Хорошо в Чердыни было. Спокойно. Будто и не уезжали никуда. Будто не правил здесь самозваный ставленник самозваного Великого князя, вздумавшего забрать их землю. Будто и не было двух веков отсутствия, за которые Велеслава совсем уж позабыла, как оставаться одной в столице, как управлять княжеством в отсутствие супруга, как призвать бояр и удельных князей к порядку, когда ни о каком порядке речи не шло по определению: отделиться от Арконы они не отделились, но и в чужой войне участвовать никто не хотел. Теперь же и вовсе дело оставалось за малым – ждать, пока князь из Гардарики вернется, с переговоров, а там и видно будет, мир ли, война ли, или глухая оборона до тех пор, пока одна из сторон не сожрет другую.

На месте княгини Велеслава чувствовала себя достаточно уверенно, чтобы не было нужды полагать, что в отсутствие мужа она может с чем-то не справиться. Ярополк и прежде оставлял ее на княжение, уходя в военные походы, Искор женщина знала лучше, чем любой из княжеских советников, но и советники ее побаивались. Не только потому что княгиня была не в пример другим женщинам Арконы уж очень крута нравом, но еще и потому что с князем их связывала какая-то почти мистическая сила, да настолько, что он еще прибыть не успевал, а уже знал все и обо всем, с княгиней только парой слов обмолвившись. Вся мистика эта теперь была в руках Велеславы. Кольцо, что связывало их мысли воедино и зеркало, в которое женщина глядела всякий раз, когда выдавалось свободное время, надеясь увидеть в нем взор Ярополка. Велеслава скучала по нему. Но как никто другой, знала, что эта поездка необходима, ведь именно с нее начнется будущее Искора.

Нельзя сказать, что княгиня в городе маялась от безделья. Дел в Искоре было предостаточно. И как бы сильно Велеслава ни желала обратного, они состояли отнюдь не в том, чтобы развести как можно больше костров, чтобы сжечь во славу Змея всех вогулов. Хотя Ярополк обещал ей возмездие, когда они покидали Чердынь, сейчас это возмездие ограничилось лишь тем, что князь повелел разобрать башню, с которой бросилась Святослава с сыном, потому что уж больно часто Велеслава стала туда захаживать, подолгу стоя на самом верху, не то разглядывая Чердынь, не то представляя себе, как сбросит отсюда каждую вогульскую тварь, чьи предки приложили руку к падению города и к смерти ее невестки и внука. Башню он обещал непременно построить новую, когда-нибудь после. Пока ведь они были заняты тем, что возвращали Чердыни ее правильный облик, а равно возводили храм Громовержцу и Змею. И для Велеславы, не прекращавшей быть жрицей ни на одно мгновение своей жизни, это было важнее всего прочего.

Тем не менее, прогуливаясь по дороге от одного храма до другого, княгиня ловит себя на мысли, что сейчас все-таки есть кое-что важнее. Эта чертова дорога, по которой идти – черт ногу сломит. То и дело приходится позволять архитектору придерживать княгиню, чтобы она не упала, и ей это явственно не нравится. Да настолько, что сдвинутые к переносице брови явственно свидетельствуют о том, что ничего хорошего местных зодчих не ждет, если они прежде храмов не восстановят дорогу. При них с Ярополком такого не было. Они вообще никогда не запускали столицу настолько.

- Чтоб к приезду князя дорогу починили, если надобно, то заново выложили. Камень из Старолесья привезут, там самый лучший, - кто-то из зодчих хочет, было, возразить, да боится. И боится не напрасно, потому что княгиня свой Искор пять тысяч лет знает, а потому, ее не обманешь тем, что у боярина в Лысьве-то лучше, крепче и крупнее, - И на рынке прилавки велите изготовить, чтобы новые, крепкие и хватило надолго. Где это видано, чтобы люди с земли товар продавали? – может, где и видано, что те, кто за полноценные лавки заплатить не могут, торгуют, как придется, но в Чердыни такого не будет. С торговлей вообще предстояло разобраться, ибо прежний князь, кажется, забыл, что его княжить поставили не для того, чтобы набивать свои карманы и карманы его соратников.

