рябиновая ночь |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » рябиновая ночь » Незавершенные истории » Игра огнем, ведущая к пожару
ИГРА ОГНЕМ, ВЕДУЩАЯ К ПОЖАРУНо я смотрю на тебя в серебре вечернем —
чуть дольше, чем люди имеют на это право,
и сам становлюсь важнейшим из исключений:
любовью, причиняющей боль на равных.
Ярополк & Велеслава1024 год от обретения земель, Искор
Если вы спрашиваете, затем заходить в свой дом с щитом, значит, вы никогда не были женаты на эксцентричной женщине.
У князя Искора есть выработанная с опытом истина – если уехал куда, оставив супругу, по возвращению ничему не удивляйся. Истина эта, правда, пришла к Ярополку отнюдь не сразу. Возможно, даже не в первую тысячу лет их с Велеславой брака.
Мужчине всегда нравилось возвращаться домой. И не важно, уезжал ли он на один-два дня или уходил в военный поход на несколько месяцев. Это было особенное, ни с чем не сравнимое чувство, когда городские врата распахиваются, пропуская его во главе дружины внутрь городских стен, где все родное и все знакомое. Конечно же так можно было сказать обо всем княжестве, но именно Чердынь создавалась и преображалась на их глазах с самого начала, сам город был заложен ими с Велеславой, когда еще понятий о городах-то и не было вовсе. И возвращался мужчина всегда в столицу и всегда к своей супруге.
Так было и в этот раз. Поездка в одно из удельных княжеств не была долгой, и несмотря на то, что он вполне мог бы задержаться на недельку, чтобы, к примеру, поохотиться в местных лесах, Ярополк как-то интуитивно чувствовал, что нужно скорее вернуться домой. Объяснений такой спешке не было. Все у них было достаточно спокойно, даже дикари вогулы в последние месяцы не докучали своими набегами на приграничные территории, что уж говорить о том, чтобы как-то беспокоиться и положении дел в самой Чердыни. И все ж таки на душе у князя было неспокойно, а потому в дорогу он засобирался сразу же, как были сделаны все неотложные дела, пообещав, что вернется в удел на охоту в следующий раз.
Ярополк отдает коня одному из верных дружинников, чтобы тот отвел его в конюшни и передал в добрые руки ответственных людей, которые и гриву расчешут, и накормят, и напоят, и вообще поухаживают за животным как следует. А сам же остаток пути до терема решает пройти пешком, да и идти-то недалеко на самом деле. Уже практически у входа на пути князя встретился жрец. Вообще-то Ярополк оных уважал, вне зависимости от того, были ли они из храмов Громовержца, или же из храмов Змея. Он сам обучался у жрецов, его супруга была жрицей Змея, а потом почет и должное уважение к служителям культа у них присутствовало в полной мере. – Как хорошо, что я тебя встретил, князь, - старик преградил Ярополку путь, при том, что мужчина сейчас вообще не был настроен на серьезные беседы. Ему хотелось поскорее вернуться в княжеские палаты, обнять и поцеловать жену, принять горячую дубовую ванну с травами, потому что не может быть ничего лучше после долгой дороги верхом, а затем провести остаток этого дня в обществе Велеславы и без решения каких-то важных вопросов и дел. – Здравия тебе, жрец, да будет твое служение Змею долгим и верным, - колдун кивком головы выражает старику свое уважение, надеясь, что этого будет достаточно, но тот не уступает, и с дороги не сходит ни в какую, - Спасибо за твои слова, князь. Все мы исправно служим, чтобы Боги хранили тебя, княгиню и весь Искор, - на этом и можно было разойтись, да только старик все не унимался, - Но тебе, князь, наверняка известно, что благополучие Искора и на семье твоей держится, а в семье без честности и верности никак нельзя, - тут уже терпение Ярополка подошло к концу, и все-таки сохраняя вежливость старика он прервал, - Ты меня пойми, я верхом ехал всю ночь и половину дня, и если ты, жрец, хочешь мне указать на что-то, что в моей семье тебя тревожит или же мы с княгиней в чем-то против Змея пошли, - что вообще-то было немыслимо, учитывая то, насколько ревностной и истовой была вера Велеславы, да и сам мужчина никогда ни словом, ни делом против Богов не пошел бы, - Так скажи прямо. А если нет, то ты меня прости, княгиня меня заждалась.
Собственно, распрощавшись со жрецом, и нигде более не задерживаясь, Ярополк наконец-то вошел в княжий терем, поднялся на нужный этаж, и даже распахнул дверь в светлицу, чтобы воочию убедить как сильно Велеслава его тут заждалась. И ладно бы воочию – то, что представляло из себя символ, всю аллегорию ее невыносимого ожидания, приобрело облик стрелы, которая успешно преодолела периметр светлицы и теперь торчала из мужского плеча. У Ярополка не было привычки заходить в свои покои в латах и со щитом, тем более в мирное время. Поэтому такого поворота событий князь уж точно не ожидал, и даже успел мельком подумать, что супругу его подменили, но достаточно было одного взгляда на Велеславу, чтобы понять, что это она, и никто иной, - И я счастлив, милая, что разлука наша окончилась и мы снова вместе, - от следующей стрелы, выпущенной княгиней, мужчина уже уворачивается, хотя упорство женщины воистину и пугает, и даже восхищает совсем немного, - Велеслава! Ты с ума сошла?! – после третьей стрелы уже было не до красивых речей. На свой страх и риск Ярополк преодолевает пространство светлицы, и чудом умудряется едва ли не вырвать лук из рук супруги. – Я сейчас сяду и попробую стрелу вытащить, а ты уж потрудись объяснить, что ты здесь устроила, - мужчина был даже не зол, скорее обескуражен, потому что знал наверняка, что сам он уж точно ничего не говорил и не делал того, чтобы обидеть супругу, и уж тем более вызвать столь бурную реакцию.
Хотя спустя несколько мгновений ему показалось, что это было чересчур резко, поэтому решив, что со стрелой он разобраться успеет, и разве что верхнюю одежду кое-как стянув, чтобы на древко не давила, и оставив рубаху, все-таки рискнул к супруге подойти, - Что голос повысил ты меня прости, - не было у них заведено кричать и даже просто тон повышать в разговорах друг с другом, потому как это было признаком уважения, как минимум, - А теперь сядь, прошу тебя, и спокойно мне расскажи, что случилось, - потому что у самого Ярополка идей было не больше, чем полный ноль.
Гнев имеет темно-красный цвет вызревшей крови и вероятной расплаты, но ярость имеет ярко-красные всполохи ярчайшего пламени самого высокого костра. И если бы можно было, Велеслава бы возвела его немедленно – Ярополк никогда не был против того, что его супруга испытывает чрезвычайную привязанность к огню во всех его проявлениях. Вот только проблема заключалась в том, что в этот раз именно он был причиной ее неконтролируемого неистовства, от которого пару раз даже темнело в глазах. И чем больше князя не было дома, чем дольше он отсутствовал, вынуждая эмоции и чувства зреть в его супруге, тем сильнее захлестывали ее волны гнева, настолько, что даже суседко, который не обладал у них мирным нравом, потому что состоял из энергии хозяев палат, не показывался на глаза несколько дней, пусть Велеслава и не была ведьмой, а следовательно, едва ли могла причинить ему какой-либо вред.
Супруг, как водится, уехал буквально на несколько дней. Он редко оставлял ее одну надолго, а если ситуация требовала долгого отсутствия, то привычно брал Велеславу с собой, не видя в том ничего предосудительного. Княжество было их общее, Искор они любили всем сердцем, а от того и дела местные нередко решали вместе. Но в этот раз княгиня осталась, потому что ожидали они аккурат через две недели прибытия высоких гостей из Гардарики, а к этому времени нужно было много домашних дел сделать – и посуду обновить, и свечей закупить, и второй княжеский двор приготовить для чужестранных князя с княгинею, и третий для всей их дружины, потому что хоть и не столь высокого положения люди, а все же люди, а не скот – им и разместиться надо, и поспать, и поесть, и чувствовать себя в гостях ничуть не хуже, чем дома. Иными словами, женских дел в палатах имелось предостаточно, ими Велеслава заниматься и стала. Хорошо у нее получалось с хозяйством управляться, в этом ей не откажешь, а Ярополк обещал вернуться, задержавшись, разве что, лишь на пару-тройку дней, чтобы удельного князя не обижать. В том, что он успеет вернуться к визиту ожидаемых гостей, женщина не сомневалась ни единого мгновения.
