рябиновая ночь |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » рябиновая ночь » Личные эпизоды » тринадцать ночей мы пьём человечьи вина
ТРИНАДЦАТЬ НОЧЕЙ МЫ ПЬЕМ ЧЕЛОВЕЧЬИ ВИНАда будет твой стол всегда угощений полон, и пламя свечей не гаснет в метель и мрак, да будут тебя хранить и медведь, и ворон, и волк, и лисица, рыжая их сестра.
Вигмар & Ольга (Хельга)Йоль 4118, усадьба Ростунгхейм, удельное княжество Йомсборг
- Ты избил моего мужа.
- Пришла меня за это проклясть?
- Скорее отблагодарить.
я — нож, проливший кровь, и рана, удар в лицо и боль щеки,
орудье пытки, тел куски; я — жертвы стон и смех тирана.
К Йолю в их усадьбе всегда готовились задолго и основательно. В этом же году известие о прибытии самого ярла и вовсе превратило предпраздничную суету в настоящую охоту Одина. С утра усадьба гудела и шумела, словно буря в горах.
Тюра, жена хромого Тьярви-кузнеца, уже который год, сколько Вигмар себя помнил, бывшая дэжей их усадьбы, оправдывая свое грозное имя, словно разгневанная валькирия носилась с кухни в пиршественную залу и обратно, то поторапливая трэллов с уборкой и расстановкой лавок, то подгоняя возящихся у очагов кухарок.
Связки ключей грозно звенели у нее на поясе, а кухонная тряпка в ее руках с мощью Мьёльнира обрушивалась, как на плечи зазевавшихся лентяев, так и на плечи хирдманов, изредка рискующих пробраться на кухню в надежде поживиться куском с готовящегося праздничного ужина.
Встречать почетного гостя, еще засветло, хэрсир выслал целый отряд с факелами, и они маячили в туманной дымке короткого зимнего вечера, раскиданные вдоль тракта, словно блуждающие огоньки.
Гости пожаловали уже затемно. К тому времени в большой зале, украшенной столбами с резными головами медведей, вепрей и драконов, все было готово к их приему. Столы ломились от расставленных угощений и чанов с пивом и вином. Лавки в свете факелов и очагов казались кусками льда на солнце, натертые тряпками едва ли не до блеска.
Столы для челяди находились в соседней зале. Отдельного стола для женщин хэрсир приказал не делать. В усадьбе уже много лет не было женщины, которая могла бы сесть в его главе. А еще, наверняка, им двигало желание угодить ярлу. Показать, что его дочь – не просто жена своего мужа, отстраненная от княжеских дел, а напротив – преемница и будущий правитель этих земель. Настоящий, а не присланный чужеземцами.
Для жен и дочерей гостей были отведены лавки по левую руку от хозяина дома. Мужчин усаживали по правую, сообразно их положению, чтобы не обидеть и не испортить ссорой столь важный вечер.
Ригинлейв, сидевшую первой слева от хэрсира, Вигмар узнал сразу, хотя за прошедшие пять лет она изменилась. Не могла не измениться. Если тогда, в лесу, он помнил ее девчонкой, то сейчас она была уже женщиной. Интересно б узнать, изменился ли он в ее глазах? А вот сидевшая дальше по лавке, напротив самого Вигмара, девушка, весен на пять, наверно, моложе его самого, была ему незнакома. И имени ее он, увы, не знал. Разве только мог предположить, судя по месту, соответствующему ее положению, что она была сестрой или дочерью кого-то из свиты ярла. Толкнув плечом брата, сидевшего по левую руку, он негромко произнес:
- Не подскажешь, как зовется та поляна чаш, что раскинулась передо мной?
Вигмунд, в отличие от него с куда большей охотой сопровождавший отца в поездках по соседям, и этих самых соседей знал куда лучше.
- Рот свой на чашу не разевай, - прозвучал над ухом голос брата. – Из нее давно уже пьет другой. Это сестра зятя нашего ярла...
Вот только для сестры она сидела не на том месте, а значит, ее положение за столом определял уже не брат.
- И его жена.
Проследив взгляд брата на потенциального супруга гостьи, Вигмар криво усмехнулся. О зяте ярла, присланном Великим князем, мало кто в здешних краях говорил что-то хорошее. И эта привычка распространялась и на тех, кто имел неосторожность быть в числе его друзей. А уж тот, кто женат на твоей сестре – точно входит в это число.
- Ульрих? – уточнил Вигмар, пытаясь припомнить имя того, на кого указывал брат. – Не тот ли, кого один из скальдов в своей висе называл Укротителем лавки и Пивной бочкой?
Вигмунд пнул его по ноге с такой силой, что та даже загудела.
- Не позорь хэрсира, - прошипел он, и взгляд у него в этот миг был отцовский, хотя и без этого они с отцом были похожи, как две капли воды. Не то, что Вигмар, отличающийся от них как ясень от дуба. Он был копией матери – так говорили все, кто ее знал. И трудно сказать, был ли это комплимент ему, как сыну хэрсира, или нет. – Не веди себя, как мальчишка, задирающий гостей в отцовском доме.
На этом разговор был закончен. Еда на блюдах таяла, превращаясь в объедки. Все чаще в зале мелькали служанки, наполняющие рога и чаши из чанов и разносящие их гостям. Хмель все сильнее ударял в голову. А взгляд Вигмара все чаще и чаще возвращался к сидевшей напротив него девушке.
Он не назвал бы ее первой красавицей Ругаланна, хотя светлые, золотистые волосы - дар асов, как известно в их краях, красят любого. А еще у нее были правильные, даже нежные черты лица, не испорченные никакой болезнью. Вот только само лицо почему-то казалось печальным. Или это было лишь плодом игры теней и его собственного хмельного воображения? Как бы там ни было, веселья много не бывает, а ночь Йоля – не та ночь, в которую можно грустить.
Вигмар ухватил с подноса проходящей мимо служанки позолоченную чашу, наполненную вином – его законной добычей, захваченной этим летом, во время набега на побережье южных земель. Глотнул непривычного по сравнению с пивом и медом, терпкого, сладкого напитка. А затем, поддаваясь хмельному порыву, протянул чашу сидящей напротив девушке.
- Фрейя обручий совсем загрустила на битве дарителей пива, - произнес он при этом. Нет, сочинять висы у него всегда выходило из рук вон плохо. Как говорил брат, Один наградил его своим медом, вот только не из клюва, а из другой части птичьего тела. И вступать в спор со скальдами он точно не рискнул бы. Но сейчас подобное казалось вовсе не претензией на место скальда, а лишь забавной шуткой, призванной развеселить заскучавшую гостью – не больше. – Меда из ягод отведай и Бальдра щита улыбкой порадуй.
Будь она сейчас дома, в Беловодье, подле матери да отца, в трапезной палате родного терема, то готовилась бы к празднику уже неделю, радовалась гостинцам заморским, которые батюшка загодя заказал бы купцам, да пекла хлеба круглые и румяные, как она сама. Обязательно украшала бы их Колядниками да прятала в мякоти кольца с монетами, чтоб узнать, кому в этом году суждено замуж выйти, а кому - достаток и благополучие боги сулят. Примеряла бы сарафан новый, подбирая ленты к нему, купленные к Коляде специально, да обсуждала б в возбуждении с девицами предстоящие празднества и гадания на суженого. Сейчас как раз было бы самое время увидать лик его на зеркальной поверхности воды, залитой в черную жреческую чашу, да ждать потом каждый день предстоящего года с ним встречи. Так поступали девицы ее возраста, так поступала бы и она. Будь она в Беловодье. Но Ольга уже четыре года как жила не в Беловодье и эти годы были весьма удручающими.
Ругаланн во многом отличался от Беловодья, но дни солнцестояния чтил не меньше. Так же, как и в родном княжестве Ольги, смена сезонов не проходила здесь незамеченной. Когда же ночь становилась концом одного периода и началом другого, северяне уделяли ей ничуть не меньше внимания, чем беловодцы. К празднованиям на этих землях готовились также заранее и подходили с большим размахом. Далеко не один день уходил на то, чтобы почтить богов и саму природу. В этом году ярл Горм принял решение отпраздновать Йоль не в родном Хольмгарде, а у ближайших соседей - не так давно завершившийся удачно набег все еще был свеж в памяти и требовал того, чтобы поднять за него кубки, полные хмеля. Дорога до Йомсборга не была длинной, но была живописной. Ольге нравилось путешествовать по Ругаланну - красоты сурового края были приятны ее глазу и заняли особое место в сердце беловодской девушки, у которой в этом краю не было большого количества радостей. Единственное, что портило удовольствие от поездки, присутствие рядом супруга, возвращение которого живым далеко не обрадовало Ольгу. А ведь надежда ее была так сильна, а воззвания к богам - столь отчаянны, что, казалось, участь Ульриха предрешена. Но родные боги Ольги не слышали ее в этих землях, а у богов Ульриха были на него иные планы.
