Вообще-то Ригинлейв была вполне способна провести все две недели до Ирия в седле. И вряд ли нашлась бы на ее пути сила, которая могла бы ей помешать. Силы, в общем-то, и не нашлось. Просьбы Вигмара было достаточно, как и его заявления о волшебных санях, которые едут безо всякой упряжи, да еще и по любой дороге и любых обстоятельствах. Заявление было странным, но не доверять супругу в каком бы то ни было вопросе, не было никакой особой причины, так что, пожав плечами, женщина согласилась «хотя бы посмотреть». Это не могло не перерасти во что-то большее, так что после непродолжительного даже не спора, а обмена мнениями, ведь спорить с Ригинлейв было почти невозможно, они договорились, что если княгиня поедет на санях, то и ее муж тоже. Потому что она вовсе не больна, не стара и не немощна, а раз Вигмар все-таки хотел усадить ее в это чудо магического транспорта, значит, и сам тоже поедет с нею. Как ни странно, но супруг согласился. И хотя Ригинлейв все еще была убеждена, что в седле им обоим было бы комфортнее, пути назад уже воистину не было.

Как ни странно, но дорога выдалась куда как проще, чем Ригинлейв ожидала. После странного Самайна, после посещения племянников в Ростунгхейме, где они устроили маленький праздник для ровесников, часть из которых прибыла, как оказалась, чуть ли не невольно.  Они спасались от злой мачехи, что решила играть с ними дурные шутки в отсутствие Ормара, да не учла, что за спинами этих детей стоит их двоюродная тетка, которая терпеть не могла, когда в ее королевстве обижали слабых, пытаясь утвердить своих малолетних детей на престоле и свести могилу старших. Жена Ормара теперь плела интриги в подземельях Хольмгарда, сам Ормар был оповещен о случившемся в письме, а Ригинлейв, Вигмар и племянники направлялись на коронацию, и судя по настроению мужа, он рад происходящему совсем не был. Хвала Богам, что вообще согласился поехать – большего княгиня требовать не могла, хотя и надеялась просто весело провести время, поглазеть за чужой коронацией, чтобы знать, как делать собственную. Впрочем, для того, чтобы убедить мужа в том, что им может быть весело, время у них еще было. До коронации оставалось четыре дня, а они уже приближались к Хольмгарду, судя по окрестностям.

Немало дорогу обременял жрец, который то и дело желал убедиться в том, что с княгиней и ее сыном все в порядке, а равно и племянники. Асхильд тем, что пришла в чрезмерный восторг от перспективы заиметь кузена и самостоятельно создать для него детскую, так что теперь в любой момент достаточно долгого молчания, она неизменно что-то спрашивала про ребенка, как если бы заранее хотела знать о нем все на свете. Асбьорн тем, что теперь видел в ярле не просто ярла, но и какую-то там мифическую уязвимую слабую женщину, которая находилась в положении, требующем особой защиты и внимания, так что он видел для нее потенциальные опасности чуть ли не во всем, - Кто там у него новый форинг? Я прикажу выпороть его за то, что он учит мальчика этому вашему мужскому высокомерию и убежденности в том, что женщина слаба и уязвима, - в Ругаланне про Ригинлейв в здравом уме так никто не говорил, да и думал тоже вряд ли, но откуда иначе взяться подобным мыслям у мальчишки, вопрос был открытый. Но как бы там ни было, а предвкушение возможности увидеть Ирий и побывать там на коронации, перекрывало возможные поверхностные трудности, потому что чаще дети сосредотачивались на вопросах о столице, развлечениях и празднике. И это было хорошо. Кому не нравились праздники?

Это было бы хорошо, если бы не одно маленькое «но», о котором Вигмар ничего не знал. Знакомство Асхильд с Ратибором, их совместные приключения, за которые Ригинлейв, конечно же, отчитала обоих, когда узнала, больше, впрочем, тревожась не о том, что княжич улизнул при помощи племянницы из покоев и отправился на астрономическую башню, а о том, что оба они могли из-за этого пострадать, потому что историй о том, как кто-то навернулся с этой башни, было немало, а эти двое додумались еще и полезть на крышу, чтобы увидеть феникса, который и в лучшие свои годы не отличался добрым нравом, а уж незадолго до самосожжения, так и вовсе был той еще тварью. Асхильд пришлось три дня жить без сладкого в наказание, а Ратибору – терпеть двух стражников у дверей и запрет подходить к тем самым дверям. Тем не менее, когда княжич уезжал, девочка вышла провожать его, и их приятельство не отдалось в княгине ни толикой беспокойства. Вряд ли же им доведется встретиться еще раз? Но теперь так уж выходило, что довелось. И что племянница проговорилась Вигмару об их знакомстве. Но закончить разговор не сумела, и не сказала честно, что проникла в комнату к узнику, помогла ему сбежать и приняла участие в смертельно опасном приключении, за которое вполне могла получить и ремня.

- Да нет тут никакой тайны. Племянники приезжали, когда ты был в отъезде в Фоборге, а Асхильд случайно наткнулась на Ратибора, когда забежала в гостевые покои, прячась от Асбьорна. Нерадивые стражники упустили побег детей из покоев, где княжич был заперт, - ну, не рассказывать же теперь, что это племянница хитростью освободила гостя, не поставив в известность даже Ригинлейв? – И они вместе полезли смотреть феникса, за что им потом обоим крепко влетело, - Ригинлейв пожала плечами, бросив взгляд на племянницу, которая уже успела накукситься.

- Между прочим, наказание не было справедливым, мы ничего плохого не сделали! – жалобно произнесла девочка, но тотчас же прикусила язык, стоило княгине поднять раскрытую ладонь вверх, давая понять, что справедливость ее наказания здесь не обсуждается вовсе, а обсуждается тот факт, что маленькая девочка вообще полезла на астрономическую башню, а прежде помогла пленнику сбежать, - И вовсе Ратибор не так плох, как вы о нем думаете, он очень милый! – и что крылось за этим «милый» сказать было сложно, да Ригинлейв и не хотела об этом думать.

- Вообще-то, он – сын ублюдка-Владимира, по вине которого умерли наш отец и дед, - мрачно отрезал Асбьорн, что ехал на лошади вровень с санями и явно не одобрял такого знакомства.

- Вообще-то сын за отца не в ответе. Он сам эти решения не принимал, а когда я ему объяснила, согласился с тем, что не все было справедливо. И он вовсе не хотел, чтобы наших отца и деда убивал Святогор. И если хочешь знать, будь Ратибор там, остановил бы это… - разгоравшийся спор Ригинлейв пресекла все так же. Подняла раскрытую ладонь вверх, давая детям понять, что ссориться незадолго до прибытия они не станут. Да и вообще не станут.

- Ну, теперь-то, когда мы проделали почти весь путь в этих волшебных санях, может быть, наконец-то, сменим их на лошадей и хотя бы в Ирий заедем верхом, как и подобает конунгу с кюной? – предлагает Ригинлейв мужу, утомленная самим фактом поездки в санях, хотя глупо было отрицать, что в текущую погоду это было удобным  и безопасным способом передвижения. Особенно теперь, когда княгиня утомлялась чуть быстрее, и была не прочь вздремнуть пару часов в полдень, удобно устроившись у мужа на плече.

Подпись автора

С точки зрения Ригинлейв, все она сделала правильно. Не было никаких причин держать Ратибора в темнице, не было никаких причин предполагать, что они как-нибудь пересекутся с Асхильд. Так что говорить тут было нечего и обсуждать тоже. А тем более, не на что было обижаться. Потому что Вигмар сам выбрал уехать и оказаться лишенным возможности влиять на ситуацию прямо или косвенно. Ратибор же не был виноват в их размолвке, не должен был отвечать за дурное настроение княгини, равно как и за ее страдания, слезы и переживания. Это было только между нею и Вигмаром, и между ними и должно было остаться. В конечном счете, Ригинлейв никого не посвящала в произошедшее, а особенно племянников и незнакомцев из Беловодья. Даже близкие им люди могли только догадываться, но не знать наверняка, что в их отношениях случилось, что-то настолько плохое, что мешает им даже находиться в одном замке.

Конечно, можно было сказать это все Вигмару, едва он выдал свое заключение по поводу этой ситуации. Конечно, можно было огрызнуться и заявить, что он лишен права делать ей замечания, потому что сам сбежал от их ссоры в Фоборг, а значит, не ему советовать, что княгине следовало делать. Вполне можно было ответить, что просто не следовало уезжать, оставляя ее одну разбираться сразу со всем, включая воспитание детей, и тогда бы ничего не случилось. Много всего можно было ответить. Но зачем? К чему бы все это привело их обоих? К очередной ссоре? К и без того испорченному настроению и глупым обидам, которые уж точно не нужны были им нужны перед лицом Беловодских? Все равно все, что случилось, уже случилось. Исправить это было нельзя. Да и в сущности, ничего критичного не произошло. Да, Асхильд познакомилась с Ратибором, но их приключения не закончились для них фатально, да и вообще не причинили им ровным счетом никакого вреда. Был ли смысл снова к этому возвращаться, а к тому же спорить и ссориться из-за этого? С точки зрения Ригинлейв ни ситуация, ни Беловодские, ни сам Ратибор того не стоили. К тому же, настроение Вигмара было таково, что пытаться вести с ним рациональный диалог было бесполезно. Он станет вредничать, точно ребенок, просто потому что все итак было не так, как ему нравится, а тут еще и обсуждения вопроса, который, как ему казалось, не имел никаких альтернативных взглядов. Пусть так. Ригинлейв не собиралась это обсуждать, признавая за мужем его право винить ее в неправильном подходе к безопасности Асхильд и Асбьорна, когда в замке находился Ратибор, и должен был, по его мнению, находиться исключительно в темнице до самого своего освобождения. Все равно уже ничего не исправить, так что, вместо долгих обсуждений, княгиня поцеловала мужа в щеку и коротко кивнула, признавая его правоту, - Твоя правда. В следующий раз буду внимательнее к пленникам и безопасности племянников, - с этими словами она сбросила с ног шкуру, которой укрывалась все это время, поднялась из остановившихся саней и расправила складки темно-синего своего платья, аккуратно расшитого серебряной нитью и мелкой россыпью камней. Рисунок на ткани безупречно изображал солнце на девять лучей – родовой герб Хорфагеров. Если уж в тронном зале нельзя будет стоять со знаменами Ругаланна, а равно нельзя ходить с ними по замку, не лишним будет напомнить всем присутствующим, кто почтил их своим визитом, мельтеша перед глазами такой невинностью и незначительной деталью, каким было ее платье и рисунок на нем.

Какой бы удобной ни была поездка в санях, а только верхом Ригинлейв чувствовала себя хоть сколько-нибудь по-настоящему комфортно, несмотря на холод и необходимость надеть меховую мантию с тем, чтобы не продрогнуть, хоть до Ирия и оставалось всего ничего и это расстояние они преодолели меньше, чем за полчаса. Что-то внутри сжалось при воспоминании о том, что им довелось пережить под этими стенами, а равно и в них, но лишь на несколько коротких мгновений, которые потребовались, чтобы одарить стражника недвусмысленным взглядом. И угроза в нем в этот раз не была связана с очередной перспективой завоевания, вовсе нет. Просто с каких это пор гостям на коронацию требовалось дозволение, чтобы проехать? А провожатые требовались, да. Таковы были правила хорошего тона для встречающей стороны. И как ни странно, но после неприветливости стражи, навстречу им все-таки выехал конный отряд, одетый во все белое. Церемониальная броня и точно такие же ножны точно не подразумевали какой бы то ни было перспективы опасности. Почти поравнявшись с княгиней, и без особого труда ее узнав, они спешились.

- Ваше Величество, - уж кто-кто, а эти были хорошо обучены, точно зная, как надлежит теперь называть Ригинлейв, - Просим простить за неучтивость. Дозорные сообщили о флагах Ругаланна в долине меньше часа назад, мы не ожидали, что ваш отряд доберется до Ирия так скоро, - на языке его вертится, что-то о том, что княгинь из долины можно было ждать еще целый день – настолько неторопливо двигались экипажи, но об этом все благоразумно помалкивают, - Мы рады приветствовать Вас, Вашу семью и Вашу свиту в Ирии. Это большая честь – принимать вас в столице, - мужчина учтиво склоняется и берет коня Ригинлейв под уздцы, намереваясь провести до самого внутреннего двора, до которого теперь уже было рукой подать. Делать то же самое с лошадью Вигмара никто не решается, и в нынешней ситуации это, определенно, к лучшему.

Внутренний двор, между тем, как и улицы Ирия, теперь преобразился. Несмотря на холодную пору, все было в цветах и украшениях. Хотя на дворе еще было светло, свечи в стеклянных колбах тоже были повсюду, создавая сказочное и нереальное ощущение, полностью противоположное тому, что они испытывали здесь несколько месяцев назад. И никаких следов грабежа, разрушений или войны. Кажется, Беловодские заботились о своей столице ничуть не меньше, чем Ригинлейв о Ругаланне. И кажется, эти Беловодские были среди встречающих, впереди, куда неторопливо вели всю их процессию. Разодетые в шелковые и меховые одежды светлых цветов, расшитые золотом и драгоценностями, они ничуть не уступали красоте одежд самой Ригинлейв. Что бы ни связывало их в прошлом, сейчас княжеская семья являла всю свою благовоспитанность и учтивость, встречая гостей к коронации в надлежащем виде и с надлежащим радушием. Так что, стоило княгине спешиться, как к ним с Вигмаром тотчас же подошли женщины с хлебом и медом. Старинный обычай, дававший понять, что под крышей этого дома им ничто не угрожает. Коротко склонив голову, княгиня отломила кусок каравая и отпила из кубка.

- Кюна Ригинлейв, конунг Вигмар, - высокий светловолосый юноша с волосами до плеч и венцом на челе, шагнул к ним первым с добродушной улыбкой, - Добро пожаловать в Ирий. Мы рады, что вы прибыли и надеемся, что дорога не была тяжелой, - и еще прежде, чем ответить, княгиня зыркнула на мужа так, чтобы он точно знал, что сейчас нельзя ляпнуть никакой гадости о том, что они преодолевали дорогу до Ирия и посложнее, справились бы и теперь.

- Благодарю за теплый прием, Ваша светлость. Дорога была довольно спокойной, мы легко добрались и рады видеть Вас в добром здравии, - улыбнулась Ригинлейв и сразу же дала жест одному из ульвхеднаров, который, повозившись, потянул к княгине неспокойного вороного – высокого, сильного, с густой гривой, - Норовистый и упрямый, но очень выносливый и сильный. Лучший в своей породе. Достоин того, чтобы стать скакуном Великого князя, если Вы сочтете его подходящим, - ульвхеднар протянул поводья слуге Великого князя, и тот коротко кивнул, позволяя их взять.

