[html]<iframe frameborder="0" style="border:none;width:100%;height:100px;" width="100%" height="100" src="https://music.yandex.ru/iframe/#track/2154916/648292">Слушайте <a href='https://music.yandex.ru/album/648292/track/2154916'>Anna & Kay</a> — <a href='https://music.yandex.ru/artist/158107'>Atli Orvarsson</a> на Яндекс Музыке</iframe>[/html]
«Если ты читаешь это письмо, моя Княгиня, значит, его передали тебе руки моих верных воинов, а мне настало время отправиться по Калинову мосту в обитель моих предков. И рядом с их величием мне теперь нечего будет стыдиться, ибо я умер с мечом в руках, защищая их наследие, их княжество, но прежде всего прочего – права наших детей и твою жизнь…»
Клятва Огнедара звучит барабанным боем в ушах. Не так это должно было случиться, не так она видела это для своего сына. Для любого из своих сыновей. Но человек редко определяет обстоятельства. Он лишь решает, как вести себя в них, какие решения принимать и к каким итогам идти. Для самой Сольвейг и ее детей не существовало никаких альтернатив. Она уже знала, что им придется бежать из Ирия, но только лишь за тем, чтобы вернуться и увидеть Огнедара Великим князем. Женщина не верила в то, что Боги могли определить для него иную судьбу. Дети вернейшей из дочерей Всеотца никогда не станут скитальцами и просителями. Их величие войдет в века, и неважно, сколько усилий женщине придется приложить для этого.
И все же, клятва Огнедара пугает ее. Пугает не как женщину, которая отчетливо понимала, что ее сын должен стать Великим князем, пугала, как мать, как ту, что обещала отцу своих детей, что сохранит их жизни и обеспечит их будущее. Увы, теперь это будущее было неизменно сопряжено с обещаниями, которые дал сын, и которые ему придется сдержать, потому что иного выбора у них всех попросту не было.
- И да будут Боги свидетелями этой клятвы. И да будет она исполнена в память о Владимире и во славу всего Великого княжества, - скорее для самой себя, чем для кого-то иного произносит женщина, опираясь на руку сына с тем, чтобы подняться с колен.
«…Я знаю, что мне нет никакой нужды просить тебя о защите мальчиков, потому что ты и без моей просьбы будешь защищать их и отстаивать их права так, как только ты одна в Арконе и умеешь. Поэтому я ухожу в этот бой со спокойным сердцем, зная, что нашим детям под твоей опекой ничего не грозит.
Я попрошу тебя лишь о двух вещах.
Первая – передай им мою отцовскую любовь и не забывай напоминать, что хотя я и мертв, я всегда буду рядом, чтобы поддержать, помочь и придать им сил. Мне жаль, что я не увижу, как они станут мужчинами, что не благословлю их на княжение, что не возьму на руки наших внуков. Но такова судьба всех князей, моя Княгиня: долг и честь стоят для нас превыше наших собственных желаний, хотя больше всего на свете я желал бы теперь быть рядом с тобой, и убедить тебя в том, что несмотря ни на что, все будет в порядке…».
Взглядом Сольвейг отмечает, что Ярослав уже пришел, расторопная рабыня нашла его достаточно быстро, чтобы не быть обеспокоенной еще и его судьбой. Да, за все время его при дворе, они не сказать, чтобы особенно ладили, да и смысла говорить об этом не было ровным счетом никакого, потому что как ни странно, но все дети Сольвейг были, в первую очередь, сыновьями своих отцов, а затем уже своей матерью. Постоянное же присутствие Вацлава в стенах замках, пусть и воплощенное в их сыне, лишало женщину покоя настолько, что она убеждена была в том, что Ярослав может причинить зло братьям, если так ему скажет Китеж.
Но теперь все прежние недомолвки и скрытые конфликты не имели никакого значения. Владимир был мертв, а самозванец, очевидно, опасен. Если бы Сольвейг не несла на своих плечах бремя долга перед сыновьями, она бы осталась в Ирии и встретила Владислава лично. Говорили, он был колдуном, кто-то даже болтал, что чернокнижником. Но разве была сила большая, чем сила над чужими умами? Заставить ублюдка на глазах у всех его людей перерезать себе глотку или повеситься, было бы весьма приятным взору Сольвейг занятием. Но она отвечала за сыновей, за перспективу их жизни и судьбы. И даже если Ярослав отрицал это, то и за его жизнь тоже. И в отличие от большинства колдунов Китежа, столь убежденных в собственной непревзойденности, Сольвейг до крайности сомневалась в том, что самозванец верен Алатырю настолько, чтобы не тронуть придворного жреца предыдущего Великого князя.