- Да, матушка-княгиня, все сделаем, как прикажете, - главный зодчий кланяется в пояс. Должность свою получил недавно, боялся не оправдать возложенных на него надежд и доверия. И это правильно. Разочаровать Велеславу, зачастую, значило не с постом своим попрощаться, а с мирной жизнью, или даже головой.

Стройку храма Громовержца заложили еще задолго до отъезда Ярополка. Теперь Велеслава пришла полюбоваться трудами. Она служительницей Громовержца не была, но чего желает супруг от храма своего покровителя, все равно знала. А от того и с придирчивостью вглядывалась в план и в уже выполненные работы.

- Не пойдет, - строго заключила женщина, как раз в момент, когда перед нею склонился один из стражников княжеских палат, только-только спешившийся, - Матушка-княгиня, там Его Сиятельство, удельный князь Полазны, Всеволод Ярополкович с дружиной прибыл. Вас ожидают, - стражник поднимает глаза на женщину, и она ничем не дает понять, что от одного имени сына у нее земля из под ног уходит. Не только потому что Велеслава все еще гневалась на старшего наследника, но еще и потому что сам факт наличия конфликта с сыном заставлял ее чувствовать себя плохо, неуверенно, дурно. Не должно было такого быть в семье. Но и вогулки в этой семье не должно было быть тоже.

- Пусть ждут, - прохладно отзывается княгиня, а затем возвращается к разговору с зодчими. Обсудить им есть что, так что ждать Всеволоду с дружиной приходится некоторое время. Их здесь еще не знают, так что в княжеский терем пропустят едва ли. И вообще-то Велеславе приходится прикусить язык, чтобы не повелеть удельному князю отправиться к своей жене, не беспокоя мать лишний раз. Она итак то и дело закипала, раздражаясь тем, что Чердынь не такая, как была прежде. Нужен ли им был скандал еще и из-за того, что супруг повелел сыну присмотреть за матерью и за княжеством в его отсутствие?

Внешний двор палат полон людей, но сына Велеслава узнает из тысяч. Пока все вокруг кланяются и приветствуют княгиню, она подходит к дворскому, - Дружину князя расположи на третьем дворе, самому князю покои приготовь в княжеских палатах. Всех накормить, о лошадях позаботиться. И караул смени, - как бы там ни было, а помимо горько оскорбленной матери, Велеслава была еще и хозяйкой княжеских палат, а потому, как бы там ни было, не могла позволить, чтобы в ее доме оставались голодные и лишенные крова люди. И неважно, о княжеской дружине то было, или о самом сыне.

- Заходи. Терем тебе только через час-другой готов будет, - вот и все, чем удостаивает княгиня сына, прежде чем подобрать подолы платья и самой подняться по крыльцу. Следовало бы поинтересоваться у Ярополка, почему из трех сыновей он выбрал именно этого, но кажется, Велеслава знала ответ.

Подпись автора

В Чердыни тебе одной небезопасно. Точка.

Велеслава могла бы сколько угодно спорить с мужем, доказывая, что где как ни в Чердыни, ни в Искоре ей безопасно, но за пять тысяч лет она не то, что по интонациям, она по коротким жестам мужа могла понять, когда спорить имеет смысл, а когда слово его крепче стали, и они только время потратят зря за спорами и обсуждениями, а в итоге все равно все будет так, как Ярополк сказал. Незадолго до его отъезда так оно и было. Сказал, что старший сын с дружиной приедет, присмотреть за столицей, да ей мудро советовать, значит, так тому и быть. Чердынь, может быть, и их, да и Искор тоже, армию сюда сейчас никто не пришлет из Беловодья  – никакой возможности нет, да только это никак не отменяет подлых покушений, будь то хоть стрела, хоть отравления, хоть верными Ивану людьми нападение из числа недовольных. Таковых была ничтожная малость, но они с мужем оба знали, что даже малость, порой, способна изменить вообще все на свете. Да и чего скрывать? Башня эта чертова посреди города… То и дело взгляды бросал то муж, то сама Велеслава. Казалось супругу, видимо, что стоит Чердынь с женой здесь оставить, так разница будет одно только в том, что сейчас у княгини малого дитя не было. А тот кошмар, что они застали в прошлый раз, повторить во второй кто-либо хотел едва ли. Так что, ничего страшного. Найдет в себе мудрость смириться с присутствием сына, к тому же, что разлад меж ними уж больно давно длился, и пора бы его завершать.

