Победа должна была принести долгожданное спокойствие, мир и возможность Ругаланну жить благополучно, ни в чем не нуждаясь. Памятуя об этом, княгиня отправила половину войска и хэрсиров домой после разграбления Ирия и празднования победы. Войско не особенно нуждалось в том, чтобы побывать на коронации самозванца, и даже самой Ригинлейв казалось, что она не особенно в этом нуждается, но у нее выбора не было. Хотя, пожалуй, она многое отдала бы за то, чтобы сейчас оказаться на мягкой перине в Хольмгарде, а не на лучшей из всех самых мягких перин в Великокняжеских палатах Ирия. И чем дольше княгиня здесь находилась, тем сильнее угнетала ее обстановка и понимание того, что ничего еще не кончилось, а стало быть, если она и увидит дом в ближайшие месяцы, то это ненадолго. Владислав должен был не только взять власть, но и удержать ее. Если этого не случится, если только он утратит престол, а истинные Беловодские на него вернутся, пощады можно не ждать. И если при Владимире вопрос о том, придет ли он всей Арконой на север, оставался подвешенным, сомневаться в том, что на север, во главе объединенной армии, желая отомстить за отца, придет Огнедар, не приходилось.

Ирий был противен Ригинлейв. Если в первые моменты после его взятия она чувствовала, как отпускает в груди натянутая струна боли, страха, отчаяния и переживаний, которые принес ей Святогор, заполняя душу громкой и ни с чем не сравнимой музыкой мести, то с течением недель сам факт нахождения в этом проклятом месте начинал казаться ей оскорблением памяти всех тех, кто сложил голову в борьбе с беловодским ублюдком, а затем – его хозяином. Ригинлейв не должна была быть здесь. Она должна была вернуться в Хольмгард, занять свой резной престол и больше никогда не покидать Ругаланн, не имея на то особой нужды, коей вообще могло никогда и не возникнуть. И все же, недели тянулись, Владислав привыкал играть свою роль Великого князя, а княгиня терпела факт необходимости своего нахождения здесь во имя интересов Ругаланна. Ведь если новый Великий князь потеряет престол, это значит, что все их многочисленные жертвы окажутся напрасными.

Многие воины не видели Ругаланн уже долгих три года, которые шла война, и их княгиня отпустила домой первыми. Впрочем, тех, кто особо порывался, отпустила тоже. В Ирии оставались только те, кто боялся оставлять здесь Ригинлейв одну и был верен ей, какие бы решения она не принимала, а равно те, кого она попросила остаться, потому что считала их присутствие важным. Владислав, по счастью, обнаружил в себе мудрость быть радушным хозяином, так что первое время хирдманы, хэрсиры, ульфхэднары – все ели и пили столько, сколько хотели, делали, что хотели и вели себя, как хотели. Недолго, но Ригинлейв тоже позволяла это, понимая, что все ее люди устали и имели право, в том числе, не на самое благородное и сдержанное поведение. После же она строго ограничила потребление вина и эля, усилила дисциплину до уровня приемлемой и ввела наказания для нарушителей. Но главной мотивацией не вести себя, как свиньи в хлеву, конечно, были пьяные в усмерть и днем, и ночью загорцы, которых ругаланнцы за время войны, кажется, стали не выносить на дух. И вообще-то наблюдать за тем, как благородные богатыри превращаются в похабных животных, было довольно неприятно. Но пока у Ригинлейв был ее меч, беспокоилась она не сильно.

Беспокоилась она по большинству иных вопросов, и для этого были свои причины. Но силясь отвлечься, сначала княгиня дни проводила в тренировочном дворе, выбивая зубы тем, кто решил потягаться с нею, затем воспользовалась любезным предложением Владислава и заставила портного шить ей одно платье за другим, после – ездила смотреть округу, пытаясь придумать себе занятие, которое позволит не сойти с ума. Отчаянно хотелось вернуться в Хольмгард хотя бы на зиму, но нужно было дождаться середины осени, чтобы быть уверенной в том, что армия княжеств не соберется так быстро и не решит молниеносно ударить по Ирию, желая отбить его в порыве горестного угара от потери большого количества своих князей, людей и наследников. Утешить их всех Ригинлейв могла либо тем, что всех титулованных, оставленных на поле боя, они сожгли должным образом, либо остротой своего меча. Она не знала точно, что было предпочтительнее. Но знала, что отчаянно желает, чтобы осень окончательно вступила в свои права и размыла дороги, что не позволило бы никому напасть на Ирий. Хотя, в сущности, зачем вообще было на него нападать? Столица была никчемна, вызывала отторжение на уровне ощущений, и Ригинлейв все казалось, что по улицам ее бродят все те твари, которых они не успели добить, пробиваясь к княжеским палатам.

Ожидание тянулось долго, так что княгиня буквально выдумывала себе дела. Она бы и хотела объяснить Владиславу, что осень и зима – лучшее время для политики и дипломатии, время, когда став победителем, он может предлагать союзы другим княжествам и даже получить положительный ответ, но самозванец пока еще слишком упивался своей новой ролью и не был готов слушать доводы разума. Да и Ригинлейв он подсознательно недолюбливал, как ей казалось. Он был ей обязан. Знал это. И материальный долг выплачивал куда более охотно, чем все прочие, что у него перед нею имелись. Так что учить его дипломатии и политике тоже оказалось невозможным. И в Ирии княгиня проводила время в праздных разговорах, в праздном флирте с непонятными лордами, в праздных купаниях в ваннах, вместо реки, в праздном вкушении вин и в куда менее праздных тренировках, чтобы не разучиться к лету держать меч в руках.

Занятие на сегодня ей придумала какая-то из рабынь, заявившая, что у госпожи, якобы, совсем нет заколок. Ригинлейв съязвила, что заколкой на войне вообще-то никого нельзя убить, а стало быть, таскать их с собой не имело смысла, но раз уж время нынче настало мирное, то можно было, и рассмотреть этот вопрос. Не в Ирии. В Ирии, если и водились драгоценные украшения, то они давно уже уехали в Ругаланн. А отбирать законную добычу у своих людей, княгиня не собиралась, пусть любой отдал бы ей хоть заколку, хоть фибулу, хоть серьги, хоть что угодно еще, стоило ей заявить, что оно ей необходимо.

Как бы там ни было, а выяснив, где располагается лучшая, после столицы, ремесленная мастерская ювелира, у которого точно должно было водиться нечто подобное, ярл распорядилась ульфхеднарам быть готовыми к полудню. Фактически приказ от рабыни ушел к Вигмару, который, быть может, и хотел бы уехать в Ругаланн с теми, кто решился туда отправиться, да только его положение главы гвардии ярла слишком его обязывало. Бросить княгиню здесь одну и подвергнуть ее опасности, пусть даже мнимой, он не мог, так что страдал вместе со всеми. И Ригинлейв, зная, во что это может превратиться, старалась пересекаться с ним, как можно меньше. Но сегодня у них не особенно был выбор. У них обоих.

Облачившись в темно-синее платье и плащ, щедро подбитый мехом, княгиня неожиданно для себя позволила рабыне украсить ее серьгами и кольцами, что вообще-то случалось с женщиной довольно редко и ни разу – за всю войну. До взятия Ирия она уже успела забыть, как это, носить платья и украшения, замысловатые прически и быть со всеми любезной. Полезное, наверное, умение, но кажется, оно слегка смущало всех вокруг, потому что ярл это ярл, а женщина это вон та и вот эта, но вы, княгиня, пожалуйста, наденьте доспех, так безопаснее. Как водится, Ригинлейв сама решала, что для нее безопаснее.

Лошади уже были готовы во внутреннем дворе. Здесь же ярл встретила и Вигмара, тоже готового к поездке. Был ли он счастлив, был ли он недоволен, был ли он раздражен – сейчас все это не имело значения, потому что княгиня хотела себе новую заколку. Даже более того – ей очень нужна была эта чертова заколка! Было ли главе ее личной стражи, что на это возразить? Вот уж вряд ли.

- Здравствуй, Вигмар. Мы направляемся в Пересечен – город в половине дня езды отсюда. Вернемся еще до полуночи, можешь не брать с нами так много людей, - определять, сколько людей им с собой брать и кого именно, было работой самого главы ульфхэднаров, так что княгиня не настаивает. Седлает коня, как если бы широкие полы юбки ее ничуть не смущали, одергивает плащ и сжимает в руках поводья. Ничего важнее заколки. Оставалось надеяться, что Вигмар в них разбирается и сможет поддержать тему в пути.

Подпись автора

Все в Беловодье и Ирии претило Ригинлейв. Претила чужая речь, далекая и непохожая на северную. Претило поведение горожан и прислуги, которые шарахались от северян, как от прокаженных. Претили местные нравы и обычаи, которые сейчас заставляли глазеть на женщину верхом, если только глазеть можно было без риска оказаться затоптанными конями ульфхеднаров. Женщина, на коне, с непокрытой головой и неприкрытым лицом, да еще и в сопровождении большого количества мужчин. Наверное, кого-нибудь из местных непременно хватил бы удар, если бы они знали еще и о том, что никто в сопровождении Ригинлейв не приходился ей родственником. А впрочем, беловодцы не нуждались ни в каких поводах для удивления и самых грязных сплетен. Им хватало и того, что они уже успели увидеть. Все непохожее, непривычное, необычное отторгалось, как небезопасное, а потому время от времени до княгини доходили разговоры о том, какие еще небылицы о ней успели насочинять. Завоевателей здесь не жаловали, что было вполне закономерно, захватчиков Ирия в лице северян – особенно. Что говорили о княгине, ее нравах и поведении, слушать, порой, стыдно было самым большим знатокам скабрезностей среди ругаланнцев.  И вообще-то это тоже пополняло копилку причин, по которым Ригинлейв предпочла бы покинуть Ирий, и впредь здесь никогда не появляться. Не потому что ее интересовали слухи и сплетни о ней самой. А потому что такая враждебность весьма явственно характеризовала ситуацию. И эта ситуация была для нее опасной. Особенно в свете того, как вел себя Владислав.

Улицы города уже не кажутся такими зловещими, но Ригинлейв поклясться готова, что помнит каждый поворот, за которым для них крылась смерть, выраженная хоть проклятием, хоть оголодавшими мертвецами, хоть разъяренными крестьянами. Этот город хранил немало неприятных воспоминаний, так что и теперь, лишенная возможности покинуть его навсегда, ярл предпочла не тратить время, глазея по сторонам, продвигаясь к главным воротам настолько стремительно, насколько позволяла ситуация.