Все шло хорошо. Подготовка ладилась, весенняя погода в Искоре приходила рано, а потому света было в горнице предостаточно, княгиня даже вышивкой какой занялась, удивительно красиво у нее в этот раз выходило – можно будет дорогим гостям подарить, но прежде Ярополку показать, конечно. Он, если ничего и не понимал, то все равно всегда говорил, что у нее чудесно вышло. Пару раз даже какие-то ее там стяжки похвалил, хотя точно его кто-то из комнатных девок научил, потому что отчего-то в тот день княгиня ходила мрачнее грозовой тучи.
Больше всего времени, конечно, все равно на палаты уходило. За всем приходилось поспевать. Во-первых, потому что зима только-только закончилась, а после зимы всегда дом привести в порядок нужно было кое-какое время, а во-вторых, потому что гостей таких они принимали в последний раз самое раннее – год назад. Потом не до того было, сами по Бьярмии ездили, удельных князей навещали, суд вершили, а то дело совсем уж непростое, особенно когда о князьях удельных своих речь шла. Вот в этой суете-то перед Велеславой то и дело стал мелькать жрец змея. А чего мелькать стал – непонятно совершенно, ведь хоть и уважала княжеская чета глубоко и Богов, и их служителей, храмы исправно и возводила, и посещала, а все же в доме их жрицей-то была Велеслава, никогда своих жреческих обязанностей не оставлявшая и не оставившая. Гнать со двора такого жреца, вроде, и странно, а вроде и чего он тут ходит, бормочет все?
Одним днем княгиня поняла, что надо было прогонять его прежде. Смотрела она за тем, как бабы белье развешивают, желая увидеть, что по полу оно не волочится, а то была одна девчушка, старательная, юрка, да росточку маленькая, а от того и не могущая простыни как следует развесить. Вот из-за одной такой простыни жрец и появился, схватил Велеславу за руку, да с такой силой, что ей вскрикнуть пришлось. Все равно не уступил, не отпустил, даром, что дворовые девки за стражей побежали. Где это видано, чтобы жрецы на княгине синяки оставляли? Да только и сказать-то мужчина ничего особенно не успел, все стал рассказывать о важности супружеской верности, будто княгиня сама того не знала, а потом заявил, что это больше князю знать надобно, потому что князь княгине своей давно не верен.
Какой князь? Какой именно княгине? Хотела то Велеслава узнать, да только поздно уже было. Как стража прибежала, так что бы там полоумный старикан не кричал, оттаскивали его от женщины быстрее, чем он успевал свои пророчества пророчествовать. Наказывать его, конечно, никто не стал, но до храма все равно проводили, а княгиня только хмуро на запястье смотрела – синяк растекался, Ярополк приедет, недоволен будет.
В тот день Велеслава и думать не думала о том, что тем самым князем неверным был Ярополк. Что за вздор-то? Знала женщина, что любит он ее всем своим сердцем, все ради нее готов сделать, любит так, как никто другой любить не способен. И не на словах это было, а на деле, потому как и знала княгиня все, и чувствовала, и любила его в ответ так сильно, что ни на какую другую любовь, казалось, в сердце и места не хватит отродясь. Да только в очередных делах своих Велеслава услышала от кого-то из ключниц разговор тихий за делами.
- Не знаешь, что ли, Марья? У мужиков-то чувство с делом нередко расходится. Любить любит одну, а бегает еще к трем. А спроси, так те три и ничего не значат. И вот так бабу за дуру держит годами, а то и десятилетиями, - старшая поучала младшую, что только замуж вышла, а отклик эти слова нашли на сердце у Велеславы. В тот день чернавкам здорово влетело, чтобы работали, а не лясы точили, княгиню тем самым раздражая.
Другим днем вернулся с отлучки в родную деревню один из дружинников князя. Перед княгиней склонился, благословение ее получил, а все равно за Ярополка спрашивал. Да только пришлось женщине ответить, что князя-то еще нет и вернется он лишь дня через три, не раньше. Удивился дружинник. Как, говорит, нет князя, если конь его на опушке леса у дома ведьмы стоит? И тревога поселилась в сердце Велеславы в тот день.
А вечером того же дня взялась она перебирать вещи в их покоях. Известное дело, ткани не проветриваешь, на воздухе свежем им побыть не даешь, книги в сырости держишь, меха выносить забываешь – все пропадет. Да и много вещей раздать и выбросить было нужно. Любила Велеслава простор и порядок, а они сами не появляются. Да и комнатным девкам иное не поручишь – ни ума, ни знания предпочтений княгини у них не было, так что она всем занималась сама, раздавая указания о том, как надо делать и что именно.
Вот в утро такого дня, когда они терем разбирали, княгиня и наткнулась на странное зеркало. Оправа красивая была до невозможного, да только сама поверхность зеркала какая-то странная – вся черная, а как глянешь, светлеть начинает. Похоже было на пророческие обсидиановые зеркала, да только их отродясь у них не водилось, потому что ни Велеслава, ни Ярополк пророками-то не были и никогда не стремились. От того и было интересно заглянуть. И княгиня заглянула на беду их обоих.
Созерцать, как супруг целует, обнимает, ласковые слова говорит другой женщине, в любви только ей одной клянется, было невыносимо. Тем паче невыносимо было видеть, как он с другой ложе делит. И боль, что растеклась по венам Велеславы ужасающей ядовитой волной, достигшей самого сердца, порождала в ней пламя, затушить которое едва ли удастся хоть кому-нибудь.
Не будь княгиня столь эмоциональна, скора на расправу и тревожна, она бы смогла вспомнить, что коня своего Ярополк младшему воеводе передал, чтобы тот сводил его к ведьме – с копытом, что-то было у Шторма, никто из конюхов помочь не мог, а коня князь очень любил и считал его своим лучшим. От того, пока его не было, ведьма и занималась здоровьем белогривого, обещала, что копыто будет, как новенькое через пару дней.
Вспомнила бы она и что жрец тот известен был тем, что умом повредился давно уже, бормотал всякое, говорил всякое, видел всякое, а облечь мысли в слова должным образом мог не всегда, или вообще никогда, если быть точнее. Его предсказаниям и в храме-то верили через раз, потому что трактовать нужно было верно, а уж болтовню о том, кто кого предал и кто кому неверен был, стоило и вовсе мимо ушей пропускать, поговаривали, что очень уж он радел за верность и преданность, а предательства видел слишком часто.
Довелось бы Велеславе не забыть и то, что чернавка младшая недавно сама, добровольно, с благословения княгини, которое осмелилась у нее испросить, замуж вышла за местного повесу и распутника. Знала, но уверяла, что тот ей в любви клялся неземной, а стало быть, и изменять не должен был. Вот с нею старшая мудростью и делилась.
Наконец, следовало княгине догадаться, что не мог ее муж уж никак дарить ее свадебный перстень никакой другой женщине, а равно в любви ей с этим перстнем клясться, потому что вот он, на ее руке был. Ведь никогда его Велеслава не снимала, исключая те случаи, когда ее по какой-то причине заставляли его снимать силой.
Но сопоставить эти факты княгиня уже не могла. И плакала ночами, и кричала, и изводила себя день ото дня. Чернавки вообще перестали рядом с Велеславой показываться, явственно ее опасаясь, да видя, как женщина не ест, не пьет, а только все злится и огорчается. Боль, что поселилась в ней, была столь сильна, что разъедала ее очень медленно, но очень верно. И к моменту возвращения Ярополка она вылилась в единственный, еще неиспробованный способ выражения своих эмоций. Потому что кричать и плакать уже никаких сил не оставалось.
Первая же стрела пронзает Ярополка. Женщина не стремилась его убить, но прежде любое его ранение вызвало бы в ней ужас, а сейчас она даже не вскрикивает, натягивая лук снова. И очередная стрела преодолевает пространство между ними, но на этот раз мужчина уворачивается. Равно, как и от третьей. Когда лук оказывается в руках Ярополка, Велеслава лишь злится еще сильнее, а спокойный его тон выводит ее из себя просто безмерно.
- Ты… - она вытягивает руку, сужает глаза, и по одному голосу княгини становится ясно, как много боли и гнева в ней скопилось, - Ты смеешь так со мной разговаривать сейчас?! – действительно, после выпущенной стрелы, достигшей цели, Ярополку было бы лучше не разговаривать с нею вовсе или разговаривать так, чтобы быстро разум на место вернуть. Оно было бы как-то органичнее.
