать дольше обычного, - Устинья и Владислав… - она вздыхает, аккуратно садясь на кровати и накрываясь одеялом, - Я бы хотела, чтобы из них вытащили всю информацию, что возможно. О возможных предателях здесь, на севере. Если они на кого-то опирались, я хочу это знать. И средства не имеют значения, хотя я бы позвала колдуна-менталиста с дальнего храма на севере Хольмгардского удела, - потому что в таком случае, рассказывать ничего не придется и выбивать информацию пытками – тоже. Но и это решение Ригинлейв оставляет за мужем. Аккуратно ложится в кровати, так, чтобы рана не беспокоила чрезмерно.

- Побудешь со мной? – спрашивает женщина, полагая, что извечно деятельному Вигмару, сейчас, когда столько всего произошло, это может оказаться в тягость. Но ему не придется тратить много времени, потому что княгиня чувствует, что долгим собеседником не станет – ей нужно поспать и восстановить силы, - Я отдохну до полудня, а после, как и обещали, будем собираться на хутор. Асхильд и Асбьорн ждут. Не хочу их разочаровывать.

Подпись автора

Ригинлейв, конечно, хочет. Хочет, чтобы супруг провел с нею весь день, хочет, чтобы он был рядом, хочет, чтобы их не разделяли имеющиеся сложности и бесконечное число интриг, заговоров и тайн. Казалось бы, смертью Святогора все это, наконец, должно было закончиться раз и навсегда, но оказалось, что напротив. Вся эта сорная трава расцвела буйным цветом, не оставляя надежды на то, что от нее удастся избавиться так, чтобы она не взошла никогда больше. Всегда будут недовольные, всегда будут сердца, не знающие чести и честности, благодарности и благородства. Это нужно было принять, как когда-то принял отец, который расправлялся с предателями стремительно и жестоко. Скорый на расправу, он внушал страх. А страх, кажется, оставался единственным способом взаимодействия с теми, кто не знал другого языка. И Ригинлейв следовало об этом подумать. Ведь и Вигмар, в сущности, настаивал на том, чтобы жена, наконец, нашла в себе возможность расправляться с угрозами, не испытывая угрызений совести. Наверное, это было правильно. И наверное, тогда, их с мужем и впрямь будет разделять куда как меньшее, чем теперь.

- Не торопись. Посмотрим, как я буду чувствовать себя, когда проснусь. Может быть, короткий отъезд напротив поспособствует моему выздоровлению. В конце концов, иногда полезно бывать подальше от интриг и заговоров, - княгиня улыбается, чувствуя объятия супруга, но мысли ее мрачны. Она понимает, что вопрос, заданный мужу перед настоящей их свадьбой, в Йерринге, о том, всегда ли так будет, на самом деле, имел всего один ответ. Да. Так будет всегда. Просто в свете непрекращающейся войны, где нахождение в Хольмгарде и возможность распускать сети коварства были скорее роскошью, нежели привычностью, это было не так очевидно. Но двор любого князя – это двор интриг. И если правителю не достает ума, чтобы предвидеть это, то он заведомо обречен. И Ригинлейв не могла отделаться от этой мысли. Ведь сегодня против нее выступила родная сестра. А завтра?..

- Это совсем не обязательно, Вигмар, - она прикрывает глаза и нащупывает его руку, сжимая теплые пальцы, - Если не хочешь, просто доверь это кому-нибудь из моих ульфхеднаров. Я верю каждому из них, и они знают, что нужно делать. Поэтому, если не захочешь пачкать руки в крови и грязи – поручи им, это их работа, - и наверное, мысленно гвардейцы могли бы поспорить с ярлом, потому что такая служба считалась элитной. Не было ни у кого в Ругаланне желания большего, чем стать ульфхеднаром и войти в гвардию княгини, но эти люди и впрямь не чурались грязной работы, хорошо с ней справлялись и были верны княжеской семье. Этого было вполне достаточно для того, чтобы не занимать Вигмара, который еще полгода назад был их главой, а теперь стоял несравнимо выше. И недостижимо тоже. У него могли найтись дела и поприятнее, и поважнее. Впрочем, если ему было спокойнее, если он проконтролирует процесс, то так тому и быть. Ригинлейв не имела никакого определенного видения текущей ситуации, так что, Вигмар мог и не понимать этого, но заяви он, что приказал содрать кожу живьем с Владислава и Устиньи, Хорфагер, разве что, оказалась бы несколько растеряна, но точно не гневлива и не возмущена. В конечном счете, между Вигмаром-хэрсиром и главой гвардии и Вигмаром-супругом лежала огромная пропасть. Что не было позволено первому, то стало обыденным явлением для второго.

Женщина проваливается в сон как-то незаметно для самой себя, не мучимая долгими размышлениями и столь же долгими тревогами. В иное время эти размышления могли занять часы, но сейчас рана и снятие проклятия забрали слишком много сил, чтобы донимать себя еще и моральными страданиями. Княгиня мирно засыпает крепким сном без единого сновидения. Ей не снятся ни кошмары, отражавшие текущую действительность, ни какие бы то ни было другие сны. Ее не беспокоит ни рана, ни снятое проклятие, ни периодический шум в коридоре, доносящийся внутрь покоев очень приглушенно. А потому, просыпается княгиня, вопреки обещаниям, позже полудня. Видимо, по приказу Вигмара, служанка воздерживается от того, чтобы будить госпожу и тревожить ее после утренних происшествий. Даже странно, что не потревожил ее и никто другой, потому что привычно в подобных обстоятельствах у входа в покои уже выстроилась бы очередь. А может быть, мало, кто знал о произошедшем? Вигмар велел не рассказывать, чтобы не беспокоить Ригинлейв еще больше? Впрочем, шило в мешке не утаишь. Слухи о подобном вряд ли могли не полнить уже весь замок. Но это сейчас мало занимает женщину. Она распахивает глаза, прислушивается к собственным ощущениям и удовлетворенно отмечает, что нет ни жара, ни лихорадки, ни любых других проявлений осложнения от ранения.

- Ты здесь, - Ригинлейв улыбается, едва увидев мужа неподалеку, а затем неторопливо садится на кровати, облокачиваясь спиной о высокое резное изголовье кровати. Голова не кружится, рана почти не беспокоит, хотя от резких движений, пожалуй, еще стоит воздержаться. Целительская магия хоть и не могла залечить раны мгновенно, все-таки значительно усиливала их заживление, так что, возможно, жрец был прав, и через неделю ярл и думать забудет о произошедшем. Потому что будет думать о другом: о том, что ей делать с Владиславом и своей сестрой.

- Давно так не высыпалась. Думаю, надо взять привычку хоть раз в неделю спать до полудня, - шутит женщина, легко улыбаясь, как если бы и не происходило ничего дурного. Впрочем, играть в такие игры было бессмысленно. Они оба знали о наличествующей проблеме, и избежать ее точно не удастся, - Есть новости? – вряд ли жрец уже прибыл и вряд ли Устинья или Владислав успели рассказать хоть что-нибудь дельное, тем более добровольно. Но Ригинлейв знает, что Вигмар вряд ли сидел на месте, пока она позволяла себе мирно спать, и женщине хотелось быть в курсе происходящего. Хотя… Нет. Не хотелось. Она должна была, потому что в этом состоял ее долг, как ярла.

Ответить супруг не успевает, потому что внутрь сначала снует служанка, докладывающая, что хустру Рангрид желает увидеть дочь, а после короткого дозволения, и сама мать вошла в покои в изящном и вместе с тем роскошном облачении. Во вкусе и знании моды ей отказать было нельзя, как и в знании придворного этикета, так что склоняется она и перед дочерью, и перед ее супругом, хотя Ригинлейв еще с юности тысячу раз просила ее этого не делать. Но Рангрид полагала, что восприятие себя, как ярла, начинается с малого – с того, что даже самые близкие твои люди обращаются с тобой сообразно.

- Дорогая, не вставай и ничего не объясняй. Я все знаю, мне доложили. Хвала Богам, что Вигмар успел остановить эту змею, чтобы она не успела совершить непоправимое, - женщина одаряет зятя теплым благодарным взглядом, а затем садится на край кровати рядом с Ригинлейв, и как в детстве трогает ее лоб, прикладывает пальцы к запястью, считая удары сердца, осматривает глаза и кончики пальцев. О том, что хустру смыслит в лекарском деле, известно немногим, но ее дочери, конечно же, да. И то, что Рангрид остается удовлетворенной увиденным, княгиня замечает тоже, - Ты, конечно же, казнишь ее сразу после свадьбы, неправда ли? – мать никогда не лезет в вопросы политики, если женщина сама ее о том не просит, потому вопрос о Великом князе и не идет. Но Устинью она недолюбливала уже очень давно и еще Горму говорила, что девчонка принесет беду в их дом. Не ошиблась. Рангрид вообще редко ошибалась.

