Бойся, Ригинлейв. Нужно бояться. Пока ты боишься – ты жива.
Сомневайся, Ригинлейв. Нужно сомневаться. Пока ты сомневаешься – ты умна.
Смейся, Ригинлейв. Нужно смеяться. Пока ты смеешься – ты все еще имеешь душу и сердце.

Наставления отца звучат боем в разуме всякий раз, когда женщина закрывает глаза, вспоминая обо всем том кошмаре, к которому их привел и все еще вел Святогор. Она должна была сделать с этим, что-то немедленно, но немедленно было невозможно. За время, которое ублюдок провел в Ругаланне и был женат на дочери ярла, он слишком сильно впился своей упыриной хваткой в княжество и во многих его представителей, так что теперь вырвать его без куска плоти не выйдет. Но даже для этого придется проявить не только находчивость и решительность, но равно и осторожность в выборе союзников, врагов, в выборе всех тех, кто готов был служить своими жизнями и своими мечами законной княгине. Это не обещало быть простым. И это с каждым днем становилось настолько сложным, что ни бояться, ни смеяться больше не выходило. Ригинлейв была полна сомнений, сомнения эти множились день ото дня, и всякий раз женщина приходила к мыслям о том, что ей следует попросту дать одному из своих хэрсиров убить ублюдка, наплевав на хольмганг, на власть и на будущее страны. Надо же, как оно бывает. Будущее одних княжеств зависело от жизни их правителей. Будущее Ругаланна зависело от смерти того, кто этим правителем себя мнил, но никогда им фактически не являлся.

В чем Ригинлейв не сомневалась, так это в том, что если ей потребуется доверить убийство беловодского выродка кому-то, то этим кем-то, без сомнения, будет Халбранд. Он заслужил. Как и многие. Но нанесенное ему оскорбление, едва ли можно было простить, забыть, оправдать или откупить вирой. Нет. То, что случилось с Ранди, без сомнения, требовало платы кровью. И глядя названному брату в глаза, княгиня пообещала ему, что Святогор обязательно отдаст свою кровь до последней капли в оплату за все то, что он сделал с Ругаланном. В оплату за все то, что он сделал со всеми ними. С мужчинами, женщинами, детьми и стариками. Мог ли кто-то представить, что один мерзавец принесет столько зла и столько боли? Едва ли. Но он заплатит за это самую высокую цену, что определяли для них Боги. Ригинлейв поклялась в этом многим своим людям. И она намеревалась сдержать свое обещание во что бы то ни стало.

Тем не менее, обещание взять плату кровью Святогора, не распространялось ни на кого из его родни. Быть может, следовало притащить в Ругаланн его отца и мать, чтобы оба видели, какую сволочь они воспитали и как эта тварь умрет, послужив жертвой северу и северным богам, но в остальном, Ригинлейв собиралась судить людей по их делам, поступкам и решениям, а вовсе не по их принадлежности к тому или иному роду. В противном случае, у Хельги не было бы никаких шансов. Ни единого. Ее родство со Святогором, их принадлежность к одному роду совершенно безусловно лишила бы ее любого намека на возможность союзнических отношений с Ригинлейв. Но по счастью в их случае все складывалось совершенно иначе. Именно потому что Ригинлейв умела сомневаться. В прописных истинах, в том числе. А ведь они гласили, что гниль одного чрева всегда будет распространяться на всех членов одной семьи.

Вот только сегодня дело было вовсе не в том, что считала и какие принципы нарушала Ригинлейв. Дело было в том, как видел ситуацию и что думал о ней Халбранд. К несчастью для самой себя, женщина отлично знала его отношение к Святогору, а равно и ко всем его приближенным. Не было никаких оснований полагать, что названный брат встретит с энтузиазмом идею обучать сестру узурпатора воинскому делу. И не то, чтобы у Ригинлейв были проблемы с поисками другого учителя, но все дело в том, что она мало, кому доверяла так же, как Халбранду, а еще она знала, что Хельге нужно твердое руководство не только в познании воинских начинаний, но равно и в познании суровых нравов севера. И никто не будет с нею более суров, чем тот, чью ненависть сдерживает только воля его ярла.

Ригинлейв послала за Халбрандом заблаговременно, так что ожидать его в саду при княжеских палатах было вполне терпимо, даже несмотря на дурную весеннюю погоду. Весна в Ругаланне всегда была временем трудностей – слякоть, периодические дожди, тающие снега и льды. Княгиня все больше отдавала предпочтение ранней осени, но до нее еще было далеко.

- Здравствуй, Халбранд, - она улыбается и обнимает брата, едва он подходит достаточно близко. Радость Ригинлейв искренняя, она была привязана к этому мужчине, быть может, вообще к единственному из ныне живущих, - Я рада тебя видеть. Спасибо, что пришел. Как ты? – и вопрос этот не лицемерен, не формальная часть беседы, прежде чем приступить к основной. Женщину и впрямь волнует, как поживает Халбранд. После всего случившегося, пожалуй, этот вопрос следовало задавать почаще.

Подпись автора

Ригинлейв знала, что есть на свети вещи, с которыми нельзя справиться и которые нельзя исправить. Их можно только пережить. К ее огромному сожалению, смерть Ранди была таковой. Для Халбранда, в первую очередь. Но на деле – для них всех. Для всех, кто помнил его супругу, уважал ее и любил. Для всех, кто восхищался ее мастерством владения мечом. Для всех, кто уважал ее как ту, что следовала заветам Всеотца, которые в этот раз, увы, законами гостеприимства открыли двери Святогора в ее дом.