- Не вздумай меня опозорить, - наставлял ее Ульрих на подходе к усадьбе Хольгера Соларстейна, - помалкивай, а лучше притворись немой, - Ольга молчала в ответ, будто решила последовать совету супруга прямо сейчас, на самом же деле, ей просто нечего было ему сказать: если кто-то и мог в их союзе кого опозорить, то это точно была не она, - ты меня поняла?
- Прямо сейчас ты позоришь нас, - произнесла Ольга, ощущая, как пальцы Ульриха с силой сжались на ее запястье, и как Ригинлейв задержала взгляд на них обоих дольше, чем нужно.
- Скажи, что поняла, - Ульрих заметил взгляд наследницы и сменил разгневанное выражение лица на искусственную улыбку - то, что его супруга начала общаться со своей невесткой, мало ему нравилось, а еще настораживало, но поделать с этим он мог примерно ничего.
- Я тебя поняла, - Ольга вырвала руку и поблагодарила богов и хозяев усадьбы за то, что посадили их хоть и за один стол, но по разные его стороны, вытерпеть этот вечер бок о бок с Ульрихом ей было бы гораздо труднее.
А так, когда супруг был занят тем, что опустошал очередную бочку пива и, как и прочие, не обращал внимания на нее, ей было просто скучно. Она могла бы насладиться праздником наравне с остальными, но знала, что Ульриху это не придется по вкусу и он обязательно припомнит ей все, что не сможет проглотить, когда они останутся наедине. Сейчас же, пока муж беззаветно напивался, у нее оставалась надежда, что до следующего полудня Ульрих в себя не придет. И это станет лучшим подарком на Йоль.
- Кто? - Ольга настолько привыкла к безразличию и равнодушию к ней окружающих и настолько не приучена была понимать витиеватую речь ругаланнцев, что не сразу поняла, к кому именно обращается сидящий напротив нее северянин, а, когда поняла, то ощутила, как щеки ее запылали жаром от смущения, заливаясь краской, - благодарю, славный воин, - принимая чашу из рук привлекательного мужчины, Ольга и на мгновение не задумалась о том, что Ульрих мог то заметить, а потому спокойно приподняла чашу над столом и произнесла немногое из того, что ей было знакомо из местного языка Ругаланна, надеясь при том, что ее акцент не исказит смысла и ничего не испортит, - Skoll! Во славу Великой Матери, - кажется, именно ее чтили северяне в первую ночь Йоля, - у вас славный дом, очень красивый! - Беловодское воспитание диктовало ей похвалить жилище, в котором она оказалась гостьей, и, хотя обычно подобная похвала предполагалась хозяйке усадьбы, никому другому выказать своего восхищения Ольга все равно не могла.
- Я же просил не утомлять добрых хозяев своим невежеством, - голос Ульриха, раздавшийся внезапно над плечом Ольги, заставил ее вздрогнуть, из-за чего вино выплеснулось из чаши на стол, - отдай это мне и иди, - Ульрих выхватил чашу из ее рук и перевел взгляд на того, кто дал ее Ольге, - выпей с тем, кто этого достоин, Вигмар, сын Хольгера.
я — нож, проливший кровь, и рана, удар в лицо и боль щеки,
орудье пытки, тел куски; я — жертвы стон и смех тирана.
Вспыхнувшие румянцем щеки и смущение гостьи навели на мысль, что красивые слова и похвалу своей внешности она слышала в своей жизни нечасто. И тем приятнее было увидеть их на ее лице.
И пускай никто из ругаланнцев не называл Фригг – Великой Матерью, предпочитая величать ее Госпожою асов и их жен или Властительницей Фенсалира, этот хейти вполне подходил ей. Великая Мать сыновей Великого Одина: Бальдра, Хёда и Хермода. А потому ничего оскорбительного Вигмар в нем не услышал, как в похвале их дому.
И пускай обычно жилье хвалят перед хозяйкой, чтобы подчеркнуть ее заслуги. Для простой дэжи похвалы сестры зятя ярла Горма будет слишком много, а других хозяек, более достойных, в их усадьбе все равно не было. Так почему бы ее не принять хозяйскому сыну?
- Благодарю тебя, дарительница золота и теплых слов… - начал он, собираясь сказать что-то в духе про то, что каким бы славным не было их жилище, в этот вечер их гостья одно из самых достойных его украшений, но не успел. Раздавшийся сбоку голос Ульриха, заглушил его слова, заставляя замолчать. А прилюдно прозвучавший упрек в адрес собственной жены, и вовсе заставил опешить от услышанного.
Кажется, Ульрих так много общался с беловодцами, что забыл, что оскорбляя на людях свою супругу – он оскорбляет самого себя. Потому что честь любой женщины твоего рода – это и твоя честь тоже.
Взгляд невольно метнулся к Святогору, для которого, с точки зрения Вигмара поведение Ульриха также должно было быть оскорбительным. Ведь если кто-то назвал недостойной твою сестру – то он назвал недостойным и тебя, вы ведь с ней одной крови, одного отца-матери.
Но Святогор, казалось, и не услышал сказанного одним из его подручных, того, за что любой хэрсир отрезал бы своему хирдману язык. Его взгляд, полный раздражения, сверлил не Ульриха – сестру, как будто он видел в ней виновницу всего произошедшего. Видел и даже не задумывался, что он зять ярла и гость Хольгера Соларстейна. И что это оскорбление отголоском бьет и по ним.
По губам скользнула злая усмешка. Хель с ним, со Святогором и его честью. Не ему, Вигмару, о ней беспокоиться. Куда сильнее поступок Ульриха задевал его самого. Тем, что тот посмел ему указывать в его собственном доме, кому подносить вино и с кем его пить.
Рука брата предостерегающе легла ему на плечо, но лишь подогрела закипающую в душе хмельную злость. Стряхнув ее, Вигмар рывком поднялся, переступая через лавку, и в два шага оказался напротив Ульриха.
- Хочешь выпить со мной? – спросил он, продолжая улыбаться так, словно услышал забавную историю, над которой не грех посмеяться. Но в глазах у него не было и тени улыбки, они были холодны, как снега за стенами усадьбы.
Наверно, будь Ульрих чуть менее пьян, он бы почувствовал неладное. Но хмель в его голове выдал желаемое за действительное, заставляя кивнуть и гордо подтвердить:
- Хочу. И думаю, что зять будущего ярла достойный товарищ для любого из хэрсиров и их сыновей.
Улыбка стала совсем широкой, превращаясь в оскал.
- Это вино добыл я сам. В набеге этим летом, - произнес Вигмар. И с мрачным удовольствием увидел, как в глазах Ульриха промелькнуло раздражение, пусть и непонятно, чем именно вызванное.
- Уверен, это был отличный… - начал было тот, но договорить ему Вигмар не дал.
«И я буду решать…» - даже во хмелю он сумел удержаться от этой фразы, помня о том, что пока жив отец – в Ростунгхейме все решать будет только он. Поэтому сказал по-другому:
- А потому мне виднее, кто его достоин, а кто нет.
Резкий удар по руке, и золотой кубок вылетел у Ульриха из руки, расплескивая свое содержимое по деревянному полу.
- Хочешь выпить этого вина, Ульрих – слизывай его с досок.
В пиршественной зале повисла тишина. Лишь на миг. А затем в спину ударил разгневанный голос отца, прозвучавший сродни голосу рассерженного Отца Ратей, а потому заставляя вздрогнуть.
- Вигмар, прекрати немедленно! И сядь на свое место!
Наверно, он мог подчиниться этому приказу и отступить, не потеряв собственного лица. В родовой усадьбе Соларстейнов приказ хозяина – закон для всех. И будь перед ним кто-то другой, кто-то более достойный, он, возможно, и отступил бы. Но его нелюбовь к беловодскому ублюдку и его прихвостням была сильнее любых приказов.
А потому он медлил, сверлил Ульриха взглядом, ожидая вызова и готовый его принять в любом месте и в любое время. Если понадобится – прямо здесь и сейчас. Даже в священную ночь Йоля.
Тишина стояла такая, что было слышно, как трещат факелы и свечи. И в этой тишине шутка кого-то из хирдманов, в которой он гавкнул, а затем слегка подвыл, намекая на собаку, слизывающую с пола пролитый суп, прозвучала особенно громко.
Глаза Ульриха налились кровью. Он перешел в атаку стремительно, с каким-то звериным ревом, словно в нем пробудился дух берсерка. И ожидающий вызова, а не пьяного кулачного боя, Вигмар постыдно пропустил первый удар.