- Я думаю об этом, матушка. Полагаю, что справедливый суд вынесет ей смертный приговор, а палач приведет его в исполнение. Это будет справедливо. И честно, - это не тот ответ, которого женщина желает, а потому она поджимает губы, вздыхает и поправляет одеяло дочери, поднимаясь с края кровати.

- Это – большая ошибка, Ригинлейв. Ты рискуешь, позволяя этой змее прожить еще хоть день. Кроме того, она не заслужила никакого честного суда. Быть до смерти замученной в казематах – вот, чего она заслужила, - и Рангрид снова смотрит на Вигмара, но не ожидает его поддержки, вовсе нет. Хустру вообще не нужна была поддержка, чтобы говорить все, что она думает. Особенно дочери. Особенно, ради сохранения ее безопасности. Даже если разговор ей не нравился.

- К вашей свадьбе… Свадебному пиру все готово. Все ожидаемые гости прибыли, и даже больше. Лагерь за стенами увеличился вдвое, так что вам двоим придется показаться там еще раз. Ругаланн рад княжеской свадьбе. Со времен правления этого беловодского мерзавца, да гниют его кости в Хель, здесь не было таких радостных событий, так что неудивительно, что даже простые бонды жаждут поглазеть на княгиню с князем. Не отказывайте им в этом удовольствии. Об угощении, безопасности и развлечениях я позаботилась. И да, хэрсиры любезно согласились взять часть расходов на себя в качестве… Свадебного подарка, - и по елейной улыбке Рангрид становится понятно, кто убедил их в необходимости такого свадебного подарка, чтобы не пришлось на две трети опустошить казну, позволив себе такой размах.

- Отдыхай и слушайся Вигмара. Вечером пришлю своего лекаря, чтобы осмотрел тебя еще раз, - она поднимает руку в воздух, давая понять, что не намеревается слушать никаких возражений на этот счет. Ригинлейв даже не успевает сказать, что не собирается оставаться в замке, как Рангрид, многозначительно посмотрев на супруга дочери, удаляется за дверьми, которые вновь плотно за нею закрывают.

- Иногда она просто невыносима, - пыхтит Ригинлейв, сползая по изголовью кровати обратно на постель, - Теперь мы обязаны сбежать, прежде чем она заставит лекаря осмотреть меня еще две сотни раз.

Подпись автора

Несмотря на то, что единодушие Вигмара и Рангрид по ряду вопросов заставляло женщину, порой, чувствовать себя неуверенно, она рада была тому, что между матерью и супругом установились вполне себе приязненные отношения, чего хустру даже не пыталась скрывать, сразу восприняв мужчину членом семьи, неизменным залогом счастья дочери и вторым человеком в Ругаланне. Настолько же, насколько она терпеть не могла Святогора, пугая его всякий раз одним своим появлением, являя собой нечто среднее между божественной и человеческой волей, которая могла в одночасье его сокрушить, Рангрид расположена была к Вигмару, убежденная в том, что он вполне искренен в своих чувствах к Ригинлейв, не тянет руки к ее власти, да и вообще являет собой образец северной чести и доблести. Откуда ей было знать последнее, ярл понятия не имела, но мать всегда обладала информацией куда большей, чем можно было предположить, и с этим княгиня давно уже примирилась. Хотя Рангрид не лезла ни в какие интриги, скандалы и расследования, а репутация ее в Ругаланне была безупречной, вне всякого сомнения, женщина эта держала в руках паутину шпионов, соглядатаев и доносчиков. Кажется, эта привычка осталась за ней еще со времен мятежа, когда Брускеруд не единожды становился помощником и оплотом мятежников, спасая их и от слишком суровых зим, и от голода, и от смерти от ранений. В ту пору, знать все о своем враге – значило выживать. И Ригинлейв вовсе не имела ничего против того, чтобы мать по-прежнему оставалась наблюдателем, который мог в случае необходимости донести ярлу о происках врагов. Очевидно, информация о Вигмаре у нее была ровно из тех же источников, но о нем хустру отзывалась неизменно высоко и даже не уставала напоминать дочери, что ей не стоит забывать, порой, смирить гордость и надменность, не свою собственную, а своего титула, потому что любому мужчине было бы сложно рядом с женой-ярлом, а Ригинлейв, к тому же, временами обладала весьма крутым нравом. Женщина, в ответ, шутила, что начинает ревновать мать, уж больно сильно она была расположена к Вигмару, принимая его сторону и точку зрения даже тогда, когда его не было рядом.

- Скажи честно, вы с моей матерью сговорились всегда быть на одной стороне еще до моей свадьбы? – продолжая поддерживать шутливый стиль беседы, уже лежа на кровати, спрашивает Ригинлейв, посмотрев в сторону супруга. И это на самом деле шутка, потому что княгиня на деле была до крайности рада тому, что между матерью и мужем сложились приязненные и добрые отношения. Все в Ругаланне знали: обретешь в браке дурную тещу – обретешь беды. И пожалуй, в отношении Рангрид это тоже было актуально, несмотря на ее, с виду, простой и очень легкий нрав, - Я шучу. На самом деле, я безмерно рада тому, что не только мы с тобой стали мужем и женой, но и наши семьи стали близки. Матушка была костью в горле Святогора. Она первая начала проклинать его, едва он стал моим мужем. Ублюдок побаивался ее. Возможно, потому и не совался в Брускеруд. А о тебе… - женщина улыбается, подставляя здоровую руку себе под голову, - А о тебе она отзывается только в лучших выражениях и словах, к тому же, судя по всему, вы и впрямь очень похоже мыслите, - и это волновало Ригинлейв лишь сейчас. Потому что слова матери и мужа не только были очень схожи, но били по той цели, которая все еще тревожила княгиню. Вероятно, уже меньше, чем прежде. После прямого покушения никаких особых сомнений не осталось, хотя ярл все еще не могла просто убить родную сестру, как дворовую собаку.

- Хорошо. Хочу вычислить всех заговорщиков и навсегда поставить точку в этой истории. Хватит уже заговорщиков и покушений. Я устала от этого, - сознается женщина, впрочем, отчетливо понимая, что ее усталость – ее проблема. Покушения и заговоры всегда будут сопровождать жизнь ярла. Это можно было принять или нет, но отрицать это было бессмысленно, - Спасибо, что взял это на себя. Держи меня в курсе происходящего, пожалуйста, - потому что как бы там ни было, а Ригинлейв хоть и не хотела погружаться в эту историю, хотела о ней, по крайней мере, знать.

Мнится, женщина собиралась сказать, что-то еще, но их вновь прервали. Раздражения это не вызывает, но княгиня просто надеется, что это не придворные решили справиться о ее здоровье. Не хотелось представать ни перед кем из них хоть сколько-нибудь проявляющей свою слабость. Для жены это было позволительно, к тому же, делало Вигмара удивительно послушным и смирным, что случалось с ним до крайности редко. Любая же слабость ярла – повод заговорщикам и мерзавцам поднять голову выше. Но по счастью, навестить их решили вовсе не придворные, а Асхильд с Асбьорном. А им Ригинлейв была рада почти всегда.

С точки зрения женщины, муж правильно сделал, что ничего не сказал детям. Ни к чему им было напрасно тревожиться и переживать, когда при дворе было организовано столько развлечений, что любой ребенок и взрослый мог найти себе занятие по душе. Гости должны были быть довольны и радоваться, а не переживать по пустякам, а именно к пустяку княгиня и относила свое ранение, - Вигмар прав. Ничего страшного не случилось. Рана пустяковая и заживет в два счета. Я хорошо себя чувствую и мне ничто не угрожает, - она тепло улыбается племянникам и кивает головой, подтверждая идею мужа, - Давайте пообедаем вместе, вы расскажете, чем занимались и все ли вам нравится. Не скучаете, никто вас не обижает? – женщина поднимается из постели, и едва служанка заканчивает расставлять блюда и приборы по столу, поднимает руки вверх, позволяя облачить ее в полный наряд, более приличествующий обеду и беседе, чем одна лишь камиза. Девушка даже успевает перехватить волосы Ригинлейв парой шпилек, так что за исключением некоторой скованности движений, женщина ничем не выдает своей текущей уязвимости.