Княгине было отчаянно стыдно за то, что ее в тот день не было рядом с тем, кто называл себя ее мужем. Она бы смогла его остановить. Даже если бы пришлось воткнуть кинжал ему в глотку безо всякого хольмганга – все равно смогла. Но еще ей отчаянно стыдно было за то, что этот выродок был ее мужем и на этом основании мнил себя ярлом. Стыдно за то, что она позволяла ему мучить свою страну, свой край, своих близких. И стыд этот укреплял ее ненависть к нему. А ненависть укрепляла решимость. Еще немного. Еще чуть-чуть и они дадут отпор. Обязательно. Вся пролитая ругаланнская кровь будет отмщена. И хотя этого никогда не будет достаточно, все, кто отдал свою жизнь за Ругаланн, погиб от руки беловодских прихвостней, умер в борьбе с ними – все они обретут покой в Вальгалле. И когда Ригинлейв присоединится к ним за столом Всеотца, ей нечего будет стыдиться.

Боль Халбранда, его тоску, его гнев Ригинлейв ощущает, как свои собственные. В общем-то, еще и именно поэтому он был теперь здесь. Княгиня желала убедиться в том, что названный брат в порядке, насколько может быть в порядке мужчина в его положении, а равно отвлечь его, хоть ненадолго, от тех переживаний, что тревожили его бесконечно. Путь до Хольмгарда занимал время, Святогора здесь сейчас не было, а возможность побыть с Ригинлейв и услышать ее – была. И это то, что в нынешнем положении дел воистину оставалось для них бесценным. Ведь женщина день ото дня полагала, что не сегодня-завтра Святогор запрет ее и запретит видеться хоть с кем-нибудь, а особенно с теми, кого он так истово ненавидел, считая даже виру чрезмерной для оплаты смерти Ранди. И Боги свидетели, княгиня желала вырвать ему язык за все то, что он успел об этом сказать или даже подумать. Ему было не позволено ни словом, ни мыслью касаться имени ее кузины. Он был его недостоин.

- Я рада это слышать. Горе твое велико. И гнев твой справедлив. И я их полностью разделяю. Но ты мне очень нужен. Живым, здоровым и в здравом уме, - она коротко касается плеча мужчины и сжимает его, заглядывая в давно знакомые и родные глаза. Бескрайние озера отчаянного горя, а вместе с тем и сталь ярости и жажды мести. Рининлейв порой казалось, что в этом взгляде она больше не узнает Халбранда, но это был лишь напрасный страх. Иногда мыслями брат был далеко от нее, но она все равно знала, что он где-то рядом. Не оставит ее. Не будет унесен волной своей тоски и печали, лишая ее поддержки и защиты, в коей княгиня время от времени очень сильно нуждалась.

К вире рука как-то не тянется. Не может Ригинлейв принять, что это – достойная плата за смерть Ранди, как не может и взять ее из рук Халбранда. Вместе с тем княгиня понимает, что для него это было возможностью дать смерти супруги смысл, равно как и плате за нее. Несоразмерно малой, ничтожной, не той, что заслуживала эта славная женщина. Все, что могла обещать кузине княгиня, что та не будет забыта. Что следом за их победой подвиг ее воспоют в веках. А вира… Да, вира пусть послужит их дело, а не жжет руку и карман ее брата.

- Она сослужит, - Ригинлейв берет Халбранада за руку, в которой он держит кошель, но его дара не забирает, - Обязательно сослужит. И я принимаю этот бесценный дар, - бесценным его делала жизнь Ранди, конечно же, - Но я прошу тебя отвезти его и другие ресурсы в крепость моей матери на востоке, в Брускеруд, - один из оплотов их мятежа расположился именно там. Концентрировать все силы и все активы в одном месте, разумеется, было бы неразумно, но Брускеруд стал одним из надежных мест, куда везли не только золото, продовольствие и оружие, но и самый главный ресурс всего Ругаланна – его детей. Сирот, оставшихся без отцов и матерей по воле ублюдка, а равно сыновей и дочерей, которым сейчас было безопаснее в крепости матери ярла, нежели в усадьбах, которые могут быть отняты или сожжены со дня на день.

- Моя мать скорбит вместе с нами. Она будет рада видеть тебя. И она найдет применение средствам, которые ты готов передать, - а потратиться в Брускеруде всегда было на что. Там лечили тяжело раненных мятежников, там воспитывали, обучали, кормили и одевали немалое количество детей, оттуда повстанцы получали оружие и продовольствие. Святогор, если и не знал наверняка, то точно догадывался об этом. Вот только сунуться на восток боялся. Слишком много людей поддерживало Рангрид, а равно духовенства, колдунов и воинов, готовых отдать за нее все, что у них было. Это давало Ригинлейв надежду, что они свергнут Святогора раньше, чем он станет достаточно силен, чтобы осадить Брускеруд.