Можно было сказать Вигмару, что вопросы ему не позволены, потому что ярл не в настроении хоть что-то обсуждать. Но правда была в том, что Ригинлейв в последнее время постоянно была не в настроении, обсуждать с нею, что-то стало близко к невозможному даже тем, кто прежде пользовался особыми привилегиями. Выносила нынешние дурные проявления характера ярла лишь Хельга, да и та только потому что в свое время натерпелась столько, что гнев княгини, ее хмурый взгляд и возможные грубые слова были для нее сущим пустяком, ерундой, на которую и обращать внимание-то следовало только с позиции того, чтобы Ригинлейв не покалечила никого на тренировке во внутреннем дворе.

Кроме того, какие бы настроения не одолевали княгиню, она отлично знала, что за нею числилась обязанность развеивать страхи и тревоги своего окружения, потому что если ее люди начнут в ней сомневаться, всему придет конец. Они не сомневались в ней, когда выступили против Святогора, не сомневались, когда пошли на войну против Владимира, не должны были сомневаться и теперь, когда большинство побед уже были одержаны. Наверное, будь Ригинлейв обычной женщиной, она могла бы потребовать хоть от Вигмара, хоть от кого угодно еще верить ей, не задавая вопросов и делать то, что она считает нужным, ведь до сих пор ярл мало, в чем ошибалась, она привела их к победам и освобождению Ругаланна, так с чего бы теперь думать, что она сделает, что-то не так. Но Ригинлейв не была обычной женщиной. Она не жила прошлыми заслугами. Не ожидала даже от самых близких безоговорочного доверия и слепого следования ее воле. Ни от кого не требовала больше, чем ей могли дать. И потому, женщина признавала, что вопросы Вигмара были обоснованы, может быть, даже справедливы. Да только, что толку было на них отвечать? Он и сам прекрасно знал все ответы. Включая тот, что утверждал его в мысли о возможности уехать хоть завтра. После войны Ригинлейв слабо верила в то, что ей может угрожать опасность большая, чем она уже успела пережить.

- Если хочешь, можешь забрать всех своих людей, кому хочется увидеть родных поскорее, и уехать в любой день, какой сочтешь наиболее подходящим для этого. Я это дозволяю, - совершенно ровно произносит княгиня, глянув на Вигмара совсем коротко. В словах ее, в интонациях, в жестах и мимики не читается и намека на гнев или обиду. Это не женское «если хотите, проваливайте все, я и без вас справлюсь!» - это четкое осознание того, что люди устали, они хотят домой, они хотят к своим близким, и Ригинлейв не вправе требовать от них больше, чем они уже дали этой войне, своему ярлу и Владиславу.

- Я пока останусь, хотя бы с небольшими силами. До поздней осени, я думаю. Так что ответ на твой вопрос: да, я намерена вернуть все силы Ругаланна в Ругаланн к зиме, - и ему должно было быть прекрасно известно, почему именно так. Это вообще не нуждалось ни в каких пояснениях. Ирий нужно удержать. Владислава – оставить Великим князем. В противном случае, всех их старания были напрасны, - Но если ты хочешь уехать, и кто-то из ульфхеднаров хочет… - хотя вообще-то не могло у них быть таких желаний, покуда они были гвардией ярла, а не рядовыми хирдманами, - …Вы можете это сделать. Я понимаю ваше желание быть в Ругаланне и полностью его разделяю. В Ирии останется Халбранд с его хирдом, хэрсир Агдера, который теперь силится выслужиться изо всех сил, - потому что его поведение при осаде Ригинлейв не забыла и не забудет еще долго, - И хирд старого Магнуса Боргена, - тот самый, что отказался покидать Ирий после погребального костра своего хэрсира, ожидая, пока в Беловодье прибудет новый хэрсир. Вряд ли это случится раньше уже упомянутой поздней весны, - Не думаю, что в стенах Ирия мне может угрожать, что-то большее, чем очередной пьяный дружинник князя Загорья. А уж с ними я как-нибудь справлюсь, - Ригинлейв неприязненно хмыкает и шумно выдыхает, когда Ирий остается за спиной. Оборачиваться не хочется. Хочется не возвращаться в него никогда.

- А в Пересечене мы ищем ювелира, - княгиня пожимает плечами, как ни в чем не бывало. Ярлам тоже требуется, порой, разрешить мирские и повседневные дела, к коим относились и нужды в местных ювелирных изысках, - Знаешь, оказалось, что я забыла взять на войну хоть одну заколку. Хочу купить новую. Может быть, присмотрю, что-нибудь еще, - вряд ли Вигмар ожидал именно этого ответа, но он ведь сам спросил. Озвученные слова звучали от Ригинлейв, как бред сумасшедшего, потому что прежде ее мало интересовали украшения, платья, заколки и гребни. Все больше – насколько заточен меч отца и насколько войско готово к очередной битве. Но все меняется. И Ригинлейв чувствовала, что если сейчас она не изменится настолько, чтобы иметь возможность не концентрироваться на сомнительности их нового Великого князя, она попросту сойдет с ума. А это им было совсем не нужно, - И ты тоже можешь. Говорят, что ювелирное искусство здесь поражает воображение. Ни в чем себе не отказывай.

Подпись автора

Скажи Ригинлейв четыре года назад, что она будет вынуждена оставаться в Беловодье, отчаянно желая уехать обратно в Ругаланн, она бы непременно подумала о плене и наказании Великого князя, но уж точно не о том, что силами севера на трон сядет новый правитель Ирия и ей придется защищать его задницу на этом самом троне, чтобы тем самым защитить и свое княжество тоже. Звучало вообще-то довольно абсурдно, неприятно, обременительно, и обязанность эта лежала камнем на сердце княгини, да только сделать она все равно ничего не могла. Жажда ее мести была утолена. В день, когда они взяли Ирий, сражаясь с тварями всех видов и порядков, силясь совладать с чужой магией и жестокой волей, Ригинлейв чувствовала, как безголовый Святогор переворачивается в гробу и надеялась на то, что Владимир прямо сейчас жалеет о своем решении когда-либо сунуться в Ругаланн. Цели достигнуты. Новый князь, увидев их в деле, вряд ли решится когда-нибудь хотя бы коснуться севера своей номинальной властью. Но уехать Ригинлейв все равно не могла. И это противоречие раздражало княгиню, а равно заставляло ее и теперь, ведя этот разговор, чувствовать себя не в своей тарелке. И Боги свидетели, будь это не Вигмар, ярл просто послала бы умника к черту, а начни он настаивать – наказала бы за неуместную дерзость.

- Спасибо. Я это ценю, - ровно отвечает Ригинлейв, глядя прямиком на дорогу, уходящую вдаль. Она и впрямь ценила верность, которая, как оказалось, в большинстве была довольно хрупка, что показало и время власти Святогора, и осада Ирия, и даже нахождение в Беловодье. Княгине хотелось верить, что с Вигмаром будет иначе. Во всяком случае, он никогда не вынуждал ее в нем сомневаться, и у женщины были все основания полагать, что так и останется до самого конца, каким бы он ни был для обоих. Пожалуй, верность эта заслуживала права задавать больше вопросов, чем было позволено другим, даже если Ригинлейв эти вопросы были неприятны, ведь она не находила ответа на них и перед самой собой. Во всяком случае, тех ответов, которые она желала бы найти.

Беловодье было красивым княжеством. В очаровании осени, которая оставалась любимым временем года Ригинлейв, пожалуй, даже очень красивым. Несмотря на то, что и место, и его суть отторгали любые взгляды подобного толка, княгиня в который раз определила для себя желанным такое времяпрепровождения, как прогулки верхом, пусть даже без особой цели, которой уж точно нельзя было считать покупку заколки. Вместе с тем ярл ощущала и острую тоску по дому. Княжество это было хоть и красивым, а все равно чужим и чуждым настолько, что даже воздух здесь казался другим. В Ругаланне осенью было уже свежо. Приближающаяся первая зимняя ночь, а затем и приход Хель на исходе октября ощущались в каждом дуновении ветра. Первые снежинки покрывали искрящейся россыпью еще не до конца пожелтевшую траву. Природа умирала, солнечные лучи уступали право долгим ночам, в которые радостью становился теплый очаг, добрый эль и добрые друзья. Ригинлейв скучала почти отчаянно. В Беловодье была своя красота, но Ругаланну она уступала многократно.

Мужчины всегда слабо разбирались в украшениях, так что сам ответ княгиню не удивляет. Только то, что этот ответ вообще последовал в сложившихся обстоятельствах. Вигмар мог тяжело вздохнуть про себя и остаток пути проделать молча, потому что справедливо считал, что Ригинлейв занимается ерундой, но он выбрал другой путь, и женщина была ему за это признательна. Потому что говорить о заколках было проще, чем искать ответы на вопросы, которые и задавать-то вслух не хотелось. К тому же, что пока этих ответов у женщины не было.

- С радостью помогу тебе в таком благородном деле, - охотно отвечает Ригинлейв. Не сказать, чтобы она особенно хорошо разбиралась в вопросах приданого, учитывая, что у нее самой оно было в размере целого княжества, но представления о том, что нравится женщинам и девочкам разных возрастов, она имела, а равно сделала себе мысленную зарубку на этой теме. По прибытию в Ругаланн нужно будет послать в Йомсборг подарки, сделанные рукой ювелира матери. Изысканные украшения еще ни одному приданному не мешали, а Асхильд, лишенная тепла и заботы матери и окруженная сплошь мужчинами, заслуживала того, чтобы получить достойные дары. Любой девочке это было приятно. Даже самой Ригинлейв когда-то. Кажется, до брака со Святогором.

- Я люблю изумруды и серебро. Хотя отец всегда говорил, что следует любить сапфиры, а беловодский выродок, что золото, - она презрительно повела плечом, ведь если для любви к сапфирам было закономерное объяснение, заключавшееся в том, что синий был официальным цветом Хорфагеров, то любовь к золоту была оправдана, разве что, алчностью, коей Ригинлейв была, в большинстве своем, лишена, - Еще я люблю мифологические сюжеты, но вряд ли мы нужные найдем в Беловодье, - потому что сюжеты с местными Богами княгиню не интересовали, а с некоторых пор даже вызывали легкое отвращение.

Наивно, однако, было надеяться, что на этом Вигмар успокоится. Светские разговоры обо всякой ерунде, насколько она успела припомнить, он не особенно жаловал. И это можно было понять. Ожидать от него, что он научился молчать за три года на войне, тоже было слегка преждевременно. Так что он должен был, нет, просто обязан, вставить, что-нибудь, что заставит княгиню выдохнуть и закрыть светлые глаза в отчаянной попытке совладать с ощущением, что Вигмар сейчас забирается ей под кожу ножом своим хождением по самому больному.