- Все хорошо. Все будет хорошо, не тревожься, - Сольвейг сжимает пальцы младшего сына в ответ, коротко касается его щеки и заглядывает в глаза. Можно было бы сказать, что для сентиментальных порывов у них нет времени, но во-первых, моральное состояние сыновей занимало женщину, разве что, чуть меньше, чем их физическая безопасность, а во-вторых, в тревогах менталистов всегда крылась одна и та же опасность – отсутствие контроля. Сольвейг знала это по себе. И знала, что может начаться здесь, если Ратибор в эмоциях и страхах отпустит силу своего ментального таланта. Помочь справиться было ее долгом, как матери и как наставницы.
Порыв младшего сына немедленно взять реванш и отомстить, колдунья встречает безо всякого неодобрения или насмешки. Да, сейчас это было невозможно, но ей очень хорошо понятны устремления Ратибора. Они с братом были юны, кровь их кипела и требовала возмездия, чем скорее, тем лучше. Сейчас эти порывы придется придержать. На какое-то время, но лишь на какое-то, - Ты желаешь возмездия и победы. Это правильно. Я обещаю тебе, - она смотрит поочередно на Ратибора и Огнедара, - Я обещаю вам обоим, что вы это получите. Но не сейчас. Помните? Только раб мстит сразу, только трус – никогда, - ей бы следовало прикусить язык при Ярославе, озвучивая истины, известные, в первую очередь, северу, но истины эти были не религиозными, а социальными, так что, поймать за руку на том, что княжичам были ближе нравы Трота, едва ли представлялось возможным.
«…Вторая – позаботься о себе, потому что я о тебе позаботиться не смогу. Сольвейг, я знаю, что ты готова отдать жизнь за наших сыновей, но не забывай, что живая ты всегда будешь им полезнее, чем мертвая. Жертвенность должна стать твоим последним оружием, твоим решающим аргументом, только если не останется совсем никакого выбора. До тех же пор, береги себя, не забывай о собственных нуждах, не вставай под удар там, где вместо тебя под него могут встать другие. Используй все ресурсы Беловодья, какие окажутся в твоем распоряжении. Не гнушайся ни княжеской сокровищницей, ни княжеской казной. Их всегда можно будет пополнить, а твоя жизнь, равно как и жизни наших мальчиков, для меня и для княжества намного ценнее, чем все золото мира…».
- Ярослав прав, - глухо заключает женщина, глядя куда-то перед собой, - Мы отступим сегодня, чтобы победить завтра. Нет позора в разумности, и нет стыда в прозорливости, - Сольвейг судорожно соображает, как им надлежит поступить. Вопросы сыновей закономерны и разумны. И в иное время, будь вообще у них это время, женщина доверила бы решать Огнедару. Но сейчас любая ошибка, будь то ошибка неопытности или решительности юности, может стоит им всего.
- Княгиня, - она почему-то вздрагивает от этого обращения. Вуич уже собрался уходить после распоряжения Огнедара, но его опыт и впрямь мог бы пригодиться им в сложившейся ситуации, так что женщина готова его выслушать, - Ирий укреплен. Павший Великий князь Владимир оставил здесь достаточно людей, чтобы оборонять город. Стены его ни разу не рухнули перед врагами. Не надлежит ли Великому князю остаться в столице и удерживать ее, не давая самозванцу воцариться? – он склоняет голову перед княжеской семьей, в его словах был смысл. Кто не коронован – тот не Великий князь. В чисто символическом смысле даже в осажденном городе они могли устроить коронацию, а затем ждать снятия осады от союзников. Но для принятия таких решений нужно было знать, насколько пострадала армия Владимира, сколько людей осталось и сколько князей смогут вести людей в бой. Выдержать осаду в три месяца – одно. Выдержать осаду в полгода и больше – совсем другое. Нет, риски были слишком велики.