Скулу обожгло, а огни факелов и свечей заплясали в глазах, размножаясь в несколько раз. Его развернуло на пол-оборота туловища, но с ног не сбило. А потому, второй удар, он сумел уже перехватить, принимая на левую руку, и ударил сам. Правой, в подбородок снизу, вкладывая в удар всю силу и всю боль.
Ульриха опрокинуло назад, прямо на лавку, приложив о нее и спиной, и головой, так что сиденье треснуло, и человеческая туша скатилась на бок, падая на пол, а затем и вовсе завалилась на живот, как-то нехорошо затихая на нем и не предпринимая попыток подняться.
Люди вокруг засуетились, вскакивая. Руки брата и хирдманов тут же сжались на плечах и руках Вигмара, удерживая его от того, чтобы броситься на упавшего противника. И их стряхнуть уже не получалось, хоть он и пытался.
Другие склонились над упавшим Ульрихом, переворачивая его на спину, и в свете факелов мелькнули закатившиеся глаза и залитое кровью из разбитой головы лицо. Кажется, противник проиграл свой бой, едва начав. Но обрадоваться этому Вигмар не успел. Фигура отца заслонила собой зрелище поверженного врага. Его глаза, казалось, были похожи на два мьельнира, готовых обрушиться на головы турсов. Вот только единственной головой, над которой они были занесены, была голова самого Вигмара.
Где-то в глубине души очень хотелось спрятать взгляд, чтобы не видеть этого гнева. Лишь ощущение собственной правоты удерживало от подобного, заставляя смотреть прямо.
- Уведите его! – голос отца звучал до пугающего спокойно, в противовес полыхающей в глазах ярости. – Заприте в сарае у внешней стены. Пусть протрезвеет. Утром будет видно, что с ним сделать.
Руки хирдманов и брата поспешно потянули его прочь, но он и не сопротивлялся. Пошел бы даже сам, но сомневался, что его отпустят, если попросит, потому и не просил, позволив и вывести на двор, и довести до сарая.
- Прости, Вигмар, - пробубнил при этом один из хирдманов, явно чувствуя себя не в своей тарелке. – Но сам понимаешь… слово хэрсира…
Он понимал, а потому и винить никого не собирался, как и не собирался пользоваться своей дружбой с хирдманами в противовес отцовской воле.
- Делай, что приказали, - и с этими словами сам перешагнул порог. А за спиной захлопнулась дверь и скрипнул запираемый засов.
Отредактировано Вигмар Соларстейн (2023-02-09 22:42:40)
На какое-то мгновение Ольге показалось, что тучи над ее головой рассеялись и в зале стало будто бы даже светлее. То ли от улыбки обратившегося к ней мужчины, то ли оттого, что у нее появилась возможность заговорить, показать этому миру, что она все еще здесь, она - существует и никуда не делась. Но, стоило ей обрадоваться, как суровая реальность, словно тяжелый обух, свалилась на нее, задушив зародившуюся надежду так же внезапно и скоро, как та появилась на свет. Ульрих не испытывал к ней ни любви, ни тепла, Ольга с этим смирилась едва ли не в первую неделю их супружества. Это далось ей довольно просто, ведь с самого раннего детства ее учили тому, что брак - это не про любовь, брак - это про выгоду. Выгоду для семьи и твоего собственного благополучия. Но ни выгоды, ни благополучия Ольга в этом союзе не получила. С этим смириться было сложнее. Но и это ей удалось. В конце концов, ее судьба была ей не подвластна - Святогор по праву старшего брата решил все за нее, так что это была его ошибка, не ее. Но вот, с чем примириться Ольга не могла до сих пор, это с тем, что Ульрих не испытывал к ней ни малейшего уважения. Она не ждала признаний в любви и свершения подвигов в ее честь, но рассчитывала хотя бы на понимание и человеческую доброту. Ульрих оказался не способен дать ей даже это, хотя Ольга считала, что уж почтения, как его супруга, она заслуживала. Всю ее жизнь мать и отец твердили, что ее происхождение - повод для гордости, что ее образование - превосходно, что внешне она, может, и не писаная красавица, но уж точно не дурна собой, что у ее семьи есть достаток, статус и расположение Великого князя и вкупе все это делает Ольгу крайне выгодной партией. Настолько, что муж мог хоть ее и не любить своим сердцем, но чтить был обязан. И так бы оно и было... в Беловодье. В Ругаланне же на нее смотрели с нескрываемой жалостью, а, благодаря брату, временами еще и крайне враждебно. И сам Ульрих не пытался прятать ни своего разочарования, ни своего презрения к ней, что, по мнению Ольги, не делало ему чести, но ему самому, казалось, на то было плевать. Все в ее супружестве сложилось не так, как она себе представляла. Брак подарил ей много открытий и все они были не из приятных, а некоторые еще и очень болезненные. Оттого Ольга всеми силами пыталась быть Ульриху хорошей женой, надеясь, что тогда его гнев не будет столь сильным и он, возможно, даже смирится с ее существованием, оставив в покое, но их представления с Ульрихом о том, какой должна быть х о р о ш а я жена крайне разнились. Поделать с этим Ольга ничего не могла.
Но, кажется, не все готовы были мириться с поведением Ульриха так, как делала это Ольга. Благожелательный тон и дружелюбная улыбка мужчины, который еще мгновение назад предлагал ей чашу с вином, словно сдуло сильным порывом ветра. И вот он, мрачный и яростный, сорвавшись со скамьи, стоит на столешнице прямо напротив Ульриха. Ольга не сумела осознать, как все это произошло, но события развивались столь стремительно, что у нее перехватило дыхание. Она не успела даже вскрикнуть. Напряжение между Ульрихом и тем, кого супруг назвал Вигмаром, возрастало и с каждой секундой становилось только ощутимее. Воздух трещал и искрился, Ольга готова была поклясться богами, что видела грозовые тучи, распускавшиеся подобно цветам над головами двоих мужчин. Ульрих, казалось, не сразу понял происходящее, что, впрочем, случалось с ним не впервые. Ольга перевела взгляд на Ригинлейв, когда муж назвал себя зятем будущего ярла, на лице женщины не дрогнул ни один мускул, но Ольге показалось, она заметила, как пальцы Ригинлейв с силой сжались вокруг кубка. Ольга взглянула на мужа и пожелала тому подавиться собственным языком. Когда чаша летит на пол, Ольга вскакивает со скамьи, чтобы вино не пролилось на подол платья. Когда все замолкают резко, она молчит вместе со всеми, лишь сжимая пальцами ткань собственной юбки, словно не зная, как ей сейчас поступить. Обычаи северян все еще были ей непонятны. Она не понимала, стоит ли ей вмешаться и может ли она вообще это сделать. Разрядит ли она тем самым обстановку или еще больше унизит Ульриха? Вряд ли здесь было в чести, когда за тебя заступается женщина. Вряд ли Ульриху это пришлось бы по нраву. Впрочем, Ольге защищать его и самой не хотелось, так что ее нерешительность лишь играла ей на руку.
Драка начинается так же внезапно, как сама ссора. Ольге приходится отступить на несколько шагов назад, чтобы не попасть под удар. В растерянности она смотрит на брата в надежде на то, что тот остановит конфликт, но встречается с его взглядом, полным недовольства и злобы, - он снова винит ее. Ничего нового, впрочем. Ольга зябко поводит плечами и встречается глазами с Ригинлейв - та улыбается. Вигмар бьет Ульриха в ответ и муж падает на пол, встретившись по пути со скамьей. Треск стоит такой, что Ольга позволяет себе понадеяться, что это не дерево, а его кости. Мужчины переворачивают его и Ольга видит, как кровь заливает его лицо.
- Живой, оклемается, - говорит кто-то и сердце Ольги обрывается.
- Зарастет все, как на собаке, - произносит следующий и по залу снова разносится смех, - куда его? - этот вопрос уже обращен к ней, но Ольге не до того - она смотрит за тем, как хэрсир Йомсборга ругает и приказывает увести своего сына.
- Оставьте, - Ольга машет рукой на Ульриха и перешагивает через его ноги, чтобы подойти к хэрсиру, она хочет знать, что будет с Вигмаром.
- Мой сын проявил неподобающее непочтение, - Ольге хочется сказать, что его сын едва не воплотил молитвы ее последнего года в реальность, но Святогор, решивший, наконец, вмешаться, не позволяет ей сказать лишнего.
- Да, но его ждет наказание и это справедливо, моя сестра виновата не меньше, - рука брата больно сжимается на ее запястье, но она непозволяет себе издать и звука, зная, что сделает себе только хуже, - поэтому она уходит, тем более, что ее муж не сможет сейчас за ней присмотреть, - Ольга не спорит с братом - ни к чему.