- А из-за чего? Прогнившей черепицы? Скользких улиц? Злопамятного загорского гвардейца, которому я выбила зубы на тренировке позавчера? – елейным голоском интересуется Ригинлейв со сдержанной улыбкой на губах. Длится это, впрочем, недолго. После чего она вмиг становится серьезной и смотрит на Вигмара, - Он теперь наш новый Великий князь. Тот самый, который обещал не лезть своими руками в дела Ругаланна, тот самый, который собирается стать мне братом, - хотя они оба знали, что это ложь, потому что жениться на непризнанном бастарде прежнего ярла – вовсе не стать родственником ярлу нынешнему, - Так что он не представляет для меня опасности. И никто из его людей не представляет. Его зад на троне только благодаря мне и Ругаланну. Он должен целовать песок, по которому я ходила. И оснований полагать, что будет иначе, у нас нет, - вообще-то есть. До черта. Владислав был скользкой змеей, разум его давно захватил, если не Локи, то кто-то из его приспешников. Он не знал верности. Он не знал чести. Он не знал благородства. А вот Ригинлейв знала все это о нем. Как знала и то, что от Беловодских в нем ровным счетом ничего. И все же, княгиня полагала, что он осознает опасность ссоры с нею. Равно как осознает и все риски того, что Ругаланн вдруг перестанет его поддерживать. А еще… Да, еще он был слишком труслив в понимании северян. И учитывая это, он вряд ли станет переходить дорогу той, от кого зависел сам факт его правления в ближайшее время.

Подпись автора

Ригинлейв солгала бы, если бы сказала, что понятия не имеет, о чем Вигмар говорит. О, она очень хорошо понимала всего его опасения, потому что часть их была созвучна с ее собственными. И это хорошо еще, что мужчина не касался темы скорого брака ее сестры с самозванцем и того, на что самозванец мог рассчитывать. Нет, их с Устиньей никогда не разделяли конфликты, споры, ссоры и противоречия, а от того и видеть в ней предательницу было бы опрометчиво, преждевременно и жестоко, но тот факт, что Владислав мог желать ее использовать, тоже заставлял, что-то неприятное в груди шевелиться так сильно, как никогда прежде. Сомневаться в близких было хуже всего. Но и эти подозрения закрадывались в душу Ригинлейв. Как и четкое понимание того, что Владислав не похож на благодарного родственника, который полностью осознает всю степень шаткости его положения. Захват Ирия был большой победой, вне всякого сомнения, но эта большая победа далась им большой ценой, из которой самозванец заплатил только золотом. Откуда оно у него? Еще и в таком количестве? На что он потратит его дальше? Осознает ли, в какой степени задолжал и Ругаланну, и Ригинлейв лично? Ответы на эти вопросы беспокоили княгиню, потому что подсознательно она их знала. Как знала и то, что в этой части своих тревог Вигмар прав. Владислав не смог бы сразиться с нею на поле боя, воином он был более, чем посредственным. Не смог бы ничего ей противопоставить в политическом смысле – не хватало ни опыта, ни понимания процессов, ни знания того, как живет и функционирует Ругаланн и почему сохраняет верность женщине. Но мог ли он попытаться избавиться от нее? Убить ее, устранить иным способом? Ригинлейв двояко видела эту ситуацию.

С одной стороны, ее убийство дало бы ему некоторые преимущества, совершенно однозначно ослабив север. У княгини не было наследников, не было того, кого прочие хэрсиры могли бы назвать своим лидером и ярлом после ее смерти. И Владислав мог мыслить далеко, рассчитывая, что смерть Ригинлейв начнет грызню, в которой каждый станет делать, что захочет, ходить на какие угодно войны и убивать, кого вздумается. От этого хаоса Ругаланн и впрямь защищала власть княгини. Если же так случится, что она умрет, то Владислав сможет попросту купить чью-то лояльность, насулить золотых гор, даже если этих гор у него давным-давно не было. А затем получить княжество, если не целиком, то частями уж точно. Мог он рассчитывать и на то, что женившись на Устинье, на бастарде Горма, кого-то перетянет на свою сторону под ее начало, ведь бастард или нет, она была крови Хорфагеров. И хотя Горм никогда этого не говорил, кажется, в Ругаланне в этом родстве никто не сомневался. Владиславу было невдомек, что Устинья и Ригинлейв были величинами несравнимыми в своем значении. А значит, и его прицел на брак мог быть вполне определенным.

С другой стороны, каким бы болваном от политики и войны ни был Владислав, он не мог не понимать, что смерть княгини ослабит не только Ругаланн, но и все ее войско. Там итак уже было немало хэрсиров, которые считали свой долг исполненным и хотели вернуться домой, строить усадьбы, сеять поля и ходить в набеги, а не умирать на чужой войне. Они делали то, что делали, потому что так говорила Ригинлейв. А она могла мотивировать их настолько, чтобы только в очень критичных умах возникали сомнения в том, что они не воюют на чужой войне, а отстаивают свою независимость и мстят Беловодцам. Так как долго это войско еще пожелает остаться в Ирии и пожелает ли вообще, если Ригинлейв и ее приказа не будет? Харизматичным лидером назвать Владислава можно было едва ли. Пообещать ничего, кроме денег, он не мог, а деньги для тех, кто мог просто забрать их, значили немногое. Так мог ли он желать убить ярла, понимая, что это приведет к ослаблению и раздробленности войска, которое даже слушать его не станет, ведь с точки зрения северян Владислав был и оставался никем, сколько бы раз он ни напялил на себя корону?

Дело было за малым – угадать, какими из этих путей воспользуется Владислав и что именно было у него в голове. Ригинлейв не старалась рассматривать в качестве аргументов мотивы благодарности и благородства. Ни благодарным, ни благородным их новый князь не был. И Ригинлейв не забывала об этом ни на минуту. И все же ей хотелось думать, что Вигмар ошибается. Что именно потому что самозванец знает, что обязан ей всем, а равно понимает, что Ругаланн стоит на его стороне только благодаря ей, и не даст ему совершить фатальную ошибку. Впрочем… Они это обязательно увидят. В сущности, разговор их с Вигмаром ведь был о другом.

- Я смотрю на это иначе. Ты прав. Я дала ему все и в моем праве это «все» у него отобрать. Но равно также он должен понимать, что с моей смертью он не переведет вдруг ругаланнцев под свои знамена. А потеряет их значительную часть. Ему выгоднее иметь меня живой и довольной им и его поведением, а вовсе не мертвой, - но понимал ли это сам самозванец? Знал ли он, как функционирует Ругаланн и каких принципов придерживается? Осознавал ли, что Ригинлейв была последней из Хорфагеров, а значит, единственным шансом на единство этих земель и хэрсиров? Только ее слово удерживало его от потери всего. Но только ее жизнь от того, чтобы значительная часть ее людей вернулась в Ругаланн и махнула рукой на его войну с княжичами. И у него не будет много времени, чтобы собрать новую армию в случае смерти Ригинлейв. Вряд ли Гардарика затянет с ответным ударом.

- Я не думаю, что Владислав станет пытаться меня убить. Как не думаю, что таким же способом, как Владимира, - она многозначительно смотрит на Вигмара, выдерживая паузу, но затем все-таки продолжает, - Но неважно, что думаю я, ведь так? Мое дело – править Ругаланном и принимать решения во благо оного. А защита моей жизни и здоровья – твоя работа. Из чего следует, что твое мнение здесь приоритетнее моего. Ты видишь картину лучше и знаешь, что нужно делать. Если ты считаешь, что Владислав может попытаться меня убить – значит, так оно и есть. Предприми необходимые меры, чтобы этого не случилось, а если случилось, то попытка его оказалась неудачной. Найми сеть информаторов, подкупи ближайшего трактирщика, отыщи предателя среди загорцев – пусть доставляют тебе информацию. Сделай то, что считаешь нужным, чтобы сохранить мою жизнь, - да, с точки зрения княгини это была легкая паранойя, но покушения на нее были и прежде, так что даже если не Владислав, то князь Гардарики вполне мог пожелать избавиться от Ригинлейв. Или старший княжич. Или его мать. Или даже князь Загорья и их вече. Неважно. Это была работа Вигмара, он был обеспокоен. Пусть делает то, что считает нужным.

- Но вот, что я тебе скажу. В своих устремлениях защитить меня, подумай дважды, прежде чем переходить границы разумного, - предупреждает она строго, но без давления, - Предпринимай необходимые меры, я доверяю тебе, можешь не сообщать мне о них. Но если, что-то хоть на секунду покажется тебе тем, чего я не сделала бы сама или тем, что может вызвать мой гнев и недовольство, а равно создать мне проблемы, то не просто подумай дважды, а найди меня и расскажи, что намерен натворить, чтобы я была готова реагировать или чтобы я вовремя успела сказать тебе «нет», - княгиня давно уже поняла, что умение вовремя притормозить Вигмара – одно из самых ценных во взаимодействии с ним.

- Я ценю твой энтузиазм. И профессионализм тоже. Но я не хочу переходить от соблюдения разумной безопасности к тяжелой паранойе, от которой вреда будет больше, чем пользы. Если же так случится, то не взыщи, - она разводит руками, посмотрев на Вигмара, - Я буду вынуждена реагировать.

Подпись автора

С Ригинлейв и впрямь не было большого смысла разговаривать о ее безопасности. Этот вопрос казался ей каким-то эфемерным, мало относящимся к реальности. Она прошла мятеж, войну, осаду города, несколько набегов. Если ничего с нею не случилось в ту пору, то что могло случиться теперь, когда все было кончено? Владислав с его магией и мертвецами, загорцы с их отвратительным поведением свиней, разве они могли представлять для нее реальную опасность после всего, через что княгине удалось пройти? Когда ей, что-то казалось небезопасным, она неизменно имела возможности для того, чтобы сказать себе «разве этого еще не было, когда ты жила в браке со Святогором?». Ведь в ту пору было абсолютно все – от гибели и страданий близких людей для намеренного ее унижения, боли и страха, которым не было ни конца, ни края. И ради того, чтобы те, кого Ригинлейв считала своими близкими, никогда больше не страдали, не несли потери и не переживали годы в мятежах, она не должна была ничего бояться. Уж точно не самозванца, который без ее армии никогда бы даже не приблизился к княжеским палатам Ирия. И уж точно не его подлой магии, уже погубившей одного князя. Он ей не ровня. И никогда не станет.

- Вот и хорошо, - отвечает Ригинлейв Вигмару, коротко кивнув. Говорить тут и впрямь было не о чем. Воспринимать всерьез восставших мертвецов и самопровозглашенного князя было пока преждевременно. А после… После Ригинлейв посмотрит. И если сочтет его опасным, то едва ли его смогут спасти загорцы. Просто не решатся вступить в противостояние с севером. Кишка тонка. Хотя князь Загорья ей по нраву не приходился. Пусть даже он и был лишь рупором чужой воли, а не собственной.