Тот факт, что лука больше в руках нет, Велеславу ничуть не смущает. В Ярополка летит сначала какая-то плошка, затем кубок, а затем княгиня в ярости просто одним продолжительным жестом сносит все со стола к чертям собачьим, но и этого ей оказывается мало.
- Как ты смеешь вообще заходить в наш дом, в наш терем, в светлицу нашу, переступать порог нашей спальни после того, что ты сделал?! – кричит она мужу, швыряя с полки одна за другой книги, которые были на вес золота, ясное дело. И украшены были соответствующе, - Что, развлекся со своей ведьмой и вернулся домой, как ни в чем не бывало?! – еще яростнее кричит она, не сдерживая теперь уже и рыданий. Слезы текут по щекам, Велеслава громко всхлипывает, но очередную книгу все равно запускает в Ярополка. Не долетает, конечно – слишком тяжелая.
- Я тебя никогда не прощу! – заявляет в истерике княгиня, - Развода хочу. Завтра же!
В самом начале их семейной жизни бывало всякое. Характеры, что у Ярополка, что у Велеславы был отнюдь не сахар, и флегматичностью и изрядным спокойствием оба вовсе не отличались. А потому и скандалов было уйма буквально на ровном месте, и посуда летала по дому только так, благо, что деревянная хоть не билась, потому как глиняная вся сошла на нет раньше, чем в первый месяц совместной жизни. Но это-то когда было? Правильно, тысячу с лишним лет назад. Много воды с тех пор утекло, многое в них самих переменилось, и давно уже брак их не был лишь способом остановить бессмысленную войну между колванами и северами, равно как и самих этих племен уже обособленно давным-давно не существовало, они стали единым народом под мудрым правлением Ярополка и Велеславы Чердынских, которые в свою очередь составляли собой едва ли не единое целое, и объединяло их много большее, нежели просто любовь друг к другу. Потому и был мужчина теперь, мягко говоря, в искреннем шоке от происходящего.
Многое было дозволено мужчинам в настоящие времена, а ранее было дозволено и еще больше. Не редкостью было, что муж на жену свою и руку поднять может, и голос повысить и наказать ее как-нибудь. А уж про то, что при живой жене держат с десяток наложниц чуть ли не в том же доме, так то вообще повсеместно распространено было, поощрялось и не казалось чем-то неправильным или зазорным. И в этом плане, пожалуй, их семья разительно отличалась от подавляющего большинства других. Не было в жизни Ярополка ни одной другой женщины ровно с того момента, как он переступил порог Велеславы, предлагая ей выйти за него замуж. И это даже несмотря на то, что первый ответ ее был отрицательным, и вообще ввел тогда мужчину в состояние ступора, ибо вынужден он был столкнуться с чем-то воистину паранормальным, иначе ее слово «нет» и назвать-то нельзя было. Ни разу он не посмотрел в сторону другой особы женского пола хоть бы даже и с чисто гипотетическими мыслями, направленные в сторону столь же гипотетически возможной измены, и уж тем более не возникало и мысли у Ярополка о том, чтобы обзавестись хотя бы одной наложницей. А все потому, что любая измена законной супруге (а в его понимании наличие наложниц можно было смело и безапелляционно приравнивать к измене) была для мужчины ничем иным, как полнейшим не уважением самого себя, равно как и своей супруги. А, собственно, с самоуважением у Ярополка все было в полном порядке. И естественно речи не шло о том, чтобы словом обидеть или же оскорбить супругу, и уж тем более – руку на нее поднять. Такое поведение для Чердынского было немыслимо, более того, он бы вряд ли даже на физическом уровне смог бы причинить Велеславе хоть какой-то вред. И особенно забавно было рассуждать о том, хоть и мысленно, с торчащей из плеча стрелой, его же женой и выпущенной.
Объяснений внятных все еще не поступает, зато теперь в Ярополка летит вообще все, что не приколочено, и периодически даже попадает, благо удар от книги или какой-нибудь плошки не наносит мужчине никакого ощутимого урона. Но из тех слов, с коими до него все-таки снисходит супруга, мужчина начинает более или менее понимать, хотя до ясности все равно очень и очень далеко. Особенно учитывая то, что вырисовывается какой-то форменный бред. – Велеслава, что за ерунду ты вообще несешь?! – разговор выходил так себе, но он был необходим, иначе это никогда не закончится, даже если сойдет на нет вообще все, что только еще можно швырять в этой светлице, - Какая еще ведьма? Ты не в себе что ли?! – вообще-то можно было бы искренне оскорбиться таким подозрениям со стороны супруги, потому как ни разу за тысячу с лишним лет, как уже говорилось, не давал Ярополк женщине ни единого малейшего повода хоть как-то в его верности усомниться. И было это чистой правдой.
- Развод ты хочешь?! – мужчина настолько опешил, что аж пропустил очередной удар, и даже не заметил, что это в него прилетело, очередная книга или кубок какой-то, - Не будет тебе никакого развода! Таково мое слово! – не сказать, что Ярополк именно начал уже выходить из себя, но поведение Велеславы с одной стороны его искренне возмущало, а с другой – он видел слезы на глазах супруги, и сердце его невольно сжималось от боли, потому как плач ее он вообще выносить не мог, так, словно сам испытывал некую физическую боль. И сразу же хотелось все ее страдания, какими бы они не были, забрать себе, лишь бы женщина больше не плакала и ни о чем не тревожилась.
Но сейчас как-то не особо получалось, и Ярополк искренне не знал, что ему еще сделать, и что сказать, чтобы Велеслава если не успокоилась, то хотя бы с ней можно было более или менее адекватно разговаривать. Сейчас же складывалось впечатление, что супруга его вообще не слушала и не слышала, и виной тому было ее крайне эксцентричное эмоциональное состояние. – Я не знаю, что ты там себе выдумала, но, между прочим, твои обвинения в неверности оскорбительны. Больше тысячи лет мы женаты, и ровно столько же, и даже дольше, нет в моих мыслях ни одной другой женщины, да и быть не может! Думал, что ты это знаешь, думал, что у тебя ко мне доверие не меньшее, чем у меня к тебе, а получается-то в итоге что?
А что в итоге? А в итоге все было проще некуда. Велеслава любила Ярополка уже очень много веков. Любила так, как ни одна другая женщина любить не может, просто потому что не в состоянии себе представить, что такая любовь вообще возможна. Вот так раз и навсегда, без желания и устремления видеть кого-то другого, без сомнений, без страха, без тревог о том, что будет если… Никакого «если» у них не существовало вовсе. Просто связь их лишь крепла с годами, соединяла их даже на огромных расстояниях, побеждала и злой рок, и судьбу, и испытания, которым подвергли их Боги. И любовь эта была столь огромна, что мысль о том, что Ярополк ее предал, не просто причиняла боль, а убивала княгиню, мешая ей думать, говорить, даже дышать. Время от времени у женщины и впрямь перехватывает дыхание, и тем тяжелее это, чем яснее осознание. Ярополк рядом, а ни обнять, ни прикоснуться к нему нельзя, потому что есть вещи, которые Велеслава простить была не в состоянии. И если он предал ее с какой угодно девицей, то княгиня этого не забудет. Не сможет смотреть на него, как прежде, глазами цвета летних трав, и видеть в нем одного-единственного, с кем она готова была провести вечность, и с кем вечность эта доставляла ей радость день ото дня. Бывало, нужно было Велеславе в одиночестве побыть, наедине с собой, тогда супруг ее тревожил, оставляя в саду ли, в библиотеке ли, в светлицы, но и тогда он был рядом. Бился сердцем в ее груди. Потому что всю ее жизнь им и был.
От того и немыслимо было примириться с тем, что Ярополк мог вот так легко предпочесть ей другую. Даже если не предпочесть, а лишь развлечься всего пару раз. Это было неважно, потому что и этим он предавал ее и уничтожал силу и мощь их связи, пронесенную сквозь века. И пусть никогда прежде он не давал ей даже повода думать об измене. И пусть все княжества и уделы вокруг живут по своим правилам, где наложниц с десяток и жены меняются одна за другой, а у них так никогда не было. Ярополк был ей верен. Велеслава безоговорочно отвечала тем же. Ревнива была до предела, один заинтересованный девичий взгляд мог княгиню уколоть, а кто на такое решился, так быстро о том жалел. Бывало, ссорились даже, конечно, но и в эти ссоры Велеслава отчетливо знала: Ярополк ей верен. Куда бы и как ни глядел, где бы ни сказал лишнее о том, что чернавку привезли диво, какую красивую, следует мужа ей поскорее подыскать, а все равно княгиня знала, что наибольшую красоту он в ней одной видит, ей одной верность хранит, ее одну любит.