Велеслава, конечно, думала перебить всю посуду к лешему во всех палатах, все равно вся эта посуда ей не нравилась, потому что была чужой, да только Ярополк уезжал следующим утром, а ссориться с ним перед разлукой хотелось намного меньше, чем закрыть рот и принять, как данность, что Всеволод приедет в Чердынь. Договорились, правда, что если приедет с вогулкой, то можно будет их обоих из города выставить, а призвать следующего по старшинству сына.

И вот Всеволод был здесь, кажется, без вогулки. Впрочем, не сказать, чтобы Велеслава сильно удивилась бы ситуации, в которой пока все ожидали княгиню, невоспитанная девка уже обосновалась бы в княжьих палатах. Справедливости ради, следовало отметить, что о том, насколько невоспитанной была та самая девка, княгине известно не было. Они никогда не общались и напрямую не взаимодействовали, а в Искоре мало, кому пришло бы в голову проявлять пренебрежение или неуважение к Велеславе настолько, чтобы она успела это заметить. Иными словами, все свои выводы женщина делала на одном только том, что невестка была вогулкой.

Как будто этого мало.

Можно было, конечно, попытаться сделать вид, что сын и вогулка, вроде как, и не связаны особенно между собой. Ведь сын же приехал. Велеслава любила своих детей, пусть и особой, странной любовью. Но в восприятии женщины Всеволод и Совьон разделимы не были. Судила она все больше по себе. За пять тысяч лет они с Ярополком стали одним целым, так что брак для княгини был отнюдь не формальностью. Хотя об отношениях невестки и сына, женщина, конечно, ничего не знала.

- Я знаю, - отвечает Велеслава весьма прохладно, чтобы не молчать совсем. В свое время она от Полазны до Чердыни и обратно наездилась – желала знать, что у сына все хорошо, да и невестка тогда была другая, ладная, красивая, не вогулка. Так что будь все иначе, женщина непременно потребовала бы, чтобы слуги теперь были расторопнее, терем бы приготовила за неделю, а пироги разве что сама бы не испекла (не испекла бы и помилуй Змей их от такого опыта). Но Всеволод был в конфликте с матерью. И едва ли она собиралась давать ему это забыть.

К счастью для Всеволода, прибыл он аккурат к обеду, и так уж и быть, мать сядет с ним за один стол. С вогульской девкой бы не села, но сын, как-никак, все равно был сыном.

Перед трапезной рабыни подносят ей и князю тазы с теплой водой и ароматными травами. Велеслава руки моет, лицо, сухим чистым полотенцем вытирается, заходит в зал, где слуги суетятся, и сразу велит налить ей вина. Не принято это у них – пить безо всякого повода, да еще и в обед, да только княгиня мнением ничьим не интересуется, за стол садится и ждет, пока блюдо поставят.