Путь до города, по счастью, недолгий, так что вернуться еще пару раз к уже закрытой теме, они не успевают. Ригинлейв все больше погружена в собственные мысли, далекие от Владислава, вопросов безопасности или заинтересованности в каких-либо проблемах вообще. Написать матери, справиться о нуждах Ругаланна, еще с прошлого раза убедиться, что разбойники в предместьях Брускеруда были усмирены и больше не зверствуют. К тому же, причин для этого не было. Край их не голодал и не бедствовал, а сейчас воины и хэрсиры возвращаются с золотом и добычей – уходить в разбойники, грабящие торговцев и случайных путников не было никаких причин, от того и наказания были суровые.

Странно, что им на пути никакие бандиты не попались вовсе. Хотя редко, кто из них решался нападать на хорошо вооруженные конные отряды, из которых явно очевидно, что дело придется иметь не с простолюдинами, но в Беловодье дела обстояли намного хуже, чем на родине. Война разоряла все. Северяне, в большинстве своем, тоже. И Ригинлейв вовсе этого не смущалась. Ирий, само княжество – все было их трофеем. И если бы это не ослабляло еще сильнее власть нового князя, утверждая народ в ненависти к нему, она бы позволила своим людям разграбить вражеские земли целиком и полностью. Даже теперь, когда ни Святогор, ни Владимир этого увидеть не могут, потому что гниют где-то в аналоге Хельхейма, если таковой существовал для убийц, насильников, воров и стяжателей в алатыре. А если нет, то Ригинлейв убеждена, что ее Боги уж точно покарали этих выродков достаточно. Уничтожить это княжество было ее правом, как оскорбленной женщины, но прежде всего, как правителя изрядно пострадавших земель. Их никто не щадил. И они щадить обязаны не были. Ругаланн и Хофагеры всегда воздавали сторицей за нанесенные обиды. И кто знает, как пойдет дело дальше? Может быть, Беловодье зря уверилось в том, что это был конец.

Город вовсе не выглядит шибко пострадавшим от войны. Улицы здесь целые, дома тоже, торговля идет вовсю. Взгляды прохожих княгиню ничуть не смущают. Во-первых, ее вообще мало интересовало мнение черни, если это не была чернь Ругаланна, а во-вторых, причина их недовольства была в их дикости, в том, что их княгини и их женщины привыкли в светлицах сидеть и на улицах не показываться. Вот только это был их выбор, а не ее. Ведь в Ругаланне и самые скованные условностями и традициями представительницы женского пола не настолько были лишены даже минимальной свободы. Ригинлейв понимала разницу в сознании, культуре и восприятии. Но если чернь думала, что может проявлять свое неуважение к ней любым образом, то быть этой черни затоптанной конями, если не успеет вовремя убраться с пути.

Ригинлейв привычна к тому, что их боятся, чураются и ненавидят. Ей не впервой было встречаться такой реакцией, хоть здесь, хоть в Ирии, хоть где бы то ни было еще по Арконе. Северяне казались дикарями чуть ли не больше искорцев, а уж после того, как прошла война и говорить было нечего. Следовало быть готовыми к эксцессам и по счастью для княгини, так оно и есть. Впрочем, какие вообще здесь могли быть трудности? Им и мечи-то обнажать не приходится, как местные разлетаются по разным углам, силясь слиться со стенами. Кто в здравом уме решится причинить им хоть какое-то зло?

Долго ехать по городу не приходится, да и не так уж он и велик. Спешиваться у лавки, где торговец уже собирал свои сокровища, Ригинлейв, однако, не торопится. Поведение торговца вообще-то кажется ей довольно странным. Проклинать он их не берется и плевать под ноги коню тоже, но и шибкой заинтересованности не проявляет. Болезнь? Быть может. Да только княгиня в жизни своей не видела торговца, который завидев знать, не бросался расставлять все так, чтобы побольше предложить и побольше продать, даже если он был при смерти, не говоря уже о болезни. Купцы все были такие. И Ригинлейв скорее удивилась бы торговцу, который отказался, что-то продавать, чем торговцу, который умер, но продолжил свою работу по убеждению знатной женщины в том, что именно его товары ей нужно приобрести. Ведь, кто еще здесь потянет золотые заколки и драгоценные украшения, кроме знати?

Наконец, Ригинлейв ступила на твердую землю, бросив взгляд на шкатулки, затем на торговца, а затем на Вигмара. Его неодобрение снова приводило ее к мысли о том, что он чрезмерно увлекся идеями ее безопасности, но внутрь она не собиралась заходить все равно. И следуя его рекомендации – не хватало еще, чтобы в порыве паранойи глава ее стражи прикончил ненароком кого-нибудь, и следуя чувству собственного достоинства. Еще не хватало, чтобы торговцы диктовали ей, княгине Ругаланна, как ей товар осматривать и где. Хочет, чтобы они у него, что-то купили? Пусть будет любезен и покажет все, что есть, на прилавке. А нет, так пусть катится к черту, здесь в округе еще немало городов, где-нибудь найдут ювелирную лавку наверняка.

- Нет, - спокойно, но твердо отвечает княгиня, подходя к тем ларцам, что все еще стояли на прилавке и были открыты, - Выставишь товар обратно, или вели выставить подмастерьям, раз уж так болен. А если нет – не велика беда. Найду другого торговца. У вас в Беловодье их много, - она подергивает плечом, бесстрастно взглянув на торговца. Тот замирает на несколько мгновений на месте, затем внутрь заходит, так что можно подумать, что он решил тем самым проявить свое презрение, что было неизменно глупо. Но нет. Не проходит и пары минут, как подмастерья его начинают выносить товар на прилавок снова, начинается шум и суета, а сам торговец с видом страдальца стоит рядом.

- Что ж, благородные судари, раз изволите смотреть товар на прилавке, так тому и быть, - он разводит руками, а затем указывает на женщину, которая с деревянным подносом со сладостями подходит ближе, - Угощайтесь, сладости заморские, сейчас еще диковинку из-за моря вынесем, щербет называется, - он, вроде как, своими угощениями даже очень гордится, но Ригинлейв все больше занята разглядыванием товара, с одной заколки на другую. Засушенный диковинный фрукт она в руки берет, но взгляд ее привлекает тотчас же заколка серебряная в виде змея. И как есть, с изумрудами.

- Ты погляди, Вигмар, - она показывает украшение мужчине, - Никак сам Йормунганд, - змея, опоясавшая весь мир и тем самым сохраняющая его стабильность и единство, пожалуй, был символом неоднозначным. Но до Рагнарека еще далеко, а до тех пор мировой змей был частью их порядка, - Понравится такая Асхильд? Хочу ей подарить.

Подпись автора

Не существовало дорогих подарков для девичьей радости, а Ригинлейв хотелось порадовать Асхильд. Каждой девчонке хотелось обладать изящными украшениями, а как бы ни был неприятен княгине этот край, следовало признать, что о местном мастере ей не соврали. Иные его изделия и впрямь потрясали воображение, хотя женщина с удовлетворением отмечала, что у них в Хольмгарде именитые мастера, в том числе и ее собственный ювелир, могли ничуть не хуже. Но раз уж они были здесь, отчего бы не воспользоваться возможностью присмотреть, что-то необычное? Ведь для ярла и прежде не было ничего слишком дорогого, а уж теперь, когда они взяли Ирий, и подавно. Она могла позволить себе столько украшений, сколько пожелает, столько подарков, сколько ей самой захочется. А хотелось Ригинлейв многого. Не для себя, а для детей хэрсиров, близких друзей и всех тех, кто в нужный час оказался ей верен. Княгиня и без того не была скупа на милости, но она знала, что личное участие, порой, служило дружбе лучше, чем даже самые большие материальные вложения. Так что в ее планах было всю позднюю осень провести в гостях или в приеме гостей, быть щедрой и почтительной гостьей и не менее щедрой и расположенной хозяйкой.

- Хорошо. Надеюсь, ты прав, и она будет довольна. Мы возьмем, - она откладывает заколку на край прилавка, намереваясь продолжить осмотр. Вопрос цены, равно как и замечания хозяина лавки о том, что изображено на изделии, вообще мало интересует княгиню, потому что мнения беловодцев ее интересовали слабо, а торговаться за подарки до последней галки не было свойственно Ригинлейв, хотя и дурить себя она едва ли кому-нибудь позволила бы.

От обилия колец, серег, подвесок, заколок и фибул рябит в глазах. Ярл никогда не была ограничена в том, что женщины почитали за настоящие сокровища, но про Ригинлейв едва ли можно было сказать, что она является первой модницей в Хольмгарде. Княгиню все больше интересовали мечи, кинжалы, топоры и луки, а в своем понимании моды она безнадежно отстала, потому что придерживалась весьма стойких предпочтений, которые не менялись годами. Вот и сейчас в ее руках все больше оказываются предметы, которые, судя по всему, мало были интересны другим, даже если кто-то и мог позволить себе их купить. Несколько тонких шпилек с жемчугом, костяной гребень с конем, что был похож на Слейпнира. Ярл задумчиво вертит в руках еще одну заколку, на этот раз из золота, с мелкой россыпью самоцветов. Хельге такое нравилось, можно было подарить ей на Йоль. Задумавшись, княгиня не сразу обращает внимание на предложенный ей щербет, хотя выглядит и любопытно. Что еще за щербет такой? В Беловодье обычно предлагали одни кисели, а как-то в Ругаланн забрел торговец далеко-далеко из-за моря. Он привез странные сушеные листы, назвал их чаем и угощал всех. Княжне тогда понравилось, а отец сказал, что ерунда и лучше пить эль или воду, а не непонятно что из-за моря. Но природное любопытство Ригинлейв сохранила в себе и теперь, так что руку к подносу она все-таки протянула. И как раз в этот момент другую, которой она собиралась отправить себе в рот засушенный фрукт, остановил Вигмар.

Ярл посмотрела на него, но без тени удивления. Ее вообще не удивляло, когда он выполнял свою работу и делал это так, как следует. Во всей этой ситуации и впрямь было, что-то странное, что-то, что неуловимо тревожило княгиню. Она списывала это на непривычность к беловодским обычаям, которые нередко казались женщине странными, но теперь они оба с Вигмаром чувствовали какой-то подвох. Что это было? Какой хульдры беловодец имел в запасе такое количество чужих и чуждых мифов в своих изделиях? Какого драуга он смотрел на них, как ягненок, которого должны вот-вот забить и отправить на мясо? Почему он вздумал угощать их сладостями и щербетом, когда они побеспокоили его перед самым закрытием и могли вообще ничего не покупать, а если не повезет, то еще и забрать все силой? Ответов на эти вопросы не было, но Ригинлейв, видя эти мелкие несовпадения, чувствовала какой-то подвох. Нет. Она вовсе не полагала всерьез, что их решили отравить. Даже более того, княгиня не особенно обратила какое-то внимание на предложение Вигмара выпить щербет вместо них, а вместо этого отправила фрукт туда, где он лежал, а следом вернулась к разглядыванию драгоценностей. Вот тут серебряное солнце с сапфирами – идеально ей подходит. А вон там изящная фибула с волчьей головой – отправит молодой жене хэрсира с северных островов, помнится, она здорово помогла своими отварами мятежникам одной из сложных зим незадолго до мятежа.