- Здесь, при дворе, я держу только то, что может быть необходимо мне в случае побега, - хотя при мысли о том, что придется бежать из родного дома и столицы княжества Ригинлейв бросало в дрожь, - Нескольких добрых коней, кошель с золотом, отцовский меч и его ульфхеднаров. Все прочее ублюдок может найти и забрать. А я не позволю ему забрать у нас ничего больше, - голос ее глух, но тверд. Княгиня знает, о чем говорит. Она никогда не откажется от этого. Никогда не сдастся. Будет биться до самого конца, и конец этот будет Святогора, а не ее собственный. И не Ругаланна.

- Но сегодня я позвала тебя, чтобы просить мне помочь, - она выдерживает короткую паузу, а затем берет Халбранда под руку и начинает неспешную прогулку по саду, - Просьба будет несколько необычной. И она тебе не понравится.

Подпись автора

Ригинлейв верила Халбранду. Всегда верила. Никогда не сомневалась ни в его лояльности, ни в его верности, ни в нем самом. Он с первого дня, как вернулся с прахом ее брата из набега, оставался ей лучшим другом, опорой, товарищем и семьей. Даже в те дни, когда девочкой, нынешний ярл была еще слишком мала, чтобы быть в состоянии всецело осознать ценность их дружбы и заботы Халбранда о единственном живом ребенке ярла Горма. Он не вызывал у нее сомнений ни в далеком прошлом, ни теперь. Если кто-то и мог предать ее в угоду Святогору, то кто угодно, но только не он. И потому, женщине не нужны были никакие его клятвы и заверения. Она итак знала, что он сделает все возможное для того, чтобы их дело росло и крепло. Сделал бы и прежде, до смерти жены, а теперь его укреплял еще и дух Ранди. И сжимая пальцы на ладони брата сильнее, Ригинлейв чувствовала это. Как чувствовала и то, что кузина не могла попасть в Хельхейм, как не могла и остаться на земле драугом. Нет. Она стала одной из валькирий Всеотца. И теперь смотрела на них в готовности поддержать даже самые смелые из их начинаний.

- Боюсь, что он уже забрал то, что бы мое по праву, - в словах княгини нет горечи, нет вины, нет сомнения. Она ничего не чувствует и ни о чем не переживает. Они были северянами. Северяне умели переживать невзгоды, умели возвращать то, что было у них отнято. В этом была их сила. Они сгибались на холодном жестоком ветру, но никогда не ломались. И Ригинлейв не была сломлена тоже. И Халбранд не будет, как бы больно ему сейчас ни было, - У всех нас. Но мы это вернем. Один нам в свидетели и дух Ранди нам в силу. Я знаю, она сейчас видит нас. И всегда будет. Сделаем так, чтобы ее смерть не была напрасной. И вся пролитая в Ругаланне кровь не была напрасной. Дух всех, кто нам дорог, вознесется в Вальгаллу. А Ранди быть валькирией. Ибо Всеотец видел ее доблесть и мужество. Он знает высочайшую цену ее безупречной душе, Халбранд, - она улыбается брату. Улыбка выходит горькая, но от того не менее искренняя. Ей жаль было потерять кузину, супругу брата и просто великую женщину.

- Святогору стоит остерегаться всего севера, - отпустив ладони мужчины, уверенно говорит княгиня, поправляя на плечах меховую мантию своего отца, - Он оскорбил, обидел, унизил и лишил жизни многих достойных людей. Их кровь взывает к крови. Ненависть зреет в народе, среди бондов, хэрсиров, хирдманов, да даже трэлов. В свете всех этих людей Рангрид лишь одна из многих, - но в свете влияния, которым она обладала, Святогор даже не представлял себе, каких демонов он пробудил. Его надежды на Великого князя, на беловодское спасение были воистину никчемны и бессмысленны. Если Владимир решит сунуться в Ругаланн, защищая своего ставленника, Боги свидетели, он пожалеет, как никто до него не жалел. Север был готов к этому. И к тому, чтобы лишить Святогора его головы – готов тоже.

- Ты был мне лучшим братом из всех, - она улыбается, касаясь плеча мужчины и продолжая прогулку по саду, которая со стороны выглядела лишь мирной беседой двух давних знакомых. В некотором смысле, так оно и было, - Сигурд доволен тобой. Доволен тем, как ты исполнял все эти годы свою братскую клятву ему и мне. У меня не могло бы быть лучшего брата, - и в этом княгиня не сомневается. Не могло быть и не было. Халбранд всегда оказывался рядом, когда это было необходимо, всегда защищал ее, всегда поддерживал. Святогор? Кто бы мог что-то сделать с беловодским выродком?

- От того мне и не хочется огорчать тебя своей просьбой, но дело пока сравнительно секретное, - хотя еще во время жизни Горма никакой секретности в нем не наблюдалось, потому что отец сам разрешил тренировать Хельгу, раз уж его дочери взбрело в голову, что та может стать девой щита, - У Святогора есть сестра, Ольга. Может быть, ты помнишь. Жена Ульриха-размазни. Того, что и в походах не преуспевал, и пил чрезмерно, - помнить следовало, конечно, героев, но увы, сейчас им было куда больше нужно помнить своих врагов. И в лицо, и поименно, - Она уже некоторое время, как Хельга. Она приняла нашу веру, получила от дроттара новое имя и следует путями Трота, а равно и нашими путями, против своего брата, уже некоторое время. Еще когда отец был жив, я испросила у него дозволение тренировать ее, как будущую деву щита, но эти тренировки вскоре после смерти Горма прервал ее брат. Не могу сказать, что она успела научиться чему-то значимому, но меч в руках уже держит правильным концом, - Халбранду было бы впору фыркнуть, выражая свое отношение к сестре врага, но это было бы неуважением к Ригинлейв, чего он, помнится, никогда себе не позволял, - Но в грядущей битве у нас каждый воин на счету. А Ульрих – близкий друг и союзник Святогора, поддерживает его во всех зверствах и наказаниях. Она хочет его убить. Посему, я хотела бы продолжить ее обучение. И будет хорошо, если ты внемлешь моей просьбе и станешь обучать ее сам.