- Все прекрасно, ярл, - отвечает очень вежливо Асбьорн, - Мы благодарны за такое гостеприимство, - и в ответ он получает сначала укоризненный взгляд княгини, а затем ее смех. Женщина подходит ближе, треплет юношу по волосам и качает головой, - Никакой нужды быть таким официальным. У нас тут семейный обед, а не прием, поэтому можешь забыть обо всех формальностях, - говорит женщина, а затем отпускает Асбьорна и садится за стол. Она не особенно голодна, но трапеза за доброй беседой – отдельный вид удовольствия.

- Нам было очень весело. И вчера, и сегодня! Мы, между прочим, познакомились с таким количеством других ребят, что я даже всех и не запомнила. Я подружилась с дочерью хэрсира острова Полоза, а Асбьорн… - девочка выдерживает интригующую паузу, и все же брат не успевает ее остановить, - По уши втрескался в дочь хэрсира Ладе, Ингибьорг! – громко заявляет Асхильд, да так, что щеки юноши вспыхивают алым. Следовало признать, что с момента поездки в Славь предпочтения в женщинах у Асбьорна сменились, и отнюдь не в худшую сторону.

- О Боги. Дочь Ормара… - выдыхает Ригинлейв, с трудом сдерживая смех, - Что ж, Асбьорна можно понять. Как я знаю, Ингибьорг растет редкой красавицей, - посмотрев на мужа и вновь силясь не засмеяться, нейтрально отвечает княгиня, не желая смущать племянника, но вместе с тем и не игнорируя сенсацию от сияющей за всеми рассказами о детских перипетиях, Асхильд.

- И лучше всех стреляет из лука, - бормочет себе под нос Асбьорн, явно смущенный не настолько, чтобы начать отрицать все и сразу. Но давить на него никто не собирается, так что весь дальнейший обед проходит за вполне мирными и дружелюбными беседами. Ригинлейв изо всех сил изображает интерес, слушая и о задирах с северного острова, и о том, как младший сын Лейринга потерялся в саду, и о том, как они всей гурьбой отыскивали липкий снег, чтобы слепить самого гигантского снеговика во всем Ругаланне. И конечно же, княгиня обещала обязательно на него взглянуть.

- Так мы поедем на хутор?! Я уже всем похвасталась, что мы первые увидим эльфов в этом году. Я, между прочим, вообще никогда не видела эльфов, а говорят, что они очень красивые, - и Асхильд поочередно проникновенно заглядывает в глаза Вигмару и Ригинлейв, явно ожидая положительного ответа. Женщина тоже смотрит на супруга, а затем берет его за руку и сжимает пальцы. Против двух женщин ему уж точно не устоять, а княгиня чувствует себя достаточно хорошо, чтобы не опасаться за свое здоровье.

- Поедем?.. – не то спрашивает, не то утверждает женщина, а понимая, что муж все-таки сдастся, улыбается и целует его в щеку, - Бегите, собирайтесь, через час встретимся во дворе.

Подпись автора

Вигмар был прав. Ригинлейв очень хотелось уехать из дворца хотя бы ненадолго. Она вовсе не относилась к тем людям, которых тяготили большие компании, придворный этикет и необходимость общаться со своими подданными. Вряд ли у нее вообще был шанс так смотреть на повседневность, ведь она была и оставалась дочерью ярла, и все это обилие шумящей толпы, быстро сменяющихся событий и необходимости следовать четко выверенным правилам, были с нею с раннего детства. Более того, княгиня, пожалуй, могла бы сказать, что ей нравятся пиры, развлечения, нравится, когда замок полон гостей, а ее вассалы хотя бы ненадолго замолкают, не жалуясь друг на друга и не выдавая Ригинлейв никаких советов и пожеланий, а вместо этого, хорошо проводят время и вспоминают мирные времена, когда на пирах можно было не опасаться ножа в спину. Нынешние празднования не тяготили женщину, более того, она желала их, потому что видела в этом логичное завершение их с Вигмаром свадьбы. Теперь не только ограниченный круг приближенных узнает о том, что они женаты, но и весь Ругаланн. Никто больше не посмеет высказаться против, а свидетелями станут не отдельные хэрсиры, а целое княжество, и это сделает их союз законным и нерушимым. И единственное, что сможет этот союз когда-нибудь разрушить – вовсе не чья-то злая воля, а лишь смерть или их собственные ошибки.

И все же, Ригинлейв рада покинуть замок и город, пусть и очень ненадолго. Обилие плохих событий тяготило ее больше, чем ярл того желала, и нахождение в Хольмгарде лишь делало ситуацию сложнее. Невозможно было не думать об Устинье и Владиславе, находясь с ними в одном и том же месте. Невозможно было не вспоминать о поднятых мертвецах. Невозможно было не видеть в каждом слуге предателя и потенциального убийцу. Невозможно было не тревожиться о племянниках, Вигмаре и матери, пока дело обстояло таким образом. Хольмгард вдруг снова стал опасной обителью, где за углом могло крыться, что угодно. В последний раз такое было при Святогоре, и Ригинлейв обещала себе, что второго такого раза не будет. Но он был. И ей нужно было уехать ненадолго, чтобы это обдумать и чтобы решить, что делать дальше. Быть может, стоит временно пожить в каком-нибудь из малых поместий ярла? Или в уделе у Вигмара? Не было сомнений, что так Фоборг отстроится в разы быстрее, потому что муж не позволит ей жить в подобных условиях. Обо всем этом можно будет подумать на хуторе, глядя на причудливые пляски эльфов под музыку, что существовала для них одних. Да, уехать – определенно было отличной идеей.

Много времени на сборы не уходит. Лекарь, не матери, но придворный, осматривает рану, меняет повязку, пока слуги расторопно собираются, так что Ригинлейв обнаруживает себя в пути даже меньше, чем через час. Она прекрасно себя чувствует, свободно едет верхом, что вообще-то совершенно не удивительно, ведь едва ли ярл могла вспомнить, когда в последний раз использовала повозку.

Засветло они, конечно, не вернутся, так что взять любимой еды Асхильд и Асбьорна лишним не будет. Эльфы нередко появлялись только посреди ночи, так что на хуторе они почти наверняка проведут до утра. Благо, что от замка было не далеко, противоположную сторону озера, где и располагался хутор, было видно с верхних этажей замка. Все успеют. В довесок, там уже были слуги, а значит, дом будет протоплен, вино со специями подогрето, место для коней готово, а вокруг – тихо, чисто и безопасно. То, что нужно теперь, когда с ними дети, а Ригинлейв едва ли хватит сил, чтобы вступить в сражение с кем бы то ни было.

Впрочем, поездка их говорит, что лемминги – самое опасное, что им грозит на пути, и одним лишь разочарованием тем, что они – не эльфы. Ригинлейв улыбается предположению Асбьорна, но находит и причудливых зверушек тоже очень милыми. А самое главное, они свидетельствовали о том, что весна уже ступает по Ругаланну, входя в свои законные права, хотя холодно здесь будет еще какое-то время. Таковы суровые законы их края. Пока по Арконе уже вовсю наступала весна, в Ругаланне снег еще только начал таять, а природа только начала оживать.

- Правда существуют, Асбьорн, - улыбается женщина мальчику, - Я – не колдунья и мало смыслю в колдовстве, но когда я была ребенком, мой старший брат, Сигурд, впервые отвез меня на хутор посреди ночи, чтобы смотреть на эльфов. Дело в том, что все эти… Существа, они живут рядом с нами постоянно, но они обычно невидимы человеческому глазу. И лишь когда энергии у них становится очень много и они оказываются сильными, они проявляются в реальном мире и их могут видеть и простые люди тоже, - объясняет женщина заинтересованным детям, когда они въезжают в пролесок, за которым уже виден хутор, - В этом месте, сколько себя помню, они всегда появлялись ранней весной и в Йольские ночи. Жрец, что-то говорил о том, что их питает долина, где раньше было очень старое капище. Как бы там ни было, а брат отвез меня туда впервые, и я тоже с трудом верила в возможность увидеть эльфов. Но едва стемнело, все вокруг дома засияло, и я их увидела. И приезжала на хутор много-много лет подряд, даже после смерти Сигурда. Одна или с Халбрандом. После смерти Сигурда он стал моим братом и делал для меня многое, что прежде делал он, - странно, но сейчас женщина с трудом вспоминает лицо давно ушедшего родственника. Он все еще в ее сердце, но память подтерла образ.