- Недовольна, - ох, будь все иначе, рассказала бы в красках, возмущаясь, да смеясь, что все делают не так, как нужно, ничего о Змее не знают, как поклоняться Громовержцу забыли. Настолько же, насколько гневлива и злопамятна была княгиня, настолько же легким нравом она обладала с теми, кто был ее сердцу мил. А Всеволод, в известное время, конечно же был. Так что он вполне мог бы услышать и что не ту стену майоликой покрыли, и что не там алтарный огонь наметили, и что восходя, солнце не будет светить в нужное окно, а стало быть, все напрасно и не так, как должно быть. Рассказала бы, как распекала зодчего и как желала, чтобы Чердынь сама по себе вернулась такой, какой должна была. Но во-первых, княгиня по известной причине была не в духе вот уже больше пятнадцати лет, а во-вторых, все эти факты меркли и бледнели на фоне события, которым сын те самые лета назад ее и огорошил, в мгновение ока лишив чувств.

На голодный желудок вино пить негоже, но Велеслава сразу весь кубок выпивает, а затем ставит его на край стола, стучит ногтем, с тем, чтобы емкость наполнилась рубиновой жидкостью снова. Только после княгиня приступает к осетру, да с таким видом, точно не осетр это был, а пареная репа.

- Что? С девкой своей вогульской все еще в неблагословленном родителями браком живешь? – вот бы услышать сейчас, что, мол, нет, матушка, развелся аккурат к возвращению вашему на княжение. Кажется, пару раз, Велеславе снились такие сны. Просыпалась она в удивительно добром расположении духа, лишь затем вспоминая, что сны у нее не пророческие, - И это в то время как в Березье княжна незамужняя. И предки ее не убивали твоего деда, дядю, племянника и невестку.

Подпись автора

Вообще-то Велеслава рассчитывала услышать, что-то вроде «мама, я так устал быть с Вами в затяжном конфликте, что разведусь с женой и женюсь на том, на ком Вы скажете, лишь бы Вы были спокойны и Вам во снах перестали приходить вогулы, а также мертвый Рогволод», но она признавала, что это было слишком наивно для женщины, которая прожила пять тысяч лет и думала, что знает всех своих детей достаточно хорошо. Всеволод был тем их ребенком, который равно много взял от матери и от отца, а это было заделом на хороший семейный скандал чуть ли не немедленно. И старший из наследников ничуть не разочаровал Велеславу. Потому что прошелся по самому больному с осторожностью своего отца, силящегося убедить княгиню в ее излишней радикальности. Иными словами, мальчишка черной пудрой посыпал не самый ярко пылающий костер их семейного конфликта. Ведь те дни, которые женщина лишалась чувств, едва вспоминала, что сын женился на вогулке без благословения родителей (можно подумать, у него был шанс его получить) уже давно прошли.

Большинство людей вокруг прекрасно знали, что единственный человек на всем белом свете, который может разговаривать с Велеславой о том, что произошло с Рогволодом, был Ярополк. Но и тот не касался этой темы лишний раз, отлично понимая, что зияющая пропасть в сердце и душе супруги, если и затянулась, то лишь тонкой коркой льда. Один неосторожный шаг и будешь лететь так глубоко и так долго, что падение покажется тебе вечностью, а внизу – только острые колья и окровавленные тела сына, невестки и внука. И никакой пощады ни для кого, потому что когда Велеславе было больно, больно становилось и всем вокруг тоже. К счастью, тех воспоминаний, которые причиняли ей столь истовые страдания, было не так, чтобы очень много. Но если сын имел целью задеть мать, то ему это удалось настолько безусловным образом, что можно было бы подивиться его жестокости, если бы только все это не объяснялось все тем же – он был ее ребенком.

Рука Велеславы дрогнула. И будь здесь Ярополк, тарелка вместе с осетром полетела бы прямиком в него, что стало бы предваряющим жестом к открытию такого скандала, которого здесь за последние два века никто не видел. Потому что беловодским женам предписано было быть тихими и смиренными, всегда довольными и веселыми, а если с воспитанием, что-то не так – всегда можно было научить кулаками, да плетьми. С Велеславой, конечно, все было иначе, и любой, кому подобное пришло бы в голову, в один миг пожалел бы об этом. О том, чтобы поднял на нее руку сам Ярополк, и речи не шло. Так что княгиня могла позволить себе очень скверный характер и такие громогласные скандалы со слезами и истериками, каких ни один мужчина бы в здравом уме не вынес. И это была причина, открывающая третью сотню в списке «почему я замужем за этим человеком уже пять тысяч лет?».