Подпись автора

Всеотец ей в свидетели, Ригинлейв ожидала подобной реакции. Пророчицей она не была, но брата своего хорошо знала, а потому полагала вполне закономерно, что он отреагирует именно так или подобным образом. Казалось бы, если ты знаешь, что в брате такая просьба вызовет огромную бурю эмоций, причем эмоций глубоко негативного толка, найди девчонке другого наставника по военному делу – в Ругаланне сейчас было предостаточно людей, которые смотрели княгине в рот, ловя каждое ее слово и готовые исполнять ее волю. Многие из них были хорошими воинами. Многим из них было глубоко наплевать, кого именно учить – хоть самого Фенрира, если это угодно истинному ярлу. Но Ригинлейв выбрала именно Халбранда, и можно было подумать, что в этом крылась попытка наказать его за что-то, уязвить его, может быть, даже оскорбить.

Но это было не так.

Во-первых, даже если бы между нею и названным братом существовал конфликт, самый яркий, пламенный и громогласный, княгиня никогда, ни за что в жизни бы не посмела ничем обидеть этого мужчину. Существовали грани допустимого для любой недомолвки между близкими людьми, и Ригинлейв никогда эту грань не переступала. Во-вторых, Хардрад был одним из немногих людей, которые никогда ее не подводили, никогда не делали ничего, что могло бы всерьез уязвить женщину, никогда не оставлял ее одну и никогда не смел сделать ничего, что могло бы ей навредить. Доверие княгини к нему было совершенным и абсолютным во всех отношениях, как и ее расположение. И то, что она делала, делала ради него.

Смерть Ранди потрясла их всех. И укрепила в намерениях по скорому освобождению Ругаланна от беловодской нечисти. Иначе и быть не могло. Ригинлейв едва ли не каждый день вспоминала сестру добрым словом. Скучала по ней. И желала бы больше всего на свете в тот день оказаться рядом со Святогором, чтобы остановить его. Им вдвоем с Ранди хватило бы сил. Но Боги распорядились иначе. И как бы ни скучала княгиня, она знала, что ее горе – ничто по сравнению с горем Халбранда, с его тревогами и переживаниями, с тем, что испытывает он. Хорфагер боялась, что пучина и болото его горя утянут его на дно.

Всякий мужчина на его месте желал бы отомстить – жестоко, кроваво и не ограничивая себя никакими рамками разумного. А он был вынужден принять виру. Да и ту беловодский ублюдок не желал платить сразу и лишь внял предупреждениям жены о том, что сделают с ним, если он оставит свое преступление не осужденным. В глазах ругаланнцев он итак был преступником, но убийство знатной женщины, супруги не менее знатного мужчины и родственницы ярла – все это приводило его к положению свиньи на скотобойне. Как бы ни кичился Святогор своей несуществующей смелостью, он был труслив и опасался того, что охота на него начнется по всему Ругаланну.

Вира была тем, что тянуло Халбранда на дно, а вместе с тем разжигало в нем ярость, которая горела ярким пламенем, сдерживаемым только усилиями княгини. И то, и другое могло его убить. И чем дольше он будет погружаться в эти чувства, чем больше он будет зацикливаться на них, тем сильнее будет становиться вероятность того, что Ригинлейв потеряет брата, если не в физическом смысле, до в духовном и личностном уж точно. Ему нужно было занятие. Ему нужна была цель. Ему нужна была возможность. Ригинлейв знала это, чувствовала и отчетливо понимала. Но ни одно занятие не могло бы действительно перенять на себя всю силу внимания Халбранда. Все возвращало его к Ранди и Святогору. Что ж, с этим ярл поделать ничего не могла. Но попытаться направить его чувства в более конструктивное русло – еще как. Пусть гневается на Ольгу, пусть презирает ее и пусть не будет к ней добр. Он не посмеет навредить, потому что Ригинлейв прикажет держать себя в руках. Он не посмеет ее убить или покалечить – по той же причине. Но его жесткость, а может быть, и жестокость по отношению к ней закалит характер южанки, балованной девчонки из Беловодья. Вряд ли это то, чего желала Ольга, но она хотела стать ругаланнкой. А ругаланнок ковали из льда и стали. И Халбранд отлично знал, что это такое.

Да, Ольга займет его. Он будет ненавидеть ее, он будет гневаться на нее, он будет видеть в ней предательницу, но выполняя указ ярла, он, наконец, перестанет тонуть. Пусть спорит с нею, сколько угодно. Пусть приходит к ней каждый день, чтобы рассказать, что Ольга – мерзкая предательница и беловодская змея. Пусть так. Ригинлейв все выслушает и услышит. И если так станется, что беловодская девчонка и впрямь лишь талантливая лицедейка, то когда придет время, у Халбранда появится возможность самому воткнуть в нее меч, удовлетворяя жажду мести. А до тех пор он будет ее тренировать. Ненавидеть, но учить. Ненавидеть, но жить. Ненавидеть, но исполнять приказ своего ярла.