- Ты все еще грустишь? Из-за Сигурда? – тихо спрашивает Асхильд, словно готовая утешать ярла, если та и впрямь все еще грустит. Сама-то девочка была очень привязана к брату, он отвечал ей взаимностью, а потому, ей сложно было представить, как это, жить без него. Но в мире взрослых все было иначе. И хотя первые месяцы Ригинлейв тоже не особенно представляла, как ей жить без Сигурда, со временем его потеря осталась позади. Как и много других.

- Нет, милая, вовсе нет, - улыбается женщина поочередно Асхильд и Асбьорну, - Иметь брата – просто замечательно. Это – подарок Богов. И я очень люблю Сигурда, наверное, сильнее, чем всех прочих почивших моих братьев. Но я вовсе не грущу. Ведь я знаю, что настанет день, когда мы с ним встретимся за столом наших предков, в Вальгалле. И там нас уже ничто не сможет разлучить. А до тех пор, я с честью выполняю долг, который по праву должен был быть его: я правлю Ругаланном и стараюсь делать это справедливо и милосердно. Как хотел бы править он, - едва Ригинлейв заканчивает свою проникновенную речь, они подъезжают к хутору. Крепкий бревенчатый дом мало похож на привычные Ругаланну, в том числе и печной трубой, из которой и теперь валил дым. Истопленная басту тоже стояла неподалеку. Двор был вычищен от снега, забор стоял твердо, нигде не прогнивший и не шатающийся – главный признак того, что хутор был вовсе не заброшенным местом, и его не забывали поддерживать в надлежащем виде. Конюшня была не чета хольмгардской по размерам, но несколько лошадей вмещала легко, и тоже была вычищена и готова к приему гостей. Слуги встречают их уже на подъезде, коротко отчитывается о готовности старший, и Ригинлейв кивает, спешиваясь позже всех, потому что это стоит ей некоторых усилий, покуда приходилось задействовать руку и напрягать плечо.

- Где эльфы?! – чуть ли не в унисон спрашивают дети, вызывая смех женщины. Она качает головой и указывает на крыльцо дома, - Давайте сначала зайдем погреться, я покажу комнату, где вы можете отдохнуть, выпьем теплые напитки, а потом пойдем их искать, - к тому времени как раз начнет смеркаться, ждать чудес долго не придется. И им не приходится. Пока дети осматривают свою комнату, Ригинлейв показывает Вигмару их, пока старая дэжа подогревает вино и ягодный отвар, пока они болтают о какой-то ерунде, сидя у камина, а потом женщина делится захватывающими историями из своего детства, сумерки приходят как-то сами собой, а за ними и ночная темнота. Княгиня покидает компанию мужа и племянников лишь ненадолго. Выходит на крыльцо, обходит дом и проходит по хорошо утоптанной тропинке к долине. И вид ярла вовсе не разочаровывает. Детский восторг на секунду захлестывает и ее тоже, отправляя воспоминаниями в детство, когда маленькие огоньки, искрящиеся в темноте разными цветами, вызывали такую радость, что сложно было сдержать ее в себе. Вот и теперь это кажется чем-то невероятным. Чем-то, чем хотелось разом поделиться с Вигмаром и племянниками. Ригинлейв спешит обратно в дом, подхватывает свой меховой плащ и улыбается, явно довольная.

- Идем скорее. Они уже там. 

Подпись автора

Ригинлейв казалось, что после всего, что она уже видела за свою жизнь, после всего, что она пережила и с чем столкнулась, в ней невозможно будет вызвать эмоции, подобные тем, что захлестывали ее теперь. Захлестывали не только потому что она видела нечто необычное – в детстве и юности она часто бывала на хуторе и наблюдала за эльфами, кажется, даже отыскав среди них пару друзей. Захлестывали, потому что она могла показать нечто удивительное и непревзойденное, нечто за гранью привычного человеческого восприятия тем, кого любила. И если бы княгиня не была уверена, что видения эльфов – не ее детские фантазии, а самая настоящая реальность, то она, вне всякого сомнения, не стала бы обнадеживать Асхильд и Асбьорна, боясь их разочаровать. Но все в Хольмгарде знали, что долина у хутора населена эльфами, большинство горожан и местных жителей из-за этого отчаянно боялись подходить хоть сколько-нибудь близко, но как поговаривал хольмгардский жрец, здесь эти крошечные существа вовсе не были злыми и агрессивными, как нередко случалось с совсем дикими, увидевшими людей впервые. Да, пару раз любители наживы, зашедшие в самый центр их обители в желании поймать нескольких в банку и продать за баснословные суммы, лишались ума, памяти или даже жизни, но едва ли кто-то мог всерьез винить альвов за это. Со всеми остальными, особенно с детьми, эти маленькие причудливые сущности были довольно дружелюбны, так что приводя сюда тех, кто был ей дорог, Ригинлейв знала, что ни одна из сторон не обидит другую, что даже после всех пережитых ужасов, трудностей и страхов, Вигмар, Асхильд и Асбьорн сумеют увидеть потрясающую неземную красоту в зрелище, что теперь разлилось перед ними искрящейся рекой, сумеют разделить ее с Ригинлейв, сумеют ощутить то же возвышенное чувство восторга, радости и созерцания чего-то поистине потрясающего.

- Это настоящее волшебство, - она улыбается, испытывая еще большую радость от того, что Вигмару и детям понравилось тоже. В объятиях супруга, в обществе племянников, Ригинлейв забывает сейчас обо всем остальном. Есть только они, только это невероятное зрелище, только понимание того, как много удивительного лежит за пределами привычного человеческого восприятия. Признаться, в такие мгновения ярл даже испытывала зависть к колдунам. Ведь они знали и познавали намного большее. Впрочем, среди смертных, пожалуй, они с Вигмаром вполне могли похвастаться своим обширным опытом: они и на тролле покатались, и в Йотунхейме побывали, и теперь наблюдали за светлыми альвами с замиранием сердца.

- Эти эльфы не боятся смертных, как мне помнится, Асхильд, но я думаю, что Вигмар прав, и нам не стоит нарушать их времяпрепровождение своим участием, - потому что эти крошечные существа, порой, могли вредить вовсе не из-за желания навредить, а потому что они не понимали, что для людей может быть опасным, а что нет. В их бессмертном мире опасным не могло быть ничто, но в Мидгарде дело обстояло иначе. И Ригинлейв ни за что не стала бы рисковать племянниками, - Но ведь итак очень красиво… И удивительно, правда? – женщина улыбается, пальцами коснувшись ладоней мужа и глядя на детей, в желании убедиться, что они не ослушаются рекомендаций взрослых. Ответом княгине служит тишина, настолько племянники увлечены невиданным доселе зрелищем. Женщина не против. Она и сама не желает отрывать взгляда ни на мгновение, настолько прекрасным ей кажется увиденное. Но у эльфов на этот счет было свое мнение. Метнувшиеся к ним яркие огоньки всего пару секунд кружат вокруг, а следом к ним направляется целый рой, если такое слово вообще было применимо к альвам. Ригинлейв не усматривает в этом вовсе никакой угрозы. Она просто чувствует, что им ничто не угрожает, что им не сделают ничего плохого. И так происходит. Прекрасные маленькие существа забавляются теперь уже совсем близко к ним – танцуют и поют, и их голоса слышатся перезвонами тысяч колокольчиков, звуча совершенно непривычно человеческому уху, но от того не менее красиво.

- Они никогда не танцевали специально для меня или брата. Только заколки таскали, - смеется женщина, восхищенная и завороженная прекрасным зрелищем. Вряд ли кому-то доводилось пережить, что-то подобное. И сейчас Ригинлейв хочется, чтобы это продолжалось еще хотя бы немного. Но эльфы и не думают останавливаться, выписывая не то хороводы, не то магические круги прямо в воздухе. И это кажется волшебным сном, от которого совсем не хочется просыпаться, - Наверное, вы им очень понравились. Сколько помню, они всегда любили детей, - улыбается княгиня племянникам, воодушевляя их еще больше. Идея отблагодарить существ вовсе не кажется княгине хоть сколько-нибудь чуждой или небезопасной. Вряд ли этих существ можно было чем-то на самом деле удивить, но кое-что они любили, Ригинлейв знала.

- Вигмар прав, можно принести им угощение – молоко или, например, сладости, но больше всего они любят красивые блестящие украшения. Они всегда крали у меня, что-нибудь прямиком из волос, пока я спала, - хотя брат говорил, что она все выдумала и просто потеряла, но это едва ли кому-то было интересно, потому что у дочери ярла украшений было предостаточно, а у ярла, так и того больше. А потому, она легко снимает с пальцев два кольца, оставляя только обручальное, и протягивает по одному детям. Затем снимает с волос вплетенные драгоценные бусины и передает их Вигмару, - К ним можно просто обратиться человеческими словами. Не уверена, что они понимают речь, но точно понимают посыл, - и сама ярл показывает пример, вытащив из волос золотую шпильку.