- Прекрасный подарок, кюна. Благодарю Вас за него и с радостью его принимаю. Он станет моим любимцем, - Огнедар улыбается женщине, и следовало отдать ему должное: если он и ненавидел ее за победы, одержанные Ругаланном, за смерть своего отца, то вышколен был достаточно, чтобы не демонстрировать это ровным счетом ничем. И вряд ли дело было в матери, что в абсолютно белых одеждах стояла где-то в тени, но наблюдала так зорко, что взгляд этот когтями впивался в Ригинлейв, сколько ни прячь его за платком, скрывающим не то вдовью скорбь, не то злые чары этой ведьмы, - Прошу вас в замок. Мы подготовили вам и вашей свите покои в западном крыле с видом на озеро Змеевик. Оно еще не успело замерзнуть, а спокойные холодные воды навевают умиротворение, - надо же, и светской беседе обучен так, будто тренировался. И не скажешь, что встречает вчерашних врагов.

Воинам тотчас же нашлось место в гостевых палатах, приближенным и свите – все в том же западном крыле. Лошадей тотчас же забрали в конюшни, а все вещи едва ли не мгновенно перенесли учтивые слуги. В просторных покоях, предназначенных Ригинлейв и Вигмару не было ничего, что могло бы их как-то ущемить: они отличались и должным простором, и светом, и убранством, и теплом, и даже паром от ванны, что стояла в специальной нише за ширмой. И пока прочим гостям предлагали бани, Ригинлейв такое предложение не поступало вовсе. Среди засахаренных фруктов, правда, не нашлось лимонов, но женщина охотно удовлетворила свое желание кислого высушенной клюквой, несмотря на взгляд Вигмара, что казался единовременно тревожным и укоризненным, ведь он, наверное, полагал, что ее здесь могут отравить.

- Я пока приму ванну, а тебе попрошу принести таз с водой, чтобы ты смыл с лица это выражение непереносимого страдания, как если бы у тебя болел зуб, - смеется Ригинлейв, развязывая на себе платье, уже успев сослать всех служанок с тем, чтобы остаться с мужем наедине, - Или пойдешь в баню с Халбрандом и остальными? Не волнуйся, я присмотрю за детьми.

Подпись автора

Что ж, Ригинлейв с самого начала знала, что все это не обещало быть хоть сколько-нибудь простым. Ожидать, что муж смирится с тем, что они больше не воюют с Беловодьем и с тем, что они еще и в гости к ним приедут, было для него сродни предательству. Предательству кого именно? Этого женщина не знала. Уж точно не отца с братом и не Эйдис, потому что все они прошедшим Самайном ясно дали понять, что ни за что Вигмара не винят, не считают себя неотмщенными и не имеют никаких проблем за столом предков в Вальгалле. Княгиня надеялась, что это поможет мужу хотя бы в том, чтобы из раза в раз не считать себя виноватым и не требовать от себя больше, чем нужно, но… Но Вигмар не был бы Вигмаром, если бы не упирался в свои убеждения, неготовый отказаться от них даже тогда, когда в них больше не было нужды. И возможно, кого-то иного это могло раздражать. Возможно даже, что саму Ригинлейв это могло бы раздражать. Но сейчас она видела в этом скорее достоинство, чем недостаток, потому что все еще испытывала перед мужем некоторое чувство вины. И потому что хотела, чтобы он забыл обо всем кошмаре, что они пережили, как можно скорее, отпустил прошлое и смотрел в будущее, которое теперь на самом деле у них было. А это не подразумевало собой ссоры и попытки убедить мужчину в том, что он не прав в своем поведении. Это подразумевало собой абсолютное принятие, стремление разделить его чувства с ним и стремление понять его тревоги. А на это Ригинлейв, как ни странно, все еще была способна.

- Почему тебя все еще это тревожит? – тихо поинтересовалась княгиня, укладывая платье на кресло и подходя к высокому зеркалу с тем, чтобы оценить, насколько уже поправилась и насколько верно суждение Рангрид о том, что о талии придется забыть навсегда. Сама-то мать ни о какой талии не забыла, а дочери говорила это только, чтобы подготовить ее ко всем возможным разочарованиям, которые женщина испытывает в качестве платы за возможность дать жизнь ребенку, но Ригинлейв уже начала тревожиться. И думать об этом было воистину странно, ведь ничто подобное до сих пор княгиню не волновало, - Мы победили, и они это знают. Мы с тобой живы. Ругаланн свободен. Мы больше ничем не зависим от Арконы. А эти дети - всего лишь дети, а не сам Владимир, - она подходит к мужу, стоящему у окна со спины, обнимает его и прижимается губами к его плечу, желая успокоить его тревоги, для которых не было никаких оснований. Ведь даже если дело было в воинской гордости, то эту войну он выиграл. Хотя и ощущал, будто бы проиграл. Могла ли близость жены, ее терпение, ее внимание к его чувствам изменить это? Вряд ли. Но Ригинлейв хотела, чтобы Вигмар знал, что она его слушает, слышит и понимает. Но не хочет, чтобы он тонул в своих тревогах и плохом настроении, когда как можно было просто хорошо провести время и уехать домой, больше не думая ни об Ирии, ни об Арконе в целом.

- Вид и правда красивый. Но у нас на Мелфьорде будет лучше, - она улыбнулась и коротко поцеловала мужа в щеку, после чего подошла к ванне. В воде плавали лепестки цветов и травы, аромат легким флером витал над теплой водой. Ригинлейв сняла с себя котту, бросила еще один придирчивый взгляд в зеркало и перешагнула бортик ванны, опускаясь в горячую воду и шумно выдыхая. Путешествие не казалось ей трудным, но возможность принять ванну воистину стала бы наградой за любой, даже самый долгий и самый трудный путь. Откинувшись на бортик и вытянув ноги, княгиня безразлично выслушала разговор мужа и служанки, что приглашала к обеду, про себя отмечая, что и впрямь будет лучше отобедать в покоях, потому что вечером в честь их прибытия будет организован первый предкоронационный пир, а значит, терпение Вигмара итак будет сильно испытано. Не было смысла начинать испытывать его уже прямо сейчас. И кто знает, может быть, супруг найдет в себе терпение и мужество, чтобы пережить вечер без скандалов и откровенной грубости?

На стол едва-едва успевают накрыть, заполнив покои ароматами самых разнообразных, в том числе очень диковинных блюд, как в комнату влетает Асхильд, распихивая ульфхеднаров у самого входа в покои. Она, как ни странно, уже успела и умыться, и переодеться и даже сменить прическу – светлые волосы уложены в сложное северное плетение. Кажется, подаренная девочке рабыня, из числа тех, что служили в свите хустру Рангрид, пришлась очень кстати. Как кстати пришлись и платья, заказанные у портного все той же хустру Рангрид. Выглядела Асхильд потрясающе. И хотя детские ее черты никуда не делись, и оставалась она все еще сущим ребенком, ребенок этот обещал вырасти в настоящую красавицу, исполнив пророчества своего ярла, который уже рассказывал дяде Асхильд, что недалек тот день, когда он будет гоняться за ее ухажерами с хворостиной по всему Ростунгхейму.

- Ригинлейв, все платья просто волшебные! Не знаю, как тебя благодарить! – она крутится перед Ригинлейв, и княгиня улыбается, довольно кивая. Портной и впрямь постарался на славу. Платье было в цветах и узорах Соларстейнов, тяжелое и теплое, с длинным подолом, что не просто отвечало – превосходило моду любого двора. Изящество и красота наряда подчеркивали красоту самой Асхильд, - Можно я возьму твои длинные серьги на три деления, с мелкими алмазами и рубинами и еще твой бархатный плащ и золотую фибулу с драконами? Ну, пожалуйста! Я вечером все верну. Не потеряю и не запачкаю, - она смотрит на тетку почти с мольбой, а Ригинлейв лишь смеется и кивает.

- Конечно, бери. Найди Берту – она в конце коридора в малых гостевых покоях. Она знает, в каком сундуке плащ и украшения, - отвечает женщина, сама точно не зная, что и куда упаковали, но точно зная, что взяли чуть ли не половину гардероба Хольмгарда. В конце концов, менять платья два-три раза в день было не такой уж и плохой идеей, - Ты поела? В твоих покоях все хорошо? – покои те были напротив, так что можно было и проверить, но Ригинлейв сидела в ванне и не могла заняться этим немедленно, даже если бы очень хотела.

- Да, покои огромные и красивые! Там все пахнет розой, наверное, от ванны. Я приняла ее, сразу оделась, но еще не поела. Ратибор пригласил меня на обед в зимнем саду. Он говорит, что там очень красиво, - она довольно улыбается, и они с Ригинлейв обмениваются взглядами, полными девичьей тайны, - Обязательно ульфхеднару идти со мной? Ратибор вот ходит без стражи, - Асхильд показательно накуксилась, но поняла, что спорить бесполезно, едва столкнувшись со взглядом тетки.

- Обязательно. Никуда не смей ходить без охраны, иначе больше никаких украшений и платьев, Асхильд, - строго произнесла женщина, убедительно посмотрев на племянницу, - И не вздумай покидать замок. Я серьезно. Никаких прогулок в городе, верховой езды в пригороде и посещений соседних поселений без спроса. Если я узнаю, что ты меня ослушалась, то остаток нашего пребывания в Хольмгарде ты будешь сопровождать меня везде и не покидать мою свиту ни на единое мгновение. Мы поняли друг друга? – наверное, следовало спросить у Вигмара, не против ли он подобной строгости, проявленной к его племяннице, но он не раз уже говорил, что Ригинлейв может воспитывать племянников тоже. А сейчас речь шла даже не о воспитании, о безопасности. И здесь излишнего быть не может.

- Поняла, Ригинлейв, - послушно и тихо говорит Асхильд, наверняка отчетливо понимая простую истину: как бы строга ни была тетка, стоит вступить дяде, и она вообще может остаться обедать, ужинать и ночевать с ними, где главным развлечением будут отнюдь не шумные игры в замке и в его многочисленных дворах, а выбор между мясом и рыбой на обед.

Подпись автора

О, Ригинлейв очень хотела бы, чтобы племянница успела уйти до того, как Вигмар в очередной раз начнет припоминать все плохое Беловодским. А плохое, с его точки зрения, было почти все, в то время как хорошего – вообще ничего, и значит, Асхильд не должна забывать об этом, а должна держаться от Ратибора подальше. Даже если самому Ратибору было года четыре, когда все это началось, он сам потерял отца в прошедшей войне, и едва ли был в чем-то виноват. Вот только Вигмара убедить в этом было невозможно, Ригинлейв это знала, и Асхильд тоже следовало это знать. Так что, улизнуть, как можно скорее, возможно, было бы для нее самым лучшим итогом и вариантом из всех. Но не было. И пока дядя с племянницей развлекались тем, что в сотый раз говорили об одном и том же, Ригинлейв задержала дыхание и с головой опустилась на дно ванны, желая, чтобы все это поскорее закончилось, Асхильд ушла гулять с Ратибором, а Вигмар смирился с тем, что в гостях у Беловодских не нравится только ему одному.

Да, пожалуй, за всеми этими визитами крылось лицемерие. Да, вряд ли кто-то забыл обо всем, что случилось. Ни северяне, ни южане ничего не забывали. Отголоски войны еще долго будут одолевать их всех, еще долго будут напоминать болью в сердце обо всем, что случилось. И вряд ли Огнедар был рад видеть здесь тех, кто убил его отца, едва ли его мать и брат были рады им, не говоря уже о горожанах, воинах и всех тех, кто пострадал от прошедшей войны. Нет, такое не забывается. И Ригинлейв тоже ни о чем не забыла. Она не чувствовала себя здесь, как в компании добрых друзей или даже как при визитах к хэрсирам, которые все-таки старались быть ей рады и услужливы, насколько это возможно. Но она старалась. Старалась и следовать заключенному с Беловодскими договору, и заботиться об интересах Ругаланна. А в интересах Ругаланна было всем показать, что они теперь свободны, независимы, сами определяют свою политику и свое будущее. Что с ними можно безопасно и свободно вести торговлю, и что несмотря на все произошедшее, они все еще готовы к возможному сотрудничеству. В любой сфере. Даже в сфере сепаратизма отдельных княжеств, хотя об этом, пожалуй, не следовало говорить вслух, как не следовало быть и инициатором таких разговоров. Кроме того, никто здесь не проявлял к ним враждебности. Никто здесь и не был им врагом. Ратибор и Огнедар? О них Ригинлейв не думала, как о врагах, даже в войну. Потому что сами они ничего не могли и не умели, а живы были только благодаря своей матери и князю Гардарики. Сольвейг? Княгиня не понимала, кем она им была. Можно было сколько угодно предполагать, что она держалась за Владимира и желала его власти, но эта женщина не была похожа на ту, кто особенно сильно страдал из-за смерти Владимира, не говоря уже о Святогоре. Она радела за своих сыновей. Кто бы не радел? Но она испытывала и какую-то странную тягу к Ругаланну, как если бы все еще не забыла о нем. И как ни странно, но кажется, самой сложной и тяжелой потерей для нее был не Владимир и Ирий, а павший Скьёльдунг. Так ли верно было, что она в самом деле происходила из этой династии и теперь мучилась тем, что не смогла ее в полной мере сохранить?

Сама Ригинлейв ничем не мучилась. Она была победителем этой войны. Она освободила свой край от захватчиков, она сделала его независимым, она знала, что все жертвы были не зря, насколько это вообще возможно. И все, кто ходил здесь по Ирию сегодня, ходили по ее воле, ее милости и ее мудрости. Все, включая Ратибора. И она знала, что они знают это. Может быть, даже ненавидят ее за это. Но не посмеют навредить. Не только из-за магического договора. Из знания, что получат агрессивного соседа под боком, соседа истово их ненавидящего, если только с Ригинлейв что-то случится. Ведь не было сомнений, что все следующие претенденты на трон Ругаланна, совсем не будут ни милостивы, ни расположены к Беловодью так, как была расположена сама княгиня после заключения мирного договора.

Она вынырнула, когда Асхильд уже ушла, и это было счастьем, что уйти ей Вигмар все-таки позволил. Зная его характер, ему ничего не стоило запретить девочке куда-либо ходить и приказать ей остаться с ними. Можно считать, что ей повезло. Жреца княгиня встретила закономерным «пошел вон отсюда», да он и сам не собирался задерживаться, увидев, что ярл не то, что не одета, а вообще купается в ванне. Бросив в мужа укоризненный взгляд, женщина полила голову водой и нанесла мыльный раствор, который здесь, в Беловодье, имел какой-то особый цветочный аромат. Наверное, его разбавляли маслами с юга.

