Состояние Ригинлейв можно было наиболее четко описать, как растерянность. Она на самом деле не знала, как ей следует реагировать на происходящее, не только в качестве ярла, но и в качестве свободной северянки, которая скорее бросилась бы на меч, чем стала чьей бы то ни было наложницей. И вряд ли дело было в том, что Ригинлейв родилась, взрослела и жила с осознанием собственной значимости в качестве правителя Ругаланна. Вовсе нет. Просто, как и всякая ругаланнская женщина, она была воспитана с соответствующим уровнем достоинства и гордости, а гордость не позволила бы ей согласиться добровольно стать рабыней в угоду любви. Да, формально ее брак с Вигмаром не был равным, что доставило им обоим некоторые неприятности, но это не было даже примерно аналогично тому, на что добровольно обрекала себя Раннвейг, думая, что любви Огнедара ей будет достаточно. Не будет. Потому что равенство было чистейшим экстрактом любви, его обеспечением, его безусловной гарантией. И это было той причиной, по которой Ригинлейв, будучи на Альбионе, потакала большей части желаний Вигмара. Она знала, что после брошенных Лейрингом обвинений для него важно было утвердиться в мысли, что жене он ничем не уступает, что он ее достоин, что его статус на ступень ниже, чем ее собственный, не может быть причиной, по которой кто бы то ни было станет осуждать и обсуждать их союз. И речь шла о разнице в один шаг! А что будет между мужчиной и женщиной, если один из них пожертвует собственной свободой, станет рабом не любви, но собственной глупости, создав между собой и любимым человеком пропасть в надежде на то, что эмоций хватит, чтобы обеспечить им долгую и счастливую жизнь? Ригинлейв могла бы сказать это совершенно точно: никакой любви между ними не останется уже в недалеком будущем. А когда они потеряют то немногое, что их связывало, пути назад уже не будет. Потому что нельзя захотеть перестать быть чьей-то наложницей и вернуться к своему прежнему статусу. У вещи не может быть своего мнения и своих желаний. Она принадлежит своему хозяину безмолвно и безоговорочно. И никто, даже Ригинлейв, не сможет это исправить в будущем.

Вместе с тем княгиня отлично понимала, почему оба эти ребенка полагают, будто бы у них есть будущее. Потому что оба они смотрели на Сольвейг и думали, что у них может быть так же. Что Огнедар не может жениться на северянке, на дочери павшего предателя, потому что это не отвечает его политическим интересам, но может сделать ее наложницей и тем самым найти хрупки баланс: не обидеть знать, которая ожидает, что кто-то из их дочерей станет Великой княгиней, но вместе с тем остаться с любимой женщиной и прожить с нею жизнь. Вот только даже Ригинлейв из старых разговоров Горма и его окружения отлично знала, что случай Сольвейг был возможен только из-за самой Сольвейг. Она не особенно верила в разговоры о том, что Владимир был заколдован ею настолько, что смотрел ей в рот, ловя каждое слово, ведь в противном случае, он бы никогда не прислал в Ругаланн своего сотника, но она охотно верила в то, что ведьма многих тысяч лет возраста продвигала при дворе свои личные интересы и ее ума и возможностей хватало на то, чтобы обходить любые политические и личные риски. Да, глядя в прошлое, на то, что произошло на пиру Горма, откуда Владимир и забрал Сольвейг, не считаясь с обычаями севера, Ригинлейв думала о том, что и такого в отношении самой себя она бы никогда не позволила, но вместе с тем она признавала, что и Сольвейг наверняка позволила это вовсе не из-за того, что не могла помешать или потому что была вынуждена. Так могла ли Раннвейг брать пример со своего предка, полагаясь на то же, на что полагалась ведьма? Могла ли она думать, что в ее жизни все сложится точно так же? И имела ли она план, какой когда-то имела северная ведьма, ничуть не чурающаяся своего нового статуса матери Великого князя? У Ригинлейв был ответ. Но она вряд ли смогла бы убедить в нем хоть саму Раннвейг, хоть Огнедара.

- Великий князь Огнедар, - с нажимом произносит ярл, подняв светлые глаза на мальчишку. Она говорит очень тихо с тем, чтобы ничем не унизить собеседника, ведь разговаривать с ним она намеревается именно как с нерадивым ребенком, а вовсе не как с Великим князем, которым он являлся по титулу, но в силу возраста не являлся по сути, - Раннвейг Скьельдунг не может стать Вашей женой вовсе не по воле Богов, а по воле политической нужды, а равно потому что как бы она ни старалась, она – не Ваша мать, с которой Вы мысленно сравниваете эту девушку, ставя ее на то место, на которое Ваш отец когда-то обрек Вашу мать. Но спросите ее, как много неприятностей ей, колдунье многих веков возраста, доставил сам факт того, что она была лишь наложницей, а равно родила наследников именно в этом статусе. Спросите ее, как ей было переживать уязвимость собственного статуса и как много в ее жизни определил тот факт, что Вашему отцу не пришло в голову взять законную жену, потому что если бы пришло… - она замолкает, но смотрит на Огнедара весьма выразительно, отчетливо давая ему понять, кто здесь на самом деле ошибается, - А Вы не сможете позволить себе положение и поведение своего отца. Вы обязательно женитесь, потому что такова будет политическая необходимость. Неважно, на ком именно, но Вы женитесь. Ваши дети от законной жены, а вовсе не от Раннвейг будут первыми претендентами на трон. Ваша супруга будет смотреть на Вашу возлюбленную сверху вниз, помыкать ей и приказывать. На законных основаниях, потому что вещи мужа – есть вещи жены, - и не было смысла ни для каких иллюзий в этом плане, - Наконец, если Вы умрете в бою или от яда, сраженный ли копьем или вражеским заклинанием, - а возможность этого была не нулевой, в отличие от возможности умереть от старости раньше Раннвейг, ведь она была простой смертной, а Огнедар – богатырем, чья жизнь обещала быть намного дольше жизни обычного смертного, - В каком положении окажется Раннвейг? Как она доживет свои дни? Кем? С кем? Где? И не прикажет ли Ваша законная супруга расправиться с нею и с вашими детьми в одночасье, не желая ставить под удар своих детей и их власть? – Ригинлейв избавилась бы непременно. Не из жестокосердия. Из рационализма и четкого понимания того, что иначе она породит бессчетное число конфликтов, а возможно, и гражданскую войну. Впрочем, она была женщиной, которая вообще не стала бы мириться с наличием другой женщины у своего мужа. Она слишком сильно его любила.

- Ваше Величество, при всем моем глубочайшем к Вам уважении, эти вопросы мы решим вместе с Раннвейг, если Вы сочтете нужным удовлетворить ее просьбу, - тихо ответил Огнедар, явно не желая вступать в обсуждения и пререкаться лишний раз. И это доказывало то, что княгиня итак предполагала: он вряд ли отступится от своих устремлений, как вряд ли отступится от них и Раннвейг. Так что первым и единственным желанием было сказать свое жесткое, четкое и веское «нет», а потом добавить, что Раннвейг в будущем поблагодарит Ригинлейв за это, если все-таки не сделает глупость и не станет наложницей Огнедара в обход запрета. Но в разговор неожиданно вступил Вигмар, которого все еще не отпускал Скьельдунг с его предательством. И кажется, он не намеревался удовлетвориться тем, что эта семья итак была лишена всего, а Асвальд так и вовсе мертв. И наверное, с этой точки зрения, не следовало прислушиваться к его словам вовсе, но под давлением сразу троих, Ригинлейв сдалась и махнула рукой.

- Если вы все решили, и если это окончательное ваше желание, которое не нуждается ни в чьих комментариях, то я позволяю тебе, Раннвейг, перестать быть свободной женщиной и стать наложницей Огнедара. Но помни, это было твое решение, и помни, что я его не одобрила, не говоря уже о том, чтобы тебя к нему принуждать, - она вздохнула и откинулась на спинку кресла, в котором сидела, - Великий князь Огнедар должен будет отправить твоему брату плату за тебя, - потому что фактически он покупал себе рабыню, - Деньги Ньяллу будут не лишними. А кроме того, Вигмар прав. Тебе не стоит рассчитывать на то, что ты сможешь и дальше считать себя родственницей Скьельдунгов на севере, - чтобы не позорить их больше, чем их опозорил Асвальд, который сейчас страдал в Хель больше, чем заслуживал, видя, на что пошла его дочь.

- Это… - она шумно выдыхает в ужасе, - Это значит, что я не смогу больше увидеть своих братьев и мать?! – вопрошает девушка, прижав руки к груди. Но она переоценивала степень жестокости Ригинлейв. Речь шла не об этом.

- Нет. Это значит, что Ньялл и его младшие братья, - помнится, их было еще двое – трехлетний и младенец, - За тобой не последуют. Они будут жить на севере, и я запрещаю им переезд в Беловодье. Но не могу запретить взаимных визитов, продолжительностью не более месяца. Кроме того, так как у Ньялла нет больше живых старших братьев и сестер, - исключая пару бастардов, двое его братьев пали в битве при Хольмгарде, одна сестра умерла в родах, а другая – от лихорадки, - Вашим замком и родовым имуществом будет управлять до его совершеннолетия форинг, которого я назначу, - она поднимает вверх руку, призывая к молчанию, - Нет. Никто не приберет к рукам имущество, что у вас осталось и никто не стремится лишить Ньялла жизни, свободы или будущего. Я не заинтересована в том, чтобы кто-то ему навредил. Да, твой отец совершил предательство и заплатил за него, но я не считаю, что за него обязаны платить и его дети, - она вздыхает и делает недвусмысленный жест рукой, обозначающий, что-то вроде «свободны».

- Ступай. И надеюсь, что ты не пожалеешь о своем решении никогда, Раннвейг, - ведь как бы там ни было, а на севере взять ее в жены захотели бы многие, помня не о предательстве ее отца, а о величии ее рода и о древности ее крови. Уговаривать девчонку не пришлось. Она еще раз склонилась перед ярлом, а затем взяла Огнедара за руку и покинула их вместе с ним. И пожалуй, в простоте этих жестов была недоступная самой Ригинлейв свобода. Которой, впрочем, не приходилось завидовать.

- Трудно поверить в то, что свободная ругаланнка пожелала стать наложницей. Вряд ли мне доведется в самом деле это понять, - произнесла она, взглянув на мужа. Впрочем, вестимо, ему это понять было куда как проще, ведь он знавал не одну наложницу и не одна рабыня служила ему еще в Йомсборге.

Подпись автора

Вигмар был прав. Прав в том, что никому из ругаланнцев не суждено было понять подобного поведения, подобного выбора и подобных решений. И что бы там кто ни думал, а Ригинлейв знала, что и Асвальд не понял бы тоже, костьми бы лег, но не позволил бы дочери стать наложницей кого бы то ни было на этой земле, хоть самого Отца Асов. Но Огнедар не был Верховным Богом. Он был всего лишь смертным, и скорее всего, любой отец перегрыз бы ему глотку, случись так, что предложи он его дочери стать рабыней. Был ли вообще кто-то, кто счел бы подобное предложение честью? Возможно, какая-нибудь крестьянка, да и то не всякая. Ведь на севере даже крестьянские дочери знали себе цену, а дурное обращение со свободной женщиной грозило большими неприятностями, и ни один хольдар, ни один бонд, ни один хэрсир не стал бы портить себе репутацию тем, что обратил свободную женщину в рабыню. Наверное, поэтому Святогору ничего не удалось, наверное, поэтому у него не было ни единого шанса с самого начала. Ругаланнцы слишком ценили свою свободу, возможность думать, говорить, что считают нужным и действовать, как считают нужным. Даже если речь шла о женщине. Даже если речь шла не о дочери ярла, а о все той же дочери бонда, воспитанной в северных обычаях и в северных представлениях о жизни, повседневности и судьбе.

В чем Вигмар не был прав, так это в том, что Огнедар якобы не был способен на любовь, потому что его отец не был способен. Во-первых, потому что Ригинлейв ничего не знала о том, какие отношения связывали Владимира с его наложницей, и не был ли факт безоговорочной его верности Сольвейг, доказательством той самой любви. Впрочем, едва ли для самой Сольвейг это было важно. Что вообще могло быть важным для нее, наверняка пережившей все чаяния, надежды и душевные терзания много сотен лет назад? А во-вторых, потому что Вигмар, как и всегда, был слишком строг к детям врагов, забывая о самом важном: они были просто детьми. Глупыми, неразумными, непродуманными и непоследовательными, верящими в чудо и в то, что любовь выглядит именно так, как ты видишь ее в свои шестнадцать-двадцать. Разве сам Вигмар  не был таким? Разве такой не была Ригинлейв? Разве они оба не являли собой ярчайший пример того, как глупы бывают подростки и к чему это может привести? Разве не опасались того же самого для Асхильд и Асбьорна, а уже после – для сына, чью жизнь Ригинлейв ныне хранила под сердцем. Да, Огнедар ошибался, думая, что Раннвейг хватит той любви, что о сможет дать. Да, они оба ошибались, полагая, что статус ничего не значит, что пропасть в их положении не станет для них обоих фатальной. Но они ошибались не по злому наущению собственных мертвых отцов, не потому что их наследие играло в их жилах, а потому что они были детьми. А Огнедар еще и ребенком, обличенным властью столь большой, что она могла бы в иных обстоятельствах раздавить и взрослого. И это был его путь, его выбор, его ошибки. Ошибки, которые он совершит не под стать Владимиру, а потому что никому не надлежало становиться Великим князем при таких обстоятельствах и так рано. Но случилось, что случилось. И Ригинлейв не бралась судить за это мальчишку, как не бралась и судить кого бы то ни было еще. Что же до Раннвейг… Что ж, время покажет, к чему приведет ее решение. Признаться, ярл вовсе не желала оказаться правой, хотя была почти уверена в том, что через два десятка лет она увидит не влюбленную и любимую женщину, а женщину сломанную и сломленную, ту, что по собственной глупости потеряла даже не силу и влияние, а достоинство и свободу, которые она, несмотря ни на что, могла бы сохранить в Ругаланне, став не наложницей, но женой достойного человека, который смог бы оценить чистоту и древность ее рода и крови, помочь ей самой, Ньяллу и их с Раннвейг матери.