Вместо этого она извиняется в ответ и действительно уходит, останавливаясь лишь для того, чтобы переговорить с Ригинлейв - Ольгу мало волнует, опозорила ли она Ульриха или Святогора, ей хочется знать, не стала ли она проблемой для ярла Горма. Но Ригинлейв успокаивает ее, сообщив, что ни одно хорошее празднество не обходится в этих краях без драки, а Ульрих к тому же сам все это и заслужил. Ольга робко улыбается на слова невестки, а затем уточняет, о чем говорил хэрсир, когда его люди уводили Вигмара.
- Его запрут в сарае у внешней стены, утром примут решение, надолго ли, - Ольга кивает в ответ, а затем покидает усадьбу в сопровождении одного из людей Святогора.
Ее отводят к дому поменьше, тому, что был выделен хозяевами для приезжих гостей. Это ярла с дочерью расположили в усадьбе хозяина, остальным достались места поскромнее. Праздник продолжается без нее. Пусть. Ольге там больше делать нечего. На душе одновременно тревожно и радостно. Смешанные чувства не позволяют ей уснуть до самого утра, а утром она узнает, что решение хэрсира Йомсборга в отношении его сына куда суровее, чем Ольга могла предположить. Минимум месяц заключения - срок немаленький, но Ульрих сильно пострадал и какое-то время будет находиться под наблюдением местных лекарей, а, значит, спустить такое с рук было бы проявлением неуважения к зятю ярла. Ольга берет со стола то, что можно унести незаметно, и покидает усадьбу. Сарай у внешней стены - так, кажется, сказала вчера Ригинлейв. Она благодарна Вигмару за то, что вчера он заставил ее ощутить себя хотя бы немного значимой, и она хотела, чтобы он об этом знал.
я — нож, проливший кровь, и рана, удар в лицо и боль щеки,
орудье пытки, тел куски; я — жертвы стон и смех тирана.
Вигмар слышал, как хрустит снег под ногами уходящих прочь хирдманов, слышал, как за ними захлопнулась дверь главного дома. И в наступившей тишине, темной и холодной, в голову как-то внезапно пришла запоздалая мысль, что ночь Йоля – не та ночь, в которую стоит оставаться одному.
Это время жребия богов и время веретена Урд. И оставшись в одиночестве, да еще и вдалеке от защищающего от всякого зла огня, человек остается наедине с неупокоенными мертвецами и духами, для которых тринадцать самых длинный ночей в году – время разгула. И в свете этих мыслей далекий волчий вой, заунывный, словно плач не обретшей покоя души, прокатившийся по речному берегу и тут же подхваченный десятком других волчьих глоток, невольно заставил вздрогнуть.
В душе тут же закипела злость, еще и так не улёгшаяся после короткой драки. Не на волчью стаю, загоняющую себе ужин, а на себя, за собственную трусость. И положив руку на рукоять меча, присутствие которого невольно придавало смелости, хоть перед лицом человека, хоть перед лицом нежити, он привалился спиной к стене и присел на пол, давая отдых ногам.
Впрочем, долго просидеть так не удалось. Стена холодила спину, как ледяная глыба. А холодный воздух, словно дыхание самой Хель, пробирался под шерстяную рубаху, обжигал кожу до озноба и стремительно выветривал из головы остатки хмеля.
Впрочем, даже сейчас, протрезвев, он ни капли не жалел о своем поступке. И не задумываясь, поступил бы так снова, даже знай где и как проведет весь остаток ночи. И даже если завтра ему придется заплатить за это чем-то большим, чем замерзшие руки и стучащие друг о друга зубы, он все равно не будет жалеть.
Хотя возможная расплата пугала его не сильно. Даже если он убил Ульриха. Ничем страшнее виры эта смерть обернуться для него не могла. Все видели, что Ульрих ударил его первым. Он лишь защищался, потому что любой свободный человек имеет право ударить в ответ, когда бьют его. И, если защищаясь, он невольно проломил противнику голову, значит, такую нить судьбы сплели ему норны. А их волю не изменить никому в девяти мирах, даже Великим Асам.
Впрочем, несмотря на подобные мысли, в глубине душе шевелился маленький червячок сомнений, тревожный и неприятный, твердящий о том, что беловодцы, которым давным-давно было плевать на их обычаи, могут требовать для него других наказаний, тех, что положены по их законам. И кто знает, как далеко будет готов зайти ярл в своем нежелании перечить ставленнику Великого князя. И захочет ли отец перечить решению ярла, защищая своего сына. Но подобные сомнения Вигмар предпочитал гнать прочь, зная одно: что бы не уготовили ему беловодские ублюдки, раскаяния за содеянное им от него не добиться. Скорее Муспельхейм замерзнет.
Впрочем, пока что замерзнуть светило только ему. Озноб колотил так, что зубы, казалось, вот-вот разобьются друг от друга. Не помогало ни обхватить себя руками, ни даже двигаться, меряя расстояние от стены до стены.
Спасение пришло в лице Модольва с Хагиром, притащивших охапку соломы, пару шкур и горшок с горячими углями.
- Смотрю, ты уже подготовился к встрече с охотой Одина, - хохотнул первый, вглядываясь в лицо Вигмара, которое своей синевой, должно быть, сейчас мало чем отличалось от лица покойника.
- Или к свиданию с троллихой, - поддержал второй, швыряя на пол охапку соломы и шкуры.
Пришлось послать их к троллихе самих, правда, из-за стучащих зубов получилось что-то не слишком грозное, вызвавшее у обоих нетрезвый смех.
- Хэр-хэр-сир зна-зна-ет?! – выдавил Вигмар, кивая на принесенные гостинцы, и, не удержавшись, присел над горшком с углями, пытаясь согреть закоченевшие руки.
Хирдманы хитро переглянулись.
- Даже если узнает, то вряд ли сильно рассердится, - ответил Модольв. – Не думаю, что он хочет найти своего сына поутру куском льда… Иначе твой брат не шепнул бы нам тебя проведать.
Их хитрая усмешка невольно передалась и Вигмару. Похоже, что его наказание было больше уловкой, чтобы обдурить беловодских гостей, не позволяя им требовать большей кары, чем ему уже довелось понести. Впрочем, утро покажет, так оно на самом деле или нет.
- К-как т-там У-ульрих? Сд-дох? – в памяти всплыло окровавленное лицо поверженного противника, не вызывая ни капли сожаления относительно столь постыдной кончины, к которой он приложил свой кулак. Почетной смерти Ульрих не заслужил. В Хели ему самое место, а затем на Нагльфаре, чтобы сдохнуть еще раз в битве с эйнхериями.
Но прозвучавший ответ Модольва:
- Сдохнет он, как же. Живучий, собака. Жрец сказал, что проваляется несколько недель на лавке, но постель дочери Локи ему точно не грозит, - заставил скрипнуть зубами с досады.
- Н-надо б-было б-бить с-сильнее… Чт-тоб уж-же н-не в-встал…
Хирдманы хохотнули, хлопая его по плечу, и поспешили обратно, пока за пиршественным столом их не хватились.
Со шкурами и углями мороз пробирал уже не так, а в итоге ему и вовсе удалось согреться и даже забыться тревожным сном, сжавшись комком на охапке сена.
Разбудил его хруст снега, раздавшийся рядом с сарайной дверью. В щелях досок мелькнуло женское платье. Понимание, кто может быть его хозяйкой, пришло мгновением позже, заставляя торопливо мотнуть головой, прогоняя остатки сна и одновременно вытряхивая хотя бы часть соломинок из своих волос, чтобы не походить на воронье пугало, и подняться на ноги, кутаясь в одну из шкур, все еще хранившую тепло его тела, а потому пока уберегавшую от нового зубовного стука, мешающего говорить.
- Не спится, Герд золота? - его вопрос совпал со скрипнувшим запором и осторожно открываемой дверью. - Пришла требовать с меня виру за раны своего мужа?
Будь перед ним дочь Ругаланна подобное предположение и в голову ему не пришло. Ни одна жена не пришла бы к нему с подобным требованием. Ведь отказавшись выпить с ее мужем, избив его, пусть даже не только за нанесенное ей оскорбление, он выступил в роли ее защитника. Тем, кем на деле должен был быть ее брат.
Но обычаи беловодцев никогда не укладывались у него в голове. И если ее брат может спокойно слушать, как оскорбляют его сестру, то почему беловодская женщина не может желать мести за унижающего ее мужа? Впрочем, ее мести он боялся не больше, чем гнева ее брата и всех его приспешников.
- Или собираешься меня проклясть и лишить удачи в ближайшем набеге? – он усмехнулся. - Лучше не трать силы понапрасну. Из виры у меня разве только эти шкуры, а проклятий я не боюсь.