- Эта южанка ненавидит своего брата больше, чем ненавидит мужа, Халбранд, - спокойно отвечаем ему Ригинлейв, останавливаясь и глядя в глаза, - Ты не видел того, что видела я. Я знаю, о чем говорю. Поверь мне, - у него не было причин верить ей в таком странном желании. И княгиня это понимала, - Ольга – не сестра своего ублюдка-брата. И беловодка из нее, будем честны, так себе. Если мы обучим ее, мы обретем верного союзника, а вовсе не врага, - за кажущейся уверенностью ярла кроются ее сомнения. Она верила Ольге без каких-либо доказательств, но какие доказательства можно было требовать от слабой беловодской девчонки? Единственным аргументом Ригинлейв было то, что она видела в Ольге отблески огня, что пылал в ней самой ярчайшим пламенем. И этого княгине было вполне достаточно.

- Я хочу, чтобы ты обучал ее, Халбранд. Я никому не верю так, как тебе. А если она окажется предательницей… Что ж… - женщина вздыхает, криво усмехаясь, - Я даю тебе право самому насадить ее на меч, - даже с учетом всего, чему ее успеют на учить до мятежа, едва ли она станет так хороша, что сможет всерьез попытаться выстоять против Халбранда.

Подпись автора

Ригинлейв знала, что так будет. Знала своего брата. Знала, как он думает, что видит и куда именно он смотрит. Сейчас он смотрел на нее, а видел женщину, сломанную горем и горестями, что выпали на ее долю, а от того лишенную разума, осторожности и верящую тем, кому верить не следовало бы ни за что на свете. Он думает, что она сошла с ума. Думает, что должен спасти ее. Думает, что убить Святгора своими руками – не такая уж плохая идея, можно воплотить ее немедленно.

Но Ригинлейв знает, что нельзя.

Знает, что если брат сделает это, то он, может быть, и изгонит ублюдка и злую волю Хольмгарда из их земель, но вместе с тем лишит Ругаланн надежды. Потому что ярлом, без сомнения, станет тот, кто положит конец этому мерзавцу. Но признают это не все. Грызня начнется такая, что станет еще хуже, чем было теперь, пусть и казалось, что хуже уже некуда и быть не может. Но одно дело было сопротивляться узурпатору, а другое – резать глотки друг другу за власть, которая должна была принадлежать Ригинлейв по законному праву, по праву крови, наследования и тех тягот, что она вынесла.

Женщина по крупицам собирала лояльность своих хэрсиров. Они верили ей. Они приняли, что она должна убить Святогора и освободить Ругаланн. Никто другой так не сможет. И если что угодно сейчас пойдет не так, то вместо освобождения севера, они получат гражданскую войну и его распад. А потому… Да, потому Ригинлейв стоило быть осторожной с самого начала. Побеседовать с Халбрандом, убедиться, что он приходит в себя, дать ему с десяток важных заданий, а Ольге найти другого учителя, надеясь на то, что в процессе занятости, которая показалась бы хэрсиру Ставангера повседневной рутиной, он не утонет в своем горе и в своей тоске по Ранди. Это было бы правильно. Так поступила бы милосердная, любящая и расположенная к брату младшая сестра. Но только не ярл. Только не та, что знала, что совсем скоро сила Халбранда и его ненависть, его ярость и жажда справедливого возмездия ей понадобятся. А они понадобятся. И если она погрузит его в бессмысленную повседневность заданий, которые могли выполнить и другие, то к моменту возмездия она получит отнюдь не грозного не воина, не свой щит, свою опору, свою поддержку и своего главного заступника, она получит живого телом, но мертвого душой мужчину, которого ничто уже не сможет вернуть назад.

Но что ей было ему сказать? Что ей было ему сказать, не как ярлу, а как сестре? Любящей, сопереживающей, тревожащейся о его будущем, о том, как сложится его судьба, судьба его удела, его дальнейшая жизнь. Что ей было сказать ему, как сестре, чтобы он ее услышал, понял и сделал не то, что она приказывает, а то, что она просит? У Ригинлейв было безоговорочно право заставить Халбранда поступить так, как она желает, но женщина не хотела сейчас использовать это право. Потому что это был родной ей человек. Тот, в чьи глаза она смотрела, как в свои собственные. Могла ли она ему приказывать? Должна ли была? Имела ли на это право? Смог бы сделать так Сигурд со своим ближайшим другом, соратником и семьей? Княгиня думала, что не могла. Пока у нее был еще шанс так думать.

- Халбранд, Святогору не нужно ни о чем узнавать, - она вздыхает, позволяя ему сжимать свои плечи сильнее, чем это было позволено брату и тем паче – вассалу, - Всякий, кто в Ругаланне – не его союзник, союзник мой. И он об этом отлично знает. Нет ничего, что Ольга могла бы ему рассказать, - и что Ригинлейв бы единовременно ей доверила, - А если ты считаешь, что я настолько глупа, чтобы рассказывать ей о том, что следует знать мне одной, то лучше подумай еще раз, - она смотрит на него укоризненно, но тон ее мягкий, ничуть не угрожающий. Она знает, что брат тревожится о ней. Любой брат тревожился бы о сестре в подобной ситуации. С разницей в том, что любой брат и вступился бы за нее немедленно, потребовал бы развода от ее лица и виру такую, чтобы ублюдок побирался до конца своих дней. С Ригинлейв это не работало. А потому жгло душу Халбранда. Жгло так сильно, что он едва ли мог с этим справиться. Но все равно должен был.