Но Вигмару Ригинлейв ничего не сказала. Она знала, что если муж начинал бубнить, как старый дед, то разговор с ним выстроиться не удастся, пока настроение его не изменится, так что они вполне могли промолчать до самого отъезда из Беловодья и даже немного дольше. И пожалуй, это был приемлемый для них вариант. Гораздо лучше того, что обещал открытые долгосрочные конфликты с обидами и недомолвками. Этого женщине сейчас хотелось меньше всего. И как ни странно, несмотря на ее ровное отношение к происходящему, в первую очередь именно потому что ей не хотелось, чтобы кто угодно из местных становился свидетелем их конфликта. Будто бы это было доказательством того, что Ругаланн был силен только внешне, а внутри все сотрясали противоречия, конфликты и скандалы. Это было не так. Ригинлейв это знала. Но в этом вопросе она очень по-детски и глупо желала, чтобы и все остальные вокруг знали тоже. Они с мужем едины, даже когда недопонимают друг друга, и это ровным счетом ни на что не влияет. Ругаланн един. И будущее его светло и ясно, покуда князь и княгиня сохраняют его таковым. Поездка в Беловодье этого ровным счетом никак не изменит.

- Да, пойдем в покои, - соглашается женщина, ничуть не заинтересованная ни в каких представлениях ни прежде, ни теперь. Мысли ее были очень далеки от всего того, что делали скоморохи и шуты. Возможно, из следовало послушать хотя бы из соображений представлений местных о севере, ведь в устах шутов всегда звучало то, что не могли произнести правители, но княгине не хотелось вовлекаться в это теперь. Она устало потерла шею и направилась в сторону замка, силясь не рассуждать о причинах, по которым Раннвейг приняла такое решение, но еще силясь не думать о том, какие меры теперь придется предпринять в отношении безопасности и спокойствия Ньялла, ведь нужного форинга на примете у женщины не было, а тащить ребенка в Хольмгард она не хотела. У них скоро будет свой ребенок, и сконцентрировать внимание на нем было правильно и разумно, в том числе теперь, когда он требовал отдыха, а не выяснения отношений между родителями и решения вопросов, которые могли и подождать, а могли и не решаться вовсе. В конце концов, как именно девчонка Скьельдунгов переедет в Беловодье и выплатит ли Огнедар за нее дар, а по сути – просто цену, это было не ее забот дело.

В покоях было тихо, чисто и тепло – в камине горели свежие поленья, и это было хорошо, потому что прохлада явственно ощущалась, особенно в столь просторных помещениях, как это. Княгиня сняла верхнюю одежду, расшнуровала платье и полулегла на кровать, вообще-то, больше прочего желая, чтобы ужин настал как можно скорее, потому что есть ей хотелось довольно сильно.

- За ужином нужно будет повстречаться со вдовствующей княгиней Дубровиц и дядей нынышнего их князя. Князь совсем мал, а с его дядей у меня был важный договор на случай, если мы проиграем. Нужно будет выразить им свою благодарность и уважение, - которые, конечно, могли быть восприняты неоднозначно, ведь отец малолетнего князя пал в сражении при Ярге. Сражении судьбоносном для многих. Но кажется, в Дубровицах этой судьбе были скорее рады, чем наоборот, - А кроме того, ты слышал? У них там что-то странное творится. Говорят, будто бы покойники восстают по собственной воле, - впрочем, Ригинлейв отлично понимала, что никакой своей воли у покойников не было, а значит… Да, значит, их кто-то поднял. И если это была правда, женщина не возражала против того, чтобы выяснить, кто именно.

Подпись автора

Война была уже далеко, мятеж – еще дальше. Так далеко, что о событиях этих дней Ригинлейв предпочла бы забыть вовсе, чтобы больше не переживать раз от раза то, что ей довелось пережить в ту пору. И это была одна из тех причин, по которым Вигмар не знал о многих договоренностях княгини, о многом из того, что она делала для Ругаланна и ради Ругаланна, ради его будущего, даже если предпринимаемые действия и принимаемые решения ее не радовали, а хуже того – огорчали. И пожалуй, Ригинлейв и о них вспоминать не хотела тоже, а тем паче – рассказывать о них мужу. Но она знала, что часть их все равно всплывет, как бы ни скрывало их время. Следовало признать, что договоренность с Дубровицами не относилась к категории обременительных и тех, что нужно скрывать. В некотором смысле даже напротив. Чеслав Дубровицкий хоть и был колдуном, хоть и действовал, в первую очередь, в собственных интересах, все равно был союзником надежным, покуда понимал, какие выгоды ему это будет сулить. Поставив на Ригинлейв, он не ошибся, и сейчас отлично знал, что северная княгиня у него в долгу. А Ригинлейв своего долга и не отрицала, не стремилась от него сбежать. Уж слишком многое она тогда поставила на кон и слишком дорожила тем, что Чеслав обещал сохранить, даже если весь север окажется в руках самозванца и мерзавца, коим всегда был Святогор.

От воспоминаний о первом муже и их встрече на Самайн по телу прошла неприятная дрожь, заставив вновь увидеть перед собой лицо Святогора и закрыть глаза с тем, чтобы поскорее избавиться от видения. Удается почти легко, чуть сложнее – ответить на слова Вигмара, не уходя в глубокие материи. Впрочем, возможно, это была и не такая уж плохая идея. Ведь он уже был королем Альбиона, скоро станет королем Ругаланна, и как ни крути, а в вопросы политики и государственного управления ему влезть и разобраться придется все равно. Так почему бы не начать с  Дубровиц и их отношений с севером?

- Дубровицы… - Ригинлейв задумчиво тянет это, поудобнее устраиваясь на кровати, - Это странное место, с которым я знакома еще с раннего детства. Они – первые по количеству купленных год от года рабов, я нигде их столько не видела, и признаться, нигде их столько не умирает, сколько там, - и этим княгиня не гордилась, но и не она правила этим княжеством, чтобы отвечать за смерти рабов, которые были не больше, чем вещью, а иногда и меньше – смотря, что за вещь, - По этой причине еще мой отец каждый год приезжал в Дубровицы, чтобы договориться о новой партии. За рабов там щедро платили, а за быструю доставку по морю – накидывали сверху. Впрочем, тамошний князь Горма почитал за друга, так что ездили они друг к другу в гости отнюдь не только по делам. И что касается их князя, то… - она неприязненно морщится и пожимает плечами, - То он – худшее воплощение всего, что ты когда-либо слышал о традициях Арконы. Это самое консервативное княжество, где живы порядки еще пары-тройки столетий. Нельзя войти в терем, не поклонившись красному углу, где наблюдает Мокошь, нельзя начать есть раньше князя, нельзя заходить на мужскую половину, если ты – женщина, нельзя говорить с мужем иначе, как в спальне, где вы изредка встречаетесь и… Да. Это было первое княжество, где я, будучи еще девочкой, встретила не в качестве издевки или предания о древних временах, а в качестве реального факта то, что девять из десяти женщин не имеют имен. Их всерьез называют по принадлежности сначала к отцу, а потом к мужу. У некоторых из них, при этом, имена наличествуют только для домашних, а у некоторых – отсутствуют вообще, - и это казалось Ригинлейв такой дикостью, какую сложно было найти где бы то ни было еще. Был ли Вигмар удивлен, княгиня понятия не имела. Но она в свое время была шокирована.

- Мои поездки туда с отцом радостью не отличались. Меня то и дело ссылали на женскую половину, со мной не разговаривали мужчины, а ужас, который они испытывали от одного того, что я разгуливаю по двору, не прикрыв волос и лица, был сравним с ужасом, который иные испытывали, увидев чудовищ. Горму приходилось применять всю свою власть и всю свою мудрость, чтобы позволить мне в этом месте не стать затворницей. Но их князь, клянусь тебе, за это меня ненавидел. Так что для него не было странным, что Святогора прислали в Ругаланн в качестве будущего ярла. С его точки зрения так и должно было быть. Ну, а то, что бьет, насилует и прилюдно унижает – так это нужно было дочь воспитывать лучше, - женщина криво усмехается, укладывая голову на подушку и кладя под нее руку.

- В общем, когда Горм умер, а я выжидала, готовая начать мятеж, князь их был тем, кто считал, что Святогор поступает верно, - хотя и сложно было поверить в то, что кто-то может так думать, - Но так считали не все в Дубровицах. А более того, в некотором смысле, князь вообще был одинок. Его супруга – Сияна, умело изображавшая покорную и послушную жену, за его спиной обладала волей куда большей, чем хотелось бы представить. А его родной старший брат, жрец, Чеслав, так и вовсе с давней поры был мне не надежным другом, но добрым приятелем. Так что, когда он приехал в Ругаланн и увидел воочию, как со мной обращается Святогор, он согласился помочь. Согласился помочь, зная, что так или иначе, а брату его недолго осталось… - она выразительно посмотрела на супруга, имея в виду вовсе не то, как погиб старик – ему повезло отправиться на тот свет с поля боя, а то, как он мог умереть. Сраженный ядом или стрелой наемника. Потому что Сияна терпеть его более не намеревалась, а наличие малолетнего наследника обещало ей будущее несколько лучшее, чем при живом муже. Особенно, учитывая ее отношения с Чеславом. Ригинлейв роль серого кардинала, да еще и не в единичном лице не устраивала категорически. Но женщины были разными. Сияна была другой.

- Я заплатила им золотом. И в нужное время корабли их, пожалуй, даже больше, чем нужно, стояли во фьорде на границе со Славью. Святогор, даже если бы узнал о них, все равно бы ничего не заподозрил, уверенный, что Дубровицы никогда не вмешаются и просто пришли за очередной партией рабов. В княжестве же ответственность за размещение и благополучную жизнь ложилась на плечи Чеслава. Он – сын предыдущего князя, так что его владений на это хватило бы с лихвой. А я собиралась защитить не только наших племянников, как ты понимаешь. Но всех женщин и детей, оказавшихся под ударом из-за моего мятежа. Рангрид знала обо всем. Имела разведчиков на всем пути до кораблей, договоренность со Славью и свой передовой отряд, который смог бы сопроводить процессию из женщин и детей по территории соседнего государства и не дать нагнать их Святогору, - впрочем, вряд ли Святогор даже попытался бы это сделать. Его глупость и жестокость удивительным образом открывали массу возможностей для его врагов. Так что, за кого за кого, а за тех, кто был в Брускеруде, Ригинлейв не тревожилась.

- Иногда в политике все не то, чем кажется. И старые знакомства открывают немало возможностей, - как открывали и Ригинлейв все время ее правления, но равно и все время ее мятежа. Ведь и оружие у мятежников бралось отнюдь не напрямую от Всеотца, хотя порой и казалось, что он помогает им, как никому больше. Но в ту пору им помогал княжич из Видина, почитавший Ригинлейв за доброго друга, которому можно и помочь.

- Да, я хочу поехать в Дубровицы, - подтверждает женщина коротким кивком, - После смерти их князя у него остался один малолетний наследник. Хотя из-за нескольких наложниц детей было намного больше, но суровые зимы и дубовый консерватизм погубили остальных. Вряд ли малолетний князь, очень увлекающийся животными и обожающий скакать на деревянной лошадке, очень нам пригодится, но навестить Сияну и Чеслава лишним не будет. В конце концов, к следующему году мы восстановим и работорговлю, полагаю, - а иметь невольничьи рынки, опустевшие за последние годы, было бы не лишним. Золото в государстве лишним не бывало никогда.

- Если между делом удастся узнать, что там творится с покойниками и помочь, то я буду рада, - и они оба знали, что куда больше, чем старается показать, - Но если нет, то я тоже не расстроюсь так уж сильно. А что до Асхильд и Асбьорна… - вообще-то они могли просто отправить их обратно в Ругаланн, потому что празднования закончились и потому что никто не обещал брать их куда-то еще. Но это могло вызвать споры или вопросы, - Скажем, что едем в Дубровицы, чтобы уладить вопросы работорговли. Вряд ли это будет очень им интересно. И вряд ли они станут сильно противиться, если с такой мотивацией мы отправим их обратно в Хольмгард. К тому же, напоминаю тебе, что там остались Бьорн с Инги. Скажи об этом Асбьорну, он первый запряжет лошадей.

Подпись автора

Признаться, Ригинлейв не слишком интересовали мнения в отношении ее планов, реализованных в подготовке к мятежу и в войну, потому что даже если существовали риски того, что они окажутся провальными, все эти риски уже были позади. Если княгиня и могла ошибиться, она уже не ошиблась. Если она и могла навредить своим людям, пусть и ненамеренно, уже не навредила. И потому, никто не смел говорить ей, что тот или иной замысел ее был глупым, неправильным, рискованным или никчемным. И вообще-то, если бы на месте Вигмара был кто-то другой, или если бы их с Вигмаром не связывали те отношения, что связывали теперь, то не было никаких сомнений в том, что он бы попал в опалу, из которой не вышел бы до конца своей жизни, просидев в Йомсборге при племяннике до самой старости. Наносить обиды ярлу, демонстрировать свое значительное и веское «я лучше знаю, как было надо» при Ригинлейв все еще оставалось чреватым. Особенно после того, как она одержала победу, пусть и очень-очень высокой ценой. А если кто-то из них двоих был такой умный, то мог бы не присоединяться к мятежу, а оставаться разбойником в лесах Йомсборга, пряча законных наследников за пазухой у слуги, пусть и ремесленника, надеясь, что это когда-нибудь изменится само собой, или если Ригинлейв победит, изменит это по доброй воле. Впрочем, говорить это все – значило начать скандал, от которого затрясутся стены. Скандала, который ни к чему не приведет, а только порадует их врагов. И хотя Ригинлейв неприятно было поведение супруга, до сих пор ей удавалось держать себя в руках, и сейчас самообладание не должно было подвести ее тоже. Ради репутации Ругаланна, ради того, чтобы продолжать делать вид, что они с Вигмаром едины во всем, ради сохранения облика неуязвимой северной воительницы. А потому, вместо того, чтобы вылить на мужа свое раздражение, женщина лишь тихо и очень холодно бросила всего одну фразу, и лишь потому что не была железной, хотя ей и казалось порой, что Вигмар доводит ее намеренно.

- Уж точно лучше, чем в нищете и страхе среди прислуги и черни без надежды хоть на какое-нибудь будущее, - и с этими словами женщина поднялась с кровати, не испытывая больше потребности в каком бы то ни было отдыхе, а напротив, ощущая жажду деятельности. Ощущая, потому что раздражение всегда требовало в ней действий, а желательно еще и отдаления от того, кто ее раздражал, но обстоятельства диктовали иное. Расставаться в Ирии все еще было не самой благоприятной идеей. Но и занять себя в покоях было особенно нечем, так что Ригинлейв села за стол, где прислуга заботливо расставила шкатулки с украшениями, и стала выбирать себе драгоценности на ужин, надеясь, что отвлечение внимания сбавит степень неуместного эмоционального накала. В конце концов, женщина была виновата сама. Надо было оставить Вигмара дома.