Утро выдалось морозным. Ольга все время, что шла по колено в снегу, куталась в плащ, подбитый мехом, поглубже. Да только это не помогало. В какой-то момент она подумала о том, а каково было Вигмару провести так целую ночь. Ей стало стыдно, что она идет навещать его только сейчас. Нужно было прийти к нему сразу, как только выгнал ее Святогор из усадьбы, сразу после, как оставил ее в выделенном им доме его проважатый. Нужно было принести северянину хотя бы пару шкур для тепла, ночь Йоля - едва ли не самая холодная за зиму, а то вдруг к рассвету мужчина уже околел? Впрочем, вряд ли хэрсир был бы настолько суров по отношению к собственному сыну? Но обычаи Ругаланна бывали порой столь жестокими и жесткими, что можно было и не угадать. Ускорив шаг, Ольга думала только о том, что там с ее невольным спасителем и как громко хрустит снег под ногами. Ей казалось, что ее слышит все поселение, что все на нее смотрят и в чем-то подозревают, хотя, на самом деле, никому и дела не было до одинокой щуплой фигуры, бредущей куда-то по своим делам. Она не делала ничего предосудительного, но внутри нее царило ощущение, будто она нарушает какой-то запрет, некое правило, словно переступает черту, которую переступать было нельзя. От этого беспокойство в груди ее росло и крепло, сердце ускоряло бег и стучало кровью в висках. Она так разнервничалась, что едва не прошла мимо нужного ей строения. Но, к счастью, вовремя взяла себя в руки и остановилась.
Осмотревшись, она обнаружила, что сарай, в котором закрыли сына местного хэрсира, никто не охранял. Отчего-то ей казалось, что должны были бы, но она ошибалась. С другой стороны, зачем охранять того, кто и так заперт? И не только на засов, но и собственным уважением к указу своего правителя и отца. Ольге было знакомо подобное чувство. Возможно, даже слишком хорошо. Послушание и покорность - то, что взращивали в ней с самого детства. Покорность родителям, покорность долгу перед семьей, покорность брату, что взял в руки ее жизнь, увезя в чужой край, как вещь, способную принести ему выгоду. Покорность супругу. Покорность судьбе. Ольга знала о покорности все и это было самое печальное знание, которое сыграло с ней злейшую из шуток Великой Пряхи судеб.
- Что ж, ты не замерз на смерть, - произнесла Ольга, когда отперла дверь сарая и вошла внутрь, - я рада, - она осмотрела обстановку и заметила солому, шкуры и едва теплые угли, которые помогли Вигмару пережить эту ночь.
Ей стало спокойнее от того, что нашелся кто-то, кто смог о нем позаботиться. Видимо, сына хэрсира тут любили, а это подтверждало предположения Ольги о том, что человеком он был хорошим. Она подумала об этом еще вчера вечером, когда Вигмар заступился за нее и сцепился с Ульрихом. Даже, если он сделал это и не ради нее или не только из-за нее, она все равно была ему за то благодарна. Она давно не встречала в этих краях подобного к себе отношения. Впрочем, возможно это говорило о Вигмаре как о человеке хорошем, но не слишком умном. Или мало осведомленном. Наверняка, сейчас, узнав о том, кто она: чья сестра, чья жена, он повел бы себя иначе. И Ольга, в общем-то, не стала бы его за то винить, а поняла бы. И приняла, как данность.
- Я не колдунья и проклятья мои не имеют силы, Тор битвы, - ответила она с легкой улыбкой на губах, смущаясь собственной смелости, с которой позволила себе обратиться к нему, не будучи уверенной даже, что верно поняла пояснения одной из служанок о местных кеннингах, - иначе драться тебе вчера было бы не с кем, - ведь Ульрих стал бы первой жертвой ее проклятья, и единственной, ведь никто в этой жизни не причинил ей зла больше, чем он, - я пришла сказать тебе спасибо. За то, что вступился за меня вчера вечером, никто давно не делал для меня ничего подобного, Ульрих... жив, - в ее голосе промелькнули нотки разочарования и грусти, но Ольга поспешила их скрыть, понимая, что желать смерти собственному мужу, каким бы он ни был, не то, что стоит демонстрировать открыто, особенно, малознакомому человеку, - к счастью, для тебя, ведь мой брат не смог потребовать твоей смерти, раз уж его товарищ тоже выжил, но твой отец определил для тебя другое наказание. Мне жаль, но продержат тебя в неволе еще одну луну, - она поставила перед собой небольшую корзину, которую принесла с собой, и, опустившись на солому, стала доставать из нее хлеб, мясо, бутылку вина, которые умыкнула с кухни, - я принесла тебе поесть, а еще мазь для твоей щеки, - каким бы невезучим вчера не был Ульрих, он все-таки сумел ударить Вигмара и сегодня на щеке мужчины расплылся отек и синяк, - позволишь? - она открыла небольшую глиняную банку и окунула в травяную мазь кончики пальцев.
я — нож, проливший кровь, и рана, удар в лицо и боль щеки,
орудье пытки, тел куски; я — жертвы стон и смех тирана.
Вот только ни требований платы, ни проклятий, ни оскорблений за избиение мужа от нее не прозвучало. А уж слова благодарности за разбитую голову Ульриха и корзина со съестным – совсем неожиданное проявление заботы для жены, жаждущей отмщения – и вовсе заставили его пожалеть о собственных предположениях.
- Прости, Береза серебра, - произнес он, - что приписал тебе злой умысел. Спросонья, бывает, чего только не скажешь.
«Тор битвы» - он усмехнулся. Слышать кеннинг от уроженки Беловодья было не слишком привычно, но в целом с ним она угадала. Может быть, на Аса-Громовержца Вигмар походил и не слишком, не было у него рыжей бороды, но уж с битвой его точно роднило собственное имя. Так что в кеннинге она явно была уместна.
Вот только озвученное наказание быстро стерло усмешку, заставляя стиснуть кулаки от бессилия и даже отчаяния. Целую луну?! В пору было завыть волком. Один свидетель, он в жизни не сидел столько на одном месте с тех самых пор, как научился ходить. И один день взаперти казался ему немыслимой пыткой, а уж необходимость сидеть в четырех стенах целый месяц и вовсе вызывала внутреннее содрогание. Кажется, отец знал, чем его напугать. Одна надежда, что желание сменить гнев на милость проснется в нем раньше, чем его сын сойдет с ума от безделья и начнет бегать по потолку, изображая из себя паучка… Да внушат ему это Отец Ратей и госпожа Фуллы. И побыстрее.
Упоминание же его щеки, которой якобы требовалась мазь, даже заставило растеряться. Он коснулся пальцами скулы, в которую вчера впечатался кулак Ульриха, и лишь сейчас ощутил на ней болезненную припухлость. Похоже, синяк получился знатным. Вот только он не казался ему хоть сколько-то существенным, чтобы пытаться его лечить. Это же не рана в полживота из которой вот-вот полезут внутренности – через пару дней сойдет сам и даже намека на него не останется.
Но женщины, насколько он успел их узнать, нередко были склонны придавать значение любой царапине. И если его гостье это так важно, то почему бы не доставить ей удовольствие и не позволить проявить свою благодарность таким образом?
- Сделай милость, - усмехнулся он, присаживаясь рядом с ней на солому, - избавь меня от этого украшения.
А сам потянулся к бутылке с вином, откупорил ее и сделал пару глотков. Во-первых, после вчерашнего пира пить хотелось больше, чем есть. А во-вторых, жевать, пока она будет мазать мазью его щеку, все равно не получилось бы.
На мгновение в голову пришла мысль, что и еда, и забота могут быть лишь обманом, призванным скрыть всю ту же жажду мести, но он ее отмел. На коварную мстительницу она точно не походила.
Да, она… То, что он до сих пор не знает имени своей гостьи, пришло ему в голову как-то внезапно.
- Меня зовут Вигмар, - произнес он, чувствуя, как ее пальцы осторожно, едва ощутимо касаются синяка, покрывая его чем-то холодящим, пахнущим травами. – А как твое имя, Береза серебра?
Наверняка, оно было каким-то необычным, как у всех беловодцев. Хотя… на своих земляков сестра Святогора походила не слишком.
Те, все как один, были заносчивые и спесивые, не понимали хорошей шутки, но при этом не спешили защищать свою гордость с помощью кулака или меча, а прятались за именами и титулами: своими и Святогора.
Его гостья была не такой. Может быть, он и не смог бы назвать ее похожей на ругаланнских женщин - для них, пожалуй, она была слишком тихой. Но спеси и трусости, которую он успел заметить в беловодцах, в ней точно не было. Спесивая трусиха сейчас не сидела бы здесь, в сарае, рядом с ним и не пыталась смазывать его раны.
- А ты совсем не похожа на своего брата, - произнес он, продолжая ее разглядывать. И дело было вовсе не во внешности.
Впрочем, возможно, с братом ей просто не повезло. Сложно было представить, что все мужчины в Беловодье настолько презирали своих женщин, что были готовы позволять унижать их всем, кому ни попадя. Возможно, Святогор такой был один. Просто паршивая овца. Как тот же Ульрих, с которым многие даже не сели бы в одном отхожем месте, не говоря уже о том, чтобы отдать ему в жены свою дочь или сестру.