- Нет, господин, что вы? Такие дорогие угощения только для дорогих гостей. Ни я сам, ни жена моя… Только по праздникам… - тон, в котором набатом звенит испуг, заставляет княгиню усмехнуться. А клеймо рабыни на запястье «жены» - понять, что торговец лжет. Женился на своей рабыне? Зачем, если можно было насколько угодно долго владеть ею в качестве наложницы? Вздор. Ригинлейв кладет брошь в виде медведя обратно на прилавок, разворачивается и делает шаг к мастеру. Она обменивается коротким взглядом с Вигмаром, понимая, что он думает о том же, о чем она сама. Ювелир никуда не уйдет отсюда, пока не выпьет свой щербет и не закусит его горстью своих же сладостей.

- Ты выпьешь, - тянет она тоном, который явственно не терпел и не рекомендовал никаких возражений. В качестве контрольного аргумента, женщина мгновенно вытаскивает свой меч из ножен, и в ее руке он уже привычно загорается ярко-синим цветом. Ригинлейв приставляет оружие к шее мастера, пока один из ульфхеднаров ловит за руку рабыню и выхватывает у нее с подноса целый кувшин пресловутого щербета, - Ты выпьешь, или я распорю тебя от глотки до самого брюха, и главным украшением этой улицы станут не твои изделия, а твои кишки, - и глядя на торговца сейчас, княгиня нисколько не сомневалась в том, что Вигмар не ошибся в своем предупреждении. Взгляд затравленной собаки еще мог бы вызвать сомнения, но то, с какой скоростью и ловкостью слуги мастера бросились в рассыпную, а следом и он сам  пригнулся, уходя из под предполагаемого удара меча, а затем сбил ярла с ног, никаких сомнений не оставляло вовсе.

- Взять их, - глухо распоряжается Ригинлейв, поднимаясь с земли. Ей плевать было, возьмут их живыми, или мертвыми. В этот день ярлу казалось, что она отлично знает, кто совершил на нее покушение и какова была его цель.

Подпись автора

К хульдре все это.

Их недолгая поездка, увлеченный выбор украшений, мысли о том, кому и что можно было бы подарить – можно было сколько угодно говорить, что это глупо и ничуть не соответствует статусу ярла, а равно ее заботам, но это здорово позволило женщине развеяться, отпустить на время дурные мысли и почувствовать себя лучше. Дурацкое покушение ничуть не напугало Ригинлейв – с нею это было не впервые – но вернуло ее в удручающее состояние подавленности и чрезвычайной усталости от необходимости постоянно кого-то в чем-то подозревать, думать о будущем и поступать исключительно сообразно текущей политической нужде, потому что Владислав, казалось, в это нужде понимает примерно столько же, сколько дети хэрсиров, обучающиеся азам дипломатических навыков. Ригинлейв снова поняла, что они все еще на войне, что эта война не закончится еще долго, что если уж на нее покушаются, то на Владислава станут почти наверняка, а значит, надо обеспечить их новому Великому князю какую-никакую защиту, потому что на его магические увеселения княгиня полагалась не особенно.

Женщина была бы в своем праве, подними она сейчас шум, городскую стражу и городского старосту на уши. Имя ее было на слуху, кто теперь правил в Ирии наверняка в ближайших городах знали, а потому знали и что перечить северному воинству, даже в очень ограниченном составе, не стоит. Ригинлейв могла потребовать немедленно закрыть ворота, никого не выпускать, обыскать всех и каждого и найти ей ту собаку, что вздумала на нее покушаться. Она была уверена, что Вигмар оказался бы непременно очень рад, потому что для него это было делом первоочередной важности. Женщина понимала. Нет, правда понимала. Она ведь сама поставила его главой своей гвардии и ожидала от него обеспечения своей безопасности. Вот только Вигмар со всем уже прекрасно справился. Вот она тут стоит, живая и невредимая, на ней и царапины нет, не говоря уже о чем-то более серьезном. Отравленный щербет стоит на прилавке, дело главы гвардии на этом было закончено.

Потому что Ригинлейв не хотела ни с чем разбираться.
Не хотела, чтобы с этим разбирался Вигмар.
Не хотела поднимать шум.
Не хотела знать, кто именно и по какому мотиву на нее покушался.

Личная неприязнь беловодцев? Отличный повод и их можно было понять. Убийцы, подосланные еще когда-то живым Владимиром? Кажется, бывало и такое, хотя доказательств у Ригинлейв с прошлого раза не осталось. Наемники княжичей и их матери? Как известно, яблоко от яблони недалеко падает, так что это тоже было совсем не исключено. Загорский князь? Вздор, конечно, но почему бы и ему не постараться устранить главного конкурента на обретение лидирующих позиций в новой Арконе? Заодно можно будет присвоить себе все регалии, которые ему не принадлежали.

Безразлично.
Княгиня не хотела ничего знать.
А происшествие научило ее только одному: нужно поскорее заканчивать свои дела в этом проклятом – во всех смыслах – Ирии, и уезжать домой. В Ругаланне вероятность того, что случится нечто даже отдаленно похожее, была в разы ниже, практически близкой к нулю. Вот и славно. Зима и весна дома, княгиня придет в себя и решит, что ей делать дальше. А сейчас, опираясь на руку Вигмара и поднимаясь с земли с тем, чтобы чуть отряхнуться и убрать меч в ножны, женщина принимает решение, которое никак не понравится главе ее гвардии. К хульдре все это. Они просто заберут украшения и уедут. Никаких долгих поисков, масштабных расследований и концов, опущенных в воду. Просто уедут и все, показательно наказав тех, до кого удастся дотянуться.

- Не страшно, Сигурд, уверена, вы сделали все, что могли, - а если Вигмар сочтет это недостаточным, он сам потом задаст своим ульфхеднарам трепку. У Ригинлейв к ним вопросов не было. Они исправно защищали ее весь военный сезон, а значит, свой долг выполнили. Гоняться за убийцами и ублюдками по рыночным площадям пристало каким-нибудь хирдманам, но никак не личной гвардии ярла. Во всяком случае, сейчас, когда она вовсе не хотела, чтобы они вообще за кем-нибудь там гонялись. Хотя, княгиня надеялась, что все здесь отвлеклись и взбодрились, потому что серые будни Ирия начинали надоедать даже самым стойким и самым заинтересованным в попойке, пирах и веселье.

- К драуграм все это, Вигмар, - устало взмахивает рукой Ригинлейв, а затем шумно вздыхает, - Пошли за ее хозяином, пусть возьмут его прежде, чем ему удастся узнать, что покушение не удалось. Город небольшой, постоялых дворов здесь не может быть много, успеете. После этого показательно казните все живых, а головы вывесьте на воротах, да скажите старосте, чтобы не смел снимать две недели. Больше мне ничего не нужно, - она знает, конечно, что больше нужно самому Соларстейну, но Боги свидетели, у княгини никаких сил нет сейчас спорить.

- А это я и впрямь заберу. Будем считать оплатой за мои излишние тревоги, - хотя выглядит Ригинлейв сейчас вовсе не как потревоженная женщина, а скорее как сильно уставшая. Она подает жестом знак одному из ульфхеднаров, берет заколку для Асхильд в свои руки, а затем убирает к себе в седельную сумку. Все прочее сметает прямиком с прилавка гвардеец и тоже вешает на коня княгини, не особенно интересуясь ценностью местных ювелирных украшений.

- Плевать, кто это сделал и зачем. Сыновья Владимира, сам Владимир, загорский князь, а может быть, это личная инициатива местных беловодцев. Мне неинтересно, - она чуть хмурится, обращаясь к Соларстейну в полголоса, - Я хочу вернуться в Ирий до наступления ночи. В полном составе, - женщина слегка рассеянно поправляет волосы, а затем потирает шею, - Я чертовски устала от всего этого. Ты был прав. Нужно убедиться в том, что Владиславу более ничего не угрожает, а затем выдвигаться домой. Чем скорее я окажусь в Ругаланне, тем скорее все это закончится. 

Подпись автора

Сохранять бесстрастность в самых неординарных ситуациях, даже если они были довольно паршивыми и еще недавно угрожали тебе смертью, Ригинлейв научил брак со Святогором. От беловодского ублюдка можно было ждать всего, чего угодно, и очевидно, что от его проклятого и никчемного края тоже. Так что княгиня не собиралась зацикливаться на этом инциденте, картинно заламывать руки, падать в обморок и требовать найти ей всех виновных. Кто бы ни был виновен, вряд ли в ближайшее время он попробует еще раз. А значит, княгиня может спать спокойно. Впрочем, она итак может – у нее же при входе в покои все время дежурили ее же ульфхеднары, а этого было достаточно, чтобы не испытывать даже поверхностного беспокойства. Да и если быть до конца честной, то после всего пережитого Ригинлейв не могла бы точно сказать, что вообще способно вызвать в ней действительную тревогу в отношении своей собственной судьбы.

Жаль, конечно, что им приходится задержаться, потому что все дела княгини в Пересечене были закончены, но ей приходится подождать еще, присев на крыльцо лавки с самым унылым видом во всем Беловодье. Ригинлейв ненавидела ждать, но возьми она сейчас за идею прогуляться по городу, Вигмару опять не будет никакого покоя, и он точно кого-нибудь убьет по дороге. Не то, чтобы это сильно волновало женщину – она не считала трупы на своем пути уже очень давно, но сегодня это как-то особенным образом портило ей настроение. Единственный раз выйдешь из замка в платье – все сразу норовят его испортить кровью и сомнительными напитками. Лучше она посидит здесь, попьет из любезно протянутого гвардейцем бурдюка, в котором точно нет яда. Хотя Вигмару и на это, вероятно, было, что возразить.

Настроение и усталый взгляд серо-голубых глаз Ригинлейв не меняются ни когда им представляют купца, ни когда он просит о пощаде, ни когда вокруг собирается целая толпа народа, которой, конечно же, всегда было, что сказать, особенно против северян, которые саранчой прошлись по их проклятому Беловодью. У простого люда простые заботы, им не объяснишь, что князь их был мерзавцем, служили ему мерзавцы, советники у него были мерзавцы, да вот и наемники, что закономерно, тоже. Но Ригинлейв и не собиралась ничего объяснять. Они действовали здесь вовсе не по законам Беловодья, а по законам севера, и имели на это полное право. В Ругаланне же за попытку покушения на ярла могли вырезать не только покушавшихся, но и их семьи, а равно всех косвенно причастных, так что этим людям вокруг было лучше смотреть и помалкивать. Никого здесь не интересовало, как такое привычно происходит у них в Беловодье. Они хотели суда? Ну, так вот он, суд. Тот, кто хотел забрать жизнь княгини, заплатил никчемной своей. Вполне себе справедливо, хотя в очередной раз кроваво и грязно. Но все равно не настолько, как было при Ярге.