- Вы чудесные и мы очень благодарны вам за ваш подарок, - Ригинлейв кладет шпильку на ладонь и медленно подносит ее к одному из кругов. Тот поначалу замедляется, затем останавливается и кажется, что голоски становятся тише, перешептываясь между собой. Но уже в следующее мгновение они подлетают к ладони ярла, и прохлада накрывает ее вместе с легкой щекоткой, когда крошечные, невидимые глазу конечности этих странных маленьких существ касаются кожи. Женщина тихо смеется, а шпилька, между тем, стремительно взмывает в воздух и так же стремительно скрывается в глубине долины. Асхильд не может удержаться от того, чтобы повторить за Ригинлейв, и с нею происходит ровно то же самое. Вот только она еще и получает подарок в ответ – существа подлетают к ее голове, и пока девочка замирает, боясь шевелиться, они заплетают ее волосы в причудливую прическу, украшая ее парой подснежников.

- Я ее никогда не расплету, - шепчет в восторге племянница, едва не подпрыгивая в воздухе от подлинной детской радости, и эльфы, судя по всему, рады тоже, потому что начинают танцевать уже вокруг девочки, а затем и вокруг Асбьорна, чуть оттесняя племянников вниз, к долине, куда, судя по всему, приглашали их теперь. Ригинлейв перехватывает обоих за плечи, понуждая подойти ближе, а затем грозит эльфам пальцем, - Нет-нет, все игры и увеселения только здесь, - велит она, зная, что альвы очень игривы и зная, что это может быть опасно для детей.

Они успевают здорово замерзнуть и простоять на улице не меньше часа, но даже после этого приходится уговаривать детей пойти обратно в дом, потому что восторг, который они испытывают, под конец очень уверенно взаимодействуя с альвами, не отпускает их. «Еще немного» и «еще немного» растягивается не меньше, чем до полуночи, а прощания еще на четверть часа. Так что, когда они возвращаются в дом, Ригинлейв настрого велит следить ульфхеднарам, чтобы из дома ночью никто не выходил, как бы племянники ни упрашивали отпустить их хоть на минуту. Впрочем, обещание непременно посетить эльфов на Литу, когда их становится здесь вдвое больше, немного успокаивает Асхильд и Асбьорна, и они клянутся, что не выйдут на улицу одни и из замка по возвращении сбегать на хутор тоже не станут. После этого они еще успевают выпить теплого ягодного напитка, и лишь затем, после пожелания добрых снов, идут спать, хотя вряд ли им удастся уснуть в ближайшие часы. И Ригинлейв отлично их понимает, сидя у очага, рядом с мужем, положив голову ему на плечо.

- Удивительный вечер. И ты тоже. Это редкое умение – видеть красоту даже после всех кошмаров.

Подпись автора

Ригинлейв не спорит с мужем, хотя его умение видеть красоту среди непрекращающегося кошмара, все еще считает удивительным и потрясающим. Потому что сама она была из того большинства, которое в годы войны и страданий утратило и способность видеть прекрасное, и способность сопереживать, сочувствовать и главное – быть милосердными, не становясь такими же, как беловодцы. Отчасти, потому что княгине в ту пору не уставали напоминать, что любое милосердие примут за слабость. Отчасти, потому что сама она ожесточилась, чтобы выжить, будучи в эпицентре всего того кошмара, которому подверг их Святогор. Ушло много времени на то, чтобы вновь научиться чувствовать, что-то, кроме постоянной боли и ужаса от перспективы поражения. Но об этом ярл не хотела и не готова была рассказывать. Ни к чему было портить вечер, который и начался, и продолжился так хорошо, стоило им сменить теплую гостиную на не менее теплую спальню с тем, чтобы испытать радость не только созерцания прекрасного, но и радость близости.

Возвращаться в крепость не так уж и хотелось, но Ригинлейв не чувствовала глубокого нежелания, даже несмотря на то, что это возвращение означало необходимость вновь встречаться лицом к лицу с перспективой убийства собственной сестры и ее мужа. Это все еще тревожило княгиню, и тревожило куда больше, чем рана, которая утром выглядела уже намного лучше, чем прежде, едва ли вызывая хоть какое-нибудь беспокойство. Легкая слабость в расчет не шла – кто не испытывал ее после ранения? Ни жара же, ни проявлений проклятия не виделось. Что, впрочем, ничуть не убеждало мать, которая тотчас же прислала лекаря, стоило Ригинлейв войти в покои, умыться и позволить ее переодеть.

Рангрид этим днем вообще была чрезвычайно настойчива, так что в скором времени появилась на пороге комнат дочери. Ей хватило терпения, чтобы получить дозволение войти, но княгиня отлично видела, что далось ей это особенно нелегко. И нетрудно было догадаться, что все дело в том, что свадебный пир, а для многих из тех, кто не знал о заключенном союзе – свадьба, были уже завтра, что возлагало на хустру бессчетное количество обязанностей. И хотя она мудро делегировала их, когда привлекла к приготовлениям своих придворных дам, придворных дам ярла, да и вообще кажется всех дам, вне зависимости от того, были ли они вообще придворными или прибыли гостьями, дел у нее оставалось очень много, что, впрочем, выражалось только в чрезвычайно собранном и деловитом поведении.

- Зря ты уехала, никого не предупредив, - сходу начинает мать, но не развивает эту тему, мгновенно переключаясь на другую, - Но молодец, что привлекла Вигмара к расследованию этого мерзкого предательства. Ты ведь не думаешь, в самом деле, что он к нему причастен? – женщина наклоняется над подзажившей раной, ничуть не стесняясь отстранить от нее лекаря. Тот спешно поясняет, что заживает все стремительно и точно так, как они ожидали, но у Рангрид на все свои соображения, так что она смотрит еще долго, а лишь затем позволяет мужчине вернуться к делу и наложить повязку.

- Что?! Нет, конечно… Откуда ты вообще это знаешь?! – восклицает Ригинлев, всплеснув руками. Да, о предательстве Владислава и Устиньи, вероятно, говорил весь двор, но о причастности Вигмара?.. Абсолютно исключено. И рассказать-то было некому, ведь вряд ли муж ходил и весело болтал всем подряд, как ловко он обманул великокняжескую чету. А Ригинлейв и подавно никому не рассказывала.

- Знать обо всем, что может тебе угрожать, дорогая – мой материнский долг, хотя ты можешь считать его долгом самого верного твоего подданного. В конце концов, если ты не готова на все ради своего ребенка – ты недостойна называться матерью, - она повторяет это так часто, что ярлу кажется, что Рангрид сомневается все время в том, что делает достаточно, хотя делала она намного больше, чем любая мать в Ругаланне.

- Когда-то я уже допустила одну ошибку, которая едва не стоила тебе… Нам всего. Мне следовало подсыпать яд ублюдку прямиком в бокал в первую же ночь в крепости, но в ту пору я была слишком малодушна, что и привело к тому, что ты столько лет была замужем за выродком и страдала от него, - взгляд матери касается ее спины, испещренной уже не настолько заметными, но все-таки шрамами. Ригинлейв выпрямляется сильнее обычного, потому что взгляд этот обжигает подобно тому, как лед жжет разгоряченную кожу, - Прости, что я упоминаю его перед твоей свадьбой. Я вовсе не…

- Все хорошо, - княгиня улыбается через силу, а затем поднимает светлые глаза на мать, - Мне не больно. Больше нет, - и хотя ярл желала бы, чтобы у нее была сейчас возможность держать Вигмара за руку, как подтверждение того, что Святогор навсегда оставался в очень далеком прошлом, она не лгала. Ей и впрямь больше не было больно, - Я знаю, что ты вовсе не думаешь, что он хоть в чем-то схож с беловодцем. Потому что он совсем не схож. И я вовсе не думаю, что Вигмар мог бы предать меня, встать на сторону Устиньи и Владислава, даже если бы я не была его женой. А скорее всего, даже если бы я отказалась стать его женой, - потому что соглашаться было безумно страшно, намного страшнее, чем вести войско в бой, - Поэтому тебе нет нужды так радеть за него, - женщина смеется, совершенно по-доброму, и отлично понимая, о чем тревожилась мать. О том, что привычки, возведенные в абсолют после брака с беловодцем, перекинутся и на Вигмара тоже. О том, что Ригинлейв не сможет ему доверять. О том, что будет видеть в нем черты своего прежнего мужа, потому что шрамы остались не только на спине, но и на душе тоже. И порой княгине казалось, что она непозволительно близка к этому. Но было кое-что, что всегда удерживало ее от стремительных выводов и жестоких, несправедливых обвинений. Это была любовь.