Выказывать свои сомнения на счет того, что Асбьорн и Асхильд нуждались в какой-либо дополнительной охране, помимо той, что у них уже итак будет, Ригинлейв тоже не стала. Убедить мужа в том, что детям ничего не будет и не может грозить, потому что вся Аркона занята празднованиями, а не войной, и только в его голове все еще живет вражда и ненависть, все равно не удалось бы, они ведь уже столько раз это обсуждали. Редкие разбойничьи шайки вполне могли быть отбиты и той охраной, что была здесь, с ними, но даже такое нападение Ригинлейв не считала вероятным. Кто в здравом уме нападет на отряд под знаменами ярла? Но Вигмар думал иначе, его страхи не обещали отпустить его в ближайшее время. Так что, пусть делает, как знает и как захочет. В конце концов, его же был хирд, отчего бы Вигмару и не распоряжаться им так, как сочтет уместным?

- Делай, как знаешь, - ответила женщина, выбирая комплектом украшения из изумрудов и алмазов, некогда принадлежавшие ее матери, а прежде – другим женам ярлов Ругаланна. К вечернему платью они обещали подойти наилучшим образом. А за этим ужином Ригинлейв не собиралась отказывать себе в том, что блеснуть и платьем, пошитым специально для особого случая, и тиарой, и серьгами, которым позавидовала бы каждая княгиня Арконы. Впрочем, сомневаться, что жены князей не станут оставлять в стороне возможность продемонстрировать себя во всей красе, тоже не приходилось. Если, конечно, обычаи княжеств не запрещали и это тоже. А то ведь могло так статься, что и ужинать этим женщинам вместе со своими мужьями и другими людьми было намертво запрещено религией, обычаями или чем-нибудь еще, что сводило их существование к положению предметов домашней утвари, но никак не живых людей.

- Буду собираться, - спокойно отвечает Ригинлейв, отлично зная, что если они и явятся к ужину раньше других, то не так, чтобы очень намного, потому что сборы на мероприятия, подобные этим, были обусловлены не только социальной, но и статусной необходимостью, а значит, являться туда следовало во всей красе. И появившиеся служанки, наученные Рангрид, что нужно делать и как именно, понимали это ничуть не хуже. А потому на время покои наполнились суетой и движением: пока одни умывали княгиню, вымачивали ее руки в розовой воде, другие – расплетали ее волосы и заплетали заново, аккуратно вплетая жемчужины и серебряные бусины в золотые локоны, пока одни меняли камизу, другие – со всей осторожностью расшнуровывали темно-зеленое шелковое платье, расшитое серебряной нитью, пока одни затягивали это платье на княгине, другие следили за тем, чтобы затянуто оно было не слишком туго с тем, чтобы не навредить ребенку. Наконец, дело дошло до упеланда, подол которого был достаточно длинным, чтобы недвусмысленно указывать на титул и социальную иерархию, а затем до пояса и украшений. Процесс сопровождался комментариями в духе «слишком жарко», «слишком туго», «слишком тяжело», «неудобно», «колется», «чешется», «натирает», «болит». Ригинлейв явственно не намеревалась терпеть ни одно из неудобств, так что срочно вызванному портному приходилось решать проблемы на ходу, но в конце концов, ярл, глядя на себя в зеркало и позволяя служанке водрузить на ее голову тиару, осталась вполне довольна своим видом и даже прической, которая в большей степени состояла из распущенных по плечам волос, лишь малая часть из которых была собрана в мелкое паутинное плетение по центру. И пожалуй, за одно только это следовало выдать служанкам дополнительную плату.

Закономерно, что с такой подготовкой на ужине они оказались не первыми: здесь уже были и другие проголодавшиеся гости, которых охотно угощали закусками, и к этому времени Ригинлейв уже ощущала себя чертовски голодной, так что лепешка с какими-то странными овощами и приправами, оказалась очень кстати, как и мед, а затем – и засушенные фрукты. Первыми, однако, встретили они отнюдь не Чеслава с Сияной, а княжича Видина, Златана, который был очень даже рад увидеть Ригинлейв, что и дал понять широкой улыбкой и медвежьими объятиями. Поздоровавшись с Вигмаром, он вежливо поинтересовался здоровьем княгини, скорым прибавлением в ее семье, восхитился тем, как свежо для женщины, носящей ребенка, она выглядит, поднял кубок за ругаланнскую чету и был таков. Ригинлейв понимала, что он будет не последним знакомым на этом пиру, но немногим из тех, кто воспринимал Ригинлейв и ругаланнцев позитивно. Появившийся князь Гардарики, хоть и выказал должное почтение, выглядел, однако, как загнанный волк, не забыв ни Яргу, ни своего поражения, по всей видимости, и считая ругаланнцев лишними на этом празднике. Оно и не удивительно. Он слишком много вложил в победу Огнедара. И слишком много потерял в этой войне.

Но как бы ни относились к ругаланнцам отдельные гости, почетные места для конунга и кюны были определены за одним главным столом вместе с Огнедаром и его семьей. Как если бы все они прекрасно понимали, кому обязаны самой возможностью быть в Ирии, самой возможностью короновать Огнедара. И это было хорошо. Так что, не думая более о чете Ладожских, весьма прохладной в своих приветствиях, Ригинлейв подхватила плошку с ягодами и направилась к еще полностью свободному столу, не намереваясь отказывать себе в удовольствии поесть, выпить, потанцевать и пообщаться с людьми, не все из которых были ей врагами.

Подпись автора

Признаться, в потоке комплиментов и встреч со старыми знакомыми Ригинлейв перестала видеть и замечать что бы то ни было еще. Может быть, потому что это было неважно, а может быть, потому что не хотела смотреть, как сам факт ее присутствия в одном помещении с мужчинами, да не за какой-то там перегородкой, а в общем зале, доводил окружающих чуть ли не до ручки. Казалось бы, почему? Какое им вообще было до нее дело? Но ответ был проще некуда: да, женщины проходили в зал со своими мужьями, оставляя себе короткую возможность показать себя присутствующим, но только с тем, чтобы в следующую минуту оказаться разделенными и отделенными, потому что по обычаям Арконы женщина не имела права разделять пищу вместе с мужчинами. И Ригинлейв могла бы этому удивиться, да вот только они уже видели такое в Пскове, когда их с Асхильд отправили на женскую половину, лишив возможности общаться с мужем и племянником. Можно было надеяться, что здесь, при дворе Огнедара, все будет иначе, но нет, новый Великий князь соблюдал все обычаи, позволив преступить их, кажется, только кюне Ругаланна и только из понимания, что она – правитель, и закрыть ее среди тех, чей удел быть всегда бессловесными и безликими, было бы не то, что неправильно, а попросту чревато неприятностями и скандалом, которого на коронации, конечно, никто не хотел. И наверное, Ригинлейв следовало чувствовать благодарность, но вместо этого она ощущала смущение вниманием, которое ей повсеместно оказывали, тем паче, что внимание это вовсе не было доброжелательным и теплым. Нет, два каких-то удельных князя, а вместе с ними князь Гардарики, кажется, чуть с ума не сошли от одного того, что Вигмар прилюдно коснулся пальцев жены и поднес их к губам. Как если бы в невинном проявлении тепла к собственной супруге было что-то настолько предосудительное, что за это можно было сжигать на костре. Ригинлейв же это было совсем непонятно. Непристойностью здесь считалась искренность. Оскорблением – равенство. И даже праздник эти мужчины не могли разделить со своими женщинами. Нет, в Ругаланне женщина тоже не была равна мужчине, но при их дворе никто не стал бы осуждать хэрсира за то, что он касается пальцев своей жены, говорит с ней и разделяет пищу. Особенно последнее, ведь именно кровь и пища делали даже незнакомцев кем-то близким по законам гостеприимства. Преломленный в доме совместно хлеб и пища обязывали хозяина и гостя быть учтивыми друг к другу и не наносить никакого вреда. Так получалось, что в Арконе  муж и жена были друг другу куда менее родными, чем  случайно забредшие в усадьбу посреди ночи путники? Этого княгиня понять не могла, как бы ни старалась.

- Как это странно, правда? – посмотрев на мужа, спросила Ригинлейв, - Насколько же сильно они не доверяют друг другу, что не позволяют красивым женщинам находиться рядом из опасений, что не смогут отвести взглядов от какой-нибудь чужой жены и конфликты станут не политическими, а личными, - а какое еще могло быть объяснение тому, что женщине, которая готовилась к пиру втрое дольше мужчины, не позволяли показывать себя? Уж точно не потому что боялись, что муж вдруг воспылает невиданной страстью к прекрасной жене и не сможет себя сдержать, они разграничивали мужскую и женскую половины. Ригинлейв вообще не была уверена, что князья Арконы были способны к страсти по отношению к своим женам, впрочем, как и к любви. Ведь когда любишь человека, хочешь, чтобы он был рядом с тобой, разделял с тобой твои радости, а праздник, конечно, был радостью, - А впрочем, знаешь, не думаю, что им имеет смысл быть в общем зале. Все равно, они закутаны в свои ткани настолько, что одну от другой не отличить, как ни старайся, - а ярл уж точно не собиралась из своего наряда устраивать балахон, скрывая его под бессчетным количеством платков, мантий и накидок. Ей и теперь-то казалось, что наряд слишком тяжелый, но виной тому были не слои одежды, а вышивка и драгоценные камни.

Чеслав не позволил им продолжить разговор. И это было к лучшему, потому что Вигмар опять пытался задеть очередного князя, на этот раз – князя Гардарики. В пору было сделать ему замечание, чтобы не провоцировал бессмысленных конфликтов, но дядя князя Дубровиц оказался подле них намного раньше. И сразу же осыпал Ригинлейв комплиментами и добрыми пожеланиями. В том числе, ее сыну. Снова. Откуда, драуг побери, вся Аркона знала о ее положении? И почему бы не вырвать болтуну его язык? У Сигмара итак не было и дня покоя: о его здоровье справлялись каждое утро, Асхильд силилась поговорить с кузеном, чтобы спросить, какие игрушки ему нравились и хочет ли он вышивку своего имени на одеяльце, а не только родовой герб Хорфагеров, а Асбьорн утверждал, что сам научит его сражаться на деревянных мечах. Сказать окружающим же, что Сигмар был очень голоден, а вместе с ним и Ригинлейв, а когда он не был голоден, он хотел спать, было бы невежливо. К тому же, Чеслав ведь тоже не хотел ничего дурного, и желал только здоровья наследнику, чего, конечно, не мог пропустить мимо ушей Вигмар, тотчас же получивший в ответ на свои остроты строгий взгляд.

- Нет ничего дурного в том, чтобы ребенок был здоров, рос сильным и крепким. Благодарю тебя, Чеслав, - она склоняет голову и отпивает немного разбавленного вина из кубка, - Благодарю и приветствую. Мы с тобой давно не виделись. Обстоятельства разделили. Надеюсь, в Дубровицах все хорошо? – они оба знали, что не все. И оба знали, что это может быть опасно, - Не все, но князь наш юн, здоров и весел на радость своей матери и регентскому совету, а это самое главное. Сегодня он так наигрался в саду, что теперь уже слушает сказки матери в своих покоях, но полагаю, что завтра он рад будет повидаться и пригласить вас в гости, - фактически, они оба знали, что это приглашением в гости и было, потому что семилетний мальчишка не особенно много способен на дипломатические изыски.

- Мы с радостью навестим Дубровицы. Может быть, даже сразу после коронации, если юный князь и княгиня-мать не будут против. Кто знает, может быть, мы поможем совладать с вашей напастью? – не было смысла рядить. Да, Ригинлейв знала об этой напасти. Как знала и что если жрецы не справились с нею, значит, было там что-то неочевидное, что-то, что требовало вмешательства несколько более искушенных умов. Впрочем, Чеслав ответить не успел. Потому что в зале появилась чета из Искора. И проблема их, как ни странно, была не только в том, что князь провел свою княгиню до общего места за столом, где они и сели, мнится, вместе с сыновьями, в то время как невестки отправились на женскую половину. Нет, замереть, а затем и ахнуть всех заставил наряд Велеславы Чердынской. Иные говорили, что она красный и зеленый не снимает никогда, но теперь она была одета в роскошные белые одежды, расшитые золотой нитью и драгоценностями, но все-таки белой. Цвет потери, утраты и безусловного траура. На коронации Великого князя! Это можно было счесть недвусмысленным намеком. Да что там? Это был открытый плевок. Кто поумнее – посмеивался. Кто поглупее – багровел. Но факт был в том, что все осуждение мигом переключилось с Ригинлейв на искорскую княгиню. И можно было предположить, что к ней Огнедар не окажется так милосерден.

- О, не иначе, как княгиня Искора в очередной раз заявила о трауре по своему почившему любимому старшему сыну, Рогволоду, - с усмешкой произнес Чеслав, оценивая по-достоинству такую выходку, - Как считаете, не заявление ли это, что в отместку она собирается забрать другого старшего сына? – коим был сам Огнедар. Впрочем, чтобы не получить билет на плаху за измену, Чеслав добавил к своему вопросу негромкий, но заметный смех, - Говорят, Велеслава любит сжигать и жечь все вокруг. Включая своих врагов. Так что, на вашем месте, Ваши Величества, я бы держался поближе к выходам, - он подмигнул Ригинлейв, склонился перед конунгом и кюной, а затем отправился восвояси, на ходу находя себе нового собеседника.

- Кажется, у княгини Искора настроение нажить себе проблем. И кажется, Чеслав не против нашего визита в Дубровицы.

Подпись автора

Ригинлейв устало улыбнулась мужу на очередной комплимент и невесомо коснулась его щеки губами к неудовольствию тех немногих взглядов, которые желали бы разорваться, но не могли, а потому глядели то на князя и княгиню Искора, то на конунга и кюну Ругаланна. Женщине приятно было, что Вигмару она кажется красивой. В конце концов, чужие взгляды для нее имели глубоко вторичное значение. Она наряжалась, в первую очередь, для себя, потому что наряд и сам процесс сборов создавал ей настроение, но вместе с тем и для мужа, потому что знала, как мужчинам приятно находиться рядом с красивой женщиной, особенно если это его жена. И тот факт, что супруг оценил ее старания, пожалуй, не мог быть незначительным, даже несмотря на то, что все прочие мужчины вокруг определенно полагали, что всем своим видом, своим поведением и самим фактом своего нахождения здесь Ригинлейв бросает им вызов. Вот только теперь непонятно было, кто бросает его больше. Ярл Ругаланна, или княгиня Искора, которая, в довесок, держалась весьма высокомерно, всем своим видом давая понять, что взгляды и удивление окружающих ей совершенно безразличны, а вот ее скорбь по почившему уже очень давно сыну, все еще значима для материнского сердца. Было ли это напускным, или даже спустя много тысяч лет жизни в сердце все равно оставалась какая-то привязанность к самым близким, Ригинлейв не знала, как не знала и следует ли ей самой реагировать на это любым образом. Ведь выбирая поехать на коронацию, женщина вполне искренне надеялась на то, что прохладным нейтралитетом они закрепят мир в Арконе, и наконец, займутся своими делами, выказав должное уважение в обе стороны. Сейчас же дело неумолимо шло к скандалу. И это ярлу не нравилось. Но вместе с тем, встать и удалиться она тоже не могла. По крайней мере, не в начале пира.