Но с другой стороны, Святогор - друг Великого князя – кому, как не ему быть лицом своих земель. И это лицо не гнушалось терпеть Ульриха в числе своих друзей, прощая ему даже унижение собственной сестры в обмен на лояльность. А ведь для любого из ругаланнской знати такой брак бы позором, и даже не потому, что жена была бы в нем несчастна. А она была…
Это чувствовалось. Не столько в ее словах, сколько в ее поступках. Ни одна женщина, которая любит своего сына, брата или мужа, не станет проявлять такую заботу к избившему его обидчику. Да, в силу характера или воспитания она может не бросаться на того с ножом или обещаниями выцарапать ему глаза, может его не проклинать и не высмеивать, но ничто не помешает ей оставаться в отношении него сдержанно-холодной.
А жена Ульриха была ему благодарна. И понимание этого заставляло особенно остро жалеть о том, что ее муж все же остался жив.
- Прости, - вырвалось у него. - Нужно было отделать его сильнее… Твоего мужа
Конечно, это прозвучало глупо. Для подобного разговора они были едва знакомы. Он ей не брат и не родственник. И избавить его от нелюбимого мужа она не нанимала. Так что не его это ума дело. Но в глубине души Вигмар подозревал, что для его гостьи было бы счастьем сегодня утром проснуться вдовой.
- И неважно, что бы там сказал твой брат. Он - трус, раз позволяет твоему мужу тебя оскорблять. А твой муж – глупец, не способный ценить то, что имеет… Ты не думала, чтобы с ним развестись?
Не ему, как мужчине, было вести с ней такие разговоры. Это разговоры женщин между собой. И все-таки, ему казалось, что в его вопросе нет ничего крамольного, предающего всю их мужскую породу.
Тем более, что ни Святогор, ни Ульрих мужчинами, считай, и не были. Они были подлецами и трусами, плюющими на их обычаи и законы. Но есть и такие законы, на которые даже им не плюнуть, по крайней мере, пока жив ярл Горм. А прилюдное унижение жены – не простолюдинки, а золовки самого ярла человеком ниже ее по положению – достаточный повод для развода, который признает любой тинг.
Предположения мужчины о том, зачем она пришла, ее не удивили. И не обидели, но то, что он об этом беспокоился, делало ему честь. Хотя и было неожиданностью. Ольга подобного отношения не ожидала, тем более, от мужчины. Не то, чтобы близко она знала многих многих мужчин в Ругаланне, а по тем, кого знала, судить всех и сама не хотела, но все-таки не предполагала от сына хэрсира такой чуткости. Впрочем, он мог опасаться, что слова его задели ее честь, а о чести своей северяне пеклись пуще, чем о жизни собственной. И это вызывало в Ольге уважение к этим людям. В Беловодье-то дела обстояли иначе. Там напротив, чем хитрей и изворотливей, тем умнее считался человек. И такого почитали куда больше прямолинейного и честного, считая последнего за простака.
- Не извиняйся, - ответила Ольга, поглядев на Вигмара искоса, - будь на твоем месте я, подумала бы о том же.
Изменение настроения мужчины не ускользнуло от внимания Хельги, в один миг виноватое выражение лица с легкой улыбкой сменилось на мрачное отчаяние. Ольга понимала его чувства, мало кому хочется провести в заточении целую луну, особенно, когда считаешь, что все сделал правильно. В верности поведения молодого человека была уверена и Ольга. И, если бы она могла как-то повлиять на решение его отца, она бы так и сделала. Но отчего-то ей казалось, что начни она просить хэрсира о помиловании или смягчении кары, сделает хуже. Перво-наперво, конечно, Святогор был бы недоволен тем, что она просит за того, кто избил ее мужа и его соратника, а должна бы требовать совсем иного. А уж после и сам хэрсир наверняка остался бы не в восторге от того, что какая-то иноземка вмешивается в дела его, его семьи и его удельного княжества. Потому Ольга решила, что злить лишний раз никого не будет, но и Вигмара в таком положении не оставит. Даже, если сам он, будет против.
- Тебе и правда идет, - робко пошутила она, замирая на миг, чтобы ответит усмешкой на усмешку, - уверен? Может, пусть остается? - но, получив разрешение, все же стала наносить мазь поверх ушиба легкими касаниями, стараясь не причинять боль.
У нее не было возможности заниматься воспитанием младшего брата, утешать его за сбитые коленки, исцелять его ссадины, переживать за полученные травмы. Со старшим же братом, Святогором, их разделяла целая пропасть из разницы в возрасте и отвратительного характера последнего. Оттого сейчас Ольга, сидя рядом с Вигмаром, будто бы окунулась в ностальгию по тому, чего в ее жизни не было. Чего она была лишена. Это странное чувство охватило ее с головой и заставила ощутить страстную смесь грусти и радости. Закончив обрабатывать синяк, она накрыла банку с мазью тряпицей и плотно обвязала ее кожаным шнуром.
- Оставь себе, у меня есть... еще, - жизнь с Ульрихом познакомила Ольгу с целебными снадобьями, без которых ее собственные травмы, оставленные мужем, приносили бы ей куда больше боли и неудобства, - Ольга, так меня зовут, - ну, вот и познакомились.
Знакомство с Вигмаром было одним из немногих приятных для Ольги в этих землях. Он отнесся к ней, как к равной, был вежлив и учтив. Не обделил даже вниманием и своеобразной заботой. Ольга испытывала к нему такую благодарность, что, будь по складу характера чуть менее сдержанной, могла бы кинуться его сейчас обнимать. Но такой смелостью она не обладала, так что ограничилась лишь более широкой и теплой улыбкой, прятать которую было уже выше ее сил. Ей так редко удавалось здесь улыбаться, особенно в чьей-то компании, а не в одиночестве, когда она могла себе позволить уйти подальше от поселения и поближе к горам, сам вид которых ее завораживал и дарил душевное успокоение. Потому Ольга ценила саму эту возможность - улыбнуться кому-то, демонстрируя свои эмоции.
- Лучшей похвалы в этой жизни мне еще не выпадало, - ответила она с горькой усмешкой на признание Вигмара.
Они действительно мало чем походили друг на друга со Святогором. Не только характерами, но даже внешне. Ольге было грустно оттого, что такой человек был ее старшим братом, но еще и оттого, что по нему судили всех людей Беловодья. А ведь таких, как Святогор, было куда меньше. Были на ее родине и хорошие люди. Четные и справедливые, добрые и отзывчивые. Те, для кого было в этой жизни еще что-то, кроме денег и жажды власти, ради которых они готовы были идти на все. И перешагивать через всех, даже собственную семью. Ей вспомнились слова Ригинлейв, просившей ее не судить всех мужей Ругаланна по одному лишь Ульриху. И Ольге захотелось попросить Вигмара о том же.
- Мы не все такие, как мой брат, - произнесла она, глядя Вигмару в глаза, - как и вы не все такие, как мой муж, - она вздрогнула, когда услышала его извинения.
Да, она мечтала о том, чтобы услышать, что Ульрих испустил свой последний дух, так и не проснувшись. Что удар головы о стол стал для него роковым и последним. Или чтобы он сделал из него изувеченного, не способного больше никогда ни сражаться, ни поднимать руку на собственную супругу. Он стал бы тогда бесполезен и для Святогора, возможно, тогда брат разрешил бы ей даже развестись с этим ублюдком. И это был бы лучший день ее жизни. Но, увы, боги Ульриха хранили его куда внимательнее, чем родные боги, давно позабывшие о ней. Она отвела взгляд от лица Вигмара и слегка прикусила губу, как делала всегда, когда начинала нервничать или сильно печалиться, когда мысли ее уносились куда-то далеко и весь окружающий мир расплывался за дымкой из накатывающих слез.
- Тем лучше для тебя, что ты этого не сделал, - но плакать сейчас, перед Вигмаром, она не собиралась - все-таки и у нее была какая-никакая, а гордость, - Святогор не стерпел бы такого оскорбления и стал бы требовать для тебя куда худшей участи, я не знаю, чем бы все закончилось, - она была благодарна Вигмару, он казался ей хорошим человеком и она не хотела проблем ни для него, ни для его отца, а Святогор бы их точно устроил, - какая разница, о чем я думаю, я себе не принадлежу, - Вигмар не первый, кто говорил ей о разводе. Первой была Ригинлейв.
И Ольга до того раза никогда и помыслить не могла о подобной возможности, которой, к сожалению, не обладала. Но с тех пор она думала об этом много раз и оттого, что с каждым разом понимала лишь сильнее, что для нее это невозможно, ей было только больнее. Вигмару, наверное, было ее не понять. Здесь, в Ругаланне, царили совсем другие порядки и устои, женщины обладали здесь большей свободой, чем в Беловодье. В Беловодье же девочки с самого рождения знали, что над ними довлеет воля родителей или же старших братьев, как вышло в случае с Ольгой.