- Я знаю. Ты видишь его блестящим мужем и отчасти своим сыном, и ты готова, в случае нужды, защищать его и передо мной тоже, - хотя вообще-то Рангрид совершенно не свойственно было лезть в отношения дочери с кем бы то ни было, - Но в этом нет никакой нужды. Я верю ему. Я люблю его. И одна из причин, по которой я доверила ему расследование – стремление показать, что на его счет у меня нет и не может быть никаких подозрений. Я не позволю тени Святогора лишить меня будущего с человеком, которого я люблю. И не позволю Владиславу с Устиньей лишить меня настоящего с человеком, которого я люблю. Не тревожься, матушка, - Ригинлейв говорит это очень спокойно, наблюдая за тем, как хустру начинает смотреть на нее иначе – не без гордости и не без восхищения. Рангрид полагала, что за годы неудачного союза, мятежа и войны дочь научилась многому, но только премудростям брака и отношений мужчины и женщины. Но она ошибалась. Впрочем, и ярл тоже будет ошибаться в отношениях с мужем. Набивать шишки. Устраивать громогласные ссоры и скандалы. Учиться. И любить.

- И что ты скажешь по поводу его занятий, я знаю тоже, матушка, - княгиня склоняет голову к плечу, выслушивает наставления лекаря, а затем провожает его взглядом и надевает платье сама, не приглашая служанку, а Рангрид позволяя зашнуровать его, - Что Вигмару сложно при дворе, ведь он – свободолюбивый и гордый мужчина, который предпочел бы жить со мной в хижине в Фоборге, зато в своем уделе и на своих правилах, если бы только не мой титул, за который ему и без того придется дорого заплатить в этом союзе. Мне стоит давать ему больше возможностей, больше занятий и больше свободы, чтобы он всегда был у дел, поскорее освоился и не чувствовал себя здесь гостем, поскорее свыкнувшись с местом хозяина – не в политике, но в семье и в доме. Я знаю, - она кивает, чувствуя, как ловко мать затягивает на ней платье, - И я стараюсь. Потому что хочу, чтобы Хольмгард стал для Вигмара домом ничуть не меньше, чем для меня самой. А еще я хочу, чтобы он чувствовал себя спокойно, чтобы мужская его гордость не сражалась вечно с моим титулом и чтобы в наших отношениях были только мы, а не мы, мои хэрсиры, куча придворных, политика и решения, которые ему не понравятся, - княгиня вздыхает, предвидя в этом сложности на много лет вперед, но принимая их как плату за счастливую семейную жизнь.

- Это так, - подтверждает Рангрид все сказанное Ригинлейв. Она, наконец, заканчивает с платьем, а затем разворачивает дочь к себе, - Я рада, что ты все это понимаешь. Но кое-что я все-таки добавлю, - она поправляет волосы ярла привычным жестом, а затем гладит ее по щеке, - Позволь себе быть не ярлом, а женщиной с ним. Умерь гордость, которой учил тебя отец, когда говорил, что ты займешь его место. Она не для семейной жизни, не для самых близких тебе людей. Ты сможешь быть счастливой в браке и снизить количество ваших ссор и недомолвок, если в отношениях с ним будешь ставить свой статус жены выше статуса ярла. Помни об этом, - хустру отходит от дочери и шумно вздыхает, - И вот еще что, - женщина усмехается, глядя на ярла, - Если будешь его обижать, то не обессудь – выпорю тебя хворостиной.

- Начинаю ревновать и думать, что кого-то в этой семье любят больше меня, - шутит Ригинлейв в ответ, а затем наливает им обеим вина в кубки, - Но ты ведь не об этом пришла поговорить? Что мне нужно знать о приготовлениях к свадьбе?..

К моменту возвращения Вигмара Рангрид уже успевает уйти, в который раз повторив всю череду мероприятий: они поприветствуют подданных, собравшихся у Хольмгарда утром, они поклянутся в верности друг другу и Ругаланну перед ликами Богов и жрецов, после чего их брак будет внесен в летопись, а Вигмар получит право, которое, без сомнения, было ему безразлично – называться не ярлом, но князем севера, что хоть и было формальностью, с точки зрения женщины, вне всякого сомнения, оставалось важным для тех, кому необходимо лишний раз напомнить, что Ригинлейв выбрала именно этого мужчину себе в мужья, и никто не смеет в этом сомневаться. После этого весть об их союзе отправят сначала по всем гостям, что не могли присутствовать в замке, а затем – по всем землям Ругаланна. В Хольмгарде же начнется свадебный пир, который наверняка продлится не один день. И в том, что на полях, где была пролита кровь беловодского ублюдка и его прихвостней, теперь будет пролит эль и вино в честь нового брака княгини, она видела какую-то высшую справедливость и символизм окончания эпохи крови, боли, потерь и страданий для всего Ругаланна. А потому и вся эта свадебная суета казалась женщине очень важной, как и сам праздник.

- Все хорошо, не тревожься, - улыбнувшись мужу, женщина обошла стул, на который он опустился и обняла мужчину со спины, скользнув руками по его груди, - Лекарь сказал, что я уже совсем поправилась, - он так не говорил, но если для спокойствия супруга нужно было немного приврать, то ничего страшного, Ригинлейв это сумеет, - Спасибо, что взял все это на себя, - она целует Вигмара в щеку, - Мне не хотелось бы заниматься этим самой. Как бы там ни было, а Устинья сестра мне по крови. И мне трудно думать, что я стану причиной, по которой из двух Хорфагеров, останусь только одна я, по своему же собственному решению, - что не отменяло того факта, что им нужно разобраться  с этим заговором, задавить его на корню, уничтожить даже упоминание о нем. Вигмар был прав. Хорошо, если это предательство не успело пустить корни. Но как бы там ни было, а помимо менталиста у них была еще и служанка.

- Даже если менталист бестолковый, то мы все еще сможем допросить того, на кого укажет служанка. И если тот подтвердит, что в заговоре больше никто не участвовал, мы сможем забыть обо всем этом навсегда, - после того, как пройдет суд над Устиньей, а Ригинлейв поймет, что делать с Владиславом.

- Да, матушка уже приходила, - смеется женщина, отпуская мужа из объятий и выпрямляясь, - Мы должны убраться из покоев немедленно, ведь их следует подготовить жрецам, я должна примерить новое платье, тебе нужно непременно попробовать эль на главной кухне и выбрать коней, на которых мы завтра покажемся перед людьми в городе и за его стенами. Еще тебе нужно сообщить жрецу, хочешь ли ты, чтобы Эйдис была записана в летопись, как твоя первая жена, или предпочтешь сохранить ваш брак в тайне, - и Ригинлейв равно нейтрально отнеслась бы к любому из этих вариантов. Сказанные ею на острове слова вовсе не были лживы. Она не ревновала мужа к его первому браку, она намеревалась сохранить память об Эйдис, по меньшей мере, перед ее детьми, и она спокойно воспримет желание мужа внести память об их союзе в летопись Ругаланна.

- А еще, если хочешь знать, то сегодняшнюю ночь мы непременно должны провести раздельно и не в наших покоях, - княгиня закатывает глаза, а затем снова смеется, - Но мы, конечно, можем нарушить этот запрет.

Подпись автора

Ригинлейв не говорит больше ни единого слова об Устинье. Она уже примирилась с тем, что участь ее решена, и не хотела возвращаться к этому вопросу ни в каком контексте, хотя бы перед днем своей несколько более официальной, но ничуть не более значимой, чем настоящая, свадьбы. Пусть этот заговор хотя бы ненадолго оставит их с мужем, пока они помогут Рангрид в том малом, с чем она еще не справилась самостоятельно. Пусть лучше их займет предсвадебная суета, чем мрачные мысли о том, насколько глубоко смог уйти этот заговор, это предательство, эта мерзость. И Ригинлейв охотно переключается на тему свадьбы, улыбаясь и обнимая мужа.