Она не вкладывает свою руку в его. Перехватывает обеими ладонями предплечья мужчины и смотрит ему в глаза. Узнает ли? Поймет ли? Почувствует ли? Она все та же. В ней нет страха перед Святогором. Нет иллюзий на его счет или на счет его сестры. Есть только вера в себя и правильность собственных решений. А до сих пор Ригинлейв не довелось ошибаться. И то, что они все были живы и по сей день, оставалось лучшим тому доказательством.

- Увезя меня отсюда, ты не сможешь защитить меня от зла, которое причиняет мне Святогор, - каждый день или через день, своим ли присутствием, насилием, синяками, которые он оставляет на коже. Все равно не сможет, - Ты только сделаешь все пережитое мной бесполезным, потому что если ублюдок умрет не от моего меча, я не верну себе престола в серебряном чертоге Хорфагеров. Я ее окончательно потеряю. Я должна быть здесь. Видеть все своими глазами. Предупреждать наших сторонников об опасности. Следовать своему первоначальному плану. Недолго осталось, но я оступлюсь сейчас, это будет означать конец всему. И я уверяю тебя: решение учить Ольгу – это не ошибка. Это милосердие.

Подпись автора

Ригинлейв понимала и принимала кипящий в жилах брата гнев. Иначе и быть не могло. Она ведь и сама ощущала его время от времени. Но в отличие от Халбранда, женщина находила в себе силы его смирить, остановить, приглушить и удушить. Потому что если бы она позволяла себе эмоции всякий раз, когда они требовали выхода, то хэрсирам уже не за кого было бы сражаться. Святогор убил бы ее, а вместе с нею и многих из тех, кто открыто, в лицо говорил беловодскому ублюдку, кто он такой и чего он стоит. Но они не для этого столько времени старались и страдали, не для этого готовились и не для этого приносили свои жертвы. Все они. Халбранд, сотни убитых хирдманов, лишенные власти хэрсиры, оставшиеся вдовами женщины и оставшиеся сиротами дети. Все это будет бессмысленно, если только они проиграют. И потому Ригинлейв должна была ждать. Ее желания, ее тревоги, ее страхи не имели никакого отношения к делу. Как и ее эмоции, чувства, желания и даже она сама. Да, этой женщине довелось стать центральным символом мятежа по праву ее крови. Были воины, умиравшие с ее именем на губах, были хэрсиры, заявлявшие, что примут только одну власть – власть Хорфагеров. И покуда Ригинлейв была последней из них, это была фактически клятва верности ей одной. Так имела ли она право делать то, что хотела? Нет. Если бы княгиня следовала собственным желаниям, то Святогор просто не проснулся бы одним прекрасным утром, когда она бы надела его череп на свой кинжал. Но что было бы дальше? Как скоро хэрсиры перегрызлись бы за ее власть, не готовые отдавать их девчонке? Как скоро они стали бы собственными руками сжигать усадьбы друг друга, убивать друг друга и сражаться за то, что им не принадлежало? Нет. Они верили в Ригинлейв, которая приведет их к триумфальной победе, держа в руках священный меч Хорфагеров. В Ригинлейв, которая, следуя их традициям, обнажит клинок против Святогора на хольмганге и отомстит за поруганную честь своих людей, своего народа, всего Ругаланна. И никаких других вариантов княгиня для себя не видела. Это сохраняло ублюдку жизнь. Но это же готовило конец не только ему, но и власти Беловодья над Ругаланном.

- И как долго твои хирдманы, брат, продержатся после? Против своих же братьев. Против тех, кто страдал от руки беловодского выродка годами, теряя своих близких? Скажи, кто из них воткнет кинжал в глотку старого хэрсира Магнуса, который уже год прячется от предателей то в лесах, то в устьях рек, то реже – в Брускеруде, когда удается до него добраться? Спроси. Потому что я уверяю тебя, им придется. Ведь Магнус, следуя старым обычаям, признает на престоле только Ригинлейв, которая убила своего мужа на хольмганге, доказав свою силу и превосходство в бою с ним. А если он не признает, то заявит свои претензии на престол Ругаланна, ведь девчонку ярла Горма вполне можно удачно выдать замуж за одного из его сыновей и заставить ее заткнуться, как когда-то заставил Святогор, - и это было глупым отрицать, потому что именно с попустительства Горма и самой Ригинлейв все это началось. Но силой ее руки все это закончится. На глазах у всего Ругаланна. На глазах у всех, кто их предал, - А с гражданской войной, которая начнется после, – непременно начнется, потому что каждый захочет поквитаться с предателями, с теми, кто принял сторону Святогора, – что ты собираешься делать с нею? Чьей волей, чьей властью ты ее остановишь? Моей? Той, что заколола ублюдка, пока он пьяный валялся под лавкой, а хирдманы хэрсира Ставангера сторожили вход? Вот это и есть подлость южан, а не ожидание честного боя один на один в присутствии всех, кто присягнул мне на верность и всех, кто жаждет отмщения, - она говорит, не повышая голоса, но говорит так страстно и решительно, что у брата не должно возникнуть сомнений. То пламя, что сжигало его, тлело и в ее душе. С разницей в том, что Ригинлейв свое старалась держать под контролем. Ради будущего их страны.