- Мне бы не хотелось, чтобы сегодняшний пир закончился скандалом или чем-то еще более неприятным, - спокойно говорит Ригинлейв мужу, полагая, что он ее желания и стремления разделяет едва ли. Отнюдь не только потому что Вигмар и сам был бы рад всеми доступными способами продемонстрировать Беловодским свое отношение, но и потому что в Ругаланне добрый пир не обходился без какой-нибудь драки. Правда, после драки нередко участники обнаруживали друг друга добрыми друзьями, а здесь уж точно так выйдет вряд ли, но Ригинлейв верила, что как бы Вигмар ни симпатизировал княжеской чете Искора, драку ради них он уж точно не устроит.

Ситуацию сильно и недвусмысленно сгладили сами Беловодские, не проявив ни тени интереса к наряду княгини, как если бы это не было открытым обвинением. Напротив, Огнедар, едва вошел, первым делом стал рассыпаться в комплиментах Ригинлейв, давая окружающим понять, что она – желанный гость, что она оказалась в общем зале не случайно, что ее сюда пригласили, и что ее прекрасный вид – отнюдь не повод для осуждения и предубеждений, потому что Великий князь желал видеть ее на пиру и видеть красивой. Это было очень кстати с его стороны, потому что значило, что остаток вечера ярл сможет провести спокойно, угощаясь тем немногим разнообразием блюд, которое не вызывало у нее тошноты, а не отбиваясь от чужих осуждений и грубых слов, которые всякий мог бы себе позволить, перебрав вина. Княгине же Искора повезло меньше. Ей дали понять, что ее выходку не заметили, но не дали понять, что ее наряд так же одобрен и желанен, как в случае с кюной. И рано или поздно, но это должно было дурно отыграться. Не могло такого быть, что выходку Велеславы оставили бы без должного внимания. Не сам Огнедар, так его сторонники. Не княжич, так кто-нибудь из гостей, кто был воспитан похуже. И ждать слишком долго не пришлось.

Вообще-то, чтобы оскорблять князя, будучи хозяином какого-нибудь мелкого удела, нужно было либо лишиться разума, либо обладать такой смелостью, что она граничила с глупостью. Оскорбить же княгиню, было все равно, что оскорбить самого князя. И последствия этого могли быть самыми разрушительными для того, кто поступил таким образом. Будь Ригинлейв у себя дома, за своим столом, в своей пиршественной зале, она бы мгновенно нашла достойное наказание для того, кто провоцировал конфликт, но Огнедар не то не сразу понял, что происходит, не то не зная, как реагировать, не успел ничего сделать раньше, чем…

Да. Раньше, чем свое слово решил вставить даже не Ярополк и не сама Велеслава, а Вигмар. И с чего бы такая прыть в защите княжества, которое не имело к ним ровным счетом никакого отношения, а равно чужой жены, которую и без того было, кому защищать? И впервые за очень долгое время Ригинлейв ощутила гнев на мужа. За то, что лезет, куда не следовало, за то, что не думает о том, в каком свете представляет Ругаланн, а равно не думает и о ней тоже. И понимая, что не в силах уже ничего сделать, женщина лишь отвернулась от мужа и постучала пальцем по кубку, чтобы его до краев наполнили вином. Участвовать в происходящем она, конечно же, не намеревалась, но продемонстрировать всю степень своего презрения к этой ситуации – вполне могла.

- Хотя правление убийц и узурпаторов в Искоре и было для него разрушительнее чумы, покуда ума им не хватало, чтобы править разумно и мудро, а все-таки край наш слишком богат и слишком славен, чтобы могли истощить его загребущие ручонки недостойных выблядков. И ты знал бы это, если бы скудного твоего умишка доставало бы для того, чтобы знать Аркону достаточно, чтобы найти до Искора путь, - следовало отдать Велеславе должное, за словом в карман она не лезла, да и говорить при мужчинах ничуть не боялась. Оно и не удивительно. Ведь хотя муж ее был куда менее красноречив, а оружие на пиру было запрещено наглухо, в руках его уже красноречиво красовался огненный шар, обещавший страшную смерть любому, кто посмеет прикоснуться к его княгине руками, - А всего вернее, если бы ты не был жалким трусом, от того так хорошо знакомым с тканями и их ценой, что уж больно часто прятался у свое жены под юбкой. Оттуда до Искора и впрямь путь слишком далекий, - заявила Велеслава, вызвав открытый смех у собственных сыновей, блуждающую улыбку на губах мужа и тихие смешки у тех, кто вовсе не должен был быть на ее стороне. И могло так статься, что на выступлении единым фронтом Вигмара и Велеславы, что с благодарностью глянула на конунга, дело и закончится, да только нрав княгини Искора ей этого не позволил. Так что, вместо того, чтобы внять деликатному предупреждению Огнедара, она наклонилась через стол и плеснула вино из своего кубка прямиком в лицо тому, кто посмел ее оскорбить.

Такого точно не ожидал, так что зал на несколько мгновений замер точно в ужасе. Ударить женщину здесь никто не решился бы, да и Ярополк за ее спиной недвусмысленно намекал на итоги такого решения. Но и оставить выходку без ответа тоже было нельзя. Так что нахал не придумал ничего лучше, чем взять со своего блюда печеные овощи и запустить в княгиню. Шок тотчас же сменился возмущением – еда полетела в обратную сторону уже из рук сыновей Чердынских. И хотя Огнедар в очередной раз призвал к порядку, все, что он получил – брошенное в него кем-то жаркое. К этому времени суета уже была такая, что заметить, кто именно это был, едва ли представлялось возможным. Еда и вино стали литься и бросаться во все стороны.

Ригинлейв не особенно тяготела к детским забавам. Бросалась едой она в последний раз лет в шесть, а впадать в детство теперь было ни к чему. В довесок, женщина была зла на мужа, не хотела принимать участия в конфликте, а самое главное – была беременна и избегала того, что казалось ей даже косвенно, даже потенциально опасным. А потому, недолго думая, она поднялась на ноги, подобрала подолы платья и направилась к выходу достаточно стремительно, чтобы не привлекать ничьего внимания. Тем страннее, неожиданнее и глупее оказался момент, когда прямиком в лицо княгини прилетел пирог с картофелем. Ригинлейв вздрогнула, встала на месте и убрала остатки еды с лица, подняв глаза на того идиота, что это сделал. Идиотом оказался не кто-то там, а князь Гардарики, судя по его испуганному виду, целившийся вовсе не в Ригинлейв.

- Вы что, совсем рехнулись?! – зачем-то спросила Ригинлейв, разводя руками в стороны. Бой едой же только набирал обороты, и не думая останавливаться, так что в волосах у женщины уже красовалась пара горошин. Все еще не желая в этом участвовать, княгиня сделала несколько шагов к выходу, где застыл слуга с большим подносом и запеченной бараньей ногой на нем. И почему-то желание выместить свой гнев хоть на ком-нибудь оказалось вдруг так сильно, что схватив ту самую ногу с подноса обеими руками, Ригинлейв подошла к Яровиту.

- Эй, ты! – отвлекая его от того, чтобы сделать из печеной картошки полноценный снаряд, обратилась к нему ярл, а едва Ладожский посмотрел на нее, с размаху заехала ему бараньей ногой прямиком по лицу.

Подпись автора

Вообще-то все происходящее Ригинлейв считала возмутительным. По многим причинам. И в первую очередь, потому что они все тут были взрослыми людьми, собрались, чтобы поужинать и проявить уважение к скорой коронации Огнедара, а не для того, чтобы кидаться едой! В Беловодье вообще знали, что так обращаться с едой было уделом либо балованных детей, либо безумцев? Вот только остановить никого уже все равно не удалось бы, а князь Гардарики, заехавший ей пирогом по лицу, вполне заслуживал возмездия. Один свидетель, Ригинлейв не собиралась в этом участвовать. Но в момент, когда печеное мясо обрушилось на князя, сбило его с ног, а в довесок стекло по нему, будучи, очевидно, хорошо приготовленным, а от того очень мягким, княгиня ничуть об этом не пожалела. Можно было еще добавить ему оставшейся в руке костью, но в отличие от мяса, ею вполне вероятно было и убить. Так что, бросив ее в сторону, Ригинлейв вздернула подбородок, и как раз в этот момент увидела рядом мужа. Он, в отличие от нее, отказывать себе в удовольствии врезать Ладожскому не стал, и отправил его отдохнуть на добрые полчаса. И вообще-то это было милосердно, ведь судя по тому, что творилось в зале, отключиться и не участвовать, было очень хорошей идеей. Ведь первые мужчины уже успели пробраться на женскую половину, судя по визгу, и начали похищать еду уже оттуда, никак не намереваясь проигрывать в этой нелепой и безумной битве. Но могли ли тут вообще быть победители? И кто? Тот, кто накидает больше снарядов из печеной картошки или тот, кто вырубит оставшимися бараньими ногами каждого чересчур резвого князя? Ответа не было, а Ригинлейв не собиралась его искать. Вигмар был прав, нужно было отсюда убираться. И хотя есть все еще очень хотелось, княгиня вовсе не собиралась угощаться едой, которая недавно была чьим-то оружием. Как бы ни проголодался Сигмар, ему определенно придется подождать до завтра.

- Вряд ли Брунгильда била кого-то бараньей ногой, - усмехнулась женщина, уклоняясь от летящего в нее пирожного, покуда Вигмар своим импровизированным щитом защищал их от всего остального. И почему только им пришло в голову немедленно покинуть это место? Неужели всем остальным очень нравилось биться едой, и они находили в этом особенное, хоть и очень странное удовольствие? Ответом были Чердынские, которые хоть и начали эту битву, теперь пробивались к выходу, уж точно не получая никакого удовольствия и по ходу дела пытаясь защитить Велеславу. И в этом, как ни странно, но они тоже были похожи, а равно и отличались от других князей Арконы. Все происходящее устроила, по сути, княгиня Искора, и раз уж начала, то должна была держать и удар, и ответ. Но никто мало того, что не думал ее в чем-то обвинять, сыновья и супруг заботились о ее благосостоянии прежде своего, не считаясь с тем, кто прав, а кто виноват в этой ситуации. Арконские же князья вели себя иначе. Вместо того, чтобы объединиться против одного идиота, который не мог держать рот закрытым, они стали кидаться едой друг в друга и устроили из всего этого полнейший балаган. И это, в общем-то, говорило о них очень многое. Как и о князьях Чердыни тоже.

К счастью, им первыми, да и единственными, в общем-то, удалось выбраться из зала. Ригинлейв не видела никаких причин, чтобы запирать его. Мало ли, кто еще хотел спасти свои наряды, свое настроение и свой ужин? Разве что, не хотелось, чтобы битва едой из трапезной расползлась по всему замку, надлежало предпринять такие меры. Но покуда княжичи Искора и Вигмар были едины в своем порыве, княгиня возражать не стала. Вместо это достала платок из кармана платья, вытерла лицо и скинула с платья остатки еды, а затем вытащила ее же из волос.

- Несмотря ни на что, Ваш наряд прекрасен, кюна, - улыбнулась ей Велеслава, занимавшаяся тем же самым – очисткой себя от еды, хотя княгине Искора, очевидно, на платье было глубоко наплевать. Оно выполнило свое предназначение в ее глазах, когда заставило всех замереть в ужасе от того, что женщина вообще себе такое позволила. И вообще-то Ригинлейв следовало поучиться подобной легкости и беспечности, потому что сама она была склонна рефлексировать и анализировать свои поступки с точки зрения чрезмерной критичности к самой себе, в то время как княгиня Искора ничуть не смущалась произошедшего, выглядела очень довольной собой, улыбалась, раздавала комплименты, а после того, как очистила свой наряд, стала помогать и мужу тоже. И было в этом что-то, что единовременно раздражало и восхищало. И признаться, княгиня не знала, чего больше. Потому что сама она все еще испытывала какую-то растерянность, которая чуть спала, стоило мужу засмеяться. Ригинлейв тоже улыбнулась и покачала головой.

- Да уж, не этого я ожидала от поездки в Беловодье и от сегодняшнего пира, - говорит она Вигмару, поправляя волосы и снимая с его плеча кусок какого-то салатного листа, - Я в порядке, картофельный пирог и пара пирожных едва ли могли мне всерьез навредить, - да и все, кто был вокруг, судя по всему, оказывались того же мнения. Теперь, когда дверь была заперта, остатки еды на одежде были единственной проблемой, а настроение у всех, кому удалось выбраться, было вполне себе благодушным и веселым.

- Надеюсь, князь этого не запомнит и не будет держать зла, - смеется женщина, зная, что Яровиту крепко досталось. Но он был сам виноват. Никто не просил его бросаться пирогом в Ригинлейв, да и он, в общем-то, был единственным, кому подобное пришло в голову, ведь княгиня никак не проявляла никакого желания принимать участия в битве едой. Более того, ей подобное и в голову бы никогда не пришло.

- Конунг прав, я не успел поужинать, - заявляет кто-то из сыновей Ярополка и Велеславы, и сам князь Искора кивает в подтверждение, - Да, думаю, что навестить кухню будет совсем неплохой идеей, - и Ригинлейв добавить нечего. Она голодна, о чем уже стала напоминать легкая тошнота, а это обещало, что настроение ее станет стремительно портиться час за часом. Ни к чему это было, день итак выдался нелегким.

Приглашение поужинать у Чердынских завтра плавно перекочевало в приглашение поужинать у Ригинлейв и Вигмара в покоях уже сегодня. Одно другому не мешало, так что вся семья охотно согласилась с этим предложением, а на кухне им ответили, что накроют в течение получаса, очевидно, еще не зная, что происходит в большом зале, но имея приказ кормить всех гостей где они хотят и когда хотят. И пока княжичи отправились вызволять с женской половины своих жен, князь и княгиня Искора – переодеваться в более подходящую одежду, Ригинлейв с Вигмаром отправились делать то же самое, только уже у себя.