Разговаривать со старостой Ригинлейв не берется. И вообще никакого участия в карательной акции не принимает. Нет, вовсе не потому что боится запачкать руки. Во-первых, потому что казнь предателей не имела к этому никакого отношения, а во-вторых, потому что она уже столько раз обагрила свои руки кровью, что едва ли ее могла волновать жизнь беловодских убийц. Просто настроение сейчас такое, что княгине меньше всего хочется подниматься со своего места и предпринимать какие угодно действия. Да и ничего нового тут точно не предвиделось. И зря какому-то мужику вздумалось нарушить привычный ход вещей. Мог бы обе руки сохранить. Полезное вообще дело.

Задерживаться в Пересечене нет никакой нужды. Ригинлейв поднимается сразу же, как с казнью было покончено, а ворота получили украшения в виде трех голов. Расплата показалась княгине вполне себе справедливой и полноценной, так что о городе она забыла, едва выехав из него. Все ее мысли теперь занимал Ирий и нежелание находиться в столице хоть еще один день. Вместе с тем, женщина отчетливо понимала, что она не может вернуться в Ругаланн, оставив даже несколько хирдов прозябать в городе, который все северяне ненавидели, как один, еще до осады, а уж после приключений в туманах – и подавно. Что за ярлом бы она тогда была? Надеяться на то, что в случае опасности сообщение оперативно дойдет до Ругаланна, а столица продержится достаточно, чтобы ругаланнцы успели собрать войско и прийти Владиславу на помощь, не приходилось тоже. Иными словами, как ни крути, придется прождать еще минимум четыре недели, прежде чем выдвинуться в Хольмгард. И Боги свидетели, Ригинлейв собиралась считать часы до этого дня.

По мере приближения к Ирию ярл становилась все мрачнее и задумчивее, так что с нее сталось бы не увидеть кабаний выводок, если бы только не реакция ульфхеднаров. Женщина даже успевает чуть заметно вздрогнуть, прежде чем проводить животных несколько рассеянным взглядом и двинуться дальше. До города было всего ничего, солнце уже клонилось к горизонту, но это Ригинлейв ничуть не тревожило. Не потревожило ее и стремление Вигмара развеяться и выехать на охоту следующим днем, потому что заняться в Ирии все равно было нечем, не считая изрядно затянувшегося пира, опустошавшего запасы вина Великого князя уже много дней. Не объяви на завтра Владислав собрание со своими немногочисленными союзниками, Ригинлейв напросилась бы с Вигмаром. Все лучше, чем проводить бесконечные часы, слоняясь по коридорам замка без особой на то цели.

- Конечно, поезжай, - легко соглашается ярл, полагая, что ее обязанности ни коим образом не должны были становиться чьим-то еще бременем, так что Вигмар вполне мог развеяться день-другой. Это было странно для него, он редко отлучался с момента получения должности, но сейчас Ригинлейв слишком погружена в собственные мысли, чтобы задуматься об этом и осознать факт наличия какого-либо подвоха, - Без добычи не возвращайся, - шутит женщина, даже понятия не имея, что тем самым несколько усложнила завтрашнее времяпрепровождение главы своей гвардии.

В Ирий въезжают уже в закатных сумерках, и княгиня чувствует, что мрачные настроения одолевают теперь не только ее. Наверняка многие здесь помнили, как они взяли столицу и чем им пришлось за это заплатить. Женщина солгала бы, если бы сказала, что мурашки не пробегают по ее коже при воспоминаниях о том, что произошло в тот день и часть ночи. Но сейчас город тих и чист. Редкие прохожие даже не обращают на них какого внимания, так что во внутренний двор княжеских палат они въезжают без намека на задержку. Здесь все, как прежде. Кое-где слоняются пьяные загорцы, кое-где хмуро глядят они же, но трезвые, а северяне, вероятно, проводят время либо на третьем дворе в собственной компании, разведя костры и жаря мясо, но не прикладываясь к бутылке, потому что Ригинлейв запретила в любой день, кроме четверга, либо в дозоре на холме – и для многих эта обязанность воистину стала отрадой. Княгиня и сама порой жалела, что ей такое занятие было не по статусу.

Можно было бы навестить воинов и провести какое-то время в хорошей компании, но сегодня Ригинлейв будет плохим рассказчиком, плохим слушателем и плохим героем историй, которые захотят сочинить их скальды. По этой причине, спешившись, женщина передала поводья коня конюху, распорядилась подоспевшей служанке погреть ей воду для купания в ванне – единственное, чему здесь еще можно было порадоваться, а затем развернулась к Вигмару.

- Можешь не выставлять стражу у моих покоев сразу, дай людям тоже немного развеяться, поесть, попить и побыть с соратниками, - впрочем «можешь» для Вигмара фактически означало «делай, что хочешь, мои слова не обязательны к исполнению», так что следовало быть уверенной, что через пятнадцать минут четверо стражников будут бороться со сном у дверей покоев княгини и мечтать, чтобы глухая ночь поскорее настала, и они могли играть в азартные игры на деньги, не рискуя никому помешать.

Больше Ригинлейв, пожалуй, добавить было нечего. Так что, поправив плащ на своих плечах, она уже было направилась к крыльцу, но затем развернулась к мужчине снова, - Вигмар, - тихо позвала женщина и посмотрела на него со всем вниманием, - Ты спас мне жизнь. Я этого не забуду. Спасибо, - губы ее подергиваются в слабой, усталой улыбке, но говорит ярл вполне искренне, - Доброй ночи, - добавляет она уже куда как увереннее, прежде чем взойти по ступеням в княжеские палаты.

Подпись автора

Ригинлейв плохо спится в княжеских палатах, хотя Владислав широким жестом позволил ей занять любые покои, после того как их очистят жрецы. Княгине много было не нужно, больше всего она хотела бы наслаждаться своими покоями в Хольмгарде, но за неимением такой возможности, выбрала те, что выходили на северную сторону – хотя бы из окна сможет смотреть в направлении Ругаланна. Днем здесь было тихо и светло, ночью лунный свет заливал призрачным сиянием пол, заставляя женщину то и дело вздрагивать, если она просыпалась. Кто знает, какое еще фенрирово проклятье могло быть наложено на княжеские палаты?

Из хорошего в Ирии вообще была только пара запуганных служанок, которые мало понимали на общем, служили бывшими рабынями и решились не уходить далеко, когда их сделали вольноотпущенницами. Тихие и быстрые, они угадывали желания Ригинлейв по жестам и отдельным знакомым им словам, одевали ее вдвое стремительнее, чем она могла бы одеться сама, а равно смешно шикали на мужчин, если кто-то из них вздумал подойти слишком близко. Негоже ведь, чтобы с княгиней в одной комнате оставался хоть стражник, хоть гвардеец, хоть сам Великий князь, а уж смотреть на нее, незамужнюю, вот так прямо – так вообще оскорбление хуже некуда. Это отчего-то очень забавляло ярла, и время от времени она развлекалась тем, что пыталась втолковать девушкам, что не везде с обычаями так строго и север живет по другим законам. Те слушали, хихикали, ничего не понимали, а Ригинлейв улыбалась тоже и чувствовала себя здесь не такой уставшей и не такой одинокой.

Теперь ее печали вряд ли могли развеять две способные девчушки, ничего не смыслящие в политике, но следовало признать, что ванну они делали лучше некуда – с травами и заморскими маслами, и это было настолько хорошо, что даже спалось княгине лучше.

Вставать все равно приходится в чертову рань. Умываться холодной водой, чтобы окончательно проснуться. Облачаться отнюдь не в платье. Проверять зачем-то в тысячный раз отцовский меч, который пора бы было перестать называть отцовским, потому что он давно уже был мечом самой Ригинлейв. Завтракать простой лепешкой и ложкой каши, потому что при воспоминании о том, как еще недавно в княжеских палатах воины жрали сами себе с дикими воплями, у княгини кусок в горло не лез. Дурное это было место. Проклятое. И новый князь их тоже был дурным. А все равно придется с ним встречаться. С ним, его советниками и дураком этим загорским, делать вид, что их мнение для княгини имеет хоть какое-то значение.

Зал совета выглядит пустовато – оно и не удивительно, отсюда вынесли в качестве трофеев почти все, что было, а знамя Беловодских во всю стену вообще сожгли – у Владислава было собственное. Надо же. Дерзости называть себя членом семьи Великого князя ему хватило, а дерзости использовать чужой герб – нет. Впрочем, на все остальное у нового Великого князя дерзости хватало тоже. И то, как вальяжно он вел совет, было тому самым лучшим подтверждением. Ригинлейв, однако, его примеру не следовала, хотя у нее было причин больше, чем у всех, чтобы чувствовать себя здесь до предела уверенно, но она сидит тихо и молча, смотрит перед собой и реагирует только тогда, когда Владислав заговаривает о ругаланнцах, а загорский князь вздумает ляпнуть, что-нибудь на их счет. Моральное состояние Ригинлейв могло быть сколько угодно плохим, но это не должно было влиять на положение войска ярла, на положение Ругаланна и на все те преимущества, которые северяне получали здесь, потому что заслужили их своей кровью. Так что если княгиня и казалась отрешенной, то продолжалось это ровно до тех пор, пока ей не требовалось показать, что она все еще готова перегрызть глотку любому, кто смеет оспорить заслуги – ее самой и ее воинов.

Тот факт, что княгиня без чьего-либо одобрения отпустила значительную часть войска в Ругаланн, вызывает равное возмущение и Владислава и проклятого загорца, разве что первый выражает свое недовольство значительно менее явно, понимая, чем может грозить ему ссора. Загорский выскочка тоже закрывает свой рот, стоит Ригинлейв рыкнуть, что она не нуждается ни в чьем одобрении, чтобы распоряжаться своими людьми. От них, оставшихся здесь, хотя бы будет толк в случае нападения, в то время как загорские вечно пьяные свиньи не могут отразить атаку даже бочкой вина, что уж говорить о большем. От беседы этой, однако, все равно есть толк. Ведь чем больше княгиня находится на совете, выражая не самое популярное мнение о том, что из Гардарики никто не нападет до наступления самой поздней весны, тем лучше она понимает, что ей самой и ее войску будет лучше, как можно скорее вернуться в Ругаланн. Ведь и дальше выносить общество этих людей она едва ли способна, и опасность тут крылась уже даже не в личных предпочтениях, а в том, что правление Владислава точно не продлится долго, если еще задолго до весны княгиня окажется на ножах со всеми, с кем ее старательно усаживал за стол переговоров новый Великий князь.