- Может быть и не нужно, - уклончиво отвечает Ригинлейв, не желая конфликта, хотя нашлись бы у нее слова и поострее этих, - А может быть, это их судьба, - пожала плечами женщина, берясь за мочалку сама, раз уж рабынь она успела выгнать, - В том, что дети Владимира дружат с нашими есть определенная закономерность. И надежда. Они сродни рассвету. Новое поколение, которое не знает языка вражды и языка ненависти. Они все, что-то потеряли в этой войне и оказались мудрее нашего с тем, чтобы не продолжать ее, не взращивать в своих сердцах ненависть и гнев. Я бы тоже хотела, чтобы у меня была такая возможность, - но у нее такой возможности не было. Никогда. Святогор был ублюдком с первого дня, и как ублюдок, он не оставил ей ровным счетом никаких надежд. Задумываясь об этом, Ригинлейв мрачнеет, вновь натыкаясь на болезненные воспоминания самайновского его визита, а затем поднимается в ванне, смывает с головы и тела мыльную пену и ступает на пол, тотчас же заворачиваясь в полотенце, любезно оставленное здесь же, на стуле.

- И не надо учить ее ненавидеть. Жизнь этому сама научит. А ненависть никогда еще никого не сделала счастливее, - и подумав мгновение, но видимо, недостаточно хорошо, чтобы не оказаться ни грубой, ни жестокой, Ригинлейв добавила, - Тебя точно не сделала, - с этими словами она подхватила еще одно полотенце, которым долго промокала волосы, прежде чем одеться в свежую камизу и наконец-то сесть за стол. Никакого жреца она приглашать не стала, потому что знала точно, что никто здесь не собирается их травить. И потому Ригинлейв спокойно, хотя и очень придирчиво выбрала пару блюд на свой взыскательный ныне вкус, ведь что угодно могло пойти не так, и ее будет тошнить еще два часа к ряду. Блюда оказались вполне себе вкусными и никаких неожиданных эффектов не вызвали, будь то хоть тошнота, хоть симптомы самого жестокого отравления. Запив обед кубком разбавленного вина, Ригинлейв пригласила рабынь и повелела им помочь ей одеться и уложить волосы.

- Проведаем Асбьорна, убедимся, что он не скучает и можем поехать кататься верхом вокруг озера? – предлагает Ригинлейв, зная, что светские беседы с уже прибывшими гостями вряд ли его порадуют, а озеро обещало немного тишины и умиротворения.

Подпись автора

Что ей было сказать? Что не ненависть вела Вигмара все это время, а любовь к ней, к Ругаланну, к его собственной семье? Ведь если бы это была ненависть, то он никогда бы не смог уступить право мести Ригинлейв, а непременно сам бы вышел на поединок со Святогором, отказавшись уступать это право кому бы то ни было, даже ярлу. Впрочем, и ярлом бы она тогда оставалась бы недолго, потому что династия уже не имела бы никакого значения. Ригинлейв была бы лишь дочерью прежнего правителя севера, той, кто ничего не сделал, чтобы спасти этот север от напасти. Но Вигмара не интересовала власть. И даже возмездие интересовало его не так сильно. Он любил ее уже тогда. Понимал ли? Женщина понятия не имела. Но она знала, что не ненависть стала лейтмотивом жизни мужа. Ведь если бы это была она, то Ригинлейв никогда не стала бы женой Соларстейна, никогда бы не доверилась ему, никогда бы не увидела в нем человека, способного на любовь, на тепло, на добро и на справедливость. Нет. Люди, которых вела ненависть, не были подобны Вигмару. Ригинлейв знала это. Она слишком много и слишком часто видела ненависть, злость и гнев в других глазах. В тех, чей взгляд до сих пор заставлял сердце в груди болезненно сжиматься, а страх подбираться ледяной поступью к горлу. И сколько бы муж ни пытался убедить ее в обратном, ярл знала: он и сам не понимает себя настолько, чтобы видеть то, что в нем видела она.

Но княгиня молчит. И в этот раз, пожалуй, решение это самое благоразумное из всех возможных. Она не хотела ни при каких условиях ссориться с мужем. Тем более из-за Беловодских. Тем более, в Беловодье. Оно того не стоило. И они того не стоили тоже. В конечном счете, едва ли им придется пробыть здесь дольше пары недель, и едва ли они вернутся сюда еще когда-нибудь. Хотя и глупо было отрицать, что присутствие местной знати на коронации в Ругаланне тоже будет иметь огромное значение, а значит, встретиться им еще придется. Но такова неприглядная сторона дипломатии. Ты всегда будешь вынужден улыбаться, общаться и говорить с тем, кто тебе не особенно нравится, принимать его в гостях и делать вид, что так и должно быть. Впрочем, не сказать, что Ригинлейв это было в тягость. Она не особенно доверяла местным, она не особенно симпатизировала Огнедару и Ратибору, но и неприятия к ним, как к их отцу, не испытывала тоже. Вся ненависть женщины была некогда сосредоточена на Святогоре, и он заплатил высокую цену за оную. Если оставался в женщине гнев к самому Владимиру и к принятым им решениям, то и он заплатил сполна, когда был сожран мертвецами, приняв самую недостойную смерть из возможных для воина, пожалуй. А эти мальчики… Что ж. Княгине было сложно вытянуть из себя что-то большее, чем поверхностное безразличие.

Служанки расторопны, так что Ригинлейв одета и выглядит ровно так, как следует выглядеть княгине Ругаланна даже меньше, чем через час. Почему-то именно в это время она начинает чувствовать себя уставшей, одежду – слишком тяжелой, прическу – слишком тугой, туфли – слишком узкими, «Винланд» - слишком длинным. Да, спроси любую повитуху или врача, скажут, что именно поэтому женщине следовало оставаться в темных покоях, ни о чем не беспокоиться, есть, читать книги и слушать донесения, а не ездить в другие государства, да еще и верхом. Но Ригинлейв считала, что все это вздор, о чем и дала понять жрецу, выставив вверх раскрытую ладонь, стоило им с мужем выйти из покоев. Она не желала слышать никаких увещеваний, но была бы благодарна Сигмару, если бы он перестал капризничать и заставлять свою мать утомляться раньше положенного.

- Развлекайся. И вот… - она улыбается Асбьорну, а потом отвязывает синюю ленту с вышитыми серебряными солнцами и повязывает мальчику на руку, - Раз уж Ингибьорг осталась в Ругаланне, выступишь пока с моей лентой, - она подмигивает племяннику, тот думает возразить, что вовсе он и не хотел ленту Инги, но затем склоняет голову и очень вежливо и по-взрослому отвечает, что это для него самая великая честь и никакая другая аналогичная честь не могла бы с нею сравниться, - Вот и славно. Удачи тебе. Мы скоро придем посмотреть. Обязательно, - она треплет волосы племянника, а затем берет поводья своего коня и довольно ловко для своего положения его седлает. Кажется, все вокруг говорили какие-то глупости о том, что женщине в положении нельзя ездить верхом. Как могло быть что-то вредное в том, что казалось таким обыденным и естественным?

Вокруг было тихо, чисто от людей и очень красиво. И как ни странно, но Вигмар сам заговорил об этом, сравнивая Беловодье и Ругаланн, как если бы ему самому нравилось елозить по больному, напоминать себе раз от раза, что они не там, где он хотел бы быть и куда действительно хотел бы поехать. Но пожалуй, то, что мужу здесь нравилось, было хорошим знаком. Уж точно лучшим, чем когда он переживал о несуществующих возможностях покушения или думал о том, что им не следовало приезжать. Так что, поддержать разговор теперь казалось правильным. Куда более правильным, чем скатываться до очередных выяснений или напротив – оставлять повисшей недосказанность.

- Пожалуй, общие картины природы можно найти во всей Арконе. Когда я путешествовала с отцом, будучи еще совсем ребенком, я нередко путала пейзажи, то и дело спрашивая его о том, вернулись ли мы уже домой. И очень радовалась, когда возвращались. Но Ругаланн стал по-настоящему моим домом только тогда, когда я впервые смогла сама определить, что мы приехали домой, что мы уже на севере, а не где-то там еще. И с тех пор мне кажется, что я узнаю его, даже если окажусь после долгого пути в Ругаланне с закрытыми глазами, - она улыбается, жмется к мужу, пожалуй, и не нуждаясь в том, чтобы снова говорить о своих чувствах к их общему дому. Она любила север всю свою жизнь, она сражалась за него, и она отличила бы его от сотен местечек по всей Арконе. А Ригинлейв довелось повидать их совсем не мало.

- Когда приедем, лед уже достаточно схватится. Пойдем гулять на озеро, Асхильд с Асбьорном будут рады. А мне этой зимой придется пропустить сезон катания на коньках, - Ригинлейв беззлобно усмехается, хотя вполне в ее характере было бы пойти и кататься, несмотря на выражение священного ужаса на лицах повитух. Мать говорила, что тоже сохраняла активность до самых родов, но ее активность состояла в управлении Хольмгардом, а не в долгих путешествиях то туда, то сюда. Но в этом Ригинлейв ничего плохого и не видела вовсе. В конце концов, Сигмару тоже следовало знакомиться с Арконой, он ведь был будущим конунгом, - Но после Йоля вполне можно покататься на санках и даже помочь детям построить самого гигантского снеговика, а потом заставит жрецов оживить его, - забава в прошлом году была еще та, хоть и напугала часть младших детей из Хольмгарда, но другая часть была в восторге. И сама княгиня тоже.

- Кстати, о турнире, - смеется Ригинлейв, глянув на мужа, - Знаешь, что завтра будет настоящий, не потешный? Может быть, и тебе принять участие и развлечься? Все мои ленты будут твоими.

Подпись автора

Да, конечно, она помнила историю Вигмара о том, как он вернулся домой по Рябине и причалил там, где теперь совсем скоро будет стоять их потрясающий и невероятный замок. И она понимала, о чем он говорит. Ругаланн не был для них просто страной, просто точкой на карте. Это был их дом. Место, которое значило гораздо больше любого другого на всем белом свете, место, за которое они сражались и готовы были умереть. И это казалось абсолютно правильным, разумным, почти необходимым. Но теперь, когда все закончилось, там хотелось жить, а не умирать. В конце концов, взяв годами сражений, кровопролития, страха и чего-то близкого к отчаянию, их дом воздал им сторицей. Он подарил им их любовь, семью, надежды, будущее, веру в то, что счастье возможно, а затем и само счастье. Помыслить только! Родись она или Вигмар в какой-нибудь другой земле, и они никогда бы не встретились, никогда не оказались бы рядом, никогда не поженились бы, никогда не создали бы свою семью. Все это им дал Ругаланн. И любовь, которую они испытывали к нему, пожалуй, отчасти, была продолжением их любви друг к другу.

- Теперь по Рябине можно будет возвращаться прямиком в настоящий, а не абстрактный дом из любого путешествия, - улыбнулась женщина, имея в виду, конечно, строящийся замок. Строящийся такими темпами, что даже самый умелый смертный зодчий вряд ли смог бы сотворить, что-то подобное в столь короткие сроки. И Ригинлейв уже обещала себе узнать, правда ли, что эльфы используют магию уменьшения и увеличения для постройки, попросту делая крошечные макеты, затем располагая их в нужном месте, а затем увеличивая до большого размера. Если это было так, то во-первых, это было немыслимо и невероятно, а во-вторых, ничего подобного ни один смертный и впрямь не смог бы, так что их замок обещал быть уникальным и непревзойденным по всем параметрам. И мысли об этом, об их новом доме, делали Ригинлейв счастливее, как и воспоминания о времени, что они уже успели провести на Мелфьорде только вдвоем, или почти вдвоем, если можно было позволить себе не считать ульвхеднаров, которые, следовало отдать им должное, давно научились делать вид, что они ничего не видят и не слышат, как и следовало тем, кто хотел продолжать свою службу.

Предложение принять участие в турнире Ригинлейв выдвинула, понимая, что настроение супруга вряд ли станет лучше, пока они не уедут из Ирия, но если он, при этом, еще и ничем не будет занят, он сожрет сам себя. Сожрет тревогами, подозрительностью, измучается плохим сном, отсутствием аппетита и необходимостью держать язык за зубами. Измучается, потому что не будет желать огорчать жену, и не огорчать ее не сможет, потому что нахождение в столице Арконы будет для него день ото дня все невыносимее, и тем невыносимее оно будет, чем веселее, спокойнее и легче это пребывание окажется для его близких, которых он в этом их поведении понять никак не сможет. Ведь как можно было веселиться и чувствовать себя хорошо, когда вокруг были одни враги, которых могло бы и не быть здесь, если бы они не сдали город и не заключили мир, который мужу все еще казался постыдным. И с этой точки зрения Ригинлейв могла совсем немногое. Найти для мужа занятия, которые отвлекут его, которые заставят его делать то, что ему, если не нравится, то хотя бы приятно. А турнир, конечно, был для него развлечением довольно привычным, а в довесок, довольно безопасным, чтобы наблюдать за успехами мужа и не переживать за него.

- Мы с Сигмаром обещаем не волноваться, а только очень сильно поддерживать и не менее сильно гордиться твоими успехами, - смеется женщина, отвечая на поцелуй супруга, довольная тем, что идея пришлась ему по вкусу, а прогулка сделала настроение мужчины чуть лучше, чем оно было прежде. В конечном счете, они ехали в Ирий вовсе не для того, чтобы Вигмар неизменно страдал и переживал здесь. И уж точно не в качестве наказания для него, - Мне не холодно, - отвечает женщина супругу, спешиваясь следом за ним, хотя и не зная поначалу, что он задумал. Предложение же мужа кажется забавным и ничуть не странным. Признаться, Ригинлейв давненько не строила ни снежных крепостей, ни снеговиков, ни даже просто не валялась в снегу. В ноябре его, привычно, бывало не так уж много, но здесь точно хватало на то, чтобы немного позабавиться и смастерить какого-нибудь снежного человека. Вряд ли слишком большого, но идея Ригинлейв понравилась, так что, опустившись на землю, она тоже стала катать один из снежков, после чего остановилась, посмотрела на Вигмара, и вместо того, чтобы продолжить создавать снеговика, запустила снежок в него, захихикав, как ребенок. И еще прежде, чем муж успел опомниться, швырнула еще один, засмеялась и побежала укрываться от ответного «нападения» за ближайшее дерево.

Наверное, не такое поведение ожидалось от короля и королевы Ругаланна, но играть в снежки с мужем оказалось удивительно весело и очень забавно. Ригинлейв не сдавалась долго, но в конце концов, лежа на снегу после долгих попыток одолеть Вигмара, она засмеялась и потянула его к себе, вместо того, чтобы запустить еще одним снежком. Женщина посмотрела на супруга, все еще смеясь и силясь отдышаться от активной игры, а затем приподнялась на локтях и поцеловала его в губы, явно довольная их времяпрепровождением и ничуть не огорченная тем, что снеговика они так и не построили. Успеют еще. В конце концов, если так дальше пойдет, то необходимость выезжать в предместья и проводить время вдвоем, а не в обществе всего ирийского двора, будет возникать все чаще, - Сдаюсь, - смеется она, а затем обнимает мужа за шею и целует его уже в щеку, - Сдаюсь, ты победил, в снежных битвах тебе нет равных, - да и в обычных, в общем-то, тоже, но об этом ни думать, ни говорить не хотелось, - Но я возьму реванш, дай только в Ругаланн вернуться – там снегу побольше нападало уже наверняка, - обещает она, улыбаясь.