Чертово же пророческое зеркало, а следом и череда совпадений не то, что покоя Велеславу лишили, а вообще до грани безумия ее довели. Ведь если брак их даст трещину, то что с княжеством будет? А если разойдутся они, то как дальше жизнь свою строить, как быть вдали от того, кого любила всем сердцем? И сейчас, когда женщина закрывает, наконец, заплаканное лицо руками, и рыдает взахлеб на всю светлицу, потому что никаких сил нет для того, чтобы еще какие-нибудь предметы колотить, да бросать в Ярополка, она ловит себя на крамольной, жестокой по отношению к себе и своей гордыни мысли. Пусть изменил. Пусть предал. Все равно она знать не знала, как жить без него. Это когда одна жизнь, смертная и понятная, там можно было еще пережить того, с кем полвека провела. А Велеслава провела с Ярополком даже не половину тысячелетия. И мысль о том, что муж предпочел ей кого-то другого – кого угодно! – сводила колдунью с ума, заставляла ее терять рассудок, помутнение которого она чувствовала с тех самых пор, как увидела в зеркале то, что увидела.
Опасность же состояния княгини была отнюдь не в том, что она в порывах своих от супруга развода требовала, чего вообще ни разу не бывало. И не в том совсем, что она лук свой и умение обратила против Ярополка. То решаемо было. Сколько раз на ему сама раны шила, сколько раз заживляла их, сколько раз его выхаживала? И теперь сможет, разве что, не без чувства вины столь огромного, что в одном сердце ему не поместиться. Опасность же состояла в том, что магический дар ее в таком состоянии контролю не поддавался. И Чердынь уже около часа покрывалась черными пятнами вороньих стай, которые поначалу лишь на деревьях, крышах домов и заборах сидели, а теперь уже начали в окна биться и в дома влетать. И если большинству чердынцев от этой напасти пока удавалось уклоняться, то черная туча, что кружила над домом ведьмы на опушке неподалеку, а равно над княжьим теремом, едва ли обещала кому-то что-то хорошее.
- А получается в итоге, Ярополк, - она всхлипывает, поднимая на него глаза и слезы с лица утирая, - Что я люблю тебя тысячу лет нашего брака, больше жизни люблю, а любовь эта ослепила меня и не дала увидеть, что не так уж Чердынь и Искор нравами своими от соседних княжеств отличается, раз князь его в тайне любовницу заводит, - надрывно не из желания больше веса словам своим придать, а из-за того, что рыдания из горла рвутся, произносит Велеслава, - Получается, что много слов и много обещаний только словами и остались. Получается, что я каждому твоему слову доверяла, а ты меня обманывал. Как давно, скажи? Первая она, а если нет, то как давно это продолжается? – княгине бы спросить себя, если обвинения ее правдивы, то зачем бы Ярополку отрицать свою связь с другой женщиной? Из страха, что Велеслава и впрямь уйдет? Так в его воле – и никто бы его за это не осудил – было в светлице ее закрыть и не дать ей никуда уходить вовсе. И сидела бы она до тех пор, пока не смирится со своей участью.
Думать об этом было странно, дико, бессмысленно. Ничуть это на Ярополка похоже не было. Всем известно, что по всей Бьярмии законы для жен устанавливают их мужья, и столько свобод им позволено, сколько мужья дозволяют. Князь Искора же, в этом смысле, был человеком весьма свободных нравов. У него жена и верхом ездила, люда не стесняясь, и на улицу выходила по своему желанию, хоть и следовала за ней целая орава чернавок и стражи, и княжить оставалась, когда он отлучался по делам своим, и помилуй Громовержец, если кто слову княгини не подчинится. И теперь подобное? Теперь вздумал ее муж завести любовницу и заставить Велеславу с этим смириться, отказав ей в разводе? Так подумать, так и вздор была вся эта ситуация, обвинения и тревоги княгини напрасные. Да только не голова у Велеславы болела, а сердце кровью обливалось. И что это было, если не доказательство ее великой любви к мужу? Любви, которая ее саму грозилась уничтожить, потому что как жить с разбитым из-за Ярополка сердцем, она не знала. Дети, порой, оставляли на нем раны, да только это ни в какое сравнение. Все они разом и близко не равнялись тому, что Велеслава испытывала к мужу и из-за его предполагаемой измены.
Чтобы вы не делали, какие бы чудесные подвиги не совершали, такие, что даже боги бы позавидовали, но все это совершенно не означало, что вам бы хватило сил и удачи переубедить женщину. А коли эта женщина Велеслава Чердынская, то шансы и вовсе стремительно приближались к нулю, если не уходили в глубочайший минус. Ярополк это прекрасно знал, много раз в начале их семейной жизни пытался супруге что-то доказывать, доводами логическими оперировать, однако ж если Велеслава что-то вбила себе в голову – тут только ждать, пока оно само пройдет, потому как чужой голос разума женщина вероятнее всего слушать не станет. Точно так, как не желала она слушать мужа сейчас. А мужчина, в свою очередь, толком не знал даже чем еще убедить ее в собственной невиновности. И ведь правду говорят, что ежели человек в свое оправдание сотню аргументов приводит, велика вероятность того, что он действительно виновен, и не зря потратил время, чтобы придумать множество правдоподобных отговорок, и готов был к тому, что с него их непременно спросят. Ярополк же ни в чем виноват не был, а потому никогда у мужчины и в мыслях не было, что придется столь очевидный факт доказывать, и не кому-то там, а собственной супруге.
Супругу он, собственно, по-настоящему любил. Очень давно, очень крепко, и был всецело уверен, что чувства эти глубже становятся с каждым днем, несмотря даже на то, что брак их разменял уже тысячу лет. А потому ни одна другая женщина его попросту не интересовала, да и не было, нет и не будет никогда на всем белом свете той, что могла бы даже просто попробовать сравниться с Велеславой. А если бы и нашлась, то сравнение было бы отнюдь не в ее пользу.
- Нет, Велеслава, - мужчина удрученно и даже как-то устало головой качает, чуть морщится, потому как после первого шока плечо побаливать начинает, - В итоге получается, что ты то ли сама эту чушь выдумала, то ли наговорил тебе кто, даже не в этом суть, - Ярополк немного порадовался, что попытка забросать его вообще всем, что только нашлось бы в светлице, хотя бы временно, но закончился, и казалось даже, что можно теперь поговорить с супругой спокойно, ну или хотя бы попытаться поговорить, - Но ты хоть думай, прежде чем верить дурости всякой, а особенно прежде, чем говорить, - сам мужчина был вроде бы и спокоен даже, потому как именно ругаться, даже после обвинений, и даже после стрелы этой несчастной, которая предательски продолжала из плеча торчать, он все равно не хотел, - Во-первых, ни разу в жизни я тебя не обманывал, - даже на это впору было бы справедливо оскорбиться, но Велеслава и без того наговорила с три короба, если бы на каждое слово обиду свою высказывать, так это они и за неделю в случившемся не разберутся, - Во-вторых, каждое мое слово тебе данное, я всегда держал, а каждое данное обещание – исполнял. А ежели не так, то будь добра приведи мне точный пример, - знал Ярополк доподлинно, что не такого примера, нет за тысячу с лишним лет ни одного случая, когда бы он не сдержал данное Велеславе слово или же обещание, начиная со слова быть ей добрым мужем от сего дня и до окончания времен.
- А, в-третьих, никогда никаких любовниц у меня не было, ни первых, ни вторых – никаких вообще! А знаешь почему? – нет, вовсе не потому, что хотел Ярополк какие-то уникальные порядки в своем княжестве навести, если удельные князья решали держать наложниц, так и пожалуйста, разве что должны были к ним достойно относиться, - А потому что с того дня, как я сказал, что ты будешь моей женой, - вообще-то он тогда спросил и получил неведомый отрицательный ответ, но это уже нюансы, упоминать о которых теперь совершенно не обязательно, - Никаких других женщин, кроме тебя, Велеслава, ни у взора моего, ни в мыслях моих не было, нет и никогда не будет. Громовержец и Змей пусть будут вновь свидетелями моих слов, и тому, что любил и люблю я одну тебя, - это было, наверное, самым последним и весомым аргументом, какие только имелись в арсенале мужчины. Молния его, как видно, на месте не убила, никаких других катаклизмов с Ярополком тоже не случилось, что лишь подтверждало правоту и искренность его слов.