- Я тоже думаю, что Эйдис достойна того, чтобы быть упомянутой, как твоя первая жена. А что до Асхильд с Асбьорном, то они вряд ли увидят летопись в ближайшее время, будучи слишком занятыми своими детскими забавами. А раз так, то у тебя… - она неуверенно заглядывает Вигмару в глаза, - Если захочешь, то у нас, будет немного времени, чтобы обдумать правильные слова и сообщить племянникам об этом, - и подобная весть могла оказаться равно совершенно безынтересной для них, или напротив, полной вопросов, сомнений, рассуждений, которые необходимо будет поддержать и раскрыть, чтобы в детях не осталось тревог и обид, возможного ощущения предательства и непонимания того, что нужно чувствовать в этой ситуации. Асбьорн и Асхильд симпатизировали Ригинлейв, но кто знает, как они отнесутся к тому, что Вигмар женился на ней после того, как был женат на их матери. А впрочем, помнили ли они свою мать и были ли к ней так привязаны, чтобы тревожиться об этом? Княгиня не знала. Но считала честным и правильным поведать все детям, когда придет время. И если супруг сочтет это необходимым, она будет рядом, чтобы поддержать его, или напротив, будет держаться подальше, чтобы не лезть в семейные дела Соларстейнов, едва ли касавшихся ее напрямую.

Вопреки настойчивым рекомендациям Рангрид, которая очень серьезно относилась ко всем свадебным обычаям, ночь Ригинлейв и Вигмар проводят вместе. К чему была вся эта таинственность и напускное целомудрие, когда и весь замок, и значительная часть Хольмгарда отлично знали, что замуж выходит не юная девица, а вдова, а в довесок они итак уже были законными мужем и женой, их брак благословили Боги, подтвердили хэрсиры, лагман, свидетели и договор, будь он неладен? Никому бы не пришло в голову обвинить ярла в том, что она не соблюла положенные обычаи и была с мужчиной прежде допустимого, никто не бросил бы обвинение в лицо Вигмару, говоря, что он завладел тем, что ему итак было обещано, раньше срока. Так что, причин разлучаться Ригинлейв не видит, и с мужем они расходятся только после завтрака, и вовсе не обычаям следуя, а закономерной нужде: женщине нужно было переодеться к выходу в город, к пиру и к долгим празднованиям, уверить мать, что все вышло чудесно и встретить последних гостей из числа запоздавших.

Несмотря на то, что подобные мероприятия редко проходят без эксцессов, а Ригинлейв давно уже не устраивала в Хольмгарде пиров такого масштаба, все идет, как по маслу. Никаких неожиданностей, никаких непредсказуемых выходок. Их встречают бурной радостью в городе и за его пределами, их поздравляют самыми добрыми словами, с ними пьют вино и в стенах столицы, и за ними. Для княгини же важна не только радость ее народа, но и то, что теперь Ругаланн будет знать Вигмара в лицо, признавать его своим князем и мужем ярла, что могло быть совершенно неважным для него, но было очень важным для Ригинлейв, потому что помимо счастливой жены, она была еще и ярлом, и увы, но второе обещало нередко возобладать над первым. Но именно сейчас женщина осознанно давала супругу власть, которой, быть может, он и не желал, будучи вполне довольным тем, что у него есть, но которая обязана была у него быть, чтобы он имел возможность не озираться на титул жены день ото дня. Возможно, с позиции Ригинлейв, это не было умно после того опыта, что у нее был со Святогором. Но это был акт ее безусловного доверия Вигмару, ведь окажись на его месте, кто угодно еще, и муж ее стал бы бессловесной, бесцветной и бестелесной тенью, чьего имени никто и не узнал бы вовсе.

Пир обещал продлиться уж точно больше одного дня, и к счастью, им обещала помочь ровно та же традиция, что спасла на настоящей свадьбе, дав насладиться новым статусом и друг другом на утесе перед Рябиной. Вина и эля было столько, что вскоре гости обещали забыться, так что Ригинлейв верила, что уже завтра им с мужем не придется целоваться на каждом углу, после каждого поздравления, каждой песни, частушки и просто требования стуком кружек. Впрочем, следовало радоваться тому, что люди вокруг были так счастливы и так охотно поддерживали их союз. На большее княгиня и не смела надеяться. В эти моменты она чувствовала себя спокойной и счастливой, единой со своей страной и со своей семьей, а это воистину было даром асов. Даром, который Ригинлейв ценила по достоинству.

Ярл улыбается мужу, когда он отлучается, отлично понимая, с какой именно целью он ее оставляет. В это же время музыканты начинают играть известную ругаланнскую мелодию, требующую известного же северного танца со сменой партнеров. Нет ничего зазорного в том, чтобы танцевать со своими хэрсирами, хотя следовало признать, что Асбьорн умел удивлять: приглашая княгиню, он, во-первых, спас ее от подколок Ормара, уже готового танцевать с кузиной и пьяного достаточно, чтобы позабыть о своей печальной жене, во-вторых, был удивительным образом галантен и обходителен, а в-третьих, танцевал так, будто всю жизнь только этим и занимался. Но судя по гордому взгляду Рангрид, это ему тоже довелось освоить в годы жизни в Брускеруде. Мальчик же был рад продемонстрировать свои умения, хотя и чуть смущен похвалой Ригинлейв. Следующий танец она предпочитает пропустить, но зато успевает тихонько сказать племяннику, что дочь Ормара как раз скучает с кубком в самом углу. Короткий кивок, Асбьорн смущается еще сильнее, но и решительности ему не занимать тоже: он весьма смело шагает к дочери хэрсира, намереваясь скрасить ее общество своим присутствием.

К моменту, как Вигмар возвращается, княгиня уже тоже занимает свой престол, с улыбкой наблюдая за подданными. Иной раз в таких наблюдениях можно было узреть больше, чем ожидаешь поначалу. Но наблюдения прерываются приходом супруга, и женщина быстро понимает, что от нее требуется изобразить занимательную для новобрачных беседу, а не глазеть пристально по сторонам, силясь высмотреть того, на кого указывает Вигмар. Впрочем, одного рассеянного взгляда оказывается достаточно. Отец и наставники, как один, всегда повторяли, что ярл сильно выигрывает, если знает семьи своих вассалов, их детей и жен поименно и в лицо. Получалось не всегда, но Ригинлейв старалась. И пару раз, посланное супруге хэрсира украшение или игрушка их новорожденному ребенку, помогали ей установить отношения, которые следовало ценить и узнать то, что в иных обстоятельствах не узнаешь. Иными словами, она понимала, о ком говорит супруг. Откровение было неприятное, но не неожиданное. Младший сын хэрсира, лишенный гарантированного наследства? Нередко они заигрывались в своих поисках собственного пути. Что ему обещали? Удел отца? Место при дворе? Должность в свите нового ярла? Любой из вариантов бы подошел.

Ригинлейв игриво смеется, мягко берет мужа за руку и смущенно склоняет голову к плечу, изображая женское кокетство, прежде чем начать говорить в ответ, - Четвертый сын хэрсира Тихого острова. Рожден от наложницы, - что вообще-то не было аргументом в данном случае, потому что дети этого хэрсира, за исключением самого старшего, все были рождены от наложниц. Одну, кажется, даже подарил сам ярл Горм, тогда еще совсем юному своему вассалу, - Зовут Ингвар. Был хирдманом в хирде отца в битве за Ирий. Смел и амбициозен, но не больно-то любим и жалован отцом, - и это нередко объясняло многое, если не сказать больше. Ригинлейв хочет добавить, что-то еще, но очередной стук кружек о столы ее прерывает, - Если служанка уверена и у нас нет причин сомневаться в ее словах, то отдай приказ хирдманнам взять его, как только все вокруг будут достаточно пьяны, чтобы не заметить исчезновение и без того не самого важного человека, - ярл вновь тихо смеется, а затем одаряет мужа ответной лаской, целуя его в щеку, - И лучше бы тебе поторопиться, потому что Боги свидетели, хирдманны Йомсборга и Йерринга слишком явственно жаждут сопроводить нас до княжеской опочивальни.