Ехать назад в город не хочется, но они обещали Асбьорну, что непременно придут его поддержать. И учитывая, что он, порой, был не самого бойкого характера, это было хорошей идеей. Успехи или неудачи, разделенные с близкими, всегда были отличны от тех, что переживаешь в одиночестве. Княгине казалось правильным непременно дать племяннику понять, что они равно готовы разделить с ним и то, и другое. Так что, как бы там ни было, а приходится все равно подняться из снега, отряхнуть одежду и дать себе еще несколько мгновений в объятиях друг друга. Ведь здесь и впрямь казалось, что из Ругаланна они уехали совсем недалеко. А в Ругаланне они все чаще бывали счастливы и довольны, нежели наоборот. Ведь дом всегда оставался домом.

Подпись автора

К сожалению, им и впрямь нужно было возвращаться, как бы сильно ни было желание провести еще немного времени только вдвоем, весело играя в снежки, а не ведя разговоры, от которых становилось плохо и на душе, и между ними тоже. Ригинлейв очень любила мужа, она хотела, чтобы ему было хорошо, чтобы он не мучился тревогами, не страдал в своих переживаниях, не нервничал из-за того, что они находятся не в том месте, не в то время и не среди тех людей, среди которых бы он хотел. Наверное, невозможно было не думать о том, что они могли бы сейчас ходить по Ирию хозяевами, а не гостями, находясь в подобной ситуации, но правда была в том, что для княгини это было совершенно неважно, не имело ровным счетом никакого значения. Для нее куда важнее было, что они могут вот так запросто смеяться, играть в снежки и весело проводить время, не тревожась о том, что за зимой придет весна, а за весной – новая война, в которой они будут биться и могут потерять друг друга. Нет, Ригинлейв вовсе не боялась смерти. И в период ее мятежа почти уверенно к ней шла. Но теперь она была замужем за человеком, которого любила. И ради него, рядом с ним, во имя их общего будущего и общих же надежд, ей хотелось жить, а не умирать. Когда-нибудь их время тоже настанет, но сейчас так много всего еще могло случиться, так много счастья они могли познать. И за это счастье Ригинлейв готова была отдать десяток городов и сотню тысяч беловодцев. Они не нужны были ей без возможности вот так смотреть в глаза мужа, улыбаться, гладить его по щеке и знать, что впереди – не еще одна война, а только их жизнь, их семья, их будущее, их любовь. Разве этого было недостаточно?

- Да. Думаю, что Асбьорн уже нас заждался. Не оставим же мы его одного во время его первого турнира? – и улыбнувшись, женщина поцеловала мужа в губы, прежде чем направиться к своему коню, который мирно переступал с ноги на ногу в ожидании своей неизменной наездницы, хотя раньше княгиня предпочитала коней пободрее. Но ее положение, как ни прискорбно, меняло многое, и женщине пришлось с этим смириться. Как и со многими другими ограничениями, которые она не спешила на себя накладывать, но которые на нее охотно накладывали другие. Не из вредности или желания унизить. Из опасений за ее здоровье и за жизнь Сигмара. Наверное, это было правильно, но все равно не могло изменить в ярле слишком многое. В конечном счете, Ригинлейв всегда оставалась Ригинлейв.

А значит, потешный турнир был тем, что могло ее порадовать. Самой возможностью поддержать племянника, одобрить его действия и порадоваться за его успехи. Не было сомнений, что успехи эти будут неизменными, потому что несмотря на юный возраст, занятиями на ристалище Асбьорн отличался год от года, и еще прошлой зимой демонстрировал княгине свои навыки. Мальчишке сложно было держаться против воина уровня Ригинлейв, но он все равно сражался достойно и достаточно умело для того, кто не имел ровным счетом никакого боевого опыта. То время прошло. Теперь имел. Был с ними в набеге, опробовал свои навыки в бою, и вряд ли кто-то другой из подростков мог в Арконе подобным похвастаться. Так что, да, княгиня пришла, чтобы увидеть успехи племянника и гордиться им. А почему бы и нет?

Зря, конечно, Огнедар стал пытаться завести диалог с Вигмаром, но это было его долгом, как хорошего и гостеприимного хозяина – развлекать гостей разговорами различного толка с тем, чтобы они не заскучали. Женщина, однако, знала, как трудно мужу сдерживать себя от грубостей, а потому она взяла его за руку, переплела их пальцы и коротко сжала в немом жесте поддержки. Пожалуй, здесь, в этом месте, даже подобная целомудренная форма выражения чувства между супругами была под запретом: княгини, если и присутствовали среди гостей, сидели, закутанные в дорогие ткани с ног до головы, украшенные драгоценными металлами и драгоценными же камнями. За вуалями на их лицах не было возможности толком разглядеть даже глаз, а находились они на далеком расстоянии от своих мужчин в компании лишь служанок и охраны, как если бы опасались чего-то даже при дворе своего Великого князя. Хотя вряд ли, конечно, какой-то опасности. Скорее опасность они неизменно видели в то, что кто-то покусится на их целомудренность и скромность. И глядя в сторону этих женщин, Ригинлейв чувствовала себя глупо. Глупо, но не за себя, а за них же. Кем они были, эти безликие, тихие и неприметные женщины? Имели ли они значение для своих мужчин? Значили ли что-то? Желали ли побед своим сыновьям, тревожились ли за них? Хотели ли помочь хотя бы тем, что приложить платок к лицу мальчишки, что успел расшибиться в процессе этой детской битвы? Можно ли им было что-то из этого? А если нельзя, то почему? Ведь все это, в  сущности, было важной частью их жизни. Разве Алатырь не называл семью самым главным? Вопросов у Ригинлейв было больше, чем ответов. И конкретно она за Асбьорна очень даже переживала. И не собиралась изображать из себя каменную статую, безразличную ко всему. Она не была безразлична. Она хотела, чтобы племянник выиграл, и она очень приветливо улыбнулась и подняла руку в приветственном жесте, желая, чтобы он знал, что она рядом и очень им гордится.

- Ставлю своего в ответ, Ваше Величество, на то, что ему будет сложно сражаться с младшим княжичем Гардарики, моим кузеном, ведь он ловок, проворен и силен, - Великий князь указал на рослого юношу лет семнадцати, который легко, и судя по всему, не в первый раз, уложил на лопатки княжича Загорья. И победа эта далась ему так легко, что и не скажешь, что мальчишка не имел никакого опыта, - Впрочем, - потерев подбородок и усмехнувшись, Огнедар сделал жест рукой с тем, чтобы кюне и конунгу поднесли угощения и вино, - Скажу вам, что ни у кого не было бы шансов, окажись на турнире Златан Видинский. Но это было бы нечестно. Его богатырская сила, а равно его возраст не оставили бы шансов никому. Так что с ним я сражусь сам. Завтра, - и он подбрасывает орла, а затем кладет его на подлокотник своего кресла, - На Андрея, княжича Гардарики, - он улыбается, судя по всему, не слишком азартный, но вполне готовый поддержать пари ради удовольствия гостей, - И угощайтесь, прошу вас, - подносы с самыми разнообразными блюдами были помещены на столик перед ними, - Вам, Ваше Величество, в Вашем-то положении, так и вовсе стоит есть за двоих, - он улыбается совершенно беззлобно и без тени иронии, - Кстати, поздравляю. Пусть ребенок родится сильным и здоровым, и приносит вам только радость, - он склоняет голову, а Ригинлейв склоняет свою в ответ в качестве благодарности. Хотя вообще-то ей некомфортно от мысли, что кто-то знает о ее беременности здесь. Ведь до сих пор ее положение не было очевидным – живот еще не оформился, а некоторые изменения легко скрывали наряды. Но видно, есть новости, которые разносятся быстрее, чем ты сам того желаешь. И это были из таких.

- А что на счет завтрашнего турнира? – он будто бы обращается к ним обоим, хотя смотрит на Вигмара и спрашивает явно его. И это почему-то раздражает Ригинлейв, - Желаете принять участие, конунг? – женщина чуть хмурится и берет с подноса высушенную дыню. Почему это только конунг? Разве они здесь не знали, что кюна тоже могла сражаться? И поджав губы, ответить мужу ярл все-таки не дала, - Желает. Мы оба примем в нем участие, - гордо заявила она, а затем отправила в рот дольку засахаренного лимона.

Подпись автора

Когда Святогор привел в Ругаланн своих беловодских прихвостней, когда приехал туда сам, его до крайности удивляла возможность того, что даже служанки, будучи свободными женщинами, здесь могли сказать ему и кому угодно еще «нет», если того хотели. Конечно, случалось это редко, но когда случалось, становилось таким шокирующим событием, что все беловодцы мигом менялись в лице. Помыслить, что женщина смеет говорить мужчине нет, особенно мужчине, который превосходит ее в титулах и стоит в разы выше по иерархической лестнице – немыслимо! Хотя для Святогора вообще-то столь же немыслимо было и то, что дочь ярла имеет собственное мнение, что ее спрашивают об этом мнении и что она смеет выражать презрение жениху, а затем и мужу, даже будь он вдвое старше нее самой и претендуй он на власть над Ругаланном хоть тысячу раз. Собственно, тот факт, что кто-то мог всерьез раздумывать над тем, чтобы передать эту самую власть в руки девчонки, беловодцы тоже верили не особенно. Как и в то, что за нею и впрямь кто-то пойдет, встанет за ее спиной и будет верить в нее даже не как в символ, а как в настоящего лидера, которому можно довериться и вверить свою жизнь. Иными словами, беловодцы ошибались в отношении ругаланнских женщин абсолютно во всем. А если говорить точнее, то ошибались все арконцы. В их представлениях женщина была далека от возможности даже близко находиться рядом с ристалищем, не говоря уже о том, чтобы выйти на него. Их разум не принимал такой возможности. И тот факт, что княгиня заявила о подобном вслух, шокировал и дезориентировал их настолько, что если кто-то и хотел возразить, то слова застревали в глотке.

В иное время Ригинлейв нашла бы это оскорбительным. Именно потому что это неизменно напомнило бы ей о Святогоре и его поведении. Но сейчас, глядя на то, как реагирует и сам князь, и все присутствующие, женщина в одночасье нашла это забавным. И даже засмеялась, вызывая волну еще большего непонимания и негодования, неодобрения и растерянности. Но говорить она ничего не собиралась, потому что уже сказала то, что хотела: она примет участие в турнире, и местные увидят, что существуют не только другие нравы, но и другие умения женщин. Умения, которые мало соотносятся с тем, чтобы сидеть вдали от своих мужчин, завернутыми в дорогие ткани и не смея даже сказать ничего самостоятельно – все речи передавались через слуг. Интересно, они вообще считали своих мужей близкими себе людьми? Или это были такие же безликие и серые фигуры, каким был весь мир за вуалями на лицах?

Как бы там ни было, а разговаривать с Ригинлейв о ее решении никто не собирался. Вовсе нет. Все возражения и недовольство посыпались на Вигмара, и княгиня находила это забавным тоже, потому что в сущности такое поведение отлично раскрывало истинное лицо Беловодья, ничуть не изменившегося за годы войны, ничему не научившегося, хотя в сущности их победило княжество, которым правила и которое вела за собой женщина. Не было ли это поводом и причиной для того, чтобы пересмотреть некоторые столпы собственной культуры и нравственности? Впрочем, Ригинлейв знала, что столпы эти установлены местной религией, а значит, сдвигаются не так уж просто. И участие в турнире женщины перевернет все представления местных с ног на голову. Было ли княгине жаль? Нет. Ей нравилось бросать вызов, не оскорбляя никого намеренно. Впрочем, мужчины, конечно же, оскорбились. О чем активно сообщали Вигмару. И улыбнувшись мужу в ответ, два его губы коснулись ее пальцев, Ригинлейв наблюдала за тем, как Огнедар сам приходит к очевидному выводу: запретить что угодно кюне Ругаланна он не в силах. Даже если кюна носит наследника. Как будто это имело какое-то значение. Как будто кто-то из местных и впрямь мог ей навредить.

Впрочем, ничуть не менее интересной оказалась победа Асбьорна. Не то, чтобы Ригинлейв хоть сколько-нибудь сомневалась в племяннике, но она знала, что подобного рода увеселение для него первое, потому что в Ругаланне было не особенно принято устраивать подобного рода состязания, особенно в свете того факта, что последние годы у них была вполне реальная война, в которой не было места детским забавам. Асбьорн же, хотя и отличался, порой, удивительной стойкостью убеждений, а равно упрямым характером своего дяди, вместе с тем кое-что почерпнул и от отца, которого описывали человеком больше тихим и вдумчивым, где-то даже скромным. От того-то Асбьорн и теперь мог испытывать некоторое смущение, особенно когда дядя стал славить его прямо с трибуны. Он, однако же, полностью заслуживал такой славы, как и непосредственной поддержки и участия. Так что, доброжелательно улыбнувшись присутствующим, Ригинлейв кивнула супругу, а едва они стали спускаться вниз, к племяннику, вновь засмеялась.

- Нет, ну ты это видел? Видел их лица? Мы перевернули их мир с ног на голову, - говорит княгиня, в общем-то, очень довольная произошедшим. Для нее участие в турнире доселе не было столь уж принципиальным моментом. Да что там? Хоть сколько-нибудь принципиальным. Но после произошедшего, стало едва ли не делом чести. Ведь все здесь присутствующие завтра рисковали попросту поперхнуться собственным чванством, гордыней и высокомерием, когда, по меньшей мере, часть из них, уделает женщина.

- Асбьорн, поздравляю, - она улыбнулась и положила руку на плечо племяннику, горячо одобряя и поддерживая его. Ей хотелось бы обнять мальчишку, как она делала всегда, но из опасений смутить его на глазах большого количества людей, княгиня вместо это ограничилась лишь коротким жестом поддержки, - Чудесная победа, ты славно бился. Я очень тобой горжусь, - и юноша зарделся, все еще воспринимая похвалу Ригинлейв, все больше, как похвалу ярла, а не тетки, а похвала ярла в его представлении заведомо очень дорого стоила, - Тебе остался один бой, и ты выйдешь победителем турнира. Кажется, за это дарят прекрасный доспех и новый меч, сделанный лучшими беловодскими мастерами, - глянув в сторону Огнедара, произнесла женщина.