Мужчина умолкает, да ему, пожалуй, и сказать-то больше нечего. Все он уже супруге высказал, и никаких других аргументов у него уже попросту не было. Оставалось лишь надеяться, что Велеслава в себя придет, и осознает, что надумала себе какой-то ерунды и не более того. В этой органичной паузе в разговоре, если так можно выразиться, Ярополк решает заняться уже стрелой, потому как ощущает он ее в плече все явственнее. Вытаскивает он ее рывком, как и положено, морщится, конечно. Ему такое не впервой, разве что до этого все ранения они на поле брани случались, а никак не в собственной светлице. Опыт, собственно, не из приятных получился. Стрела теперь на полу валяется, рана кровоточит само собой, и приходится ткань рубахи смять и прижать посильнее, чтобы не лилось уж так сильно. Это надо было почти неглядя, а так «удачно попасть»! И только когда со стрелой было покончено, мужчина машинально переводит взгляд сначала на супругу, а потом, как ни странно, на окно. Потому что время еще было далеко до вечера, однако ж за окнами светлицы будто внушительно так стемнело. Мог бы Ярополк на тучи подумать грозовые, да только вместо туч стаи птиц кружили у княжеского терема, в стекла начинали биться, да и вовсе вели себя, мягко говоря, неподобающим для птиц образом. – Велеслава, а что у нас происходит? – мужчина вновь бросает взгляд на супругу, недвусмысленно указывая на окно, в которое отчаянно билось уже с десяток птиц, и это начинало выглядеть даже угрожающе.
По-хорошему ей бы поверить словам мужа, услышать в них тот здравый посыл, который в них содержался, хоть на мгновение задуматься о том, что во всем, что он говорил, он безоговорочно и безусловно прав. Но все дело было в том, что ощущая такую бурю эмоций, Велеслава не могла остановиться. Не могла взять себя в руки. Не могла посмотреть на ситуацию отстраненно. Супруг никогда не изменял ей прежде, или она думала, что не изменял, никогда не обижал ее и ничем не оскорблял. Вряд ли кто-то еще на всем континенте мог похвастаться таким браком, какой был у них. И именно от этого страх Велеславы был так велик. Она боялась потерять Ярополка, боялась, что другая женщина может занять ее место хоть в его постели, хоть в его разуме, но особенно – в его сердце. Одна эта мысль доводила Велеславу до такого состояния, что она едва ли могла бы обращаться к доводам разума. Вот и теперь ей сложно услышать мужа, сложно поверить в то, что он говорил, в чем убеждал ее. Ведь она сама все видела в этом проклятом зеркале! И слез за время отсутствия супруга было пролито столько, что Велеслава едва ли плакала столько за последние десять лет.
И все же, какие бы эмоции она ни испытывала, одно оставалось неизменным. Боль Ярополка была ее болью. Его тревоги были ее тревогами. Его переживания были ее переживаниями. За века брака это не изменилось ни единожды. И только захлестывающие эмоции позволили Велеславе сделать то, что она сделала. Бывало, конечно, летали у них предметы по дому, крики слышались такие, что прислуга по углам пряталась, но стрела? Мысли о том, чтобы поранить мужа, а тем паче – его убить, это не то, что княгиня допускала до себя. Супруг на нее ни разу руку не поднял, никакого физического наказания к ней не применил даже в худшие времена их союза, в самом начале, когда им понять друг друга было сложно до невозможного, потому что были они из разных племен, говорили на разных языках и поклонялись разным Богам. От того и поступок Велеславы теперь отдается еще большей болью и тревогой в ее груди, и когда Ярополк, наконец, вытаскивает стрелу, женщина вздрагивает, всхлипывает несколько раз, а затем, как бы там ни было, идет за теплой водой и лекарскими зельями. Уж чего-чего, а страданий мужа она созерцать не может, для нее это не все равно, что ее собственные, а во много раз острее, тяжелее и болезненнее.
Велеслава еще слезы из глаз роняет, но все равно помнит, как муж ее учил, какие зелья для чего использовать – он-то в этом куда более сведущ был, как и всякий ведьмак. Она выливает полную бутылочку темно-красного отвара, от чего вода окрашивается в яркий алый цвет, а затем окунает туда чистую ткань и садится рядом с мужчиной и начинает обрабатывать его ранение со всем прилежащим усердием и старанием, аккуратно и силясь не причинить ему лишней боли и страданий, какие бы сильные ни были ее собственные. Делает она это совершенно молча, но как и всегда, очень аккуратно. Сколько ран его она зашила, вылечила, сколько раз помогала ему после битв и сражений, сколько раз ставила на ноги даже после самых тяжелых состояний. Не счесть. Но никогда ни одна рана не была нанесена ее собственной рукой, ни одной ране она не стала причиной. И это тоже сейчас заставляет болезненно ныть в груди, так что приходится приложить усилие, чтобы не позволить себе разрыдаться пуще прежнего, захлебываясь и глотая слезы.
Игла в руках Велеславы, как на вышивке, так и в зашивании ран одинаково легка. И раны она шила чаще, чем вышивала, хотя умела это превосходно, потому что само занятие мало подходило для женщины со столь деятельным и ярким характером, требующим постоянной подвижности и живости. Вот и теперь стежки один за другим стягивают края раны, которой дня через три-четыре со всеми зельями и не будет вовсе, но сейчас от этого почему-то и не легче особо. Все время, выполняя работу, Велеслава молчит, лишь изредка всхлипывает, а закончив, закрепляет компресс с живительной мазью на плече мужа, перематывая его накрепко. Таз тотчас же отправляется в руки первой проходящей мимо служанки, игла – в огонь. И примета дурная дважды одной и той же рану шить, и Велеслава в этом плане не особенно бережлива, особенно когда речь шла о сохранении здоровья мужа. Впрочем, не стрелять по нему из лука, пожалуй, тоже бы очень поспособствовало его здоровью, но теперь уже поздно думать.
Больше княгине сказать и сделать нечего. Ярополку теперь ничего не угрожало, а она все равно смотреть на него не могла иначе, как глазами, полными слез. Она бы и ушла, да только куда тут уйдешь? Вряд ли муж станет просто так мириться с текущим положением вещей и отпустит ее в состоянии, опасном для нее самой и для окружающих, куда бы то ни было. Куда угодно. Чудодейственных прогулок сейчас не будет, если только они не хотят, чтобы дотла выгорел ближайший лес, а там, того гляди, и ближайшая к ним деревня или город. Но понимая, что мужу толком и не объяснила ничего, не успела просто, Велеслава, недолго думая, подходит к полке, с которой и берет злосчастное зеркало. Смотреться в него – никаких сил. Вместо этого, женщина молча кладет его на стол перед Ярополком, отражающей поверхностью вниз, смотрит на него затравленным взглядом не любящей жены, но глубоко обиженной и оскорбленной женщины. Взгляд за окно она, конечно, кидает тоже, но ее подобное скопление птиц ничуть не удивляет, как и то, что они, повинуясь тяжести ее настроения и горести, сейчас пугают не только Ярополка, но и всю Чердынь. И больше всего их стоит пугаться ведьме, что живет на опушке леса, потому что по желанию Велеславы от нее вообще вряд ли теперь, что-то останется. Разве что кости.
На закономерный вопрос мужа женщина отвечает многозначительным пристальным взглядом своих зеленых глаз. Сам, что ли, не догадывается?
- А это ты скоро узнаешь, - заявляет она ему тихим голосом, который с большей вероятности мог бы принадлежать какой-либо загробной твари из числа тех, о которых Ярополк ей рассказывал, будучи ведьмаком. Сама же женщина обращается теперь соколицей и взмывает в воздух, вылетая в раскрытую дверь, и оставляя после себя лишь опавшую с нее одежду и украшения.
Все это безумие должно было закончиться. Но Ярополк не предполагал, что закончится оно вот так – просто тишиной. Мужчина молча наблюдает как супруга приносит воду, как добавляет хорошо известные ему зелья, и нисколько не противится тому, чтобы Велеслава обработала рану. Да и не рана там вовсе, так – царапина, через пару дней и следа не останется. Удивительно, но он не придает никакого особенного значения случившемуся. Да, сам факт того, что стоило лишь переступить порог, как ему в плечо стрела воткнулась, несколько колдуна обескуражил. По большей части за счет того, что лук-то был в руках его жены, а не какого-то сумасшедшего, решившего тут вдруг покушение устроить. Но Ярополк не был зол, и даже не считал нужным как-то отдельно с Велеславой это обсуждать. Эксцентричность супруги они уже множество раз обсуждали в первые годы совместной жизни (пусть для того времени слово «обсуждали», пожалуй, не подходит совершенно), теперь же в этом не было ровным счетом никакой нужды. Все, что сейчас было важно для мужчины – это понять откуда в голове супруги появились столь нелогичные и абсолютно необоснованные подозрения и мысли. Остальное же его совсем не беспокоило.