- Так скажи мне, брат, - выдыхает она, глядя на него, - Когда я потеряю себя больше? Когда последую примеру Святогора и убью его в Хольмгарде, напав превосходящей силой даже не моих людей, но твоих хирдманов, пырнув в бок кинжалом? Или когда соберу всех, кого он оскорбил, обидел, унизил и предал, а вместе с тем и всех его гадких сторонников, и на их глазах насажу его на свой меч? Какой из этих вариантов тебе кажется более приемлемым для дочери севера, а какой бы ты оставил для подлой южанки? – которой, без сомнения, считал и Хельгу тоже. Имел на это право. Как Ригинлейв имела право с ним не соглашаться. Потому что она видела девчонку. Знала ее. Понимала, как та думает. И разделяла с ней ее боль.

- Хочешь убить Святогора сегодня? – ярл, наконец, разводит руками, глухо заключая, - Хорошо, давай. Он вернется за полночь, пьяный, точно пил с самим Квасиром. Это не будет стоить нам большого труда. А до этого момента у тебя есть время, чтобы придумать, кто станет следующим ярлом. Потому что мне им после этого не стать точно.

Подпись автора

За слова, которые говорил Халбранд своему ярлу теперь, да еще и смея повышать на нее голос, он мог заплатить если не жизнью, то своей честью уж точно, будучи выпоротым на внутреннем дворе перед всем своим хирдом. Горм, без сомнения, именно так бы и поступил. Никто не смел сомневаться в его решениях, в нем самом, в его поступках. В решениях и поступках Ригинлейв сомневались самые близкие. И будь она по характеру, как ее отец, она бы не пощадила ничьи чувства и не стала считаться с тем, что Халбранд говорил то, что говорил, испытывая горечь, боль потери и даже страх перед их будущим. Перед будущим всего Ругаланна, а равно и своим собственным.

Но Ригинлейв не была ее отцом. И даже не была никем из его советников, кто непременно и совершенно однозначно посоветовал бы ему пресечь любые намеки на неповиновение самым жестоким способом. Она слушала Халбранда внимательно, не изменившись в лице ни капли. Ни единый мускул не дрогнул на ее лице, а пальцы не сжались в кулак в гневе, как нередко бывало с отцом, когда ему говорили не то, что он ожидал услышать. Наверное, Ригинлейв ошибалась, позволяя такое обращение с самой собой. Она претендовала на бытие ярлом, а ярл должен был держать своих подданных в железном кулаке, за попытку разжать который, без сомнения следовала смерть. Но если такова была цена за то, чтобы пощадить чувства близких ей людей, такова была цена за их спокойствие и выраженный ими гнев, то княгиня готова была ее заплатить. Это, по крайней мере, было справедливым.

«Хорошо» - про себя заключает женщина, глядя на Халбранда. Она знала, что он скорбит. Знала, что ему больно. Знала, что мужская гордость требовала от него мести, расправы, возмездия чуть ли не немедленно. Знала, что вира была не просто недостаточной и несоразмерной платой за все то, что он пережил, но ничтожной малостью. А еще Ригинлейв отлично знала и то, что  мужчина все это время никак не выражал своего гнева и эмоций – ему этого попросту не позволяли. И покуда это было так, женщина лишь удовлетворенно кивнула, посмотрев на Хардрада. Пусть лучше кричит и ругается на нее, чем все эти чувства, страхи и сомнения бушуют внутри, не давая ему возможности ровно дышать.

- Весь Ругаланн – семья мне, Халбранд, - совершенно ровным тоном отвечает женщина, разводя руками. Вряд ли этого ответа ожидал брат. Вряд ли это он хотел услышать. Но она здесь и не для того, чтобы говорить то, что от нее ожидали, вовсе нет, - И если ты полагаешь, что я предаю эту семью своими действиями, мыслями и суждениями, таково твое право и вряд ли я сумею тебя переубедить, не так ли? – потому что человек в запале может говорить много всего того, что не скажет после, и переубеждать его в этом самом запале – бессмысленное и безнадежное дело. Ригинлейв и не собиралась вовсе.

- Но все, что я делаю, я делаю ради Ругаланна и возможности нашей победы. Возможности, брат, а не безусловной ее гарантии, потому что даже сейчас силы едва ли можно назвать равными, поскольку за Святогором стоит его князь, не говоря уже о том, что тлен юга давно затронул север, сделав почву для моих сторонников слишком ненадежной. Того и гляди – ступишь и провалишься по самое горло. Я о предателях говорю, разумеется, - наивно было полагать, что их не найдется. Наивно было полагать, что ситуация будет безоговорочно и безгранично ясна во всех своих проявлениях. Ригинлейв и не полагала. Но Халбранду все виделось прямым и однозначным, ясным и бесспорным. Пожалуй, и на это он тоже имел право. Но его сестра – нет. Потому что любая ее самонадеянность могла стоить жизни не только ей самой, но и всем, кто поддержал ее.