- Но мне не нужен никакой меч, сделанный беловодскими мастерами, ярл! – уверенно заявил мальчик, упрямо мотнув головой, - Мне вполне достает меча, который ты мне подарила, я не желаю с ним расставаться! – и переглянувшись с мужем, Ригинлейв улыбнулась, а затем тихо засмеялась, - Кажется, в этой семье носить мечи, подаренные мной, целую жизнь, стало доброй традицией, - которую она очень даже одобряла, потому что и меч Асбьорна, и меч Вигмара были равно одинаково прекрасны. А Альдеринг так и вовсе сослужил им службу, которой первоначально никто бы и не мог ожидать.

Между тем, на ристалище стали появляться новые лица. Кажется, люди подтягивались к концу турнира, ожидая увидеть победителя. И Ригинлейв вряд ли заинтересовал бы хоть кто-то, ведь большинство присутствующих ей и без того были известны, если бы не яркая до слепоты в глазах княжеская чета со всей своей свитой. Их женщине видеть не доводилось прежде никогда, но догадаться, что они именно, что княжеская чета, было несложно по одеждам, поведению и обилию сопровождения. И как ни странно, княгиня не была закутана в ткани с ног до головы, хотя алое платье на ней могло бы затмить любую самую дорогую ткань, как и огненно-рыжие ее волосы. Нельзя было сказать, сколько лет прожили князь и княгиня – они выглядели молодо, но вместе с тем им вполне можно было дать и несколько сотен, по одному лишь флеру, что от них исходил. И это было странное ощущение.

- Искорцы? – догадалась Ригинлейв, посмотрев на мужа. Это было любопытно. В Искоре она была лишь при беловодском наместнике, на поле боя против ругаланнцев они не сражались, а о том, что произошло в княжестве Ригинлейв знала лишь по рассказам, - Стало быть, это они смогли вернуть себе власть над княжеством в обход приказу Беловодья? – она хмыкает, но смотрит на князей с должным уважением, - Это… - тянет Ригинлейв, - Впечатляет, - и судя по всему, не ее одну, ведь люди вокруг тоже смотрят с должным вниманием, а равно и интересом. И словно чувствуя этот интерес со стороны кюны, княжеская чета Искора, обмолвившись несколькими словами, направляется к ним. Почему? Ригинлейв понятия не имеет, ведь они никогда не были знакомы.

- Ярл Ригинлейв, хэрсир Вигмар… - Велеслава Чердынская говорит на удивительно чистом ругаланнском, как если бы этот язык был ей родным. Она тепло улыбается сначала княгине, затем ее мужу, - Впрочем, прошу меня простить, будет вернее и не без гордости назвать вас конунгом и кюной. И я рада это сделать, - почему рада? Почему это вообще было для нее важно? Почему она решила к ним обратиться? Ригинлейв не выдает своего непонимания, а потому так же дружелюбно улыбается в ответ, - Как рада и видеть вас здесь, в этом змеином логове, - и как ни странно, Велеслава вовсе не смущается под укоризненным взглядом мужа, который хоть и молчит, но тоже, судя по виду, очень даже рад их видеть.

- Наше знакомство – большая честь, - говорит уже Ярополк, протягивает руку для рукопожатия Вигмару, а затем целует протянутую ладонь Ригинлейв, - И я буду рад продолжить его чуть более приватно. Если будет желание, то приходите к нам на ужин, например, завтра вечером? Моя супруга не горит истовым желанием ужинать с… - он выдержанно, но очень понятно улыбается, - Вместе со всеми. Она предпочитает более уединенные трапезы. Но будет рада гостям. Мы оба будем рады.

Подпись автора

Ригинлейв не довелось иметь никакого дела с искорскими князьями, потому что по имеющейся у нее информации к власти в своем княжестве они вернулись совсем недавно, и власть эта была очень неустойчива из-за запретов Китежа. Белый город не одобрял колдунов на престолах княжеств, о чем не единожды заявлял и даже устанавливал свои запреты, но чета Чердынских эти запреты презрела. Как презрела и власть Беловодских, которые не хотели отдавать то, что принадлежало им по их же мнению, но были вынуждены. И одно то, что искорцы заставили делать Беловодье что-то не по своей воле, пожалуй, отчасти роднило их с Ругаланном. А кроме того, княгиня отлично помнила, что Искор был единственным княжеством, которое решилось дать бой нынешней столице и самому Ругаланну, когда-то в прошлом, когда Искор еще не был захвачен и включен в состав Арконы. И кажется, в этом Чердынские оказались мудрее Храфнаса, который поддержал Беловодье без каких-либо сражений вовсе, просто сочтя предложение о союзе уместным. Ригинлейв нравились люди, которые готовы были отстаивать свои интересы, свою власть и то, во что они верили. Но в остальном, она ничего не знала ни о Велеславе, ни о Ярополке, кроме их имен, фамилий и краткой истории. А впрочем, правдива ли была та история, или это все были детские байки о том, что княжеством веками правят одни и те же люди? Странно было думать об этом. И странно было воспринимать это таким образом. Ригинлейв, конечно же, знала, что колдуны могут жить многие сотни, а иногда даже тысячи лет, но с человеческой точки зрения это едва ли представлялось реальным даже при наличии доказательств. Так были ли Велеслава и Ярополк колдунами многих тысяч лет? Это женщине было неизвестно. Но может быть, ей надлежало спросить у мужа?

О том, откуда супруг знал искорских князей, да еще настолько, что княгиня была с ним открыто дружелюбна, а князь – приглашал на ужин, можно было только догадываться. У Ригинлейв не было никаких сведений о том, что муж был знаком с этими людьми. Он никогда не говорил этого, но еще он, кажется, никогда не имел возможности обозначить такое знакомство, особенно до степени дружеских отношений. Так что же это было? Ригинлейв, без сомнения, желала узнать. И коснувшись мужа взглядом, она хоть ничего и не сказала, зато явственно дала понять, что жаждет подробностей. Не у Ярополка же ей было спрашивать, неправда ли? И уж точно не теперь, когда искорские князья, очевидно, с куда большей радостью собирались присоединиться к наблюдению за битвами не ради забавы, коими детские игры для них не являлись, но ради общества северян, как если бы они и впрямь были старыми-добрыми друзьями.

- Мне очень приятно с вами познакомиться. И для меня это равно большая честь, - она вежливо склоняет голову, так же вежливо, но настороженно улыбаясь, намеренно не используя «нам» и «для нас». Потому что Вигмар, очевидно, был с искорцами знаком, и вероятно даже, что довольно близко. Настолько, что это позволяло ему без опаски принимать приглашение на ужин, от людей, о которых Ригинлейв ничего не знала. Впрочем, она сама, конечно же, мужу доверяла безгранично, а потому и вопросах о том, что именно они делают и почему, не имела ровным счетом никаких. В конечном счете, детали они смогут обсудить немного позднее, когда останутся наедине. А портить отношения с князьями Искора было глупо. Хотя бы потому что у них сохранялась стойкая неприязнь к Беловодью после всего, что пережила эта семья и это княжество из-за столицы, а это уже было кое-что. Не все то Аркона, что названо ей. А за века владения столь обширными землями, Беловодские так и не смогли сделать одного, самого важного: сделать все княжества арконцами. Они сохраняли свою автономию даже в составе Великого княжества, не забывали о своих корнях, сопротивлялись отсутствию различий между народами. И Искор, в этом смысле, кажется, выделялся больше всех.

- И мы тоже с куда большей радостью встретились бы с вами в Чердыни, в куда более приятном окружении и при куда более приятных обстоятельствах, - и хотя говорила княгиня Искора тихо и очень спокойно, по ее яркой мимике можно было без труда понять, что она имеет в виду и как относится к самому факту коронации Огнедара. Мимика эта была столь выразительна, что Ригинлейв не могла не рассмеяться с должным пониманием ситуации, кивая на возмущение этой странной и удивительно прямолинейной женщины, чего привычно никто не могла продемонстрировать в Арконе ни одна другая женщина. И это было удивительно. Вне всяких сомнений, Искор не был похож на Ругаланн ровным счетом ни в чем, но княгиня его, ведшая себя так свободно и открыто, удивляла. Как и ее супруг, который смотрел на выражение эмоций женщины так спокойно, а равно так спокойно позволял ей не закрываться от мира тканями и вуалями, а жить, говорить, думать и делать, что она считает нужным. Пожалуй, в этом было, что-то необычное и что-то, что вызывало в Ригинлейв симпатию, хотя она все еще не знала этих людей и как именно следует на них реагировать, а равно – как их воспринимать.

- Полагаю, что и встречу в Хольмгарде, и встречу в Чердыни будет очень легко устроить, Ваши светлости, - улыбнулась женщина, полагая не только хорошим тоном, но и очень хорошей идеей положить начало добрым отношениям между княжествами. Не только из-за того, что Чердынские, очевидно, недолюбливали Беловодье тоже, но и из-за того, что добрососедские отношения были неизменным залогом процветания Ругаланна в будущем. А Ригинлейв планировала для своего края очень долгое и очень счастливое будущее.

- Думаю, что о взаимных визитах мы сможем легко договориться за ужином. Будем ждать вас завтра после захода солнца, - говорит князь Ярополк и ступает вслед за Вигмаром к трибунам, охотно занимая место неподалеку от ругаланнских конунга и кюны. Он внимательно осматривает всех тех немногих, кто еще оставался на ристалище, - Сделаю ставку на Андрея. Не из вредности, конунг, а из соревновательного интереса, - Ярополк хохотнул и подбросил в руках орла, после чего положил его на скамью, подмигнув супруге, которая ответила мужу осуждающим взглядом, вздернула подбородок и достала из кармана своего платье двух золотых, - А я ставлю на юного племянника ругаланнских князей, его победа была бы закономерна и очень бы меня порадовала, - заявляет Велеслава, кладет свои деньги туда же и лишь затем опускается на скамью рядом с мужем к вящему удивлению большинства присутствующих, ведь им непривычно было представлять себе и думать, что женщины вот так могут себя вести. Могут вести себя как угодно, ведь все прочие княгини занимали противоположную трибуну и одну из них можно было отличить от другой только по цвету платья или платка. А впрочем, и это не всегда, ведь и платья их разнообразием цветов не радовали. Не то, что у Велеславы, алые одежды которой, пестрили на все ристалище, - Наш сын изъявил желание биться завтра, забавы ради. Колдун он куда лучше, чем воин, следует признать, - и в словах Ярополка будто бы звучит некоторая укоризна или разочарование, но без осуждающих нот. Сам-то он был добрым воином, несмотря на свою колдовскую природу, и вероятно, хотел, чтобы сын его был таким же.

- Полагаю, что победа в такого рода развлечениях – отнюдь не самый важный пункт, Ваша Светлость, ведь куда важнее, что нам всем найдется, чем себя занять до коронации, - и в словах Ригинлейв легко можно было уловить «да, нам тоже здесь отнюдь не весело», хотя теперь она видела некоторые перспективы скрасить будни до коронации и после нее в компании, которая была приятна Вигмару, - Мы с мужем тоже примем участие в турнире завтра, - заявляет она, не то желая похвастаться, не то просто поддерживая разговор.

- Наслышан о Ваших с мужем талантах в битвах. Думаю, что у прочих участников нет особых шансов, - добродушно улыбнувшись, отвечает Ярополк, - Хочу увидеть лица всех здесь, когда Вы выйдете на ристалище, кюна. Держу пари, что половина арконской знати подавится своим возмущением и умрет, - открыто смеется Велеслава, даже не пытаясь скрыть своей радости и одобрения по этому поводу.

- Смею надеяться, что так и будет, - обменявшись с княгиней Искора понимающими взглядами, отвечает женщина, переводя взгляд на ристалище, где Асбьорн активно теснил Андрея, вероятно, в ожидании результатов, описанных дядей. И Ригинлейв думает, что так оно и выйдет: вот-вот мальчишка выбросит щит, как неудачную часть своей экипировки и станет легкой добычей, но как ни странно, этого не происходит. А более того, в один из моментов, когда Асбьорн поднимает руку для очередного удара, он подается вперед, наваливается на щит, и ударяет им племянника Ригинлейв и Вигмара, заставляя сначала пошатнуться, а затем и отступить. Это было не вполне честным шагом, но довольно умным. И в реальном бою это могло бы дорогого стоить. Теперь инициатива переходит к Андрею, и все еще держа щит в руках, он наносит несколько резких ударов, заставляя Асбьорна сначала отступать, а потом защищаться, силясь удержать свою позицию. И следовало признать, что княжич Гардарики мечом владел достаточно умело. Умело настолько, чтобы заставить племянника поначалу ощутить растерянность. Лишь поначалу, однако, потому что следующие несколько ударов заставляют его собраться и начать не только отражать атаки, но и вернуться к первоначальному плану действий – выбить щит, а затем нанести удар по незащищенному боку.

Подпись автора

Завтрашний турнир вызывал в Ригинлейв смешанные чувства. С одной стороны, ей хотелось принять участие, чтобы показать местным князьям, что женщина может многого стоить, и что хотя в их представлениях она была слабым и бестолковым существом, на практике все могло быть совершенно иначе одно только потому что ее воспитывали иначе, ее готовили к иному, на нее иначе смотрели и от нее желали совсем другого. Мужчинам здесь сложно было это понять, и сама возможность перевернуть их представления с ног на голову, радовала княгиню, давала ей возможность иначе воспринять свой визит. И хотя часть гостей была ей хорошо знакома, а другая часть и вовсе числилась в друзьях, она все равно была не против напомнить тем, кого знала с ранних лет, что выиграла эту войну не вопреки тому, что была женщиной, а потому что была ею и находила в этом свою силу, а не слабость. С другой же стороны, ситуация была такова, что на ристалище ей предстояло встретиться с княжичем Златаном Видинским, с которым они дружили еще до войны, а вероятно, что и с самим Огнедаром, который, как известно, был богатырем, что сильно увеличивало его шансы на победу. Разве что, он вообще не станет сражаться с женщиной? Как бы там ни было, а неловких ситуаций могло оказаться немало, и Ригинлейв желала бы их избежать. В иных обстоятельствах. Но в сложившихся, она не могла теперь заявить, что отказывается от своего прежнего решения. Потому что не желала видеть самодовольные ухмылки на лицах и активную демонстрацию «мы же говорили». Так что вопрос ее участия был решен. А завтра… Будь, что будет.