Впрочем, пока Велеслава сначала обрабатывает плечо, а потом зашивает рану, Ярополк предпочитает молчать. И нет, отнюдь не потому, что опасается, конечно же. Просто считает нужным продлить эту тишину, дать супруге хоть немного времени успокоиться, хотя видеть слезы в ее ясных глазах для него всегда было невыносимо едва ли не на физическом уровне. Стоило им лишь заблестеть – Ярополк готов был практически на все, что угодно. Но сейчас он, к сожалению, толком не понимал, что еще может сделать. Вроде бы все уже сказал ей, все объяснил. Думалось мужчине, что сейчас немного остынет пыл у Велеславы, и она наконец-то обдумает его слова, услышит и все встанет на свои места. А если кто-то решил в отсутствие его княгине лживые сомнения в душу посеять, так для того меч есть, топор и частокол, на котором прекрасно в назидание другим будет несколько дней болтаться его глупая голова.
Когда Велеслава заканчивает шить, и он успевает лишь на несколько мгновений задержать ее руку, но у женщины явно свои планы, потому как она поднимается на ноги, достает что-то с полки, и Ярополк, к сожалению, отнюдь не сразу узнает зеркало в руках супруги. Впрочем на настоящий момент мужчина и не понимает толком, зачем она вообще это зеркало достала, еще и на стол прямо перед ним положила. – Да что же узнаю, ты объясни, пожалуйста, - он даже втайне надеется, что вот теперь-то получится хоть как-то поговорить, но нет. Супруга лишь оборачивается соколицей и вылетает в открытое окно, к которому в следующую секунду сам князь подбегает, да только птицы уже и след простыл, особенно учитывая их нездоровое количество в небе.
Первое, что нужно было сделать, так это позвать стражников, которым Ярополк отдает приказ прекратить охоту на птиц вообще во всем княжестве, покуда он сам лично не отдаст им другой приказ. Слово его теперь наскоро передавалось от одних воинов другим, и понятное дело, что до пограничных уделов дойдет не скоро, но это ничего, проживут несколько дней и без охоты на дичь. Основополагающим для Ярополка сейчас было то, чтобы Велеслава, куда бы она вдруг не решила полететь, осталась бы жива и невредима. И лучше не думать о том, что случится, упади хоть один волос с ее головы. Перьев, кстати, это тоже касалось.
На душе у мужчины конечно же было крайне неспокойно. Он требовал, чтобы ему докладывали обо всех происшествиях в Чердыни и окрестностях столицы. Зачем? Пожалуй, действительно внятного и логичного объяснения этому у Ярополка не было. Но он истово желал знать обо всем, по той же причине – из-за беспокойства о супруге.
Только ближе к ночи Ярополк вновь обратил внимание на зеркало, что все также лежало на столе в светлице, обращенное своей отражающей поверхностью вниз. Старое зеркало, с красивой резной ручкой и оправой, очень смутно мужчине знакомое. Он поднял его со стола, машинально повернув к себе, и на несколько секунд замер, всматриваясь в мутную картинку на отражающей серебряной глади. Ярополку стоило всецело благодарить вовремя очнувшуюся ото сна память, что и подсказала колдуну – зеркало это он сам некогда заколдовал, не имея какой-то конкретной цели, скорее в ходе совершенствования навыка, и артефакт-то получился не из приятных, потому как зеркало это показывало вовсе не отражение лица смотрящего, а его самый сокровенный, самый потаенный страх. И вот теперь мозаика в голове Ярополка начала складываться в ясную картину произошедшего. Если Велеслава в зеркало посмотрелась (умудрилась же найти его еще! Сам ведьмак не вспомнил бы, куда его положил много лет назад), увидела то… то, что увидела, вполне могла подумать, что оно настоящий момент показывает, это ведь самое простое. А до истинного назначения такого артефакта еще попробуй догадаться.
Первым делом Ярополку хотелось это зеркало уничтожить, ну или хотя бы хорошенько разбить – это ведь прекрасный выход эмоций, которые выплеснуть более некуда. Но нельзя было. Во-первых, так просто артефакт не уничтожишь, а, во-вторых, он ему еще пригодится, чтобы раз и навсегда доказать Велеславе, что не было в ее подозрениях ни капли правды.
- Князь, князь! Там это… случилось! – стемнело уже над Чердынью, когда в светлицу практически вбежал стражник, и пусть при этом пытался то ли кланяться, то ли удержать равновесие, но вопреки всем правилам приличия едва ли не кричал. Даже за одну долю секунды очень многое успел передумать Ярополк, настолько, что видимо одним своим выражением лица заставил стражника заикаться, - Говори! Что случилось? – терпения у князя толком не было нынче, и, видимо, воин это все ж таки почувствовал, собрался, и заговорил, - Птицы, что над Чердынью все кружили, они к лесу двинулись, а там… там напали на ведьму, - ругательства, так и рвущиеся наружу, мужчина кое-как сдержал, постаравшись собрать воедино сейчас все свои остатки самообладания, - Что значит напали и на какую еще ведьму? – никакой ведьмы Ярополк не знал и знать не желал совершенно, тем более сейчас, - Да у леса самого ведьма, птицы к ее дому все прилетели и ринулись прямо на нее. Говорят, ведьма-то пыталась с ними совладать, да только куда там! Птиц тьма целая, и все злые как черти, в общем, князь, убили ее птицы.
Пострадала ведьма уж точно ни за что, но как бы это не было печально, сейчас Ярополка волновало совершенно другое. Он и глаз не сомкнул, только слушал стражников, которые то и дело что-то докладывали, но никаких более серьезных происшествий не было. И лишь в тот миг, когда во все также распахнутые ставни влетела соколица, мужчина выгнал стражников из светлицы, двери запер, потому как еще и пополнение в слепом отряде ему не хватало для полного счастья. Ярополк молча протягивает супруге платье, не то, конечно, что она на полу оставила, обернувшись птицей, а другое, дожидается, пока она оденется, а потом достает все то же многострадальное зеркало. – Пойди сюда, Велеслава. Пойди, расскажу тебе, что я в отражении этого зеркала вижу.
Полеты над Искором всегда были спасением для Велеславы. И когда муж отсутствовал, а она отчаянно по нему скучала, и когда они ссорились по каким-то причинам, и когда настроение было хуже некуда и надо было прийти в себя, очистить мысли и сбросить сильное напряжение, которое занимало колдунью, мешало ей верно думать, рассуждать и по пустякам не тревожиться. Впрочем, измену Ярополка она, конечно же, пустяком вовсе не считала. Даже напротив, это было катастрофой едва ли не мирового масштаба, потому что любила княгиня мужа своего отчаянно и уже очень много лет, от того и потенциальное предательство отдавалось в груди не глухой болью вовсе, а столь острой, что дышать было невозможно. Вот почему полет сейчас был единственным безопасным для Чердыни, для самой Велеславы, но прежде всего – для Ярополка, методом сбросить с себя тяготы эмоций и тревог, а уже затем вернуться к конструктивному диалогу. Конструктивному ровно настолько, насколько княгине позволял ее характер, призывавший сейчас сжечь вообще всех ведьм в Искоре.
Одной ведьме, однако, не повезло уже теперь, ведь именно ее, судя по слухам, и посещал князь. И вряд ли кому-то удалось бы убедить Велеславу в том, что несчастная женщина ни в чем не виновата, потому что спать с мужем княгини – это очень-очень плохое резюме, обещающее страшную и мучительную смерть. Женщина не то, чтобы прямо-таки желает, чтобы птицы заклевали дерзкую блудницу, но она совершенно определенно желает, чтобы та была наказана. А потому, просить ворон Велеславе ни о чем не приходится. Стоит им собраться огромной стаей, которая затмевала собой и небеса, и солнце, как они набросились на колдунью, не дожидаясь прямого приказа княгини. Связанные с нею в эмоциональном плане, они чувствовали желания шаманки, а потому, такой исход в сущности был неизбежен. С приказом Велеславы или без него. Впрочем, не следовало делать вид, что княгиня желала иного. Нет, именно такой исход она и представляла для соперницы. Если Ярополк хотел завести себе любовницу, то эту ему теперь придется поднять из могилы. И очень постараться, ведь хороших некромантов у них в округе не было ровным счетом ни одного.