- Святогор никогда мне этого не позволит, - да и кем она будет после этого? Разведенной женщиной, которая не справилась с единственной в своей жизни ролью - ролью жены? Ругаланнцам не понять, но для беловодской женщины такое клеймо было хуже смерти, - скоро тебя переселят из этого сарая в погреб, тут месяц ты, конечно, не протянешь, - она сменила грустную тему на менее безысходную, чтобы совсем уж не упасть в пучину своей горькой участи, - мы будем здесь, пока Ульрих не встанет на ноги, я буду приходить к тебе, если ты не против? Приносить еду и прочее.
я — нож, проливший кровь, и рана, удар в лицо и боль щеки,
орудье пытки, тел куски; я — жертвы стон и смех тирана.
Поскольку синяк и прежде беспокоил его не слишком, то сказать, что мазь принесла ему хоть какое-то облегчение, было бы неправдой. Но Вигмар все же кивнул с благодарностью.
- Спасибо. И за помощь, и за снадобье.
Само оно тоже было ему не нужно. Не настолько он уделял внимание появляющимся у себя синякам, чтобы чем-то их лечить. Не с лошади же он каждый день падает так, что потом спина неделю пошевелиться не дает. Но отказываться не стал.
- Ты целительница?
По-другому, ее интерес к снадобьям и мазям объяснить было трудно. Девой щита она точно не была, а другие возможности для женщины знатного положения, жены хэрсира, а не какого-нибудь там пастуха, получить синяки настолько серьезные и болезненные, что без мазей и снадобий не обойтись, просто не приходили ему в голову. Вернее, он даже не задумывался над этим.
- Ольга, - ее имя он произнес так, словно пробовал на вкус. – Звучит красиво.
И нет, он не мог его назвать необычным. В чем-то даже оно был созвучно некоторым их именам.
– У нас есть похожие. Например, Хольгерд… Или Хельга… Оно что-то значит?
Впрочем, как он успел узнать, многие беловодцы не слишком вдумывались в значение собственных имен. На всеобщем те звучали как обычные слова, без скрытого смысла. А родные языки в южных княжествах были почти забыты, в отличие от Ругаланна, где их родную речь разговорно знали многие, а некоторые скальды или жрецы даже могли сочинять на ней саги или заклятья.
- Вигмар, например, с ругаланнского переводится, как «славный на войне или славный в сражении».
Хотя, разве имя делает человека, а не человек имя? Все родители, называя своих детей, старались дать им имена, которые будут прославлять их и хранить в течение жизни. Имя того же Ульриха – означало «могущественный богатый волк-правитель», вот только никакими из перечисленных достоинств Ульрих не обладал. Могущества не было не больше, чем в крысе. Его богатство было не тем, которым хочется похваляться перед скальдами или передавать потомкам, добытое не в бою и не в набеге, а пресмыканием перед Святогором. Ну, а правителем ему и вовсе стать не судилось – раньше Асгард превратится в край Ётунов.
И слова Ольги о том, что не все беловодцы, такие как Святогор, а ругаланнцы – не все такие, как Ульрих, в чем-то звучали созвучно его собственным мыслями.
- Лучше угодить в пасть Нидхёггу, чем стать таким, как Ульрих, - усмехнулся он и добавил уже серьезнее. – Я не боюсь твоего брата, Ольга. И не боюсь твоего мужа…
Это не было бравадой, хотя возможно так и звучало, но у него действительно не было страха, хотя умом он и понимал, что и тот, и другой могли обойтись с ним в нарушение всех их законов и обычаев, в угоду своей трусливой мести.
- Мой род им не опозорить и не уничтожить, - через пару лет эти слова будут звучать, как насмешка, но он не был провидцем, чтобы хоть как-то подозревать об этом. - Соларстейны всегда были верны Ругаланну и его ярлу. И никакой клеветой этого не отменить. А что касается меня лично… - он пожал плечами. – У нас говорят: один раз умереть придется каждому, и только норны знают, кому и когда именно. А бояться того, что тебе уготовано самими богами – глупо.
Наверно, для нее его рассуждения звучали странно, почти дико. Отношение к смерти ругаланнцев в Беловодье пугало многих, как будто там были не такие же люди из плоти и крови, а какие-то полубоги, верящие, что будут жить вечно и никогда не умрут.
Так что смену разговора он поддержал более чем охотно.
- Будешь проведывать меня целый месяц?! – на губах снова заиграла улыбка, задорная, мальчишеская. – Видит Один, будь твой муж самым величайшим воином Ругаланна, и тогда стоило разбить ему голову ради такого.
Скажи ему кто-нибудь когда-нибудь, что знакомство с беловодцами будет ему приятно, и он рассмеялся бы тому в лицо, уверяя в невозможности подобного. Ольга была первой, кто заставил его хоть немного пересмотреть эти свои убеждения. Хотя, возможно, дело было в том, что она казалась ему вовсе не уроженкой Беловодья, а такой же жительницей Ругаланна, как и он сам. Пренебрежительное отношение к ней со стороны мужа и брата, такое же, которое те демонстрировали к другим ругаланнцам, не желающим пресмыкаться перед беловодской швалью, как бы уравнивали их, делали союзниками, находящимися на одной стороне.
- Я буду только рад, если ты будешь меня навещать. И буду ждать нашей встречи, как… как Мани ждет встречи со своей сестрой.
Да, именно с сестрой, потому что его слова не были проявлением каких-то чувств – влюбчивостью он вообще никогда не отличался, ни подростком, ни в более старшем возрасте. Они были искренним проявлением радости о того, что в его предстоящем заточении, которое ему представлялось пострашнее заточения в Хель, будет хоть кто-то, кто сможет скрасить его, пусть и ненадолго, но простым человеческим общением.
Вот только чего это общение может стоить самой Ольге, если о нем узнают ее муж и брат, тоже не стоило забывать. И нужно было ценить ее смелость и решимость так рисковать ради малознакомого человека.
- Вот только твоя забота стоит куда дороже разбитой головы твоего мужа. А потому, скажи, что я еще могу сделать для тебя, чтобы отплатить за нее? И не отказывайся, потому что иначе я придумаю сам – жить в долг я не привык.
Наверно, это звучало глупо. Что он мог для нее сделать, сидя в четырех земляных стенах с деревянной крышкой над головой? А потом она уедет и вряд ли они скоро увидятся снова. И все-таки, исполнить все, что может исполнить человек в такой ситуации он действительно был готов.
Ольга видит, что Вигмар скорее позволяет ему помогать, чем по-настоящему нуждается в помощи, и за это она ему благодарна, хотя и испытывает по этому поводу смешанные чувства. Да, кому-то её поступки и мотивы могли показаться наивными или даже глупыми, но ей так редко удавалось почувствовать себя действительно нужной, что она готова была хвататься за любую возможность проявить себя и свои умения. К тому же, она не знает иного способа, каким могла бы выразить свою благодарность этому мужчине за то, что он для неё сделал, пусть и сделал он это не ради нее.
- Не благодари, любая на моем месте сделала бы то же самое, - она никогда не отличалась особым кокетством, хотя мать и пыталась её этому научить, и сейчас её отказ от благодарности тоже им не являлся, ей действительно казалось абсолютно естественным именно такой ход вещей - он вряд ли представлял, насколько сильно облегчил ей жизнь на ближайшее время, отправив Ульриха на целительский топчан, и вряд ли смог бы вообразить размер её благодарности ему за это, - нет, я не целительница, - она несколько смутилась, отвечая на его вопрос.
Она не должна была и не планировала распространяться о том, каким в действительности был её брак и как с ней обращался её супруг. Мать с детства учила её скрывать подобные вещи, говоря, что подробности семейной жизни нельзя было выносить за пределы дома и даже супружеской постели. Не было ничего хорошего в том, чтобы посторонние знали о семейных трудностях, а трудности бывали у всех, без них ни один брак не обходится. И Ольга верно следовал материнским наказам даже тогда, когда её собственный брак оказался одной большой трудностью, да ещё и такой, какой Ольга себе и вообразить не могла.
- Не знаю, - она пожала плечами, отвечая на вопрос мужчине, невольно улыбаясь и задумываясь над тем, что в действительности никогда не интересовалась значением собственного имени, будто оно не имело особого значения, - Хельга... мне нравится это имя, будь я одной из вас, меня могли бы звать именно так, - Ольга позволяет себе не слишком громко засмеяться и, закончив с мазью, передала её, наконец, молодому человеку, - тебе подходит, уверена, что в твоей жизни было и ещё будет действительно много славных сражений, - она кивнула и в этот раз уже достаточно серьезно.