Между тем, искорские князья показали и свою заинтересованность в сегодняшнем турнире, и свою заинтересованность в завтрашнем, и Ригинлейв была уверена, что отчасти они сделали это из стремления поддержать азарт Вигмара, а вовсе не из искреннего желания наблюдать за тем, как юнцы пытаются показать свое боевое мастерство. Оба очень легко признали, что их сын в боевых талантах не отличился, и видимо, поэтому его на ристалище и не было. Или их сын был уже совсем взрослым и не мог сражаться с детьми? Ригинлейв не знала, спрашивать у князей казалось невежливым, но судя по всему, можно было спросить мужа, он-то знал обо всем, что здесь происходило, намного лучше нее, и это удивляло. Пока – лишь удивляло, а как там будет обстоять дело дальше, известно лишь Богам и тому, как разовьется эта ситуация. Ведь одно дело – быть добрыми друзьями с каким бы то ни было княжеством, а другое – узнавать, что твой супруг водил какие-то связи у тебя за спиной. Нет, не потому что Ригинлейв подозревала Вигмара в дурном. Она доверяла ему безоговорочно. А потому что это само по себе казалось странным и не вполне обыденным. Зачем бы Вигмару такие знакомства? Он никогда по-настоящему не тянулся ни к какому другому краю, кроме родного, и только Ругаланн, привычно, волновал его больше всего остального на всем белом свете.

- Полагаю, что Вам, конунг, нет никакой нужды доказывать свое достоинство, ведь Вы на дне подземного города проявили себя в полной мере, и мне следует благодарить и Вас, не в последнюю очередь, за то, что моя княгиня в добром здравии и полном порядке, - он поднимает ладонь Велеславы и целует ее, и в этом жесте видится та связь, что неумолимо объединяла князя и княгиню Искора, даже если они делали разные ставки на разных людей и даже если сильно отличались своим темпераментом. Ригинлейв подмечает это, и подмечает не без одобрения. Потому что сама она радовалась возможности находиться рядом с мужем, касаться его, если хочется – позволять себе объятия и поцелуи, что казалось недопустимой и немыслимой дерзостью, даже пошлостью всем тем, кто в лучшем случае на своих княгинь мог любоваться на соседней трибуне, через ристалище, а скорее – не любоваться вовсе, потому что у каждого из них была какая-то другая женщина, с которой им хотелось находиться рядом, и женщиной этой была отнюдь не жена. Не от того ли, что их вера выстраивала такие толстые стены границ между супругами, что не оставалось в них места для тепла, для любви и для простой близости, как возможность просто взять за руку?

Впрочем, отмечает Ригинлейв и другое. То, о чем говорит сам князь Ярополк. О каком таком подземном городе? И что такого он там сделал, что Велеслава была в добром здравии и полном порядке? Княгиня хотела бы спросить и об этом, но она не могла задать этих вопросов сейчас, потому что это поставило бы в неловкую ситуацию всех присутствующих. И в попытке скрыть собственную неловкость, она бы куда охотнее переключилась на слова Огнедара, но вместо этого лишь подняла кубок в честь племянника, который и впрямь сражался с большим достоинством против не менее достойного противника. И наблюдать за обоими мальчишками было до крайности приятно. Ригинлейв не испытывала мальчишечьего стремления утереть всем нос и не думала, что кто-то всерьез относится к детскому турниру, да и ко взрослому, в общем-то, тоже, ведь это было всего лишь развлечение, а также способ проявить себя, и главным для женщины было, чтобы племянник повеселился и славно провел день. От того и замечание Огнедара не кажется женщине тревожащим или раздражающим, а более того, и сама ситуация на ристалище не беспокоит княгиню нисколько. Даже если Асбьорн проиграет, то и что с того? Он вынесет уроки из этого времяпрепровождения, займет себя и познакомится с новыми лицами по всей Арконе, а все остальное не так уж и важно.

Но вопреки возможным ожиданиям, Асбьорн сумел справиться с ситуацией и победить. И это тоже было славным опытом. И глядя на мальчишку, раскрасневшегося уже не от смущения, но от пыла боя, Ригинлейв гордилась им. И как своим племянником, и как своим подданным, и как своим хэрсиром, который обещал быть очень славным юношей, мужчиной и будущим своего удела. А покуда это было важно еще и для Вигмара, то княгиня чувствовала себя вдвойне удовлетворенной. И судя по реакции Вигмара, он и впрямь был рад и горд, как бывают мальчишки, победившие в духе противоречия с какими-то мнимыми врагами. Как если бы невозможность победы беловодцев на поле боя, он хотел выразить победами здесь, на ристалище, пусть даже руками племянника. И зная, что для мужа это важно, ярл не видела причин, чтобы не поддержать его в этом стремлении. Так что, стоило Вигмару получить свой выигрыш и спуститься к Асбьорну, потребовав чествовать победителя, княгиня подняла кубок с вином, - За Асбьорна Соларстейна, победителя сегодняшнего турнира! – провозгласила она, и покуда за нею кубок поднял Огнедар и Чердынские, все остальные сделали ровно то же самое. Вряд ли племянника это могло порадовать, потому что он пока еще своих побед все больше смущался, чем гордился ими, но его дядя был прав: ему стоило научиться испытывать гордость за свои достижения и свои достоинства. В этом не было ничего предосудительного и постыдного, а скромность далеко не всегда была преимуществом.

Ригинлейв выпила из своего кубка, и пока Огнедар спустился вниз, к Асбьорну, с тем, чтобы наградить его подарками в честь турнира, Ригигнлейв опустилась на свое место в намерении спокойно дождаться супруга и племянника. В довесок, им не мешало бы выяснить, где была Асхильд, хотя, раз княжич Ратибор пропустил потешный турнир, логично было предположить, что они все еще были вместе. И сложно было представить, как сильно Ратибор заинтересовался северянкой, если пропустил веселье, бывшее для любого мальчишки первостепенным.

- Ты молодец. Славная победа, - улыбнулась женщина племяннику, когда он поднялся на трибуну, все еще красный, но теперь уже точно от смущения, а не от самого турнира. Ярл потрепала мальчишку по волосам, а затем поцеловала в висок, после чего попросила слугу подать меда – наверняка юношу мучила жажда после его сражений на ристалище.

- Асбьорн, познакомься, это князь и княгиня Искора, Ярополк и Велеслава Чердынские, - положив руки на плечи мальчика, представила его княгиня, - Ваши светлости, наш племянник, Асбьорн, хэрсир Йерринга, - и кажется, после обучения у хустру Рангрид, в светских мероприятиях Асбьорн чувствовал себя куда как увереннее. Поклонился князьям, вежливо их поприветствовал и заключил, что это для него очень большая честь.

- Как и для нас, хэрсир, большая честь, познакомиться со столь умелым юным воином. Уверена, у вас большое будущее, к тому же, мы слышали, что этим летом вы уже побывали в бою. Желаем вам дальнейших воинских успехов, а это… - Велеслава повертела у себя на шее маленький золотой медальон – совершенно ровный круг, на котором только наощупь можно было ощутить какую-то надпись на древнеискорском, - Пусть послужит вам дополнительным подспорьем в нужный момент битвы, - с этими словами она снимает цепочку с себя и вкладывает подарок в ладонь мальчика, - Он способен в момент острой опасности замедлить время для вашего врага. Совсем ненадолго, не больше трех-пяти секунд, но я слышала, что этого бывает достаточно для того, чтобы отразить атаку или нанести свой удар. Считайте это нашим подарком в честь вашей славной победы, - Велеслава улыбается, а затем вкладывает ладонь в руку мужа, - Мы с супругом теперь идем прогуляться по окрестностям, но надеемся увидеть вас за общим ужином сегодня и за приватным – завтра. Знаете, ужин в приятной компании благотворно влияет на аппетит, - она смеется, а затем вежливо склоняет голову следом за мужем, после чего искорская чета удаляется, оставляя северную семью наедине. И раскрасневшийся и растерянный Асбьорн вызывает смех уже Ригинлейв.

- Только не теряй совсем уж дар речи, Асбьорн, - улыбается она и сжимает пальцы на плече племянника в немом жесте поддержки, - Ты и впрямь славно сражался и заслужил все почести. Мы тобой очень гордимся, - она переглядывается с Вигмаром, давая понять ему, что его слова тоже не будут лишними, пусть даже желала княгиня услышать от мужа немного другие объяснения.

Подпись автора

Вообще-то Ригинлейв не была из тех женщин и из тех жен, которые хотели всегда, везде и безоговорочно владеть информацией о том, что делают и где находятся члены их семьи. Она легко относилась к тому, что может поутру не обнаружить мужа в замке, что Асбьорн с Асхильд сбежали с обеда, чтобы играть в хольмгардском саду или для реализации каких-нибудь своих детских шалостей, что мать отбыла на несколько дней в Брускеруд и что Ормар уехал домой, не попрощавшись. Ей не нужно было присутствие Вигмара рядом каждую секунду, они вполне могли заниматься своими делами целый день, а встретиться только за ужином или даже только в покоях перед сном. В этом для Ригинлейв не было ничего странного, страшного и предосудительного. Она не была женщиной ревнивой настолько, чтобы подозревать супруга в измене, если только он не находился рядом каждую минуту, она не была женщиной пугливой настолько, чтобы полагать, что с ним непременно, что-то случилось, если он сказал, что вернется из Йерринга через пять дней, а вернулся через восемь. Но вместе с тем Ригинлейв была привычна и к тому, что муж не стремится ничего от нее утаивать, не лжет ей в значительных вещах, не избегает честных, пусть и не самых приятных разговоров о чем бы то ни было. Он может рассказать ей об опасностях, которым подвергся и о тревогах, что его одолевали, о приключениях, в которые отправился, пусть даже без нее и о трудностях, через которые прошел, когда жены не было рядом. Потому что она спокойно реагирует на это, всегда стремится к мирному разрешению любых тревожащих ситуаций и обстоятельств, и даже когда сама испытывает страх за мужа, пытается сделать все, чтобы страх этот не был главенствующим ни в их отношениях, ни даже в их разговорах.

И именно по этой причине ей было сейчас непонятно, обидно и странно думать, что Вигмар по какой-то причине утаил от нее путешествие в какой-то там подземный город, в котором, судя по всему, еще и было довольно небезопасно, если не сказать больше, если уж княгине Искора, бывшей колдуньей, там могло, что-то всерьез угрожать. Что-то, от чего ее защитил Вигмар. Или помог защититься. Не то, чтобы Ригинлейв была против подобного рода участия супруга, не то, чтобы она считала, что он должен давать умирать всем красивым женщинам вокруг только потому что они женщины и они красивые. Княгиня не была ревнива в привычном понимании этого слова. И все же, все это вместе, факт того, что мужчина скрыл произошедшее, был в опасности, а в довесок занимался тем, что спасал чужих жен, шевелило в душе женщины не самые приятные ей струны души. И хотя она старалась сказать себе, что это сущий пустяк, ей не стоит обращать на это внимания, и что хорошо, что все хорошо закончилось, а в довесок, положило начало добрым отношениям с княжеской четой Искора, этого сейчас было недостаточно. Потому что Ригинлейв было неприятно. Сказать больше – ей было обидно. Сказывалось ли так ее особенное положение, или в этом действительно было, что-то задевающее, женщина не знала. И не собиралась это выяснять, равно как и устраивать каких бы то ни было сцен или размолвок там, где они должны были быть едины, как никогда прежде, не только ради того, чтобы держать лицо и не давать пасть репутации Ругаланна, но и ради собственной безопасности.

- Это было важно, стоило мне рассказать, - сухо и тихо прокомментировала Ригинлейв, но ни словом больше не обмолвилась, не находя это приемлемым в текущих обстоятельствах. Она проглотила свою обиду, к счастью, делать ей это было не привыкать. Обязывал и титул ярла, и многочисленные жизненные ситуации, научившие подобному поведению. И хотя с Вигмаром до сих пор так делать не приходилось, семейная жизнь, порой, требовала уступок. И княгиня отлично это знала.

- Дворцовые сады – там, - она указывает на дорогу, огибающую ристалище и ведущую за здание великокняжеских палат, - Думаю, что мы сможем найти там Асхильд, - во всяком случае, должны были, ведь она обещала там быть. И свое слово племянница сдержала. Ее звонкий смех и смелые разговоры на общем языке, перекрикивающие других детей, которые там были, слышатся еще до того, как они видят девочку. А как только видят, замечают, что она отлично проводит время, играя в какую-то причудливую детскую игру сродни салкам с Ратибором и некоторыми другими детьми. Ни огорченной, ни обиженной, ни раненной, ни в какой бы то ни было опасности они ее не застают. А чтобы не прерывать игру на середине, какое-то время ждут, пока закончится очередной кон и какой-то высокий мужчина из местной стражи объявит команду победителей по очкам.

- Ура! Мы победили! – радостно смеется Асхильд вместе с какой-то другой беловодской девчонкой, с которой, судя по всему, они уже успели подружиться. Радость детей вознаграждается маленькими подарками, но северянку, судя по всему, все больше радует факт игры и победы, нежели какие бы то ни было материальные блага. И лишь выразив свою радость, девочка, наконец, замечает родственников и бежит к ним, вполне счастливая и ничем особым не озабоченная. И глядя на ее радость, Асбьорн, кажется, готов поделиться своей, хотя и в нем замечается стремление принять участие в местных забавах, ведь как бы там ни было, а он все еще оставался ребенком, которому тоже хотелось играть и проводить время в обществе сверстников.

- Я победил в турнире! – и глядя на то, как загорелись глаза сестры, схватившей Асбьорна за руку, мальчик стал радостно делиться деталями, едва не заговариваясь. Асхильд же, то и дело уточняла то одно, то другое, спрашивая имена поверженных, сложно ли было победить и утверждая, что в следующем году она сама обязательно примет участие, а равно выпрашивая у брата его приз: ему меч был ни к чему, а у нее до сих пор не было своего. Взаимная радость детей, племянницы, которая хвасталась новым медальоном, подаренным ей Ратибором и парой браслетов, которые она успела выиграть, занимает все пространство вокруг. Ригинлейв улыбается, наблюдая за ними и радуясь, что раздельное времяпрепровождение никого не огорчило и никому не причинило беспокойства. Даже напротив, брат с сестрой делились впечатлениями и смеялись, а вовсе не были чем-то расстроены или тревожны. И может быть, ради этого и стоило посетить Беловодье. Ведь последний раз они так веселились в Хольмгарде на свадьбе ярла, а с тех пор прошло уже достаточно времени. От мыслей же Ригинлейв отвлекает восклицание Асбьорна.

- Можно я останусь вместе со всеми поиграть? Можно? Здесь весело, и Асхильд говорит, что они играют в разные игры, едят конфеты и строят снежную крепость, - он указал куда-то в сторону конца поляны, где и впрямь появлялось нечто похожее на снежный форт. Ригинлейв, как водится, против совсем не была. Да и с чего бы это? Она не возражала и против того, чтобы Асхильд провела время с Ратибором, так с чего бы ей противиться забавам брата и сестры? В конце концов, стоило позаботиться о том, чтобы у детей было веселое времяпрепровождение. Но вопрос больше был адресован Вигмару, и княгиня отлично понимала, почему. Потому что именно ему могло прийти в голову воспротивиться исключительным образом из-за нелюбви к Беловодским и веры в то, что детям здесь кто-то может желать зла.