Кубок с вином летит не в сына, вовсе нет. Его княгиня отправляет попросту в пол, испытывая гнев и боль в равных пропорциях. Гнев от того, что сын ее вздумал учить мать, кого и куда ей следует отправлять, кажется, позабыв, кто здесь княгиня и кто может отправлять людей в Березье от имени Искора, а кто нет, кто решает судьбу своей единственной дочери, а кто с собственной слегка перебрал. Боль же настигала Велеславу всякий раз при упоминании Рогволода. Вовсе не потому что он был ее любимым ребенком. Да, он-то как раз всю свою жизнь оставался любящим и почтительным сыном, да настолько, что и придраться было не к чему. И это неимоверно раздражало в нем, в его безупречности, от которой, порой, сводило зубы. Велеслава любила его, конечно, но такие острые эмоции переживала вовсе не поэтому. А потому что чувствовала, что не исполнила свой родительский долг в день, когда сын ушел на войну.

Это они с Ярополком должны были защищать Искор, это они с Ярополком должны были придумать, как отстоять его в те дни, это они должны были быть в Чердыни, сопротивляться до последнего, а если нужно, то погибнуть вместе со своим городом и княжеством. Рогволод был их ребенком, был под их защитой, под их родительской дланью. И он погиб. Если когда-то Велеслава чувствовала себя настолько уязвленной в своем родительском праве и в своих родительских обязанностях, то это в истории с Рогволодом. Она ощущала свою вину. И эта вина телом сына, его супруги и ребенка, очень часто всплывала в ее голове. А от того эта рана и не заросла за прошедшие два века. И вряд ли вообще когда-нибудь сможет.

Звук от кубка, встретившегося с холодным камнем пола изо всех сил, постепенно затихает, но гнев в жилах Велеславы вскипает в одночасье, да с такой силой, что лучше было бы Всеволоду сегодня отобедать в одиночестве, что, вне всякого сомнения, грозит ему в последующие дни. Княгиня поднимается на ноги, и можно подумать, что она делает это, чтобы уйти, но вместо этого женщина на ходу ловит кувшин с вином из рук комнатной девки, уже бегущей, чтобы заменить кубок на другой, подходит к сыну и переворачивает сосуд прямиком над его головой, позволяя дорогому вину остудить пыл «почтительного сына» настолько, чтобы он впредь и не думал дерзить матери, а думал о том, как подобрать слова в разговоре с ней.

- Для начала, - шипит ведьма, - Почтительному и любящему сыну стоит вспомнить, кто здесь мать и княгиня, по воле супруга, имеющая право голоса в вопросах внешней политики и судеб собственных детей, в том числе и единственной дочери, а кто удельный князь, которому, что из Чердыни скажут, то и делать должно, не уча своих князя с княгинею, как им следует поступать и княжеством править. Разумеешь? – когда вино, наконец, заканчивается, кувшин летит в стену, а уже другая комнатная девка бежит расторопно с полотенцами ко Всеволоду. Не оставлять же его, в самом деле, с последствиями гнева матери.

- А чтобы мы примирились и закончили наш конфликт, ты должен развестись с вогульской ведьмой, чей род тысячелетиями губил наш, и впредь без одобрения родителей и их благословения ни на ком не жениться.