После собрания и обмена любезностями Ригинлейв выходит из зала в таком настроении, что Сигурду нет никакой нужды держать окружающих подальше от княгини на расстоянии вытянутой руки, потому что в здравом уме к ней никто сам не подойдет ближе. Скупая на проявление эмоций, женщина одним своим видом дает понять, насколько она не в духе и даже две расторопные девицы, сующие ей под нос ромашковый отвар, сейчас скорее выводят из себя, чем помогают. Ромашковый отвар княгиня, однако, все-таки пьет, расхаживая еще полчаса из стороны в сторону по своим покоям. Но она заведомо понимает, что так у нее прийти в себя едва ли получится. Недолго думая, развеяться женщина решает в обществе Халбранда и Хельги, которые хотя бы изо всех сил делали вид, что домой им хочется чуть меньше, чем всем остальным.

Разговор и впрямь выходит ничего и успевает несколько поднять Ригинлейв настроение, так что зря она по его итогу между делом шутит, что недолго хирдманам осталось есть говядину и свинину, ведь вскоре с охоты приедет Вигмар, который непременно привезет дичь. На это Хельга отчего-то пожимает плечами и заявляет, что это вряд ли, ведь глава гвардии ярла еще утром покинул город с несколькими хирдманами, и все они мало походили на людей, которые собрались на охоту.

Уточнять княгиня ничего не берется, только просит Хельгу, если увидит Вигмара первой, передать ему, чтобы зашел к ней. Преждевременных выводов Ригинлейв старалась не делать, так что если мужчина позовет ее полюбоваться дивным количеством его добычи, то она даже не станет допытываться у него о том, чем конкретно он ее поймал – уж не хирдманы ли бегали за кабаном с мечами. Сигурд получает ровно те же распоряжения, и глядя на то, как княгиня стала мрачнее тучи, может быть, даже еще хуже, чем когда вышла с совета, он мысленно поклялся себе в том, что ее просьбу выполнит.

Ждать приходится не слишком долго. Тем лучше для Соларстейна, потому что довести Ригинлейв до кипения, привычно, было довольно сложно, но ему уже удавалось. И в этот раз она могла оказаться чуть менее милосердной, чем обычно. Княгиня принимает мужчину в своих покоях, разумеется, под шиканье служанок, которые силятся его прогнать, но вместо этого сама женщина прогоняет их коротким жестом руки.

- Ну, как прошла охота? – совершенно ровным тоном интересуется Ригинлейв, а затем плещет в кубки вина из кувшина. Кажется, сегодня был четверг, - Кабан? Олень? Косуля? Утки? – и лучше бы ему ответить «да» на все варианты подряд.

Подпись автора

Лучше бы он молчал. Или лучше бы Ригинлейв была пьяна настолько, чтобы ничего не запомнить. А еще лучше, чтобы все это был долгий, тяжелый сон, мерзкая хмарь которого, сойдет после умывания, не оставив ни единого следа. Но к сожалению, княгиня отлично понимала, что она не спит, что Вигмар и дальше молчать не станет, и что напиться настолько, чтобы стереть все происходящее из своей памяти уже не выйдет, как бы сильно она ни старалась.

Разочаровываться в людях было почему-то всегда очень болезненно. То ли сказывалось первое разочарование в жизни Ригинлейв – то, что в отце, когда первый человек в ее жизни выдал ее замуж за ублюдка, не моргнув и глазом, то ли привязанности, которые позволяла себе ярл, вообще всегда бьют по человеку так сильно, если только они оказывались не настолько надежными, как ожидалось. Можно было бесконечно думать и рассуждать об этом, но Ригинлейв не хотелось. Со словами Вигмара она побледнела, сжала холодные пальцы на кубке сильнее желаемого, а затем поднесла его к губам и сделала пару глотков, отмечая, что даже вино сейчас едва ли снимало напряжение.

Можно было выдать Вигмару еще одного леща и напомнить, кто здесь ярл, а кто должен уметь вовремя засунуть свою инициативу поглубже и делать, что ему говорят. Но княгиня не испытывала сейчас такого желания, потому что в ней не было той силы, что заставила кровь вскипеть в жилах в Хольмгарде, когда хэрсир взял на себя слишком много. Сейчас Ригинлейв чувствовала смертельную усталость, которая еще более тяжелым камнем легла на сердце, когда она посмотрела на Вигмара, испытав поверхностное желание рассказать ему все, что она думает о его действиях. О том, что он не слушает ее. О том, что он ее не слышит, а еще намеренно лжет ей и не подчиняется ее приказам ни как ярла, ни как Ригинлейв, которая просто не хотела ничего знать о покушении. Ей не нужны были люди, свидетели и доказательства. Ей не нужно было профессиональное исполнение обязанностей Вигмаром даже в обход ее собственного желания. Ей нужно было, чтобы он считался с ее потребностями, и если княгиня говорила, что никакой охоты на убийц не будет, то и должно было оставаться, потому что на то у ярла были свои причины.

В Хольмгарде, поступи он подобным образом, за такую инициативность можно было отхватить так, что вовек не забудешь. На месте Ригинлейв Горм бы даже разбираться не стал. Нарушение его прямого приказа мог стоить не только спины, иссеченной плетями, но и головы тоже. Наверное, поэтому его авторитет был непогрешим и ни один хэрсир в здравом уме не ослушался бы его приказа. Его дочь была другой, она избегала желания править страхом, потому что так уже правил Святогор. И кажется, и отец, и покойный ублюдок-муж были в своих решениях и стиле управления куда более правыми, раз уж могли ненавидеть, но зато слышали неизменно и всегда.

- В тот Пересечен, который я просила покинуть со мной вчера и не лезть в дело, которое не представляет для меня никакого интереса? В тот Пересечен, в который ты поехал, вопреки моему прямому приказу, как ярла, и моей просьбы, как человека? – Ригинлейв смотрит в упор на Вигмара, даже не моргая. Тон ее спокойный, усталый, а глаза стеклянные, как если бы она вообще ничего сейчас не чувствовала. Но она не чувствовала лишь того, что должна была. Гнева. Весь иной спектр – от обиды до горечи обмана, все было при ней. И будь здесь иная женщина, устроила бы громогласный скандал, выказывая свое недовольство. Но характер княгини был иным. И чем тревожнее ей было, тем глубже она уходила в себя. А знать, что те, на кого ты полагаешь возможным опереться, когда тебе это требуется, не так уж надежны, как представлялось, это очень тревожно.

- Видимо, тебе очень нужно было туда поехать, да, Вигмар? – ну и что ей было с ним делать? По-хорошему, высечь и отправить заменить наставника его племянника в Йомсборге, да и дело с концом, вот только это маловероятно будет иметь тот итог, которого Ригинлейв желала. Она ожидала, что со своей новой должностью он начнет слышать хоть кого-то, кроме самого себя и своего громогласного мнения, но и это тоже не помогло. Пора была с этим заканчивать и переставать надеяться на чудо.

- Хорошо, пойдем посмотрим на твоего пленника. Ты ведь, наверное, очень старался, - по ее интонациям не различишь, иронизирует ли Ригинлейв, ей просто плевать, или в словах этих кроется угроза. Княгиня поднимается на ноги, ставит кубок на стол, и не дожидаясь реакции Вигмара, выходит в коридор, где мнется Сигурд. Он едва не подпрыгивает, увидев ярла, но тотчас же следует за ней, едва Ригинлейв проходит мимо. Останавливается княгиня только в пресловутом внутреннем дворе, понятия не имея, где здесь сараи и куда идти дальше. Но это ничего. Соларстейн, конечно же, сейчас все расскажет. Разве он упустит возможность показать результаты своих действий, которые его просили не предпринимать?

Подпись автора

Вообще-то Ригинлейв рассчитывала, что сейчас она сделает то, что хочет от нее Соларстейн, выслушает того, кого он там поймал, и на этом они закончат. Сказать ей все равно было нечего, что бы там ни навыяснял Вигмар, просто потому что княгиня знала, что он ее не услышит. Эту проблему следовало решать иначе, и ярл пока еще не придумала, как именно, потому что ее угнетенное моральное состояние не позволяло ей мыслить и принимать решения так же быстро, как она делала это всегда. Одно ей было очевидно, как ясный день. Верить Вигмару не приходилось, а его действия напрямую шли вразрез с ее пожеланиями. И это было безоговорочной причиной для того, чтобы принять меры и больше не позволять себе попадать в одну и ту же ситуацию. В конце концов, только дурак не сделает нужных выводов со второго раза и продолжит вставать на одни и те же грабли. А Ригинлейв себя дурой не считала.

Жестокость, с которой Вигмар обращается с пленником, княгиню ничуть не волнует. Во-первых, потому что он заслужил ее одним тем, что пытался ее убить, а во-вторых, потому что женщина вообще была не слишком милосердна по отношению к беловодцам. Плевать она хотела, какие страдания они переживают и по какой причине. Если это был не намеренный садизм без особой цели и нужды, то останавливать своих людей Ригинлейв не собиралась. Особенно в том настроении, в каком она находилась теперь. Тем не менее, следовало признать, что вопрос физической выживаемости над пленником висел весьма ощутимо, и всем было бы лучше, отпои его кто-нибудь зельями, а уже затем допрашивай в присутствии ярла. Ригинлейв вообще-то терпеть не могла растянутые на вечность допросы, предпочитая конструктивную информацию, собранную в единый связный диалог, а лучше вообще монолог.

Но ничего подобного тут не вышло. Гюрята, кем бы он ни был, кто бы его ни нанял и чего бы он ни хотел от Ригинлейв, вообще едва ли смог вытянуть несколько слов к ряду. И сложить из этих слов можно было все, что угодно. А самое главное, из его болтовни вообще нельзя было понять, о каком Великом князе идет речь и причем здесь Великий князь. Беловодцы решили убить ее во имя Великого князя? Которого? Владимира или Огнедара? Называли ли они вообще последнего Великим князем? Великий князь хотел ее убить? Ладно, возможно и такое, хотя Ригинлейв и считала себя слишком незначительной величиной для таких стараний. Вопрос был все тот же. Который? Владимир? Огнедар? Владислав? Кто? А главное – зачем ей вообще было об этом знать? Если ее хотел убить Владимир, то она успела первой. Если Огнедар, то с этим ничего не поделать, это открытый и очевидный враг. Если Владислав, во что ярл могла бы поверить с некоторой натяжкой, то даже это ничего не меняло, потому что княгиня считала его плохим союзником независимо от того, пытался ли он ее убить или нет. И чем дольше Хорфагер находилась в Ирии, тем лучше она понимала, что союзник он вообще никудышный. Так что если Вигмар старался ради этого, то он просто зря потратил время и силы. А, да, ну и жизнь несостоявшегося убийцы тоже, хотя она-то, пожалуй, как раз и стоила меньше всего.