Подпись автора

Будь на то воля Ригинлейв, она бы разрешила детям бежать играть, сколько они захотят, и лишь изредка проверяла бы их, даже не из какого-либо бессознательного страха, что им могут здесь навредить, а чтобы в своих играх и веселье они не замерзали на улице слишком сильно, не забывали хотя бы время от времени есть и спать. Ведь в конечном счете, они прибыли сюда именно с тем, чтобы веселиться, отдыхать и не думать ни о чем плохом. Хульдра задери! Да у них было столько потерь, столько боли, столько страданий и страха, что теперь, когда этот мир наступил и стал возможным, запрещать, что-то детям, казалось попросту бесчеловечным. Воспитывать в них ненависть было бесчеловечным. Из раза в раз напоминать им, что их родители умерли из-за власти беловодского ублюдка, который, однако, не было Владимиром, было бесчеловечным. И Ригинлейв не собиралась этого делать. Она сама уже поняла, что ей не придется просто пить вино и танцевать на балах, забыв обо всех кошмарах прошлого, потому что Вигмар не позволит, но уж Асбьорн и Асхильд-то могли весело провести время и делать, что они захотят? Это казалось княгине вполне справедливым и разумным, насколько справедливым и разумным может быть вообще попытка воспитывать не собственных детей, и детей, за которых Вигмар всегда имел право ее одернуть, ведь с момента смерти Эйдис их воспитанием занимался он один.

И конечно, Вигмар был другого мнения. И спроси у него, он не нашел бы ему никакого внятного объяснения. Потому что подаренный кулон, бывший знаком расположения Ратибора, конечно, ничем не мог навредить Асхильд. Как не могли и игры, и веселье, которое она и ее брат здесь испытывали. Испытывали, потому что праздники для того и существовали, чтобы веселиться на них, особенно, когда тебе двенадцать лет, и ты едва ли не впервые за многие-многие годы можешь весело проводить время едва ли не при первом дворе всего континента. Желания, которые одолевали детей в этот период времени, глядя на огромные возможности и обилие развлечений, которыми можно было себя занять, вполне естественно требовали немедленного удовлетворения. А подарки казались радостью, не несли никакого скрытого смысла и радовали просто потому что подарки и созданы, чтобы радовать. Так что поведение племянницы было закономерным. А поведение Вигмара – идиотским. Транслируя свое неприятие и свою ненависть, он лишал чего-то важного близких ему людей, огорчал их, тревожил и заставлял делать то, что они не хотят. И сердце Ригинлейв болезненно сжималось в груди, покуда она наблюдала за разговором дяди и племянницы. Возможно, в иное время, она бы и промолчала, но сейчас княгине казалось, что Вигмар несправедлив к Асхильд, а равно просто глупо принципиален там, где в этом не было вообще никакой нужды. И она бы не простила самой себе, случись так, что в этом неравном сражении она бы оставила девочку одну.

- Ничего, - отрезает она, глянув на мужа, - Ничего не сделал вашей семье, потому что ни разу не был в Ругаланне с тех пор, как посетил моего отца тридцать лет назад и забрал со двора жрицу, ставшую матерью княжичу Ратибору и князю Огнедару. Он вряд ли даже слышал какую угодно ругаланнскую фамилию, кроме Хорфагеров,, - да и тут не по заслугам этого рода, а по необходимости знания своих вассалов - И уж точно он не отдавал приказа и не имел никакого отношения к смерти ваших родных. За все это ответственен беловодский ублюдок по имени Святогор, - признаться, скрыть от самой себя мурашки, что пошли по коже от одного этого имени, не удалось, но сейчас не время было для слабостей, - И он сполна заплатил за это. Как заплатила Аркона. И как заплатили Беловодские княжичи и их отец, смыв нанесенное оскорбление своей кровью. Асхильд и Асбьорн не обязаны следовать нашему пути и нашим чувствам, - вообще-то не стоило говорить об этом при детях, надлежало обсудить это наедине, но Ригинлейв не хотела заставлять племянницу отдавать обратно то, что ей не хотелось. В довесок, девочка уже успела заплакать, так что ничего не оставалось, кроме как вынести эти обсуждения на люди, а в довесок, шагнуть к Асхильд и обнять ее. И бросив в сторону мужа красноречивый взгляд «болван», женщина стала гладить племянницу по волосам. Кажется, она хотела добавить, что-то еще, но, увы, не смогла, потому что завидев плачущую северянку, к ней бросился Ратибор.

- Асхильд! – он растерялся, увидев Ригинлейв, а затем и Вигмара, но вовремя взял себя в руки, вежливо склонился, посмотрев на мужчину лишь мельком, зато во все глаза уставившись на ярла, - Кюна, конунг, добрый день. Рад видеть и приветствовать вас при дворе, - очень спокойно и твердо произнес он, а затем коснулся плеча девочки, вполне искренне за нее переживая, - Что случилось? Кто-то успел тебя обидеть? Только скажи мне… - тихо попросил Ратибор на ругаланнском, но Асхильд замотала головой, оторвалась от тетки и всхлипнула.

- Дядя не разрешает мне оставить твой подарок и требует, чтобы я его вернула, - объясняет она свои слезы, не глядя в сторону Вигмара, но зато во все глаза глядя на Ратибора. И именно в этот момент Ригинлейв в голову приходит идея, которая обещала не понравиться мужу, зато могла спасти детские надежды, - Но… - княжич посмотрел на гостью, а затем на Вигмара в непонимании, - Это от чистого сердца, его изготовили специально для Асхильд, здесь даже руны с ее именем выбиты и Фрейя с ее волшебным оперением, я… - он не знает, что добавить, но Ригинлейв мгновенно приходит княжичу на помощь.

- Раз дядя Асхильд считает неприемлемым для нее принимать и носить такие подарки, то полагаю, что его могу принять и носить я, - заявляет очень дружелюбно и приветливо Ригинлейв, не скрывая своей улыбки. Дети теряются в одночасье. Все. И Ратибор, и Асхильд, и Асбьорн, не понимающие, что она задумала, но не препятствующие княгине в том, чтобы снять кулон с шеи девочки и перевесить его на цепочку на шее ярла, - Увы, - она поджимает губы и картинно хмыкает, - Для ругаланнского ювелирного придворного искусства этот медальон ничем не примечателен, - по тону Ригинлейв, однако, слышно, что это лишь ирония, - Так что вряд ли я стану носить его, княжич, уж не обессудьте, - и тут до Ратибора начинает доходить, в то время как Асхильд все еще растерянно хлопает заплаканными глазами, - И вероятнее всего, скорее всего подарю его кому-то из своих придворных дам, или даже родственниц, как только мы прибудем в Ругаланн. Вероятно, своей племяннице. Ее дядя не запрещает ей принимать подарки от своей супруги и ярла Ругаланна. А мне очень хочется ее порадовать, ведь она – самая славная девочка на свете, - и глядя на то, как Асхильд расцвела, Ригинлейв лишь подмигнула ей.

- Жаль, что вы не оценили этот подарок по достоинству, княгиня, но я буду рад, если вы поносите его хотя бы какое-то время, прежде чем передарите его своей родственнице. Впрочем, я уверен, что ей очень пойдет, и что ваша племянница – лучшая кандидатура, чтобы получить такой дар. Для меня будет большой честью, если она станет его носить, - с этими словами Ратибор поклонился княгине, улыбнулся Асхильд и Асбьорну, а едва девочка вытерла с щек слезы, протянул ей руку и обернулся к ее брату, - Хэрсир, желаете сыграть с нами в постройку, а затем и взятие снежного форта? Это весело! И скоро подадут горячие напитки, чтобы мы не замерзли, а после этого можно будет пойти кататься на коньках. Жрецы заморозили садовый пруд, лед совсем, как зимой, - Асбьорна дважды звать не нужно. И вскоре все трое убегают играть и веселиться, оставляя Вигмара и Ригинлейв наедине. Но Боги свидетели, ярл не была бы собой, если бы стала устраивать любые выяснения посреди двора. Так что, вместо этого, она лишь испепелила мужа осуждающим взглядом и направилась в сторону замка. Ей, кажется, тоже нужно было какое-нибудь веселье с тем, чтобы не упасть в тоску и уныние.

Подпись автора

В планах Ригинлейв не было смотреть на скоморохов, как не было и встречаться с кем бы то ни было. Она представляла весь свой дальнейший досуг тем, что разденется, ляжет в постель и будет спать до самого ужина. Сон решал многие проблемы, а еще он не позволил бы ссориться с Вигмаром и сердиться на него, и это, пожалуй, было важнее всего остального в данный момент времени. Ведь меньше всего на свете женщина хотела, чтобы эта увеселительная поездка сделала несчастными их племянников, а равно поссорила их двоих и заставила вместо веселья то и дело ощущать мрачное предвестие перспективы остаться наедине. Так что, пожалуй, всем было бы лучше, если бы супруг тоже нашел себе какое-нибудь занятие, пока Ригинлейв будет отдыхать. Беременность и впрямь забирала у нее много сил, так что энергичная и неутомимая прежде, теперь женщина нередко чувствовала себя пассивнее обычного и многим занятиям, которые выбрала бы прежде, предпочитала именно, что сон. И если раньше она постаралась бы объяснить мужу свою позицию и убедить его в своей правоте, а равно в том, что не нужно обижать Асхильд и быть предвзятым к Ратибору, то теперь женщина полагала, что не надо больше возвращаться к этому вопросу, да и вообще о нем говорить, чтобы не вызвать взаимного отторжения и попыток выяснить, кто прав. Все равно у Вигмара всегда оставался один паршивый, но безукоризненный в своей действенности аргумент: это я – их дядя, а ты называешься их теткой только потому что мы поженились. И по большому счету, Ригинлейв нечего было на это возразить.

Но продолжать спор она все равно не намеревалась. И чтобы не столкнуться с еще какими-нибудь сложностями или неудовольствием Вигмара по любому поводу, ведь он ни в чем себе не отказывал, Ригинлейв устремилась к замку. Она не ожидала и тем более не стремилась встречаться с кем бы то ни было из знакомых. Сцена в саду забрала слишком много сил, как забирали всякие семейные конфликты, и сейчас хотелось побыть одной, отдохнуть, а затем нарядиться к вечеру, пить вино, танцевать и веселиться, не думая ни о чем плохом, даже если Вигмар в очередной раз решит, что ему хочется кому-нибудь дать в нос, кого-нибудь оскорбить и кого-нибудь обидеть. Так что князь Слави по имени Михаил совершенно определенно зря оказался у нее на пути. У них обоих. Надежд на то, что Вигмар пропустит такую встречу, не было никаких. Странно, но Михаил до сих пор не воспользовался их предложением и не прибыл в Ругаланн обсуждать отравление на родину его чернокожей дочери, но возможно, что это было не только к лучшему, но и закономерно: ситуация была до крайности нестабильна, север едва не утонул в крови, а Славь наверняка была на грани того, чтобы объявлять очередные военные сборы в скором времени, особенно после гибели при Ярге их старшего наследника. Так что, вполне вероятно, что от своей первоначальной затеи Михаил вовсе не отказывался, но решил прибыть позже. Или, как водится, все-таки отказался, не желая лишний раз мозолить глаза диким ругаланнцам, о встрече с которыми явно напоминала раненая рука, которая, судя по всему, отлично зажила, несмотря на то, что Лада, или как там он сказал, не должна была одобрять подобного предательского подхода.

- Я рада, что Ваша рука в порядке, князь. И я рада, что Вы сами в порядке настолько, что прибыли на коронацию. Полагаю, что и Ваша дочь в добром здравии и ей ничего не угрожает? – вежливо интересуется женщина без тени насмешки, зная, что насмешек мужчине хватит и от Вигмара, который не был милосерден к тем, кого успел уличить в двуличности и подлости натуры. И хотя у Михаила и впрямь были некоторые оправдания такому поведению, он успел проявить и то, и другое. Но Ригинлейв была рада тому, что им удалось обойтись без фатальных последствий. Племяннику рано было жениться, но еще ему не следовало жениться на девушке, которая не была ему равна ни в чем. Его дружба с Инги в этом плане давала куда больше надежд. А случившееся в Слави они вполне могли вспоминать отныне в качестве веселого и необременительного прошлого длинными зимними вечерами у камина, в качестве забавной истории, а не в качестве фатальной ошибки, которую едва не совершил юный хэрсир.

Появление Огнедара в этой ситуации было не особенно кстати, если не сказать больше. И конечно, он тотчас же раскрыл своему подданному, кто перед ним. Раскрыл невольно, но новость эта стала не менее шокирующей, судя по вытянувшемуся лицу Михаила, который и хотел бы что-то сказать, да не мог. Интересно, думал ли он о собственной глупости, о последствиях, или о том, что в свое время был близок к тому, чтобы поймать врага своего князя, но из-за собственной глупости и беспечности не смог? Ригинлейв не спрашивает, вежливо улыбается князю и кивает в подтверждение своих слов, - Мы очень рады были, что Асбьорн одержал славную победу и хотели поделиться этой радостью с его сестрой, а потому пошли прогуляться по саду, - скоморохи Ригинлейв интересовали не слишком, как мало интересовало ее и развлечение перед ужином, потому что развлечь себе княгиня могла и сама – отлично поспать и избежать дипломатического скандала из-за того, что Вигмар сказал кому-нибудь какую-нибудь гадость. Вот только он повстречал Михаила, и его теперь вряд ли можно было остановить, скорее всего, не следовало и пытаться. Наверное, стоило оставить мужа с несчастным удельным князем, убедившись, что супруг нашел себе жертву, а значит, будет занят до самого ужина, но из милосердия к самому шокированному князю, разумеется, следовало остаться. В довесок, кажется, это радовало Огнедара, а еще могло быть довольно забавным. Может быть, не настолько, чтобы издеваться над и без того напуганным Михаилом, но в конечном счете, ничего страшного с ним все равно уже не случится, в Пскове это было куда более вероятным.

- Правда, супруг, - напряженно улыбнувшись и мужу тоже, согласилась Ригинлейв, думая о том, что она непременно об этом пожалеет. Но Вигмар, кажется, был явственно настроен на то, чтобы сегодня никому не дать покоя, и женщина хотела бы на это гневаться, да только не могла. Она ведь с самого начала знала, с самого первого дня, когда они только решили поехать, что это будет сложная поездка. И сложная именно из-за отношения Вигмара, его капризов и его нежелания вообще больше никогда видеться с беловодцами. Его сложно было винить. Ригинлейв и не собиралась, а Михаил казался самым безобидным вариантом для веселья, пусть даже и довольно сомнительного.