Подпись автора

Распалить гнев Велеславы, делом было не сказать, чтобы очень сложным. Сложным делом было его унять. И чаще всего это происходило в свете полыхающих костров, которые не сулили окружающим ничего хорошего, зато здорово успокаивали саму княгиню. Разве что скандалы ее с мужем могли завершаться иначе. А с детьми… Что ж, княгиня не могла припомнить, чтобы с кем-нибудь из них у нее был когда-нибудь такой же громогласный скандал. Нет. В день когда Всеволод приехал в вотчину родителей сообщить, что женился на вогулке, Велеслава была ему рада. К приезду детей всегда готовились, если они предупреждали заранее, их ждали, их желали видеть, их любили, пусть, быть может, и не той любовью, что привычно любят родители своих детей. Безусловной. Такое чувство женщина испытывала только к Ярополку, и оно ковалось тысячелетиями рука об руку с ним. И все же, Всеволод всегда был желанным гостем в доме родителей. Все дети были. А потому, новость его не привела ни к какому скандалу. Может быть, Велеслава и разрешила бы этот вопрос в тот же день, если бы сама в тот же день поехала в княжество сына, да и сожгла к чертям и его жену, и оскверненный терем, и все вогульские горы в придачу, да только она и вымолвить ничего не успела, лишь поднялась на ноги и лишилась чувств, что повторялось еще неделю после отъезда сына, которому настоятельно не рекомендовали появляться у матери на глазах в ближайшие лет десять. Ярополк, кажется, еще лелеял в ту пору надежду, что пройдет год, другой, третий, сын позабавится, да и избавится от девчонки, как от ненужной игрушки. Теми надеждами и жили.

Оскорбление, нанесенное сыном матери, расщепленным древком копья торчало у нее в груди, болезненно ныло и причиняло страдания на протяжения многих лет. А все, что причиняло Велеславе страдания, неизменно вызывало ее гнев, подобно тому, как вызывает гнев оружие, застрявшее в плоти у недобитого зверя. Вот только зверю можно было помочь, а княгине – нет. Ведь Всеволод от своего решения не отступался, а думать о том, что ее предал и оскорбил ее собственный сын, было невыносимо. Крамольные, дурные, жестокие мысли сопровождали эту обиду. Мысли о том, что Рогволод бы никогда так не сделал. Нет, Велеславе не доводилось ловить себя на словах «лучше бы на его месте был ты». Так она никогда не думала и не посмела бы. Но она часто думала, что наверное, сделала что-то не так, раз подобное случилось с ее сыном. Раз он принял решение, позабыв обо всех тех смертях, что вогулы принесли в их дом, в их семью. Неужели у него не болело? И почему тогда, у нее так болит?

- Я скажу, когда сочту, что ты исполняешь свой долг, как удельный князь Искора, а равно как почтительный сын, на которого ты претендуешь, - почтительные сыновья в обход родителей не женились. Почтительные сыновья по живому не резали. Но Всеволод был сыном Велеславы. Она прощала ему все то, за что иные люди заплатили бы жизнью. И сейчас он тоже был прощен, пусть боль в груди растекалась с такой силой, точно рана была нанесена еще вчера, что не было правдой. Что, Хвала Змею, давно уже не было правдой.

Ей хотелось бы, пожалуй, как матери, найти иные слова для сына. Сказать, что она понимает его, что она прощает его, что она одобряет его выбор. Но не эти слова, а горькие и жестокие жгли язык, и потому лучшее, что могла сделать Велеслава – промолчать. И это было выходом лучшим для них обоих, потому что хотя Ярополк и ошибся, когда позвал присматривать за матерью и княжеством старшего сына, надеясь примирить их, надеясь, что они найдут, наконец, общий язык, женщина не хотела обострять конфликт еще сильнее, чем он уже был обострен. Может быть, правильным было бы и вовсе отослать Всеволода в его вотчину? И не будет между ними еще больше горьких слов и горьких обид, сродни тем, что уже были теперь и грозились появиться еще. Ведь до возвращения Ярополка было еще долго.

- Будет лучше тебе исполнять отцовский наказ из Полазны, - тихо отвечает Велеслава, но знает почти наверняка, что сын не послушается. Какие бы конфликты их ни разъединяли, их отношения и отношения Всеволода с отцом, а равно князя и его наследника – совсем другое дело. Ярополк вряд ли простит сыну, если тот ослушается его приказа и уедет. Княгиня знала это, но шанса не дать не могла, искренне полагая это наилучшим для их семьи. Для них двоих уж точно.