Ни слуги, ни гости не заставили себя ждать. Едва Ригинлейв успела передать служанке свою одежду для чистки, постучали слуги с кухни и тотчас же стали расставлять по столу различные яства, ничуть не уступавшие тем, что подавали прежде на пиру. Велеслава с Ярополком тоже не заставили себя ждать, как и их старший сын с невесткой. И Ригинлейв стоило больших усилий, чтобы не пялиться на вогулку во все глаза, потому что таких людей ей довелось видеть впервые. Совьон же вела себя удивительно вежливо и приветливо, а в довесок принесла с собой кисло-сладкие конфеты, подмигнув княгине и заявив, что это лучшее лакомство для тех, кто носит ребенка и изредка страдает от легких недомоганий. Конфеты и впрямь оказались, что надо, а атмосфера с по сути незнакомыми людьми удивительным образом выдалась теплой и приветливой, ничуть не обременительной и не чуждой, хотя все присутствующие и были старше Вигмара и Ригинлейв, причем не на жалкие пару лет, а на сотни.

- А вы слышали, что произошло в Беловодье не так давно? – с девичьим азартом и задором вопрошает уже другая невестка искорских князей после того, как большинство тем были исчерпаны, а большинство блюд попробованы, и разговоры все больше касались дел обыденных, а не политики и государства, - Князь Слави прислал князю Огнедару дары аккурат к концу сентября. Богатые дары: золото, невольницы, коней. Впечатлен был Огнедар, да недолго. Потому что все дары в одночасье обернулись прахом, а сам князь Слави заявил, что ничего не посылал. Да только тотчас же на прибрежный город его напали призраки! Да это еще что? Князь Яровит старшего сына женить вздумал, пригласил невест со всей Арконы на смотрины, а никто не приехал. Сгинули все по дороге. И что только на континенте происходит?.. – и несмотря на то, что часть говорящих воспринимает ее слова с улыбкой, отвечая шутками и убеждениями в том, что все рассказанное – глупые байки, другая часть, что постарше, как-то мрачнеет. И Ригинлейв вместе с ними. Потому что после возвращения с того света ее первого мужа, все странности, происходящие в Бьярмии, начинали казаться ей отнюдь не ошибкой и не случайностью.

Подпись автора

Ригинлейв не могла сказать, что хорошо осведомлена обо всем том, что происходило в Арконе за последнее время. Она всегда заботилась о Ругаланне, и покуда бедствия не касались ее родного края, все рассказы, сплетни и выдумки в отношении всего остального континента ничуть ее не занимали. Подземный город тревожил женщину теперь, потому что там побывал супруг. Черные рыцари на границе все еще казались глупой выдумкой, не нашедшей своего подтверждения. Кровавые воды острова Туманов обещали быть развенчаны самими жрецами, которые писали, что-то о водорослях, что-то о вулканах, что-то о том, что никакая это не кровь, чтобы княгиня не тревожилась и не переживала, не навредила своими тревогами ребенку и была спокойна, потому что они со всем непременно справятся. В свете такого подхода, когда Ригинлейв и впрямь силилась подальше держаться от различного рода аномалий, ведь ей хватало и тех неприятностей и приключений, в которые они вечно влипали с мужем, она бы, пожалуй, предпочла избежать разговора о том, что в Арконе и впрямь, что-то не так. Потому что «не так» уже было. Потому что последние пять лет постоянно, что-то было не так, то с Ругаланном, то с Беловодьем, то с Арконой в целом. Хотелось хотя бы короткой передышки. Мира, которого они все заслужили, покоя, который был Ригинлейв нужен, покуда она была счастлива своей ролью кюны, жены, а вскоре и матери тоже. И было справедливым ей эту передышку дать, но княжна Искора, конечно, об этом не думала. И не должна была. Так что, Ригинлейв подлила в свой кубок с вином немного успокаивающего зелья из тех трав, что заваривала для нее Юлия, и стала больше слушать, чем говорить, потому что ей и сказать-то было нечего, ведь все происходящее едва ли затронуло ее напрямую, а что затронуло, то… Что ж. Следовало признать, что об этом княгиня Искора знала больше, хоть это и касалось мужа Ригинлейв, а не ее. Это мелкой иглой бередило душу, нанося раздражающие уколы, но Ригинлейв сохраняла вежливую улыбку и не менее вежливое дружелюбие. Потому что к этому ее обязывал долг, но вместе с тем и понимание, что никто здесь не хотел тревожить ее намеренно, а равно никто здесь не стремился напоминать ей о ссоре с мужем из-за которой он в очередной раз подверг себя смертельной опасности в подземном городе, куда отправился с искорской княгиней, а не с нею.

- Конунг прав. За последнее время столько всего случилось по всей Арконе, что и представить страшно, - тихо произносит Совьон на далеко не самом чистом общем. Очевидно, что ругаланнский ей известен не был вовсе, а на искорском она говорить считала невежливым. Что же до ее родного языка, то его Ригинлейв никогда не слышала. И хотя ей было очень любопытно, она не смела попросить княжну продемонстрировать свои навыки. Все потому же. Это было не слишком-то вежливо и не особенно приветливо, - Наши старейшины тоже встревожены. Особенно после появления красной звезды в небесах. Она ведь несколько дней над Искором висела. Дурной это знак, темный, - она вкладывает ладонь в руку мужа и тот сжимает ее пальцы, очевидно, к предостережению относясь довольно серьезно. Да за столом и нет никого, кто посмел бы выказывать насмешку над тем, что иные сочли бы глупыми суевериями. И отношения, установленные в семье Чердынских, тоже кажутся Ригинлейв достойными уважения. Потому что сделать так, чтобы твои дети, внуки, их жены понимали друг друга, жили в мире и не насмехались над страхами, это дорогого стоило. И хотя прохлада между Велеславой и невестками нет-нет, а проскальзывала, связано это было, кажется, все больше с характером княгини, нежели с тем, что в отношениях и впрямь, что-то было не так. Тем не менее, кажется, что сейчас и Велеслава согласна с общими заключениями: происходящее в Арконе, было связано между собой невидимыми, но прочными нитями, которые разорвать никому не было под силу.

- Не знаю, существует ли такое мощное колдовство, которое могло бы произвести такие последствия, - спокойно и тихо говорит Ярополк, который тоже в диалоге принимал участие больше в качестве слушателя, - Я знаю, что Вы имеете в виду, Вигмар, - кивает мужчина и понимания в его глазах и жестах намного больше, чем следовало бы ожидать от человека, который не имел никакого отношения к произошедшему, - По всей Арконе вести о том, что происходило в городе с армией, вошедшей в Ирий, разнеслись. Сольвейг талантлива в своем колдовстве, а особенно талантлива, когда обучает этому сына, - Ярополк не говорит о том, что у них был разговор в Гардарике. Разговор долгий, где ведьма, что была их старой знакомой, не скрывала ни своих действий, ни своих намерений. Потому-то князь и знал обо всем, что она сделала в Ирии, защищая право своих детей, но больше, пожалуй, ее собственное, - Колдовство же подчиняется принципу баланса. Каждое действие рождает равное по силе противодействие. И все же… - он вздыхает, качая головой, ведь отголоски сотворенного Сольвейг все еще чувствовались в столице, - И все же, даже ей не под силу запустить такую цепь реакций. Все это больше похоже… На знамения. И знамения эти… - по мере того, как Ярополк говорил, тучи, кажется, сгущались не над Ирием, а прямо здесь, в этой самой комнате.

- И знамения эти ничего не значат, - нахмурившись и взяв мужа за руку, Велеслава тревожно вгляделась в его лицо, точно спрашивая «неужели ты и правда в это веришь?». Ярополк, видя встревоженность супруги, продолжать не стал. Только слабо улыбнулся ей и провел рукой по прядям, что выбились из прически. И в этой заботе, умещенной в коротких фразах, мимике и жестах, Ригинлейв виделся страх тысячелетних колдунов, или по крайней мере, обеспокоенность. А если беспокоились они, то не следовало ли и им с Вигмаром тоже?

- Ярополк говорит о пророчестве, - спокойно объясняет Велеслава, повернувшись к Вигмару и Ригинлейв, - В Китеже есть пророчество, состоящее из многих частей. Долгое время оно было не то под запретом, не то просто не расшифровано. Части его разбросаны по всей Арконе и написаны на языках, в том числе, давно мертвых. Например, то, что нашли в подземном городе владыка Китежа и княжич, было на древнеискорском. Кто разместил части пророчества по континенту, неизвестно, но есть мнение, что оно пришло сюда вместе с переселенцами. И вместе с той тьмой, что они привели за собой с востока. Якобы пророчество есть предвестник больших бед, когда тьма все-таки отыщет тех, кто от нее сбежал. И все происходящее вписывается в это пророчество едва ли не безупречно, хотя… - она скептично усмехается и отпивает из своего кубка, - Хотя вообще-то оно написано так абстрактно и так фантастично, что притянуть под него можно все, что угодно. В Искор приезжал владыка из Китежа, мы имели разговор с ним в отсутствие Ярополка, - и судя по виду князя, сам-то он был не особенно этим доволен, - У них есть идея сделать так, чтобы пророчество никогда не сбылось, сбывшись не так и не в тех аспектах, в которых это необходимо. Якобы это поможет избежать последствий. Мне неизвестно, так ли это на самом деле, а кроме того, если хотите знать мое мнение, я вообще не верю ни в какие пророчества. Тот кусок, что был в подземном городе, на мой взгляд, вообще ничего особенного не значит. Но владыка, что забрал его, видимо, думает иначе, в противном случае, забирать бы не стал. Где еще куски этого пророчества и что они значат? Мне неизвестно. Да и вообще… - она снова усмехается и поднимает кубок вверх, глядя на присутствующих, - Если хотите знать, то я ни в какие пророчества не верю, пока сама их не увижу. И вам не советую.

Подпись автора

Весть о том, что Ратибор оказался не только последователем Трота, но и колдуном, Ригинлейв ничуть не удивила, хотя на самом деле у нее не было для этого никаких особых причин, кроме ее собственных подозрений и выстроенных какой-то интуитивной логикой заключений. Мать Ратибора была ведьмой, известной не то, что на весь Ругаланн, но на всю Аркону. О ее способностях сплетничали, додумывали, преувеличивали, ее хотели заполучить себе жрецы острова Туманов, а о том, что сделал с нею Китеж, ходили уж совсем гнусные слухи. А потому, совершенно неудивительным казалось, что оба ее сына отличились магическим даром, пусть многие считали, что бытие богатырем не есть магический дар. Да, говорили, что колдовские способности не передаются, что это всегда рандом, это всегда игра, но образ, что представляла собой Сольвейг, вне всякого сомнения, говорил, что она могла найти методы, чтобы обмануть саму суть магии, сделав обоих ее детей колдунами. Ведь обмануть всех при дворе Искора она смогла, долгое время сохраняя в строжайшей тайне, что сыновья ее пошли ее путем, а вовсе не путем Владимира, а это с точки зрения Ригинлейв было не так уж и просто.

Разговоры о пророчествах, о злых предзнаменованиях и перспективах негативных исходов Ригинлейв слушала постольку-поскольку. И в первую очередь, потому что просто не хотела ничего знать о возможных кошмарах, которые еще могли настигнуть даже не Аркону, а сам Ругаланн. Хватит с их края бедствий. И с них самих тоже хватит. Княгине нужна была хотя бы короткая передышка, которой у нее не было уже очень и очень давно. К тому же, им было, чем заняться. Вигмар стал королем королевства, в котором, Боги свидетели, многое предстояло сделать. Ригинлейв готовилась стать сначала королевой, а потом матерью. И уже только этого было достаточно, чтобы следующие годы не думать ни о каких пророчествах и бедствиях. Но даже если не так, то упомянутая тьма ведь была обещана переселенцам и их потомкам, не так ли? А ни Ригинлейв, ни Вигмар переселенцами не были. Все в Арконе знали, что самые древние народы были именно с севера и с северных островов. Они жили здесь с незапамятных времен, а более того – они жили здесь намного раньше, чем пришли гости с востока. Летописи Ругаланна сохранили и зафиксировали приход переселенцев, как зафиксировали и то, что было до. И хотя не было никакой гарантии, что в Ругаланне еще остался кто-то из колдунов, которые могли бы знать тот язык, на котором эти летописи писались, Ригинлейв не сомневалась в том, что о перспективах бедствий, катастрофах и пророчествах, которые обещали всем бесславный конец, там что-то, да было известно. И вряд ли, если бы жрецы об этом знали, они бы посмели ей не сообщить. Так что в разговоре княгиня молчаливо поддерживала идеи Велеславы, гася в себе прежнюю тревогу, возникшую, как теперь решила Ригинлейв, попросту из ниоткуда.

Вскоре гости стали собираться к себе, препятствовать им не было никакой нужды. Вежливо улыбаясь, Ригинлейв позволила мужу сказать все, что он считает нужным, хотя если и завтрашние разговоры обещали быть о бедствиях и катастрофах, княгиня предпочла бы их пропустить вовсе и избежать встречи с Чердынскими. Но Вигмар, кажется, был от искорской четы в восторге, и пришлось приложить некоторые усилия, чтобы отогнать от себя дурную и глупую мысль «или от искорской княгини». В любом случае, вечер и впрямь вышел не такой уж плохой, так что выражать любую степень своих подозрений или неприязни княгиня не стала, а вместо этого, едва пришли служанки, позволила им переодеть себя ко сну, расплести и расчесать волосы и умыть. Чувствовала женщина себя чрезвычайно уставшей, так что она рада была лечь в кровать и задуть свечу, не возвращаясь ни к каким разговорам и ни к каким вероятным конфликтам. У нее просто не было сил ни на то, ни на другое, - Доброй ночи, Вигмар.

Кажется, служанки предыдущим вечером оценили утомленность Ригинлейв, потому что в дверь они стучат отнюдь не с первыми лучами солнца, когда весь замок уже давно проснулся и готовился к турниру, что был назначен на полдень. Никакой нужды появляться в общей трапезной не было, как не было и никакой нужды щеголять в очередном красивом наряде. Вместо этого, умывшись и позволив собрать волосы в тугую косу, княгиня приказала нести кожаный доспех – достаточно легкий и маневренный, чтобы не стать легкой мишенью на ристалище, хотя, конечно, недостаточно хороший для реального сражения. Но реального сражения княгиня и не ждала. Она прекрасно понимала, что часть мужчин вообще попытается отказаться с нею сражаться, а другая часть будет намеренно ей поддаваться, считая ниже своего достоинства биться с беременной женщиной. Как будто это имело какое-то значение.