- Ясно, - коротко заключила женщина. Делать здесь было совершенно нечего, Ригинлейв коротким жестом распорядилась убрать тело, так уж и быть, не скинув его в канаву, как следовало бы поступить с тем, кто покушался на ярла. Но сегодня княгиня была милостива. Или ей просто было совершенно все равно, потому что никакой определенной информации она не получила, да и вообще потратила время и нервы зря. Недолго думая, она развернулась и молча вышла из сарая, только раздраженно потерев шею. Мысли не складывались в единую стройную линию, как это было прежде, и ярл полагала излишним распинаться и пытаться объяснить, что не нужно было делать того, что она просила не делать, тогда и не попал бы Вигмар в такую дурацкую ситуацию.

- Завтра зайдешь ко мне, - распорядилась женщина, едва услышала шаги у себя за спиной. Говорить сейчас не хотелось, да и не о чем было, если так подумать. В сотый раз обсуждать вопросы лояльности, верности и сумасбродства? К хульдре все это. Ригинлейв слишком устала, а Вигмар все равно не станет ее слушать.

- Здесь останешься. Вы на сегодня свободны, - глухо приказала она не то Вигмару, не то Сигурду. Видеть рядом с собой кого-то из ульфхеднаров Ригинлейв не хотела, да и вообще не желала сейчас пересекаться с большинством знакомых лиц, кроме одного, пожалуй. Недолго думая, ярл направилась к хирду Халбранда, где без особого труда нашла Хельгу. Та была в добром расположении духа, добром здравии и говорила с кем-то из воинов брата, но женщина своим появлением уничтожила любые надежды на какие-либо разговоры. Особенно длительные.

- Поедем в дозор на южном холме? – поинтересовалась она, глядя на подругу. И та, мысленно ужасаясь тому, как выглядит, смотрит и даже держится сейчас Ригинлейв, разумеется, согласилась.

- Сообщу Халбранду, нам нужна охрана, - отвечает Хельга, но встречается с уставшим взглядом ярла.

- Не нужна. Поедем вдвоем. Хочу провести ночь подальше от этого проклятого места, - не приказывает, просит женщина, и Хельга ее понимает. От того они и были, кажется, подругами, несмотря на то, что оставались полярно разными даже после принятия сестрой Святогора Трота и северного образа жизни.

Едут они почти все время молча, а в самом дозоре с приходом ярла начинается переполох, потому что никто не ожидал ее здесь увидеть, а тем более не полагал, что она останется на ночь на правах такого же дозорного. Делать здесь было нечего, высматривать особо тоже, но приказ есть приказ, разведчики раз в неделю передавали сведения именно сюда, именно отсюда они доводились до княгини. Из веселого и не очень – только волки, да и те довольно редкие. Так что визит ярла явственно здесь всех взбодрил, пусть, может быть, и не очень-то приятно.

Разговоры на отвлеченные темы, люди, большинство из которых довольно поверхностно были знакомы женщине лично, байки, которые уже успели придуматься и разойтись – о городе, о князе, о магии, о зле, затаившемся в городе, все это сейчас казалось веселым и необременительным, а это было именно то, что нужно Ригинлейв. Проветрить голову хоть немного. Хоть немного не думать, не сомневаться, не принимать решений, потому что никакие решения ей и не требовались вовсе.

В город они возвращаются незадолго до рассвета. Хельга убеждается, что княгиня будет в порядке, насколько это возможно, а затем провожает ее до покоев и обещает, что придумает, куда они еще могли бы съездить, чтобы она не скучала. «Скучала» - не то определение, которое применимо в этой ситуации, но Ригинлейв не противится, а лишь молча кивает, улыбается и благодарит подругу за компанию.

Ложиться спать не имеет уже никакого смысла, так что ярл принимает ванну за неимением других развлечений, завтракает, а затем садится за стол, доставая обе печати – государственную и личную. Пергамент лежит на столе нетронутым какое-то время, но затем женщина все-таки окунает перо и пишет несколько строк, коих достаточно для того, чтобы утвердить права Вигмара во владении новыми землями. Вряд ли ему это понравится, но Ригинлейв тоже кое-что не нравилось. Она посыпает пергамент песком, плавит сургуч и следом ставит печать. Как раз в этот момент одна из служанок на своем тарабарском сообщает, что пришел посетитель. Вигмар, разумеется. Ярл жестом приказывает его впустить, а затем убраться.

- Доброе утро, - произносит она, заканчивая со второй печатью, и лишь затем поднимаясь из-за стола и разворачиваясь к хэрсиру. Путь то, что он вновь хэрсир, Соларстейн и не знал пока еще.

Подпись автора

Ригинлейв бросает взгляд через плечо на стол, где подсыхает теперь бумага, дающая Вигмару его законное право называть себя хэрсиром земель, освобожденных три года назад. Времени раздавать титулы у ярла в ту пору не было, так что в уделах, которых были лишены предатели перед своей смертью теперь сидели люди Хольмгарда, управляя ими сообразно интересам Ругаланна, но вечно так продолжаться, конечно, не могло. Слишком много земель в руках княгини – это плохой задел на успешное правление, да и людей, собственно, не напасешься для таких целей. Особенно толковых.

Так что с управленческой точки зрения было правильно начать жаловать титулы. Первый этап войны подошел к концу, многие показали свои лица и при мятеже, и при их противостоянии с Владимиром с не самой приятной стороны, и Ригинлейв свои выводы сделала. Другая часть вполне заслуживала щедрой награды, проявив себя наилучшим образом. И несмотря ни на что, женщина знала, что Вигмар относится к этой части.

Он исполнил свой долг перед нею, перед Ругаланном, перед своими племянниками и перед почившими предками так, как могли немногие. Было бы нелепым, глупым и жестоким отказать Соларстейну в этом, даже несмотря на их нынешнюю размолвку и недопонимание. А в своих мыслях ярл обозначала текущий конфликт именно так, потому что не склонна была излишне драматизировать, а еще потому что не лишним было напомнить себе, что в конечном счете, сама виновата в том, что ее же сторонники позволяли себе пренебрегать ее волей, игнорировать ее слова и следовать своим собственным усмотрениям.

При отце такое никому и в голову бы не пришло, потому что на расправу Горм был скор, в довесок гневлив, и порой, на взгляд его более мягкой и сдержанной дочери, гневлив не в меру. Но теперь женщина начинала понимать, почему отец правил Ругаланном железным кулаком, а не раскрытой ладонью. Потому что только так можно было держать княжество в повиновении и послушании. Не поиск компромиссов, не попытки быть снисходительной к чужим ошибкам, потому что немало было своих, не прощение и милосердие, а равно уважение и расположение делали ярла хорошим правителем. Умение взяться за кнут, когда отвергают твою милость – вот, что держало в повиновении и заставляло с тобой считаться. Ригинлейв не хотела этого принимать, но ей пришлось. Особенно на войне, когда любая, даже кажущаяся слабость, грозила сомнениями подданных в тебе, а сомнения это то, что не одного ярла и героя приводило к могиле. И если героем Ригинлейв себя не считала, то ярлом она собиралась оставаться и дальше. Слишком высокую цену заплатила за это. Слишком большой путь прошла.

- Нет, все в порядке, - совершенно нейтрально отзывается женщина, переводя взгляд на Вигмара. Она какое-то время задумчиво смотрит на него, словно решая, стоит ли сегодняшний разговор долгих прелюдий, но в итоге заключает, что нет, что это не имеет никакого особого смысла, что они не станут обсуждать произошедшее, что никаких попыток напомнить мужчине о его обещании, о его долге, о субординации и о приказах, Ригинлейв предпринимать не станет. Он и сам обо всем прекрасно знал, дело было отнюдь не в этом. Проговаривать то, что обсуждали прежде, не имело никакого практического смысла. Только время зря потратят, а Вигмару еще собираться в дорогу.
Повезло.
Скоро увидит Ругаланн.

- Ты знаешь, где находится Йерринг? – без долгих вступлений поинтересовалась ярл. Конечно, Вигмар знал, потому что это был удел по соседству с Йомсборгом, чуть севернее, а не знать своего соседа было, пожалуй, довольно проблематично даже если не очень интересуешься географией родного края, что тоже вряд ли было об этом мужчине, - Четыре дня от границы до Ростунгхейма, - она хочет добавить, что столько же и до Хольмгарда, но это почему-то проглатывает, - Этот удел теперь твой. Я дарую тебе титул и достоинство хэрсира Йерринга, а вместе с ними и поместье Фоборг, - то, что от него осталось после мятежа и попыток прежнего хэрсира укрыться в доме, как женщине, вместо того, чтоб выйти и сражаться. Поместье тогда сгорело дотла и даже люди княгини теперь жили в нескольких возведенных неподалеку домах, а не пытались построить новое здание.

- От Фоборга мало, что осталось, но средства, которые ты получишь по итогам войны и раздела трофеев дадут тебе возможность выстроить его с нуля, как захочешь. Ваш род теперь будет иметь две ветви. Солрастейнов из Ростунгхейма и Солрастейнов из Фоборга. Линия твоего племянника, разумеется, будет считаться старшей, - он и сам это все прекрасно знал, наверное, Ригинлейв не было никакой нужды пояснять, но она соблюдала все формальности, потому что если замолчит, то укрываться за титулом ярла и обязанностями станет сложнее. А княгине уже хватало сложностей в последние несколько дней.

Она обходит стол, раскрывает стоящую на нем шкатулку и достает оттуда крупный перстень с идеально отполированной поверхностью камня. Женщина едва ли думала о том, кому он перейдет, когда настанет время раздавать титулы, но Вигмар теперь казался лучшим из вариантов. Ярл поднимает пергамент и сдувает с него песок, затем сворачивает его в трубочку и сует аккурат в кольцо, после чего подходит к мужчине и протягивает ему. Они тут обойдутся как-нибудь без излишних церемоний с преклонением колена и произнесением клятвы верности. Слова все равно ничего не значили в глазах большинства северян, если не подкреплялись поступками. В лояльности же Вигмара у Ригинлейв не было серьезных причин сомневаться.

- Вот документ. С моей подписью и печатью. Когда прибудешь в Фоборг, найдешь там Хемминга – он временно управляет уделом. Он передаст тебе дела и обо всем расскажет. Никаких обременений на землях нет, ни о каких особых проблемах мне не докладывали. Чистый лист, можешь выстроить все так, как захочешь, - заключает Ригинлейв, а затем возвращается к столу и присаживается на его край.

- У тебя есть три дня на сборы. Негоже, чтобы удел оставался без хозяина слишком долго. Всех людей, которых сочтешь нужным, свой хирд, разумеется, можешь забрать с собой. Также можешь порекомендовать нового главу ульфхеднаров. Я постараюсь учесть твой совет при назначении, - вот и все, что она должна была сказать, пожалуй, и хотя следующая фраза и звучит из уст Ригинлейв тоже довольно сухо и формально, говорит она вполне искренне, - Благодарю за верную службу, Вигмар. Я этого не забуду.

Подпись автора