- Мы не знаем, как скоро из Ладоги смогут прийти к нам на выручку. Кроме того, среди князей обязательно объявятся предатели еще до того, как увидят своего нового Великого князя. А это значит, что мы можем вообще не дождаться снятия осады. Я не оставлю сыновей в городе, в котором сначала начнется голод, а потом бунты… - она задумчиво потирает шею, проходит из стороны в сторону, хмуря брови, а затем вновь поднимает глаза на военачальника Владимира, - Сколько у нас есть времени? Сколько будет идти до Ирия самозванец? Со своей армией и без нее? – одно Сольвейг знала однозначно. Они до Смородины будут идти намного дольше, потому что не уйдут из города с пустыми руками.
- Совсем налегке он сюда не сунется, наверняка ожидает, что Ирий даст бой. Если с небольшим отрядом дружины, то дней десять, не меньше. А если со всей армией, то и вовсе недели три. Они тоже пострадали. Уйдет время на то, чтобы перегруппироваться и развернуть армию на столицу, - и это, пожалуй, были хорошие новости. Пусть Сольвейг и желала услышать другие.
- Делай, что тебе сказал Великий князь. И возьми на себя его повеление собрать в замке всех верных дружинников и землевладельцев из Ирия и предместий к рассвету. На каждой улице и в каждой близлежащей деревне сообщи… - на этот раз женщина смотрит на Ярослава, зная, что его роль в грядущем действе будет ничуть не меньшей, чем роль Огнедара. Ярослав был олицетворением власти Китежа. И только он мог возложить венец на голову новому Великому князю. В иных обстоятельствах Сольвейг желала сделать это сама и на севере, но сейчас им нельзя было допустить еще и религиозных распрей. Пусть пока все думают, что Огнедар придерживается Алатыря. Никто не сможет уличить его в обратном, - Великий князь Огнедар будет коронован в престольной палате завтра на рассвете, после чего его младший брат получит от него титул удельного князя Ирийского, - титул, что всегда находился внутри великокняжеской семьи и до сих пор принадлежал Владимиру за неимением у него младшего брата, который традиционно его и получал, - Ступай.
- Мы отступим в Гардарику в ночь после коронации, - женщина шумно вздыхает, скрестив руки на животе, - Надлежит немедленно начать сборы, отряд разведчиков отправится к Смородине, чтобы проверить, свободен ли путь, уже сегодня. Они же распорядятся о подготовке кораблей, чтобы мы могли беспрепятственно спуститься вниз по реке до границы с Загорьем, а затем направиться в Ладогу. Путь через Видин был бы в разы быстрее, но я не доверяю предателям и не стану просить их о праве прохода, - а именно предателями и изменниками были те, кто не откликнулся на зов Великого князя и не вступил в борьбу с ним, когда была в том величайшая нужда из всех.
- Нужно выдать двойное жалование слугам и отпустить их по домам, освободить рабов и дать им провизию и одежду, - давать им деньги все равно было бессмысленно, ведь они попросту не знали, что с ними делать и оказались бы легкой добычей для мародеров, бандитов и убийц, коих ныне на пути окажется бесчисленное множество. Такова была война.
- Мы заберем с собой казну и всех дружинников, готовых пойти с нами, - и то, и другое замедлит их, но уезжать из Ирия пустыми было опрометчиво. На золото можно было купить армию. На вдову с двумя детьми – только благородство и честь князей, в коих Сольвейг отнюдь не была уверена, - Вы слышали, - женщина вдруг обращается к своей рабыне и стоящей рядом с нею комнатной девке, - Начинайте подготовку и сборы немедленно. Сообщи всем.
- Мы справимся. Я обещаю, - она последовательно смотрит на всех трех сыновей и сжимает в руках медальон супруга.
«…Наконец, прошу тебя, не как Великий князь и не как отец, но как мужчина, который любил тебя и был предан с тех самых пор, как впервые увидел на пиру в Ругаланне. Не печалься обо мне и моей судьбе. Я ухожу из этого мира без сожаления, потому что прожил жизнь, полную счастья, любви и семейного тепла, что удавалось очень немногим моим предшественникам, но что, надеюсь, удастся нашим сыновьям. Оплачь меня, но после отпусти все печали, потому что ты будешь нужна нашим детям, Великому княжеству и путям, что определяют для тебя твои Боги.
Не страшись будущего.
Не страшись испытаний.
Не страшись дурных исходов.
Не страшись ничего, моя Великая княгиня.
Ибо мы спасены в надежде».
- Подпись автора