- Интересно, кто из князей решится выйти на турнир, - говорит Ригинлейв за завтраком, за которым она съедает лишь половину яблока и выпивает немного меда, не чувствуя себя голодной, зато чувствуя желание поскорее оказаться на ристалище, - Кто из них вообще еще не утратил волю даже к тренировочным и постановочным сражениям, вроде этого и у кого из них хватит самообладания, чтобы не бояться уступить другим? – впрочем, для тех, кто просто хотел покрасоваться и всеми силами показать, как он хорош, еще утром прошла конная сшибка. Травмоопасное, но очень эффектное зрелище для позеров. Донесений о смертях, однако, не было, а значит, вестимо, все прошло не так уж и плохо.

В доспех Ригинлейв облачается достаточно быстро, благо, что ее служанки отлично знали, что нужно делать. Она сама опоясывается и сама вкладывает меч в ножны, еще раз проверяет плотность затяжек и завязок, после чего смотрит на мужа, убеждаясь в том, что и он готов тоже. Вряд ли, учитывая, что в турнире решились принять участие конунг и кюна кто-то еще из их свиты решится соседствовать и биться с ними, потому что это могло быть воспринято в качестве оскорбления, так что они вполне могли позволить себе пойти на ристалище уже теперь, не ожидая никого более.

Народу была воистину тьма. Если вчерашний турнир для подростков время от времени посещали разные гости, то сейчас они все разом собрались здесь, очевидно, видя в происходящем единственное развлечение. Вигмару и Ригинлейв тотчас же сообщили, что их уже записали в участники, и пока можно было пойти на ристалище с тем, чтобы размяться. Не необходимая часть, но вполне возможная. Здесь-то их и отыскали племянники, занявшие до этого место на трибуне, а теперь радостные тем, что им есть, за кого болеть.

- Удачи вам обоим! – сверкая глазами и обнимая тетку, желает Асхильд, явно уверенная в том, что Ригинлейв и Вигмар всех победят, - Когда Сигмар подрастет, я расскажу ему, что он стал победителем на турнире еще до того как успел родиться! – шутит племянница, и княгиня улыбается ей, а потом гладит по волосам, - Смотри, как они все пялятся! – хохочет девочка, указывая на нескольких князей, которые прямо сейчас показывали на кюну пальцем, - Вот дикари! Никогда не видели женщин на ристалище, - и то, насколько удивительным это кажется Асхильд, говорит об их крае очень многое. О том, какими нормальными и обыденными младшему поколению казались женщина-воин и женщина-ярл. И наверное, ради этого стоило бороться за свое право царствовать в Ругаланне.

- Я тоже желаю вам обоим удачи. Я уверен, что вы победите, - очень по-взрослому, но все еще по-детски забавно хлопая по плечу дядю, говорит Асбьорн, а затем все-таки хмурится, подается вперед и тихо произносит, чтобы слышали только они четверо, - С Сигмаром ведь ничего не случится? Турнир… Не навредит тебе и ему? – настороженно интересуется мальчишка, глядя на Вигмара, как если бы ожидал от него, что тот тоже воспротивится участию жены.

- Не тревожься. Со мной, Вигмаром и Сигмаром все будет хорошо. Я обещаю.

Подпись автора

Никакой тревоги ни за себя, ни за мужа, ни за сына Ригинлейв не испытывала. Не потому что она считала арконцев исключительно плохими воинами – ничего подобного, многие из них умели далеко не только держать меч в руках, но и должным образом с ним обращаться. И в этом смысле княгиня не была наивна и глупа, не была опасно высокомерна с тем, чтобы недооценивать вероятных противников и не знать, что владение мечом зависело от конкретного человека, а не от принадлежности к княжеству. Просто она знала, как сражается сама и знала, как сражается муж. В их последних годах жизни сражений этих было, пожалуй, слишком много. А в воинском деле опыт – едва ли не самое важное. Пять лет назад ты мог быть лучшим мечником какой-нибудь Слави, но если с тех пор ты брал меч в руки всего пару раз от силы, не стоит полагаться на чудо. И Ригинлейв не полагалась, отлично оценивая свои способности, а равно способности противника. Глядя на то, как они расправляются с чучелами, женщина уверенно могла сказать, у кого слишком тяжелый удар, а кто слишком медлителен, кто мог бы легко завалить медведя, а кто не справится и с человеком, потому что неспособен будет своими ударами пробить даже самую легкую броню. После сражения со Святогором, Ригинлейв многое для себя уяснила. В том числе и то, что даже самый серьезный противник может быть повержен, если чрезмерно старается: ни у кого не хватит выносливости на много часов. Когда-то женщина уже воспользовалась этим знанием, и она не собиралась отказывать в нем себе теперь.

- Между прочим, шипящие гуси куда более грозные противники, чем беловодцы. В детстве один был моим злейшим врагом, - смеется женщина, глядя на своего первого соперника, в котором не узнавала даже близко знакомого лица. Кто-то со вчерашнего пира? Пусть так. Ригинлейв мало интересовали злобные зырканья и попытки убедить самого себя, что женщина – не чета настоящему воину в сражениях. Они все здесь знали, что она убила того, кто считался у них одним из лучших воинов. И если уж Ригинлейв справилась со Святогором, справится и с кем угодно еще, несмотря на то, что беременность и сделала ее медленнее и слабее обычного. Раздраженной подобными изменениями княгине не уставали повторять, что для женщины в ее положении это совершенно нормально, но она едва ли желала это на самом деле слышать. Особенно теперь, когда предстояло сразиться с несколькими противниками и преимущественно – победить.

- Что ж, раз это мой первый соперник, значит, это первый поверженный на сегодняшнем ристалище, - она улыбается мужу без тени страха и с должной степенью азарта, потому что сражаться в потешном поединке, конечно, совсем не то же самое, что в настоящем, зато шокировать местных можно было даже просто выйдя на бой. И неизвестно еще, что больше пугало местных. То, что на площадке для сражений оказалась женщина, или то, что она носила ребенка, а вместо того, чтобы закрыться в светлице и не выходить оттуда лишний раз – развлекалась вот таким образом. И судя по виду Радовида Здвиженского, поединок этот не обещал быть простым, - Я с ним справлюсь, не тревожься за меня, - она ответила на поцелуй мужа и улыбнулась, - И в тебе не сомневаюсь ни единого мгновения. Едва ли кто-то из местных и впрямь станет тебе достойным соперником, - она и впрямь так думала. Не только потому что Вигмар был отличным воином, но еще и потому что его вело неизменное желание показать всем арконцам, что ругаланнцы лучше, сильнее, храбрее, целеустремленнее и способнее во всех отношениях. В целом, это было неплохой мотивацией, - Удачи тебе. И до встречи в финальном поединке, - она засмеялась и подмигнула мужу, коротко коснувшись пальцами его руки, заведомо зная, что никакого финального поединка для них не будет. Они не станут сражаться друг с другом на потеху местной толпе даже ради развлечения, даже в шутку, даже не всерьез.

Едва супруг ушел, оставляя ее один на один с соперником, как Ригинлейв даже не увидела, почувствовала, что в них впились сотни взглядов. Как ни крути и как ни осуждай ее местные за присутствие на ристалище, правда была в том, что интересно им все равно было. Намного интереснее, чем обычно. И едва прозвучал колокол, возвестивший о начале первого поединка, как над ристалищем повисла тишина, достойная самого Хельхейма. Противник Ригинлейв не стал медлить. Обнажил свой меч и решительно направился к княгине. Она развернулась, но продолжила стоять на своем месте. Едва же мужчина нанес первый удар, который, с его точки зрения, должен был стать последним, Ригинлейв легко и без особого труда ушла от этого удара в сторону. А затем еще раз. И еще. Она не держала в руках ни меча, ни щита – они бы теперь только замедляли ее, не давая так стремительно уклоняться от удара за ударом. И удары эти, следовало отдать должное, были мощными – такими и впрямь можно было идти на медведя, или перерубить пополам противника, который и впрямь сражается, а не играет в игры. Но Ригинлейв играла. И ей это нравилось. Как ни странно, но усталость не приходила. А для тяжелых и достаточно маневренных ударов приходилось прикладывать много усилий, в том числе для того, чтобы перестать делать их одиночными. Единожды меч прошел в сантиметре от плеча, другой раз – пришлось нырнуть под него, развернуться и пнуть соперника под зад, вызвав откровенный смех, вероятно, все больше среди северян. Другой раз, чтобы не попасть под удар, пришлось упасть на землю, уйти еще из под одного, и пользуясь тем, что меч оказался воткнут в землю, перекатиться, немедленно подняться на ноги, сделать шаг вперед и ударить самой. Нет, вовсе не мечом. Ногой прямиком под колено. Вигмар был прав, говоря, что соперник не особенно смыслит в защите ног. Может быть, возьми он щит, дело обстояло бы лучше, но он откинул его еще в самом начале, когда понял стратегию Ригинлейв и понял, что щит лишь будет заставлять его быстрее уставать. Теперь же Радовид против воли рухнул на колени, а подняться не успел. И ко всеобщему удивлению, вовсе не потому что княгиня все-таки извлекла меч. Нет. Вместо этого она схватила удельного князя за нос и повернула с таким хрустом, что тот только и нашел в себе силы, чтобы дико заорать и бросить оружие, поднимая руки вверх. Может быть, он и мог бы стерпеть эту боль, ударить женщину и оттолкнуть ее, но это уже не имело никакого особого смысла: Радовид понимал, что устал слишком сильно, пытаясь атаковать Ригинлейв, и поднимись он даже теперь, еще на многочисленную серию ударов его не хватит. А уж если кюна извлечет меч, бой их будет окончен в одночасье. Так что в этот раз капитуляцию приняли вывернутым носом. Женщина отпустила руку, стряхнула кровь и позволила распорядителю начислить ей первое очко.

Трибуны были растерянными. И хотя северяне находили произошедшее забавным, остальные полагали скучным тот факт, что «Винланд» так и остался в ножнах. Ригинлейв было все равно. Она опустилась на лавку и приняла в руки сильно разведенное водой вино. Пить и правда хотелось. Но куда больше – наблюдать за победой мужа. И победа эта не заставила себя ждать, - Удар на выступ с левой ноги был очень впечатляющим. Научи меня потом, - она улыбнулась супругу, поцеловала его в щеку и протянула ему флягу. Ждать своей очереди им предстояло еще некоторое время, которого было вполне достаточно, чтобы отдохнуть и понаблюдать за противниками. Женщина не знала, сколько времени прошло, когда ее вновь позвали на ристалище. Но названное имя резануло слух, - Велегор Белозерский, - это должно было стать совпадением. И по холодному выражению лица противника, Ригинлейв не распознала первоначально ровным счетом никакой угрозы. И все же она узнавала, что-то знакомое в жестах и в том, как соперник держал и вращал в руках меч. Неужели они и впрямь были родственниками?

Удары посыпались слишком стремительно. Намного стремительнее предыдущего. Ригинлейв в одночасье поняла, что использовать прежнюю тактику не получится. В руках загорелся «Винланд», что, несмотря на отличные навыки Велегора, дало княгине возможность на время перехватить инициативу и начать наступать, а не отбиваться. Она сравнительно уверенно теснила противника к краю ристалища, намереваясь, едва он наткнется спиной на заграждение, выбить у него меч из рук, оставив один на один с щитом, но надежды посыпались прахом вместе с песком, который мерзавец ногой направил ей прямо в лицо, заставив на время потерять и концентрацию, и даже способность видеть. В этот же момент Велегор ударил Ригинлейв щитом с такой силой, что она потеряла равновесие и упала, не выронив, однако, «Винланд», что было совершенно бесполезно, ведь она все еще ничего не видела.

- Остановить поединок! – следом за колоколом, что возвестил передышку, услышала княгиня слова Огнедара, встревоженного, судя по всему, не тем, как развивался поединок, а тем, кого он увидел на ристалище. И побледневший распорядитель, бросившийся к стремительно спускавшемуся с трибуны князю, был тому подтверждением. Вот только Велегор ни с какими распоряжениями не считался. Схватив Ригинлейв за волосы, он приложил ее лицом о землю, а затем, крепко держа и не давая вывернуться, склонился над ней, чтобы едким и хорошо знакомым голосом произнести, - Не так уж ты и хороша в сражении, проклятая ведьма… - проклятая ведьма?! О чем он, черт его побери, говорил?! – Да, именно ведьма. Ведь не будь ты колдуньей, ты никогда не смогла бы победить моего брата в честном поединке. Силенок бы не хватило. Ничего, я покажу и тебе, и твоему ублюдку его место, чтобы мой брат посмеялся над тобой, глядя на тебя из Прави… - и с этими словами он поднялся с тем, чтобы нанести по женщине удар ногой.

- Если хочешь знать… - прохрипела она, глотая кровь, что лилась из носа и слезы, что шли из глаз из-за песка в них, - То твой брат ни в какую Правь не попал… Выродок остался скитаться между мирами… А ты… - она нащупала кинжал на поясе и тотчас же извлекла его, распахивая глаза с тем, чтобы рассмотреть хоть приблизительно силуэт, что был неподалеку, - Отправишься следом, - и еще прежде, чем он успел нанести еще один удар, Ригинлейв воткнула кинжал прямиком ему в ногу, с силой пробивая сапог и вонзая оружие по самую рукоять.

Подпись автора

Ригинлейв, наверное, стоило вспомнить, что у них здесь потешные сражения на демонстративном турнире, где ничего особенного от участников не ожидают, вот только рефлексы, воспитанные войной и битвами сложно было заглушить. Этот человек собирался ее убить, а более того, он собирался убить ее ребенка, назвал его ублюдком и угрожал его жизни. И этого было достаточно, чтобы попытаться вытащить кинжал из ноги мерзавца, подняться на ноги и ударить снова, целясь уже куда-нибудь в корпус, а лучше всего в лицо. Каковы шансы такого попадания с учетом почти отсутствующего зрения, женщина не знала, но готова была рискнуть, потому что это была уже не игра и никакой не потешный бой. Если уж Велегор не остановился после приказа Великого князя, очевидно было, что он отлично знал, на какой риск шел, и его жизнь не имела для него определяющего значения. Четверо сыновей в семье и все одинаковые идиоты? Поверить в это было сложно, но сейчас княгиню волновало не это, а собственное выживание и выживание сына. И как ни странно, но сейчас ребенок во чреве делал ее не слабее, что она чувствовала с самого начала беременности, а сильнее. Потому что защитить его хотелось больше, чем себя. И если бы пришлось вцепиться Велегору в глотку зубами, Ригинлейв сделала бы это, ни единого мгновения не сомневаясь в правильности такого решения.