- Я буду без тени сомнения и страха смотреть в глаза своих предков и своей кузины, Халбранд. Потому что я буду знать, что сделала все возможное для того, чтобы Ругаланн стал свободным, не понеся напрасных потерь в количестве, которое нам попросту не осилить, - а именно такими будут эти потери, если они выступят сейчас. И первой из них станет сама Ригинлейв.

- Ты когда-нибудь видел Святогора в бою, брат? – спрашивает княгиня все так же спокойно, как если бы мужчина не распалялся с каждым ее словом все сильнее, - Видел, как он владеет мечом? Как командует своей дружиной? – она видела. Неоднократно. И как ни страшно и странно было это признавать, но отказать ублюдку в том, что он был хорош в своем деле, оставаясь сотником Великого князя, было невозможно. Вероятно, именно поэтому он и оказался отправленным в Ругаланн, - Если будет возможность, то посмотри. Пара мечников моего отца и все мои ульфхеднары говорят, что это будет полезно почти всем воинам севера за редкими исключениями, в число которых, увы, я не вхожу, - она шумно вздыхает, поднимая глаза на брата, - Он убьет меня, если я вызову его на хольмганг сегодня. И убьет многих из тех, кто еще готов это сделать.

Подпись автора

Халбранд прав. Как она не могла переубедить его, так и он едва ли смог бы переубедить и ее тоже. В этом нет ничего постыдного, нет ничего предосудительного, хотя отец и здесь бы нашел, что сказать и что добавить. Например, что хэсиры не имеют права на собственное мнение. Что мнение ярла должно было быть для них законом, или он никакой не ярл. Но как бы громко ни звучали слова Горма в голове Ригинлейв, ее теплая привязанность к Хардраду, как к брату, члену семьи и просто дорогому человеку, неизменно звучала громче. Потому что были вещи, которые лежали за пределами представлений о титулах, об иерархии и даже о правильном и неправильном. И переступая через эти условности, женщина слышала брата, а не своего хэрсира, он имел свое мнение, высказывал его и Ригинлейв не чувствовала себя ни уязвленной, ни оскорбленной. Потому что он слишком много пережил. Они все уже слишком много пережили по воле проклятого южанина, которого здесь вообще не должно было никогда появиться.

- Не сможешь, - подтверждает она тихо, - Но не потому что я не верю твоему слову или не считаюсь с тем, что ты мне говоришь. Напротив, я благодарна за то, что ты озвучил мне свои страхи и свое мнение о ситуации. А потому что есть обстоятельства, силы и нужды, которые стоят выше всех нас. И сейчас выше всех нас, а равно выше всех моих желаний стоит мой долг, - такой, каким она сама его видела, будучи дочерью ярла и ярлом. Таким, каким ей следовало его исполнить во имя Ругаланна и во имя всех, кого Ригинлейв любила. И путь Халбранд мог думать иначе, Ранди была среди этих людей отнюдь не на последнем месте. И ее смерть не была забыта. Не будет. Княгиня позаботится об этом, а Святогор заплатит за нее самую высокую цену из всех, что он мог предоставить. Нет, не виру вовсе. Свою собственную жизнь.

- Спасибо, - согласие Халбранда обучать Ольгу, конечно же, было вынужденным, но это ничего не меняло сейчас. Он согласился. А это значит, что придет день, когда эта девушка воткнет нож в печень своего ублюдка-мужа, отомстив за саму себя и свою поруганную честь. Это может положить начало ее долгому пути. К чему? К свободе. Но быть может, и к тому, чтобы стать северянкой. Стать той, кем она не могла являться по рождению, но кем она могла вырасти из своего платья обиженной и оскорбленной женщины, боль которой заставляла ее захлебываться собственными страхами день ото дня. Халбранду не было это знакомо, ведь он был мужчиной в самом свободном краю Ругаланна. Но будучи женщиной в нем же, Ригинлейв знала, что за чувства испытывает Хельга. И разница между нею и Ригинлейв была лишь в том, что последняя знала, как этому противостоять и неизменно собиралась это сделать, даже если бы весь Ругаланн был против. Но ей повезло. Если Ругаланн и был против, то только против того, чтобы княгиня медлила хоть еще один миг.

- Я буду осторожна, Халбранд. Я обещаю тебе. И я повторю тебе эти слова в день, когда единолично займу престол в серебряных чертогах Хольмгарда, чтобы ты знал и помнил, что я сдержала каждое из своих слов, - она смотрит в глаза брата, полные боли и страданий, страхов и сомнений, что терзали и ее тоже. Смотрит, чтобы их унять. Потому что силы ее на это достаточно, - Ранди будет отмщена. Святогор падет. Ругаланн будет свободным. Клянусь тебе, - она повторяет это в полголоса, но так твердо, что сомнений не должно было возникнуть хотя бы в решимости ярла. А это уже было очень и очень многое.

Недолго думая, Ригинлейв делает шаг к мужчине и обнимает его так крепко, как ей хватало сил. Близость его сейчас – и без того была лучшей поддержкой, сам факт того, что кто-то из сторонников решился заехать в Хольмгард, не опасаясь расправы оставался удивительным. Но эти объятия напоминают женщине, что она не одна в своей борьбе. А это было уже куда больше, чем любое чудо. Ведь единство Ругаланна было и оставалось залогом их неизбежной победы. Победы, в которую Ригинлейв верила точно так же, как и в своего брата.

Подпись автора