Велеслава пролетает так много, что успевает устать, хотя ей это и не свойственно в ее виде. Она опускается где-то на пустоши, у озера с тем, чтобы полежать в воде какое-то время, затем найти ручей и попить. Хорошо, что в хоть какой-нибудь близости нет ни единого человека. А что до волков и медведей, зайцев и лис, то к княгине они приходили, чувствуя ее боль и силясь ее утешить, а вовсе не для того, чтобы навредить ей каким бы то ни было образом. И Велеслава была благодарна. Потому что сколько она ни кричала, стоя на берегу, сколько не заливалась слезами, уже купаясь в озере, сердце все еще отчаянно болело. Когда просто ныло, а когда разрывалось на куски, стоило ей вспомнить картины, увиденные в этом проклятом зеркале. Знать бы, что артефакт не в переносном смысле проклят, а на самом деле имеет весьма сомнительные свойства – не случилось бы ничего подобного вовсе, но покуда Велеслава не владела нужной информацией, она не могла себя ничем утешить, и страдания ее час от часа становились только сильнее, вопреки ожиданиям, не отпуская ее ни на мгновение.
Плакать и кричать можно было, сколько угодно, вот только возвращение в Чердынь должно было ознаменовать решение проблемы, а не новый ее виток. Женщина размышляла о том, что думает, чувствует и знает, о своих чувствах к Ярополку и о той вечности, что их связывала. И это, конечно же, было намного больше, чем его интрижка с ведьмой. В этих же размышлениях на пальце обнаружился обручальный перстень, который когда-то муж надел ей на палец. Он был зачарован таким образом, чтобы при обращении соколом просто трансформироваться, но не спадать, как спадала с Велеславы вся ее одежда, оставляя абсолютно нагой. И мысль о том, что мужчина никак не мог подарить ее кольцо кому-то другому, потому что оно было сейчас у нее на пальце, зародила и другую: для них еще не все потеряно. Если он пока еще не предпочел ей другую, то такое и вовсе может не случиться, ведь даже самые талантливые пророки просматривали вероятности будущего, а не безусловные факты, которых нельзя было избежать.
Гордость, разумеется, вопила о том, что прощать мужа нельзя. Но ужас текущей ситуации заключался в том, что чем больше Велеслава рассуждала, тем лучше она понимала неизменное: она не сможет без Ярополка. Он не был просто ее мужем, а такое слово как «любовь» было ничтожным, чтобы описать то, что она действительно к нему чувствовала. И сколько бы женщина ни пыталась это отрицать, сколько бы она ни говорила себе, что не сможет терпеть предательства, не могла она и другого – покинуть его. Это противоречие зрело в груди протестом, слезами выливалось из глаз, но другого решения все равно не было. Зная, что супруг изменяет ей, и возможно, имеет не одну женщину в любовницах, Велеслава, вне всякого сомнения, будет несчастна. Но без него она все равно никак не сможет жить, а значит, говорить и думать тут было не о чем. Осталось дать себе время принять это. И времени того вполне доставало, чтобы долететь обратно в Чердынь, залететь в княжеские палаты через окно и обернуться женщиной.
Велеслава молчит, но не сопротивляется, когда муж протягивает ей платье. Одевается, не намереваясь прибегать к помощи рабынь, потому что видеть сейчас рядом с Ярополком любую женщину – смерти подобно. На это уходит какое-то время, за которое княгиня, конечно же, слышит, что говорит супруг, но не торопится идти к нему и смотреть в зеркало снова, потому что это резанет по сердцу так сильно, что вновь может привести к слезам и лишним словам.
- Подожди минуту, пожалуйста, - тихо просит женщина, завязывая на себе платье и поправляя рукава, - Я достаточно побыла одна, чтобы подумать и понять, вот что, - она вздыхает, сжимая пальцы в кулаки, потому что озвучить это немыслимо сложно, - Увиденное мной, причинило мне боль. И я не хочу больше о подобном никогда узнавать. Но покинуть тебя мне все равно не хватит сил, потому что я люблю тебя намного сильнее своей гордости, - на глазах снова слезы, но Велеслава справляется с ними сейчас, не позволяя себе расплакаться. Казалось, что она вообще все выплакала еще у озера, - Так что впредь я не хочу ни о чем знать, но я люблю тебя и хочу остаться с тобой, - она несколько нервно поправляет волосы, смотрит на потолок, чтобы сдержать слезы, шумно выдыхает, а затем подходит ближе к Ярополку, - Теперь я готова посмотреть то, что ты хотел мне показать.
Что творилось в голове у Велеславы всегда оставалось тайной. Будучи воистину мудрой женщиной, сведущей во многих областях, думать даже о самых простых вещах, по крайней мере если так казалось самому мужчине, она могла совершенно по-особенному. К этому Ярополк давно привык, более того – он совершенно искренне ценил ум супруги, зачастую советуясь с ней, обсуждая важные для них и их княжества вопросы. Но сейчас он желал лишь донести до нее единственно верный вариант происходящего, правду о том, что она увидела, и почему этому нельзя было верить. И желательно, чтобы никто больше не пострадал. Мужчина терпеливо ждет, пока Велеслава спокойно облачится в платье, и был даже благодарен, что супруга не стала звать рабыть и служанок для этого, видеть сейчас хоть кого-то, окромя самой Велеславы, ему совершенно не хотелось. За последние сутки для Ярополка даже лица стражников смешались в нечто одно средне-арифметическое.
Он внимательно выслушивает супругу, снова убеждаясь в том, что главного она так и не поняла. В некоторой степени это было даже обидно. Не все происходящее вообще, а именно тот факт, что Велеслава поверила подозрениям, поверила увиденному в зеркальной глади, а может и услышанном где от дураков болтливых. Не ему супруга поверила, а лжи и клевете. Вот что по-настоящему задевало мужчину, разве что времени на сильные переживания у него не находилось, с того момента, как Велеслава соколицей обернулась и из светлицы вылетела, до настоящего – когда обратно вернулась живой и невредимой, места себе не находил, и ни о чем ином думать не мог, кроме как приложить все силы, чтобы с ней ничего не случилось за время ее полетов. Теперь женщина была здесь, ей ничего не угрожало, и остальные эмоции стали постепенно возвращаться.
- Хорошо, Велеслава, - он едва заметно вздыхает, - Теперь меня послушай. Во-первых, расскажу тебе про зеркало. Не зря же ты его перед своим уходом на стол положила, верно? В нем ты увидела то, что так тебя огорчило, так ведь? – вопросы были скорее риторическими, но не задать их мужчина не мог, - Так я тоже посмотрел в него, вот и при тебе сейчас посмотрю, - Ярополк поднял руку с зеркалом, развернув его к себе отражающей поверхностью, впрочем нисколько не мешая и супруге посмотреть, и спустя несколько мгновений вновь опустил руку, - Знаешь, что я в нем вижу? Каждый раз вижу одну и ту же картину, стоит только посмотреть в него. Тебя вижу, Велеслава, да только неживой. Кровь алую вижу, - даже наверняка зная, что все это ложь, и вовсе не будущее и никакое не пророчество уж точно, смотреть на подобное было невыносимо, вплоть до того, что холод по спине пробегал натуральным образом, - А знаешь почему? Потому что это и есть мой самый большой страх. Ничего другого, кроме как тебя потерять, я не боюсь, - он на некоторое время отводит взгляд от супруги, но только ради того, чтобы со всей силы запустить этим несчастным зеркалом в стену, которое в нее врезается и осыпается на пол светлицы звенящими осколками. Потом Ярополк уже разберется с этим горе-артефактом окончательно.
- Очень давно, сейчас уже точно и не вспомню – когда именно, я хотел создать из зеркала артефакт. Планировал, что он будет показывать мне, что в другом месте происходит в тот момент, когда в само отражение смотришься, - Ярополк бросил равнодушный взгляд на валяющиеся на полу осколки, - Но то ли мне мастерства не хватило, то ли в процессе пошло что-то не так, потому как по итогу работал этот артефакт совершенно не так, как планировалось, - сказывались видимо двое суток без единой минуты сна, а потому мужчина на скамью садится, предлагая супруге сесть с ним рядом, - Долго я с ним разбирался, жрецам знакомым показывал, но исправить так ничего и не получилось. А потому я убрал этот артефакт куда-подальше, да и забыл о нем. Уж не думал, что вспомнить придется, - Ярополку конечно же стоило бы уже тогда этот артефакт уничтожить, да просто руки не дошли, а потом и забылось вовсе, - Зеркало это, Велеслава, показывает вовсе не настоящее, не прошлое и не будущее. Оно показывает смотрящему его самый сильный, самый сокровенный страх. Мой – тебя потерять навсегда, а ты к счастью жива и здорова, - будто чтобы убедиться лишний раз в своих собственных словах, мужчина касается руки супруги, а следом целует ее в щеку.