Вигмар действительно казался славным воином. А вчера она вполне могла в этом убедиться воочию. Хотя и не знала, сколько славы было в драке с таким ублюдком, как Ульрих. Она многого не понимала в Ругаланне, но единственное, что успела усвоить, это что северяне ценили даже своих врагов, особенно, когда те оказывались достойными противостояния.
- Они бы расстроились, если бы это услышали, - Ольга старалась поддержать усмешку Вигмара, хотя сама не могла сказать того же о себе - она боялась их обоих. И порой не знала, кого больше - жестокого мужа или равнодушного брата. Она размышляла, но так и не пришла к выводу, кто из них хуже: Ульрих в своей гневливости или Святогор в своём хладнокровии. Как бы там ни было, роднило их одно - полнейшей разочарование и стремление винить в собственных неудачах всех, кроме самих себя, - и все-таки они могут усложнить жизнь и тебе, и твоей семье, а мне бы этого не хотелось, - следующая реакция Вигмара сбивает с толку и радует одновременно, Ольга не могла представить такой радости в ответ на свое предложение, но не улыбнуться в ответ было выше её сил, - это меньшее, что я могу! Говори, если тебе будет что-нибудь нужно, чтобы я могла принести необходимое.
Ольга знала о том, как ценили Ругаланнцы свою честь и свою гордость. И как важно им было оставаться независимыми, а потому не собиралась оставлять Вигмара в неудобно для него положении. Если он хотел оплатить ей чем-то, она должна была ему в этом помочь. Да и, к тому же, у неё действительно была к нему просьба, которую он вполне мог удовлетворить даже будучи запертым в четырёх стенах. С самого начала своего пребывания в северном краю Ольга влюбилась в эти земли и ей хотелось узнать о них как можно больше.
- Есть кое-что, - ответила Ольга, глядя на Вигмара и лишь сейчас осознавая, что ещё ни с кем в Ругаланне ей не было так легко и интересно общаться, - что ты можешь для меня сделать. Уже одни наши беседы - большая радость для меня, не так часто мне доводилось разговаривать с кем-то из местных, большинство северян просто не замечают меня, но я люблю истории и знаю, что у вас их - целое множество, так что, если ты сможешь поведать мне какие-то из них, это будет лучшая плата в ответ на мои визиты. Хотя я и не думаю, что ты должен мне что-то, ведь ты и так сделал для меня уже очень многое, - Ольга вновь улыбнулась, вспоминая о том, что предстоящие несколько недель сможет жить спокойно, не опасаясь гнусного нрава Ульриха.
я — нож, проливший кровь, и рана, удар в лицо и боль щеки,
орудье пытки, тел куски; я — жертвы стон и смех тирана.
Комплимент его имени заставил Вигмара в который раз усмехнуться, превращая их с Ольгой разговор едва ли не в сплошной обмен любезностями.
- Спасибо, - ответил он. – Знаешь, имя Хельга тебе тоже пошло бы. На нашем языке оно означает посвященная, священная. Так обычно говорят про человека, которого чем-то отметили боги. Или человека, который много знает. Необычного человека.
И в его глазах Ольга действительно было необычной. Не только потому, что она была из другого княжества, но и потому что в ней удивительным образом сочеталось послушание чужой воле и решимость действовать так, как ей велит сердце, наперекор всему миру.
Слова о том, что Святогор и Ульрих могут усложнить жизнь его семье не вызвали у Вигмара ничего, кроме пожатия плечами.
- Не думаю, что им это удастся, - честно ответил он. И в его понимании это действительно было маловероятно. Ни один ярл не согласится погубить древний и преданный княжеству род во имя прихоти заезжего ублюдка. Так что, пока жив Горм их семье нечего опасаться. А после смерти Горма на престол взойдет Ригинлейв, которая вряд ли будет питать меньше уважения к знатным родам Ругаланна, чем ее отец.
А вот озвученная Ольгой плата за ее заботу и внимание заставила его рассмеяться, громко и по-мальчишески, настолько забавной она была.
- А ты и в самом деле посвященная, - произнёс он с улыбкой. – Хочешь узнать наши легенды и предания?
Возможно, кому-то показалось бы неправильным рассказывать подобные истории чужеземке. Но сам Вигмар не видел в этом ничего предосудительного.
Во-первых, в Ольге той спеси, что была в ее брате и других беловодцах, а значит, истории и легенды их края не вызовут в ней злой насмешки или иронии, а лишь живой человеческий интерес, так почему бы не поделиться ими с ней. Ведь узнав их, она сможет узнать и полюбить их край, всего-то.
Ну, а во-вторых, в силу своего характера Ольга казалась ему большей ругаланнкой, чем иная дочь хэрсира. А значит, знать легенды о героях прошлого, она имела полное право. Ведь подобное знание не посрамило бы никого из них.
- Не вижу причин тебе отказать, - добавил он, соглашаясь с озвученным условием. – Не скажу, что знаю прямо все истории…
В детстве, конечно, ему их рассказывали в огромном количестве, как и любому из детей. Но со временем часть из них забылась. Но даже тех, что он помнил, как ему казалось, с лихвой хватило бы на то, чтобы скрасить месяц разговоров.
- Но все, что знаю – будут твоими. Даю слово.
Снаружи послышался шум. Кажется, его переселение из сарая в погреб приближалось к своему завершению. И шагнув к женщине, благодарно коснувшись ее руки, Вигмар произнес:
- Тебе пора, если не хочешь, чтобы тебя здесь увидели.
Ему самому было все равно, застанут его здесь с Ольгой или одного – ему нечего было смущаться. Но для Ольги, возможно, было бы лучше, если бы ее визит к тому, кто разбил голову ее мужу, остался тайной. Кто знает, как отреагируют Святогор и Ульрих, если вдруг о нем узнают.
- И спасибо, что пришла. Я буду ждать тебя. И постараюсь вспомнить все истории, что когда-то рассказывали мне в детстве.
***
Сказать, что в погребе было намного теплее, чем в сарае, было бы неправдой. Впрочем, теплая шкура и охапка соломы, которыми его снабдили, прежде чем захлопнуть деревянную крышку над головой, позволяли сохранить хоть какое-то тепло собственного тела.
Так что не холод был главной проблемой обрушившейся на Вигмара почти сразу, как его заперли. Самой главной проблемной было бездействие, изматывавшее страшнее любой усталости.
Вигмар уже сбился со счета, сколько раз измерил расстояние от стены до стены погреба в шагах: больших, средних и маленьких.
Сколько раз он успевал задремать, прижавшись к холодной стене, и проснуться. И с каждым разом дрема давалась все тяжелее. Ведь в бездействии тело не уставало, а значит, и отдых ему не требовался.
Один раз ему принесли еду. Пару раз поинтересовались его самочувствием. Без присмотра, как он понял, его старались не оставлять. Вряд ли потому что опасались, что он сбежит – хотя выломать деревянную крышку погреба особого труда ему не составило – вот куда ему было бежать?! Скорее, потому что хотели обезопасить его от ненужного внимания Святогора и его прихвостней, не погнушавшихся бы во имя своей жалкой мести причинить вред безоружному.
Вот и сейчас, сверху, оттуда, откуда сквозь доски крышки пробивался тусклый свет, доносилось мерное мычание хирдмана – тот напевал себе под нос какую-то песенку. И узнавая знакомый, не самый приличный мотив, Вигмар понял, кто его сейчас сторожит.
- Хагир, это ты? – окликнул он, присаживаясь на пол и поднимая голову вверх. Мычание смолкло, а затем знакомый голос ответил.
- Ну, я. Тебе чего-то нужно? Только не проси тебя выпустить. Ты же знаешь, что хэрсир запретил тебя выпускать.
Вигмар усмехнулся.
- Он еще запретил и говорить со мной, кроме случаев особой надобности, но ты же говоришь.
Судя по молчанию, Хагир задумался, словно оценивал, насколько критичным будет нарушить и другой запрет. Но просить его об этом Вигмар не собирался.
- Ладно, забудь. Я сейчас не об этом… Ты лучше скажи, ко мне никто не приходил?
Уточнять, кто именно, он не собирался, но допускал, что мог задремать и пропустить визит Ольги, которую бдительная охрана просто не подпустила к погребу. Или из-за этой самой охраны женщина не решилась подойти сама? Может быть, услать Хагира на время, отправив к какой-нибудь своей подружке?
Снаружи, тем временем, послышался смешок.
- А ты кого-то ждешь? – поинтересовался хирдман. И понимая, что ответить ему правду все равно не представляется возможным, а врать не хочется, Вигмар замолк, поплотнее запахнул шкуру и в очередной раз прикрыл глаза, надеясь снова задремать.
Вы здесь » рябиновая ночь » Личные эпизоды » тринадцать ночей мы пьём человечьи вина