- Прошу, следуйте за мной, - вежливо говорит Огнедар и жестом показывает гостям направление. Впрочем, идти приходится недолго, потому что севернее сада расположились высокие шатры, диваны и много костров для согрева гостей, где людей и веселили скоморохи, где наливали подогретое вино со специями и предлагали диковинные закуски. Все вокруг блестело, светилось и сияло. Красоту происходящего Ригинлейв оценить была в состоянии, но внимание ее все больше занимали фокусники, особенно те, что забавлялись с огнем, а не скоморохи, которые плясали, шутили шутки и сочиняли похабные стишки.

Князь Михаил же становился все бледнее и напуганнее, по мере того, как его уверенно вел с собой Вигмар. Оно и понятно. Он полагал, что конунг теперь одарит его своим гневом, или достанется от князя Огнедара. Пару раз он порывался уйти, но в итоге был усажен на почетное место между Ригинлейв и Вигмаром, хотя судя по взгляду Великого князя, тот был не особенно этому рад, недоумевая, как вообще эти трое оказались знакомы. Спрашивать напрямую, однако, было некрасиво, так что, пожелав им приятного представления, сам Огнедар направился к девушке в светлых одеждах, очевидно, тоже приглашенной гостье. И стоило ей повернуться, как в ней женщина узнала Раннвейг Скьельдунг. Надо же, как интересно выходило.

- Я прошу меня простить, Ваши Светлости… - произносит Михаил, нервно глядя попеременно на конунга и кюну, -  В тот день я не знал, с кем имею дело. А вы скрыли. Я понимаю, почему, и все же, мне следовало быть внимательнее. Еще раз приношу свои глубочайшие извинения, и надеюсь, что смогу искупить их подарками, которые непременно пришлю из Пскова. Сухофрукты и масла? И еще изделия из слоновой кости? Мы регулярно получаем лучшие образцы с родины матери моей Василисы, надеюсь, они смогут порадовать и вас… - он хочет быть услужливым и вежливым, но все еще выглядит нервным. И Ригинлейв, улыбаясь, добавляет еще больше причин этой нервозности.

- Ваши Величества, - тихо, но четко произносит она, глядя на Михаила в упор.

- Ч-ч-что? – непонимающе переспрашивает он.

- Кюна и конунг. Мы теперь по титулу равны вашему Великому князю. Обращаться к нам нужно «Ваши Величества», - ей кажется, что Михаил сейчас расплавится под ее взглядом, но сейчас его неловкость и заминки вызывают лишь смех и веселье. И Ригинлейв смеется. Отпивает из своего кубка и смеется. Князь был куда более веселым скоморохом, чем большинство прочих здесь.

Подпись автора

Невероятная история Михаила, наверное, была весьма счастливым концом для его дочери, если только так сталось, что говорил он правду. Впрочем, даже если нет, то кому какое дело было до этого? Это была его дочь, его личные дела, и делать он с Василисой мог ровно все, что ему угодно. Правда же была в том, что ему изначально не следовало допускать до себя чернокожую рабыню, а если уж сердцу приказать не смог, то вытравить ребенка из ее чрева на раннем сроке не было столь уж значительной проблемой, чтобы не доставлять сложностей ни себе, ни матери, ни ребенку. Но Михаил рассудил иначе, сделав несчастным себя, несчастную девчонку, которой уж точно было не найти выгодной партии в Ругаланне, а равно и тех, кто мог бы оказаться в непотребной ситуации, сродни тому, как оказался юный Асбьорн за неимением должного опыта и при наличии большого благородства собственной души. Оставалось пожелать девчонке удачи, а Михаилу – побольше ума, потому что если бы Ригинлейв в ту пору не была в ситуации, когда лидер вражеского лагеря оказался на вражеской же территории, рискуя и собой, и супругом, и племянником, она бы заставила князя заплатить куда более высокую цену за его вероломство. Буквально. Потому что за подобное оскорбление можно было принять откупом либо кровь, либо виру. И вторая была бы куда более полезна юному Асбьорну. Золото в уделах никогда лишним не бывает, особенно когда ты – очень юный хэрсир и еще мало смыслишь в финансах и готов тратить деньги на все подряд, например, на свадебный дар темнокожей девчонке, рожденной от рабыни.

- Что ж, полагаю, что это к лучшему. Теперь добрые юноши Арконы могут чувствовать себя в безопасности, не рискуя случайно жениться на темнокожей девчонке, - фыркнула Ригинлейв, заставив Михаила покраснеть еще сильнее. А что он хотел услышать? Что княгиня Ругаланна будет счастлива тем, что ее племянника и приемного сына чуть не женили на дочери рабыни? Вообще-то дети, рожденные от наложниц, не имели никаких проблем с признанием собственных прав, если только отец был не против. Очевидно, Михаил против не был. Так что, в целом, никто вообще никогда мог бы и не обратить внимания на тот факт, что Василиса родилась не в законном браке. Если бы не одно «но». Она отличалась от всех вокруг, и это было довольно сложно не заметить даже самому непритязательному взгляду. Так что, сколько бы Михаил ни куксился, сколько бы ни чурался слов Вигмара, который не так уж жестоко над ним издевался, все это он полностью и всецело заслужил своим прежним поведением. И Ригинлейв вовсе не была против того, чтобы он испытывал легкое неудобство. В конце концов, они тоже все испытали оное, когда прибыли к нему в Псков и были вынуждены спасать своего племянника от брака, который грозил огромными неприятностями всей семье, включая, в первую очередь, Асбьорна, но и Ригинлейв, как ярла, его тетку и приемную мать. А представить себе, что он женился бы на чернокожей, а потом оказался наследником ругаланнского престола… И думать о подобном не хотелось, бросало в жар.

- Я вовсе не… Василиса очень дорога мне. Как была и ее мать. Я хотел ей счастья, - поникнув, объясняет Михаил то, что итак всем известно. Вот только это в глазах княгини едва ли его оправдывало. Но она надеялась на то, что он успел получить хороший урок, усвоил его и знал, что так поступать больше не стоит. Оставалось надеяться, что других темнокожих дочерей у него нет, или по крайней мере, они уплыли вместе с Василисой на родину, где обретут свое счастье и свою судьбу. Ведь дети не должны страдать из-за ошибок своих родителей, насколько бы серьезны ни были те самые ошибки.

- Надеюсь, что это тебя чему-то научило, князь Михаил. Например, тому, что нельзя ради счастья даже самых дорогих людей отнимать его у других. На чужом несчастье никогда не построишь счастья, - поучительно произнесла Ригинлейв, точно зная, что князю Пскова бы это не удалось, потому что Вигмар убил бы девчонку в тот же день, как увидел, кто стал женой его племянника. И вместо счастливой Василисы Михаил получил бы мертвую, а равно вину на всю свою оставшуюся жизнь, ведь во всем этом виноват был бы только он один и никто больше.

Впрочем, читать нотации взрослому человеку Ригинлейв не собиралась. Не только потому что знала, что взрослые люди не меняются, но и потому что взглядом и мыслями она была уже далеко. Что здесь делала девчонка Скьельдунгов? Ну да, она была родственницей Великому князю, какой-то там седьмой водой на киселе, учитывая, что мать Огнедара происходила из этой династии, но была уже так стара, что помнила Ругаланн, состоящий еще из племен – во всяком случае, так она говорила, когда прибыла в Хольмгард за своим младшим сыном. Говорили, что она присматривала за династией Скьельдунгов, из которой сама и произошла, и этим, наверное, можно было оправдать и что Раннвейг оказалась при дворе. И формально в этом не было никакого противоречия. Раннвейг была свободной женщиной, все еще принадлежала к одному из резко обедневших, но все-таки древних родов Ругаланна. Она могла перемещаться, куда хочет, не спрашивая разрешения. И более того, ей было даже разумно приехать к родне в Беловодье, потому что богатые родственники, готовые взять ее саму и ее семью на попечение – лучшее, что могло со всеми ними случиться. Ведь глава дома был малолетним ребенком, Асвальд мертв, а защитников, пожелавших бы взять под покровительство его вдову и детей, в Ругаланне, как водится, не находилось. И все же в этом было что-то странное. Так что, взяв в руки кубок с вином, Ригинлейв сосредоточилась на девчонке. И та, словно почувствовав, направилась в сторону конунга и кюны.

- Ваше Величество, - она явственно обращается к Ригинлейв, намеренно игнорируя Вигмара. Наверное, потому что именно он отправился ко двору Асвальда с тем, чтобы его наказать. И признаться, женщина отлично понимала девчонку. Она бы тоже не хотела встретиться лицом к лицу с убийцей своего отца, не имея возможности выковырять ему глаза чайной ложкой, - Встретиться с Вами – большая честь. Вы позволите мне говорить с Вами? – вообще-то церемонии не требовали позволения говорить с Ригинлейв. Члены таких родов, как Скьельдунги, как бы там ни было, могли позволить себе обращаться к ярлу напрямую, минуя бесконечную бюрократию, которая имела паршивое свойство никогда не заканчиваться. Но кажется, Раннвейг отлично понимала нынешнее положение вещей и принимала свой новый статус. Статус, который не позволял ей считать себя равной Хорфагерам. И это было хорошо. Урок, преподнесенный этой семье за их предательство, как смела надеяться княгиня, запомнится надолго, в том числе и младшими детьми тоже.

- Говори, Раннвейг, - хоолодно отзывается Ригинлейв и отпивает из своего кубка. Она предупредительно смотрит на мужа, не давая ему возможности выкинуть какой-нибудь фортель. Это было бы вполне в его духе и вполне ожидаемо для текущих обстоятельств. Но лучше бы ему было этого не делать. Хватит и того, что он чересчур увлекся выполнением полученного задания и явно переборщил в Скагене, обещая смерть не только Асвальду, но и всем членам его семьи.

- Ваше Величество, как Вы знаете, мой отец пал… - вообще-то на этом месте было бы уместно поднять руку вверх, перебивая девчонку с тем, чтобы напомнить ей, что он не пал, а был казнен за свое предательство, пусть даже способ казни оставлял немало вопросов, да и вообще не слишком-то походил на эту самую казнь. Но Ригинлейв была милосердна. В том числе, и потому что рядом с Раннвейг в упор стоял Огнедар, словно тревожащийся от самого факта этого общения, - Мои братья еще слишком малы. Моя мать обратилась в глубокий траур, а других близких родственников, которые могли бы нести за меня ответственность, у меня нет. Обычаи предписывают, в таком случае, обратиться либо к своему хэрсиру, либо к ярлу, либо вынести волнующий вопрос на тинг, - но хэрсир, который сел в Скагене еще не был состоятелен решать вопросы семьи бывшего хэрсира, представительства на тинге эта семья иметь не могла, как раз из-за малолетних детей у руля, и погрузившейся в горе матери, а значит, оставался один только ярл. Вопрос, который интересовал Ригинлейв, был лишь один. Что за дело такое у Раннвейг, что она решилась обратиться к опосредованному убийце своего отца? Что такого важного было в ее вопросе, что она не могла решить это хотя бы через своего предка в лице матери Огнедара?

- Я не прошу у Вас ни золота, ни титула, - и одно упоминание этого уже было наглостью, - Лишь Вашего благословения, желая соблюсти обычаи и не прослыть гулящей девкой. Моя кюна, прошу, позвольте мне покинуть Ругаланн и стать наложницей Огнедара Беловодского, Великого князя Арконы, - признаться, Ригинлейв показалось, что ей послышалось. И она явственно продемонстрировала это, когда поперхнулась вином и закашлялась, широко раскрыв глаза от удивления, затем посмотрев на Вигмара, точно желая узнать, слышал ли он то же самое, а затем вновь обращаясь взглядом к Раннвейг. Она была безумна? Дочь Асвальда Скьльдунга сошла с ума, а этого никто не заметил?

Вообще-то наложницы не были редкостью ни в Ругаланне, ни в Беловодье. Они были, порой, сродни законным женам, рожали законных детей, жили и не знали ни в чем отказа, почитались, как законные жены и даже княгини. Мать Огнедара была тому примером. Странным, потому что полагать, что женщина тысяч лет возраста захочет стать наложницей тому, кто звал ее в жены, годясь ей в далекие потомки, само по себе было как-то абсурдно, но все-таки ни одной наложнице всей Арконы не удавалось забраться так высоко, да еще и сохранить этот статус на десятилетия. И все-таки, несмотря на довольно обыденную картину, привычную абсолютно любому, предположить, что свободная ругаланнская женщина захочет стать наложницей какого бы то ни было мужчины, было… Дико? Нелепо? Бредово? Даже самая некрасивая, бедная и глупая пустышка, имея хоть каплю гордости, никогда в жизни не согласилась бы стать наложницей. А Раннвейг не была некрасива, даже с учетом текущих обстоятельств, ее нельзя было назвать бедной, а ее брак мог удачно послужить ее же собственной семье. Впрочем, конечно, наложница Великого князя могла получить не меньше, а в разы больше, но что на счет женской гордости и достоинства? Ригинлейв сама предпочла бы смерть такому позору, но равно также она знала и сотни женщин, которые готовы были убить себя, лишь бы не стать военным трофеем и наложницей в чьем-то доме. А Раннвейг желала этого добровольно. И судя по тому, как она пальцами вцепилась в ладонь Огнедара, дело было не в расчете. В любви. Или в том, что подростки так называли.

- То есть… - протянула, наконец, Ригинлейв, откашлявшись, и все еще не веря собственным ушам, - Свободная ругаланнская женщина, происходящая из одного из древних родов Ругаланна, рожденная дочерью хэрсира Эгедаля, благородного происхождения, хочешь сама, по собственной воле, стать наложницей? – она намеренно не уточняет, чьей именно, потому что в глазах девчонки «наложницей Великого князя» звучит в качестве оправдания. Но это не было оправданием. Это совсем никак не оправдывало странного устремления. Обычно наложницами становились рабыни или вольноотпущенницы. Но свободные женщины, красивые, молодые и не вдовствующие? Чушь собачья. И поняв саму абсурдность этой ситуации, Ригинлейв, наконец, рассмеялась – открыто, громко и ничуть не стесняясь.

- Так значит, Великий князь Огнедар понимает, что ты не способна в нынешнем положении составить ему достойную партию, но думает, что сможет окружить тебя своей любовью, в которую вы оба верите, если ты станешь его наложницей? – это все-таки больше утверждение, чем вопрос. И отпив из своего кубка, Ригинлейв качает головой, - Раннвейг, ты понимаешь, что это – вздор, и что одним таким предположением ты позоришь весь свой род, саму себя и подписываешься на жизнь игрушки в чужих руках? – потому что если не понимала, то долгом ярла было ей объяснить. Впрочем, могло так статься, что не удастся. Потому что дурной пример заразителен. А этот дурной пример сейчас сидел под расшитым золотыми нитями навесом, окруженный охраной и служанками и одетый во все белое, как и полагалось при трауре, как если бы Сольвейг Скьельдунг когда-либо и впрямь была женой Великого князя, а ныне могла держать по нему траур.

Подпись автора