Не пришлось. Вигмар оказался рядом быстрее. Увидеть его не удалось, зато по вскрикам противника недвусмысленно удалось понять, с кем именно ему довелось встретиться. И хотя княгиня вздрогнула, почувствовав прикосновения мужа, было это лишь от того, что она была предельно напряжена, а вовсе не от того, что успела испугаться. Ярл поднимается на ноги, силится тереть глаза руками, но понимает, что без воды, а может быть, и каких-нибудь зелий тут не обойтись. Она цепляется пальцами за предплечье мужа, разворачиваясь на звук. Силуэт Огнедара для нее сейчас неузнаваем, но голос – вполне. И взволнованность князя вовсе не кажется женщине наигранной. Хотя бы потому что неизвестно, как отыграется их контракт, если кто-то из подданных нового Великого князя убьет княгиню Ругаланна. И это, если не брать в расчет репутационные издержки и тот факт, что конунг и кюна прибыли в столицу не в одиночестве, а значит, перерезать здесь половину гостей в случае смерти ярла хирдманы и ульвхеднары все-таки успеют. Хотя вообще-то Ригинлейв и не думала о том, что источником этого покушения на ее жизнь был Огнедар или члены его семьи. Во-первых, это не имело никакого смысла после заключения мира, а во-вторых, это неизменно привело бы к смерти самого Огнедара, его брата и его матери. Вряд ли он настолько ее ненавидел, чтобы рискнуть сразу всем, что у него было за день до собственной коронации.

- И как же он оказался на ристалище, если вы запретили ему выходить против меня? – глухо спрашивает Ригинлейв, утирая кровь, что все еще капала из носа и слезы, что все еще лились ручьем. Вопрос был резонный, и Огнедар бросил гневный взгляд в сторону распорядителя. Тот же, понимая, что от ответственности ему не уйти, бросился князю в ноги, моля о прощении и причитая, что Велегор обещал, что ничего дурного не случится и что он просто хочет встретиться со своей давней соперницей и доказать ей свое воинское мастерство. Монеты, что он заплатил за это, были высыпаны на землю. Но судя по всему, происходящее большого впечатления на Огнедара не произвело. Так что все, что Ригинлейв довелось услышать, - Взять его. Нет. Их обоих, - тихо, сухо, но жестко распорядился он, тотчас же возвращаясь к разговору даже не с Ригинлейв – она сейчас была плохим собеседником, а с Вигмаром.

- Велегор Белозерский – подданный Арконы. За покушение на гостью Великого князя его будут судить и приговорят к смерти судом Ирия послезавтра, - он не добавляет заветное «чтобы не омрачать мою коронацию», но оно итак ясно. Лить кровь подданных в день своего восшествия на престол – паршивая традиция и затея, - Если же Вы подозреваете его в чем-то, конунг, в чем-то, кроме личной неприязни, то до его казни Вы можете допросить его сами в любое время. Но он не будет передан в Ругаланн, поскольку является подданным Арконы, нарушил законы Арконы и нанес оскорбление своему Великому князю, напав на ту, с кем я разделил хлеб, вино и кров, ту, кому я обещал защиту и безопасность в великокняжеских палатах и ту, что вошла в этот дом не врагом, а гостьей. Не сомневайтесь, никакого другого наказания, кроме казни, за подобное не предусмотрено. И если это даст возможность мне и моему королевству искупить свою вину, то вы станете на казни почетными гостями, - звучало паршиво. Почетными гостями на казни должны были быть такие, как Святогор и его прихвостни. Никого другого казнь порадовать не могла и никакого почета там они не находили. А потому, у Ригинлейв был вариант получше. Намного лучше.

- Нет, - заявила она твердо, сжав пальцы обеих ладоней на предплечье мужа, покуда он был единственным ее ориентиром, пока не прибыли лекари и не промыли ей глаза, - Он нам не нужен. Я не оскверню земли Ругаланна проклятой кровью этого гнилого семейства более никогда, - кто-то мог бы припомнить ей Ольгу. Припомнить, и ошибиться, потому что никакой Ольги больше не существовало. И уз, которые ее связывали с этой семьей – тоже. Была Хельга. И родными ей были северные Боги, а семьей – Ригинлейв и Халбранд. Так что ее кровь Ругаланн возвеличивала, а не оскверняла, - Но и его казни здесь я не желаю, - она поднимает руку вверх, приглушая возражения и Вигмара, и Огнедара, - Я желаю суда поединком. Насмерть. Сейчас, - твердо, четко и тихо требует Ригинлейв, вызывая возгласы всех, кто успел собраться вокруг.

- Ваше Величество, как пострадавшая сторона, Вы вправе требовать этого, но я прошу Вас о благоразумии. Вы не можете сейчас принимать участия в сражении дальше. Я нисколько не сомневаюсь в Ваших воинских навыках, но если Вы желаете такого разрешения спора, то позвольте лекарям прежде Вам помочь, а послезавтра на рассвете Вы сделаете, что желали. Сейчас же я, как Великий князь и как мужчина, не могу позволить Вам рисковать собой и Вашим наследником. Прошу, прислушайтесь к голосу разума… - и судя по интонациям Огнедара, он и впрямь просил. Не отвергал ее права, но просил одуматься и не делать того, что считал глупостями. Но Ригинлейв видела ситуацию иначе.

- Нет, Ваша Светлость. Я настаиваю на суде поединком. Сегодня же. Но я намерена воспользоваться своим правом представительства. Насколько мне известно, оно используется, когда одной из сторон спора является женщина, ребенок, старик, больной, юродивый, калека по любому основанию или колдун. Полагаю, что я подхожу сразу по двум основаниям, а раз так… - она шмыгает носом и сжимает пальцы на предплечье мужа сильнее, - Я хочу, чтобы меня представлял мой супруг, - вообще-то обычай велел, чтобы представитель вызывался добровольно, но Ригинлейв называла именно Вигмара намеренно, сразу по двум причинам. Во-первых, опасалась, что рядом окажется Асбьорн, который вызовется в пылу праведного юношеского гнева, а по обычаю придется принять первого, кто даст согласие, а во-вторых, княгиня видела в этом странную и неочевидную возможность добавить в жизнь мужа немного покоя. Он ведь так и не смирился с тем, что, как считал, не смог отомстить Святогору за смерть своих родных. Ублюдка убила Ригинлейв. Но теперь у Вигмара появится возможность пронести свою жажду мести не до Святогора, но хотя бы до его брата. Беловодский выблядок забрал у Вигмара Вигмунда. Так почему бы Вигмару не забрать у Святогора Велегора? Могло ли так статься, что это добавит супругу немного успокоения и убежденности в том, что он все-таки добрался до этой гнилой крови?

- Что ж, если сам конунг не возражает, - Огнедар сделал широкий жест рукой, давая понять, что его согласие у них есть. Оставалось лишь услышать согласие Вигмара. А если он откажется… Ульвхеднаров здесь было предостаточно. И любой из них с радостью продемонстрирует свое воинское мастерство, отправив брата выродка, куда следует.

Подпись автора

Решение Вигмара сражаться с мерзавцем лишь с кинжалом в руках, отозвалось в груди Ригинлейв тревогой, заставившей ее тотчас же пожалеть о том, что она попросила мужа представлять ее на поединке. Меньше всего она хотела любого риска для него, но вместе с тем, что-то в глубине души говорило, что как бы там ни подлатали Велегора, ему не сравниться с супругом ярла в умении владеть мечом. Будь он даже полностью здоров, вряд ли бы из этого вышло, что-то поистине дельное. Княгиня не раз видела Вигмара в бою, а сейчас она сама сражалась с братом ее первого мужа, и могла соотнести их силы. Нет, мужу не будет угрожать никакой серьезной опасности, а мерзавец присоединится к своему брату и навсегда останется скитаться между мирами. Поделом. Кажется, достоинством и честью в этой семье отличилась лишь одна Хельга. И хорошо, что она осталась в Ругаланне, потому что нынешнее зрелище вполне могло бы ее покоробить.

Ни словом, ни делом женщина не дала понять о своей тревоге. А спустя пару мгновений, это уже и не имело никакого особого смысла. К ней подлетела целая толпа жрецов, среди которых Ригинлейв не различала ни своих, ни чужих, но больше всего желала увидеть Юлию, чтобы та немедленно сказала, что с Сигмаром все в полном порядке. Дав распоряжение найти целительницу как можно скорее, сопротивляться Ригинлейв не стала, тотчас же вошла в шатер и доверилась тем, кто утверждал, что знает свое дело. Промытые глаза стали видеть куда как лучше, так что женщина стала различать лица, а первые же капли, хоть и защипали глаза так, что ярлу пришлось зашипеть от боли, чуть ли не сразу же отозвались огромным количеством слез по истечении которых зрение стало почти полностью прежним. И это был хороший знак, потому что меньше всего кюна желала потерять даже часть способности видеть из-за дурака, который не нашел чести вызвать ее на поединок открыто. Ожидать от него можно было всего, что угодно, в том числе и того, что вместо песка у него под ногами окажется какой-нибудь магический пепел, который лишит ее зрения навсегда. Но риск этого миновал, и хотя глаза все еще были воспалены, а полопавшиеся сосуды делали ее взгляд чуть жутким, лекари выдохнули вместе с женщиной, обещая, что мази снимут воспаление, покраснение и неприятные ощущения буквально за несколько часов, а уж про царапину на лице и говорить нечего. Но это и не волновало Ригинлейв всерьез. Удар щитом и падение – вот, что занимало княгиню больше всего прочего. И она хотела, чтобы Юлия сказала ей, что с ребенком все хорошо, что Сигмар не пострадал.

- Все хорошо, Асхильд, не тревожься, - Ригинлейв улыбнулась племяннице, радуясь тому, что может видеть ее, а не только расплывчатые силуэты. Да и глаза уже не испытывали такого дискомфорта, как прежде, а значит, все должно было быть хорошо. Кровь не шла носом, ссадина на лице, как и ушиб, обещали исчезнуть без следа за пару дней. Тревожиться было не о чем. И все же, как и племянница, княгиня испытывала тревогу, - У тебя будет еще достаточное количество сражений и поединков, Асбьорн, - посмотрев на юношу, пообещала ярл, - Еще успеешь от них устать. В довесок, ты ведь уже проявил себя на ристалище. Надо и Вигмару дать шанс, - она улыбнулась и подмигнула мальчишке, не торопясь, однако, отвечать на вопрос Асхильд о том, что будет делать дальше. С одной стороны, следовало прекратить участие, ведь ситуация явственно показала, что существуют весьма непредвиденные, нот от того не менее опасные риски для ребенка. А это было основным и главным аргументом к тому, чтобы на ристалище остаться только в качестве зрителя, позволив Вигмару одерживать все дальнейшие победы. Но с другой стороны, отказаться от участия сейчас – подтвердить, что все эти болтуны были правы в своих сомнениях, подтвердить, что женщина ничего не стоит, что ей место в родовых покоях, а не на ристалище и в какой бы то ни было битве. И этого княгиня допустить не могла. В довесок, она была не то, чтобы ранена, а все неудобства, который доставил этот поединок, были связаны лишь с нечестностью и подлостью второго участника. Вряд ли на Ригинлейв была бы хоть царапина, сражайся он так, как того требовали правила турнира, да и простая воинская доблесть.

- Я в порядке, не бойся за меня, - улыбнулась женщина супругу, прильнув к нему в теплой тихой нежности, в которой она сейчас нуждалась именно с тем, чтобы не испытывать тревог о муже, а затем о сыне, - Я знаю, что ты победишь его, даже если выйдешь с голыми руками. Но позволь мне все же немного о тебе беспокоиться, как и следует хорошей жене, - она тихо смеется, отлично зная, что в местные представления о хорошей жене не попадает чуть больше, чем полностью, - Я думаю, что будет справедливо, что именно ты лишишь его жизни и отправишь следом за Святогором. Это будет даже символично, если подумать. И это даст свершиться той мести, о которой ты мне говорил, - хотя Ригинлейв и отвечала, что месть уже давно свершилась, муж никогда с ней не соглашался, напоминая, что Святогора убила она. Теперь же его кровь прольется на землю от руки Вигмара. И если этого будет недостаточно, то что было бы?

Долго ждать Юлию не приходится. Она кланяется всем присутствующим, присаживается на землю рядом с княгиней, а прохладная ладонь ее ложится на живот женщины под доспех, сначала заставляя вздрогнуть, но затем успокаивая. Ароматы летних цветов, ощущение тепла и солнца – все это она приносит за собой, точно тащит за собой свою Ромею. Спокойный взгляд карих глаз глядит на Ригинлейв без осуждения, но строго, что совершенно не сочетается с легкостью и умиротворяющей прохладой ее руки, - Ваш сын в порядке, Ваши Величества, - возвещает она тихо, глянув сначала на Вигмара, а затем уже на Ригинлейв, - Он встревожен, но не пострадал. Впрочем, едва ли с такой яростной матерью и храбрым отцом ему обещано спокойствие, а равно может грозить хоть какая-то угроза. Выпейте этот отвар, - она убирает руку и тотчас же извлекает склянку из ящика со своими лекарскими принадлежностями, - Это успокоит ребенка и Вас, моя госпожа. И если думаете продолжить участие в турнире, пейте больше воды и хорошо отдыхайте в промежутках, - с этими словами женщина поднимается на ноги, кланяется Вигмару с Ригинлейв, Асхильд и Асбьорну, а затем исчезает, будто ее и не было, оставляя племянницу пыхтеть от негодования. Очевидно, та полагала, что наложенный лекарский запрет вразумит ее буйную тетку и заставит ее держаться подальше от ристалища.

- Вот видите. И Сигмар тоже в полном порядке, - заявила княгиня, поочередно посмотрев на всех присутствующих, - Я продолжу участие в турнире, чтобы никто не смел обвинить меня в трусости или в том, что арконские мужчины все-таки смогли поставить на место ругаланнскую женщину. Уверена, это ничем мне не угрожает, потому что после того, как Вигмар проучит подлеца, никому и в голову не придет вести себя подобным образом и повторять эти грязные трюки, - с этими словами женщина целует мужа в губы и касается пальцами его щеки, - Все будет хорошо. Мы утвердим силу и славу Ругаланна над Арконой. Как и должно быть.