Подпись автора

В иных обстоятельствах Ригинлейв ни за что не взялась бы допрашивать предателя самостоятельно, даже если бы это был ее собственный хэрсир. Это слишком большая честь – снисходить до тех, кто презрел закон божественный и человеческий, пойдя равно против воли самого Одина на земле и своего ярла. Предатели недостойны были видеть свою княгиню, недостойны были с нею говорить, недостойны были дышать с нею одним воздухом. Этого принципа придерживался Горм, легко расправляясь с теми, кого назвали предателями его приближенные, будучи слишком высокого мнения о себе, своей власти и титуле, чтобы снисходить до такого рода встреч, допросов и попыток выбить правду. И учитывая, что он не был замечен в порочащих его скандалах, а равно умер не от яда в кубке, а от вражеского клинка в весьма преклонном возрасте, были основания полагать, что в таком поведении он не ошибался. Но теперь обстоятельства были весьма скользкими и неприятными. О заговоре, без сомнения, вскоре станет известно всему Ругаланну, или по крайней мере, уж точно всем хэрсирам. Любого, кто будет признан замешанным, никогда больше не примут ни в одном доме севера, как дорогого или хоть сколько-нибудь приемлемого гостя. Не после того, через что прошел весь их край для обретения свободы под началом Ригинлейв. Не после того, как они пострадали. При таких условиях ошибочное обвинение, брошенное прямиком на свадьбе ярла – тяжелейшее оскорбление, от которого сложно, а быть может, и вовсе невозможно будет отмыться. Даже если оскорбление это нанесено не самому хэрсиру, а одному из его младших сыновей, который не может рассчитывать слишком на многое. Доверять подобное кому-то, кроме себя самой и Вигмара, Ригинлейв не могла и не хотела. Да и от количества поцелуев у нее уже болели губы. Смена деятельности на свадьбе, которая обещала растянуться на всю неделю, им точно не повредит.

Изображать из себя счастливую влюбленную жену, не так уж сложно, когда ты и впрямь счастлива и влюблена, так что их разговоры с мужем со стороны вполне предсказуемо кажутся зрителям любовным воркованием. И никому не должно быть дела до того, чем они являются на самом деле, - Отличная идея. Только пусть Хагир сделает все, как можно тише и незаметнее для окружающих, - может быть, это предупреждение и было излишним, но Ригинлейв желала быть уверенной в том, что они не наделают неподходящего и неуместного сейчас шума, от которого торжество могло превратиться в балаган. Нет. Свадьба должна пройти идеально для окружающих, никаких трудностей, никаких проблем, никаких порочащих обстоятельств. И то, что никто не поинтересовался до сих пор, куда же делся Великий князь и сестра ярла, было хорошим знаком. Знаком того, что всем здесь хватало ума осознавать степень проблемы, не портить Ригинлейв настроение и не лезть не в свое дело, понимая его деликатность. Впрочем, тот факт, что еще не все знали о произошедшем, отвергать безоговорочно тоже было нельзя.

Пошлые комментария, пожелания и даже попытки в скальдическую поэзию Ригинлейв ничуть не смущают. Кажется, где-то бродил настоящий скальд, а зная мать, скорее всего, и не один, который все равно непременно сложит о свадьбе хвалебные песни, где будет немало интимных подробностей, которых ему знать окажется не дано, но которые он непременно додумает, желая показать неизменную состоятельность этого брака. Он превознесет красоту невесты, он же расскажет о силе берсерка у жениха, все это было обыденностью и частью их культуры, княгине глупо было бы пытаться бороться, не одобрять или каким угодно иным способом препятствовать хоть долгим тостам, хоть пошлым шуткам, хоть кривым рифмам, хоть бесконечным требованиям очередного поцелуя или уединения в покоях. Кажется, здесь мало волновало окружающих, что они с мужем провели вместе уже не одну ночь, что браком сочетались еще раньше, что им не нужна была помощь и подбадривание в вопросах брачной близости, потому что неопытными юнцами они не были. Но это едва ли заставило бы ярла стыдливо краснеть, заставлять людей вокруг помалкивать и вести себя спокойнее. В конечном счете, свадьба была частью неизменного праздничного веселья, так к чему было отказывать людям в нем?

В покоях они, несмотря на сопровождение, оказываются быстрее ожидаемого. Не приходится выслушивать ценные рекомендации и подзуживания – суровый вид собранных и серьезных ульфхеднаров, которые никогда не забывали о своем долге, а если забыли бы, были вынуждены отвечать перед Халбрандом, несколько отрезвляет всех присутствующих. Ригинлейв же больше интересует хирдманн супруга, что тихо стоит в сторонке, не присоединяясь ко всеобщему веселью, которое шумом и восклицаниями провожает их за тяжелую дверь спальни.

Комната готова для новобрачных, совершенно очевидно, что мать и служанки постарались – здесь даже пахло иначе, чем прежде, помещение освещалось светом многих свечей, повсюду были лепестки цветов и связки трав, призванные отпугнуть злые силы от ночи, что должна была принадлежать только им с Вигмаром. В иных обстоятельствах Ригинлейв даже могла бы пожалеть о том, что сейчас было не лучшее время для любовных утех, но сейчас она была слишком сосредоточена на деле. И едва дверь за ними плотно закрылась, а строгий голос ульфхеднара повелел всем вернуться в пиршественную залу, или провести остаток вечера и ночь в коридоре, но подальше от княжеских покоев, княгиня огляделась в поисках Ингвара. И нашелся он очень легко. Сидел на стуле в паре метров от кровати и вовсе не выглядел обеспокоенным. Видимо, количество выпитого не позволяло ему осознать опасность, но все еще позволяло немедленно вскочить на ноги и раскланяться.

- Моя княгиня, мой князь, - он встал прямо перед ними, а затем помялся с ноги на ногу, - Я… Все… Не мог взять в толк, зачем меня сюда притащили, ведь это княжеская спальня, но немного подумав… Я все понял! – и он резво вскинул руку, указательным пальцем метя в потолок. Ярл посмотрела на мужа, точно спрашивая его, что тут происходит, но кажется, Вигмар понимал не больше супруги, - Вам захотелось… Разнообразия в вашей семейной жизни. Пустить к вам в постель третьего. Я подумал… - он развел руками, показывая, что размышления, видимо, были долгими и важными, - И решил, что вы выбрали лучшего. Я согласен, - с этими словами Ингвар приосанился, а затем весьма резво протянул руку к княгине и положил ладонь ей на грудь.

Признаться, Ригинлейв была так шокирована, что пара секунд у нее ушла ровно на то, чтобы осознать свое возмущение. А затем в воздух взлетела уже ее ладонь, чтобы отвесить сыну хэрсира такую оплеуху, которую он никогда в жизни не забудет. Опьянение его было велико, так что оплеуха тотчас же уложила дерзкого засранца на каменный пол, заставив потирать щеку и растерянно глядеть на ярла в непонимании. Но судя по тому, как резво он стал подниматься на ноги, Ингвару такое поведение показалось частью какой-то игры, а вовсе не реальным неодобрением.

- Я тоже люблю женщин с характером! – он подмигнул Вигмару, и Боги свидетели, Ригинлейв опасалась, что это было последнее, что очень пылкий юнец успеет сказать в своей недолгой жизни. Женщина взмахнула рукой и внимательно посмотрела на мужа, - Если ты его убьешь, он нам уже ничего не скажет, - предупреждает княгиня, переводя взгляд на все еще очень воодушевленного Ингвара.

- А что я должен сказать? Какое-то важное слово? Я готов! – возможно, зря они его вытащили с пира. Такими темпами могло статься, что они и впрямь не смогут от него ничего добиться. А это было плохо. Вигмар был совершенно прав в своем стремлении выяснить все до окончания праздника.

- Заткнись, Ингвар! – приказала Ригинлейв, а затем встряхнула его за шиворот его дурацкой беловодской рубашки, - Мы здесь не для того, чтобы с тобой развлекаться. Мы здесь для того, чтобы  узнать, как долго ты развлекаешься с Устиньей и Владиславом, что они пообещали тебе за твое предательство и кто еще замешан в заговоре. И даже не смей говорить мне, что ты не имеешь к этому отношения, если хочешь жить, - цедит Ригинлейв, а затем выдает мужчине еще одну оплеуху, на этот раз куда тяжелее первой. И этого достаточно. Она видит, как сын хэрсира сникает. Они оба знают, что княгиня права. И что отпираться не имеет смысла. Хотя вообще-то, ошибись она сейчас, скандал был бы чудовищный, ведь держать язык за зубами Ингвар точно не смог бы.

- Я не виноват, - какая же банальная это была фраза, - Она сама пришла… Я… Не хотел. Не думал, что… Мой отец бы никогда не принял такое предложение. И старший брат тоже. Она так и думала. Говорила, что я умнее, мудрее, что я могу быть хэрсиром, что меня недооценили. И что я тоже мог бы стать любовником Великой княгини, - на этот раз он бормочет это с пола, а поднимается уже не так резво, явно смущенный и сбитый с толку сложившейся ситуацией. Не об этом он думал и мечтал, когда его приволокли в княжеские покои, - Я расскажу все, что нужно. Только не говорите отцу.

Подпись автора