- Никогда, Велеслава, с того самого момента, когда я пришел к порогу твоего дома, чтобы предложить тебе стать моей женой, не было у меня никакой другой женщины – ни физически, ни в мыслях, - говорил мужчина сейчас спокойно, может быть даже устало в какой-то степени, но все также абсолютно искренне, - Потому что считают подлостью и низостью взяв одну женщину в законные супруги, заключив брак этот перед самими Богами, идти затем и искать себе других, хоть одну, хоть целую сотню. Потому что считаю такое поведение лишенным самоуважения, равно как и уважения к своей жене. – он устало потер переносицу, - А я безгранично тебя уважаю, Велеслава, но это не всё. Я тебя люблю, и не важно сколько сотен или тысяч лет пройдет, с каждым прожитым днем это чувство во мне только крепнет, только становится больше и сильнее. И нет, и не может быть во всем мире той, что хотя бы попробует с тобою сравниться, - чувства эти давно уже вышли за плоскость того, что называют обычно любовью, стали намного глубже, серьезнее и крепче. Настолько, что Ярополк жизни своей без супруги не мыслил, и просто-напросто представить не мог собственное существование без Велеславы.
- Ты уж меня прости, но скоро третьи сутки без сна наступят, - а еще плечо опять начинало напоминать о себе, ведь в отсутствие супруги Ярополк ни перевязками, ни обработками раны специальными отварами да зельями не озаботился, ему как-то не до царапин было, даже если те периодически начинали болеть, - Лучше бы теперь и спать пойти.
Велеслава была готова к любым словам мужа. И к тем, что озвучат, как сильно она ошибалась, став смотреть в это зеркало, потому что не стоило ей видеть того, что она увидела, и к тем, что скажут, будто бы все вздор и вранье, и что не было никакой измены и быть не могло. И то, и другое в иное время могло бы ранить женщину немыслимо, ведь тревога ее и боль были зачастую сильнее нее, сложно княгине Искора было держать эмоции под контролем, сложно находить нужные слова, когда чувства переполняли душу. Но теперь она готова к любой лжи и даже благодарна, пожалуй, могла бы быть супругу за нее. Она не хотела знать правду о его измене. Не хотела ничего слышать о причинах. Не хотела оправданий. Хотела лечь с ним в одну постель, как и прежде, уснуть в его объятиях, а поутру и не вспомнить, что было вчера и все те дни, что Ярополк отсутствовал в одном из уделов. Больно было княгине, тяжело и дурно, но она знала, что сможет с этим примириться, только дай ей немного времени. А времени у них была целая вечность, ведь жили они в браке уже несколько тысяч лет, и до сих пор, кажется, о разводе Велеслава могла помыслить только в самом-самом начале, когда казалось, что противоречия характеров и племен неизменно приведут их союз к падению. Теперь же она жизни без супруга не представляла. А раз не представляла, то и говорить было не о чем. Вероятно, за годы, которые они провели с Ярополком, он стал единственным, ради кого Велеслава могла поступиться своей гордостью. Любой другой за попытку просить ее о подобном, оплатил бы ей оскорбление своей жизнью, не меньше того.
Но как ни странно, Ярополк начинает разговор именно с зеркала, уточняя у женщины, в нем ли дело. В нем, конечно! Хотя, и не только. Обстоятельства сложились воедино таким образом, что будто бы составили единую картину, в которой не было причин сомневаться. Кроме одной. Супруг и впрямь никогда прежде не обманывал ее ожиданий, не изменял и не давал повода думать, что может. Разве что, все в том же далеком прошлом, когда они еще недостаточно друг друга знали, понимали принципы совместной жизни и старались выстроить ее не на основе глубокого взаимного уважения и любви, а на принципах соревнования за собственную гордость, что бы она собой ни представляла в действительности. Тогда Велеслава вполне себе верила в то, что супруг ее может быть и неверным, и действовать в интересах своего племени, а не их семьи, делать то, что ему кажется правильным, а ей – нет. Но эти времена были настолько далекими, что сейчас их и вспоминать-то смешно.
Велеслава не хочет слушать никаких разговоров о зеркале, о том, что увидела внутри, о том, как оно появилось на свет и по какой причине. Ей теперь уже все равно, а в довесок – мало ли она видела магических артефактов, созданных рукой разных колдунов, включая самого Ярополка? Она и своими руками кое-что создавала, бывало и такое, подобными умениями сложно было ее впечатлить, а равно переключить с главного. Или с того, что она считала главным, надумав себе Змей знает что и поверив больше в собственные страхи, нежели в здравый смысл и последовательное, давно сложившееся положение дел в их семье.
Но Ярополк все говорит, а она все слушает. Потому что ничего больше не остается. Потому что взмыть в воздух и улететь снова как-то глупо, после того, как она сказала, что все равно никуда не уйдет и не оставит мужа, так как любит его больше жизни. Странно было идти на этот компромисс. Для гордости и характера такой женщины, как Велеслава – почти невозможно, но все-таки она вдруг осознала, что ради этой любви может пожертвовать многим, может многое отдать и многое ущемить в самой себе, только бы не потерять Ярополка. Раньше не было необходимости ни в чем подобном. Никогда. Но даже когда она возникла, женщина обнаружила в себе это удивительное и странное умение, идти на компромиссы и даже договариваться, чтобы быть рядом с мужем и дальше, как бы сильны ни были ее обиды и страдания из-за этого.
Она, конечно, не смотрит снова в это проклятое зеркало, когда Ярополк показывает ей его. Слишком невыносимо больно это было, слишком тяжело, да настолько, что слезы опять стали собираться в глазах. Велеслава точно и не слышит какое-то время, что именно говорит супруг, и слова его начинают доходить до нее крайне медленно, непоследовательно и трудно. Зеркало показывает страхи? Он видит ее там мертвую? Что? Поначалу женщина даже хмурится, прокручивая слова Ярополка у себя в голове, как если бы он мог ей солгать. Наверное, мог, но это не точно, в этом и впрямь были все причины сомневаться. Да и зачем ему это делать теперь? А к тому же, он смотрится в зеркало сам. И Велеслава даже может видеть то, что видит он и это…
Ее точно молнией вдруг прошибает. Точно так же, как когда княгиня решила, что супруг ей изменяет. Это было странно, нелепо и почти физически болезненно. Он не изменял ей? Он не изменял ей. И не хотел изменять. И не у ведьмы был, а в самом деле уезжал в одно из удельных княжеств и это… Дыхание перехватывает от этого странного откровения. Понимание вдруг волной захлестывает сознание, эмоции снова берут над женщиной верх, так что из глаз начинают против воли литься слезы. Велеслава вздрагивает, всхлипывает и утирает лицо руками, поднимая глаза цвета летних трав на мужа. Ей, конечно, нужно еще одно подтверждение того, что он сказал правду. И в этот раз достаточно просто слов, которые он может повторить с десяток раз: он ее любит, он ей не изменял, а все, что она себе навыдумывала – просто глупости. И столько времени переживаний, тревог и страданий – просто бессмысленны, потому что с самого начала не имели под собой никакого разумного основания.
- Так это значит, что ты и правда ездил по делам в удельное княжество? – всхлипнув, вопрошает женщина, а затем обнимает супруга и утыкается ему в плечо, закрывая глаза и заходясь в рыданиях, - Значит, ты не изменял мне? И ты все еще меня любишь? – это, конечно, в сознании Велеславы были прямо связанные критерии. Если он ее любит, значит, никогда не будет иметь никаких других женщин, кроме нее. Иначе и быть не может. Но теперь это осознание снова накрывает волной, которая слезами и всхлипами выдает женщину с головой, - Прости меня… Я… Прости… - просит она тихо, понимая, что из-за своей импульсивности в этот раз устроила не просто скандал, а еще и ранила мужа, - Все так сложилось воедино, что я была уверена, что… - и она снова заходится в рыданиях, уткнувшись мужу в плечо, - Прости.
Вы здесь » рябиновая ночь » Незавершенные истории » Игра огнем, ведущая к пожару