- Можно. Ступай, - отзывается княгиня за мгновение до того, как обращается птицей и вылетает из палат, оставляя от себя лишь беспорядок и платья, опавшие на каменный пол на долю секунды позднее, чем соколица взмыла в воздух.

Велеслава знала, что в палатах Всеволоду ничего не грозит, да и знает он их достаточно хорошо, чтобы ни в чем не нуждаться, так что ее облет искорских владений в этот раз как-то сильно затягивается. Едва ли тут есть, о чем тревожиться. Первым указом Ярополк снова запретил причинять любой вред соколам на всей территории Искора под страхом смертной казни, так что Велеслава могла летать, не опасаясь того, что еще какой-нибудь дурак вздумает в нее выстрелить, как это было несколько веков назад. Полеты успокаивали и давали собраться с мыслями. Холодный ветер остужал бушующее пламя, так что вернувшись под утро, княгиня вновь могла похвастаться лишь тлеющими углями, что воистину было успехом для ее самообладания и спокойствия.

Она знает, что наилучшим будет, как можно меньше пересекаться с сыном, так что следующие несколько дней большинство дел ведет из палат, не вынуждая сына следовать за ней в окрестности и даже сопровождать ее по городу. Этот хрупкий компромисс таил в себе одиночество, но вместе с тем и покой. Странно было обедать в разных концах терема, зная, что сын здесь, но Велеслава отчетливо понимала возможные риски и отдавала предпочтение обществу слуг и разговорам по зеркалам с Ярополком. Там-то она, разумеется, сообщала, что у них со Всеволодом все в порядке и никакие сложности их не тревожат. Семейный скандал ведь нельзя было назвать сложностью, не так ли? Так что, формально, Велеслава вовсе и не солгала.

Так могло бы продолжаться долго, да вот только возникла в скорости нужда, в которой трубили по всей Чердыни. В ближайшем к столичному удельном княжестве, где правил какой-то малознакомый князь, имени которого, признаться, княгиня и не запомнила вовсе, отец почил, оставив сразу двух наследников, вышедших из одного чрева в один и тот же день. На одного больше, чем нужно. Игорь и Алексей почем зря были близнецами – ненавидели друг друга истово и схватились, едва запылал отцовский костер. Спор их едва ли мог разрешить кто-то, кроме князя, а князь, как известно, был занят. Делать нечего, нужно было ехать и решать проблему, не дожидаясь Ярополка, пока княжичи не превратили соседа столицы в княжество, охваченной гражданской войной.

Своей гвардии, как водится, у Велеславы не было. Будь здесь Драган – обратилась бы к нему, но он был нужнее мужу, ведь никто не мог бы сказать, что его ждало в Гардарике. У Всеволода выбора не было – предстояло сопровождать мать в ее поездке. Княгиня тоже весьма отчетливо понимала, что этого не избежать.

- Доброе утро,  - в назначенное утро княгиня вышла во двор с небольшим опозданием. Во дворе отчего-то стояла и карета, и был готов конь Велеславы, но убеждать ее в том, что было безопаснее использовать первое, не имело никакого смысла, да и не было среди людей сына никого, кто осмелился бы вставить хоть слово на этот счет. Так что, Велеслава оседлала коня, отдала короткие распоряжения дворовым и направила скакуна к выезду из палат, а затем и из города. По Чердыни передвигались нарочито медленно, чтобы проезжая мимо храма Змею, княгиня могла убедиться в том, что теперь все делают правильно. С нее станется заставить начать все сначала.

А за высокими стенами столицы открывалось то самое злосчастное поле, на котором они с Ярополком сдали город, Искор и попрощались со своим старшим сыном. Теперь это заставляет женщину ощутить лишь болезненный укол с тем, чтобы прибавить ходу и вскоре оказаться на княжеском тракте в редеющем желтоватом лесу.

Подпись автора