Подпись автора

Ригинлейв была благодарна мужу за то, что он не возражает против ее дальнейшего участия в турнире. Именно потому что теперь княгиня уверена была в том, что опасность, которая была, уже миновала. Никто теперь в здравом уме не решится на то, чтобы навредить ей каким бы то ни было образом. Если и были в головах у местных какие-то планы на этот счет, то теперь они точно отошли на задний план в понимании, какими последствиями им всем это грозит. Так что теперь сражаться на турнире для ярла было куда как безопаснее, чем в его начале. И женщина была признательна Вигмару не только за понимание, но и за то, что он объяснял то, что они осознавали оба, Асхильд, которая трогательно тревожилась за кузена и готова была спорить о его благополучии даже со взрослыми, даже если это значило их рассердить. Ригинлейв с теплым расположением смотрела на племянницу и тихо радовалась тому, что Сигмар стал еще одной объединяющей вехой в их семье. Ведь больше всего княгиня боялась, что дети сочтут приход в мир своего кузена проблемой, поскольку им будут уделять меньше внимания, и как они могли бы подумать, меньше любить, что совершенно не соответствовало действительности, но что тревожило Ригинлейв даже не уровне идеи. Теперь же было ясно, что кузена и Асбьорн, и Асхильд воспринимают в качестве младшего брата уже сейчас, когда он еще не был рожден, а потому и за заботу о нем следовало хвалить, а не ругать, даже если слова казались слишком дерзкими.

- Вигмар прав. Вам совершенно не о чем тревожиться. Сначала он убьет Велегора, затем мы одержим все победы на сегодняшнем турнире, прославив Ругаланн. И Сигмар будет рад этому так же, как и мы все, - она понятия не имела, способны ли дети в животе у матери испытывать какие-то эмоции, но говорила Ригинлейв тоже с детьми, так что для них такие формулировки были вполне приемлемыми. И уверенно улыбнувшись и Асхильд, и Асбьорну, Ригинлейв поднялась на ноги и погладила обоих по волосам, в знак поддержки, одобрения и своего расположения. Что бы там ни было, а она любила этих детей, заботилась о них и желала, чтобы тревоги обходили их стороной ничуть не меньше, чем Сигмара, которого носила под сердцем. В их детстве им уже хватило тревог и переживаний, было бы несправедливым подвергать их новым. Пусть лучше радуются и играют в саду с другими детьми, чем думают о дурном, - И да. Мы любим его так же сильно, как любим вас обоих. И мы обещаем, что со всеми вами все будет в порядке, - с этими словами, глянув на Асхильд и Асбьорна, все еще растерянных, но куда менее обеспокоенных, чем прежде, Ригинлейв вышла из шатра.

Ждать долго им не пришлось. Лекари заявили, что беловодский мерзавец готов к битве, уже совсем скоро. И выглядел он и впрямь лучше, чем прежде. Как ни странно, княгиня была рада этому. Потому что она не хотела, чтобы он сдох от нанесенных ею ран. Нет. Его должен был убить Вигмар, а если кто-то из его поганых родственников вступится за него, то и их тоже, и неважно, чем это обернется. Потому что муж желал этого и имел право это требовать, несмотря ни на какой мирный договор. Ведь этот ублюдок на мирный договор не смотрел, когда напал на Ригинлейв, а значит, вполне заслуживал того, что ждало.

- Уверена, без Богов и их справедливости здесь не обошлось, - улыбнулась супругу женщина и нежно, хоть и коротко поцеловала его, - Твоя победа будет триумфальной, а я буду рада, что еще один беловодский выродок заплатит за свою ошибку. И Боги порадуются и благословят тебя за это. Удачи, - тихо говорит она, касается плеча мужа, а затем уходит на трибуну, сжимая в руках меч мужа, который они вряд ли могли доверить хоть кому-то другому.

Как ни странно, но страха ярл не испытывает. Сердце ее ликует в понимании того, что муж отчасти осуществит свою давнюю мечту, свое желание, коим он был полон много последних лет. А в его победе она ни капли не сомневается. Не пугается ни резких выпадов, ни решительного наступления. Да, в своей манере вести сражение Велегор был похож на брата, и вероятно они и впрямь обучались вместе, но все-таки он был не так хорош, как брат, а еще ранение давало о себе знать. Впрочем, даже если бы нет, Вигмар все равно бы его прикончил. Кинжалом ли, голыми ли руками, но он бы уничтожил мерзавца, и в этом не приходилось сомневаться. Так что, хотя Ригинлейв и поддерживала Асхильд, которая то и дело вздрагивала, во все глаза глядя на сражение Вигмара, обнимала ее за плечо и говорила, что все хорошо, на деле она не видела никаких оснований сомневаться в победе мужа. И когда эта победа, наконец, свершилась, а ругаланнцы на первых рядах заликовали, княгиня лишь гордо улыбнулась, воистину испытывая восхищение мужем и его умениями, а равно и его доблестью.

Ригинлейв дождалась, пока муж выйдет с площадки для боя, а затем тотчас же бросилась к нему, обняла за шею и поцеловала под одобрительный и ничуть не сдерживаемый гул голосов ругаланнцев. Арконцы же напротив поникли и притихли. И если кто-то и был против такой победы, противиться воле своего Великого князя они не решились, - Прекрасная победа. Я так тобой горжусь, - тихо произнесла женщина, а затем протянула мужу меч и снова поцеловала его, уже в щеку, пока трибуна севера чествовала и своего героя, и восстановление справедливости.

Дальнейший турнир проходил ровно так, как они и планировали: совершенно безопасно и предсказуемо. Ригинлейв и Вигмар теснили своих противников с легкостью, и разве что в предпоследнем бою Ригинлейв ощутила некоторые сложности, сражаясь с неплохим и достойным противником – еще молодым, но давно уже не юным князем Слави. Сражаться с ним было непросто, но приятно. Он не уступал ей, не делая скидку на ее женскую природу, но он же соблюдал все правила поединка, а когда, наконец, оказался сраженным, принял протянутую руку княгини, поднялся на ноги, склонился перед ней, как перед достойным противником и коснулся ее ладони губами, с ничуть не ехидной, а вполне себе дружеской улыбкой.

В решающем сражении вполне закономерно оказались Вигмар и Ригинлейв. И княгиня отлично знала, что сражаться с мужем на потеху толпе она не станет. «Винланд» болтался на поясе, и оказавшись на ристалище, княгиня лишь улыбнулась супругу, - Полагаю, мы сегодня с тобой оба заслужили называться победителями. Пусть так и будет? Пусть Ругаланн будет един в своем конунге и кюне, не скрестивших клинки ради потешной победы на столь же потешном турнире, - предлагает она, впрочем, готовая и уступить мужской гордости супруга, если понадобится. Она доказала все, что хотела доказать, так что арконцы сидели, в большинстве своем, подавленные и недовольные, за редкими исключениями в виде искорцев и все тех же славцев, что находили в этом бою развлечение, а не попытку потешить собственное самолюбие. А победу Вигмару отдать было вполне заслуженно. Сегодня он сделал намного больше, чем любой мог бы сделать на турнире, который вовсе не предназначался для решения давних проблем, что казались неразрешимыми.

Подпись автора

Атмосфера всеобщего счастья, радости и гордости, пожалуй, относилась в большинстве своем только к ругаланнцам, но широкий жест единых в своей победе супругов, без сомнения, оценили и большинство арконцев. Князь и княгиня Искора так и вовсе подняли кубки за победу тех, кого считали теперь если не друзьями, то хотя бы приятелями. И как бы там ни было, а все это было приятно ровно настолько, чтобы не думать о недавнем инциденте, о котором помнили, наверное, только те, кого он задел непосредственно. В остальном, о брате бывшего беловодского ставленника никто и не вспоминал, да и о самом Святогоре, в общем-то, тоже, ведь были и те, кто прекрасно понимал, что война началась из-за него. Правда, таких, конечно же, как это обычно и бывает, было меньшинство. Задумываться о том, что решения твоего князя могут быть далеки от мудрых, пожалуй, было опасно, а пострадавшие от войны люди так и вовсе довольно редко задумываются о причинах, по которым им пришлось пострадать. И наверное, таким было сложно радоваться за победу Ригинлейв и Вигмара. Но им это и не было обязательное. Самое главное, что рады были они двое. В конечном счете, с момента прибытия в столицу, причин для радости находилось не так уж и много.

Распорядитель, кажется, думал возразить их решению, но Огнедар оказался мудрее, понимая, что требовать сражаться от конунга и кюны было бы жестоко, но что важнее – было бы попросту глупо. Он бы все равно ничего не добился, а себя проявил довольно недальновидным правителем, который ради забавы заставляет делать гостей то, что они не хотят. Как будто бы не хватило эксцесса с ныне покойным Велегором. Ведь, в сущности, факт такого нападения тоже был ответственностью на плечах Огнедара. И тот факт, что он это понимал, а не оказался самодуром, который стал бы упрямствовать в собственной невиновности, или того хуже – в неспособности женщины сражаться, из-за чего такая ситуация и сложилась, был ему на пользу и давал пока еще слабую надежду на то, что правителем, подобным собственному отцу, он все-таки не окажется.

Взявшись за руку мужа, Ригинлейв поддержала подаренный Огнедаром клинок. Он ничуть не впечатлял княгиню, которая была равнодушна к золоту и украшениям оружия, но с точки зрения символизма, безусловно, это был значимый жест, ценность которого сложно было переоценить. Княгиня и сама была бы рада, случись так, что они бы все чаще брались за свои мечи из стремления к тренировкам и улучшению навыков, а не из-за необходимости. И это было доброе пожелание, которому женщина ответила улыбкой и кивком головы, пока ругаланнская трибуна, поддержанная не столь большим количеством арконцев, ликовала, приветствуя победителей турнира.

Под конец дня Ригинлейв чувствовала себя изможденной, физические нагрузки сейчас давались ей несколько тяжелее обычного. Так что на ужине у четы Искора она была тихой, позволяя Вигмару доминировать в любых разговорах и не одергивая его чрезмерной дружелюбностью к людям, о которых конкретно она знала очень-очень мало. Но кажется супругу нравились искорцы, и лишать его удовольствия их общества было бы, по меньшей мере, странно, а по большей – так и вовсе неразумно, ведь она так много говорила о ценности дипломатии и дипломатических связей для благополучия государства, а теперь, выходит, противилась тому, что супруг внял ее просьбам. И все же, Ригинлейв рада была принять ванну и оказаться в кровати, потому что навалившаяся усталость требовала глубокого и крепкого сна.

Так оно и вышло. Проснулась княгиня только когда им принесли завтрак, а весь дворец гудел, как пчелиный улей. К счастью, сейчас Ригинлейв не нужно было наряжаться. На коронацию она явилась хоть и в платье соответствующем ее статусу, это и близко не было схоже с тем, что она подготовила на многочисленные пиры и взаимные визиты. А потому, после долгой и пафосной церемонии, которая требовала от нее присесть, а лучше прилечь, а от количества людей на которой неизменно рябило в глазах, женщина вновь удалилась с тем, чтобы переодеться, а вернулась в очередном шелковом платье с длинным расшитым знаменами Ругаланна подолом, венце, который никому здесь не должен был дать забыть о том, что она теперь кюна, а значит, не стоит ни на шаг ниже Огнедара, а также в Брисингамене, подаренном Вигмаром. И судя по тому, как в очередной раз реагировали мужчины, да и вообще все вокруг, выбор был верным.

Кукситься Вигмар мог сколько угодно, но выбора у него сегодняшним вечером не было. Ригинлейв приехала танцевать и веселиться, так что она прямо заявила мужу, что или он танцует с ней, или она перетанцует со всеми князьями Арконы из природной вредности, которая сейчас была скорее иронией, но которая, как и в любой женщине, отнюдь не отсутствовала в ней. И Боги свидетели, если бы муж не согласился, она бы сдержала свое слово! К тому же, что князья были вовсе не прочь с нею потанцевать. Не иначе, как впечатлились ее успехами на поединке.

Очевидно, что праздник собирался продолжаться еще пару недель, но столько Ригинлейв бы определенно не выдержала. Так что, стоило начать княгине-матери Дубровиц отдавать распоряжения о сборах, поскольку сын ее внезапно захворал, как предполагали, уж слишком много времени провел, бегая на улице с другой ребятней, кюна тоже отдала приказ собираться, и прежде всего – собирать ту часть людей, что выдвинется в Ругаланн. Асбьорн с Асхильд противились и ныли, но правда была в том, что задерживаться в столице причин не было, а с кем поиграть они найдут и при хольмгардском дворе. Благо, что там же сейчас находились и Бьорн с Инги. А Рангрид, как водится, за всем и всеми присмотрит.

Детей отправили первыми, следом – княгиню Дубровиц и ее сына, предполагая, что разница в пару дней даст возможность соблюсти каноны вежливости. В конце концов, гостей удобнее принимать, когда готов к их приезду, а не когда прибыл вместе с ними и хочешь хоть день-другой отдохнуть с дороги. В довесок, Ригинлейв ближе к поездке стала ощущать себя… Странно. Вестимо, не так уж, для женщины, которая носила дитя, но утренняя тошнота стала проявлять себя чаще, а странные вкусовые предпочтения, наконец, дали о себе знать. Так что она была капризнее обычного и менее расположенной к своему привычному позитивному взгляду на происходящее, и это сказывалось на ее поведении и на благосостоянии Вигмара, ведь он был первым, кому приходилось подвергаться всему напору нехарактерного раздражения и даже легкого безумия жены.

Выезжать решили рано поутру, на следующий день после того, как вернулся один из ульвхеднаров, которому и велено было вернуться, как только дети пересекут границу Ругаланна. Теперь им точно ничто не угрожало, потому что путь по бывшему уделу Скьельдунга был совершенно безопасен: постарался новый хэрсир, силившийся изо всех своих стараний доказать, что своего нового статуса и титула он достоин и ярла не подведет. Хорошо. Но они еще заедут к нему до Йоля.

- Вам лучше ехать по главному тракту до самой Ярги. Там можно взять корабли, Ваше Величество, на них проплыть до границы Гардарики, а там через Загорье прямиком в Дубровицы. Так путь займет чуть больше двух недель. А если по суше, то может и все четыре, - вежливо советует Огнедар, и Ригинлейв кивает, - В довесок, если попадете к Китежу в ночи, увидите нечто невероятное. Вы когда-нибудь бывали в Белом городе или рядом с ним? – интересуется Великий князь, пока женщина берет своего коня под уздцы.

- Не приходилось, - оставалось надеяться, что и не придется, - Благодарю Вас за гостеприимство, Великий князь. И еще раз поздравляю. Верю, что Вам уготовано мудрое и мирное правление. Добрых Вам советников, хороших подданных и мира. В Ваших землях и Вашей душе, - она улыбнулась, позволив князю поцеловать ее руку и ответить такими же добрыми пожеланиями, а затем забралась на свою лошадь, чувствуя себя так куда более уверенно, чем в любых санях.

Подпись автора