- Потому что нельзя просто так взять и сжечь целое удельное княжество, Велеслава! – и муж смотрит на нее так, будто этим своим взглядом хотел объяснить княгине вообще всё . Но даже если и хотел, то это в настоящее время никого не интересовало, ведь после их очередного разговора на тему «хочу горящих вогулов немедленно и прямо сейчас!» она не разговаривала с супругом вот уже третий день, и зря он старался каждое новое утро, силясь объяснить жене, что все те, кто когда-то погубили их внука и невестку, бросившуюся с малолетним дитем из самой высокой башни, не желая достаться разорителям Чердыни, уже умерли, а тех, кто не умер, как раз и можно вычислить и изловить, а затем устраивать праздничные развлечения в виде пылающих до небес костров столько раз, сколько Велеславе будет угодно.
- Не говори со мной, - заявляет женщина, повыше задрав точеный подбородок, и не торопясь вылезать из постели до тех самых пор, пока расторопные служанки не принесли таз с водой, полотенца, одежду, украшения и все то, что способствовало разрешению вопросов, в которых княгиня не принимала никакого участия, когда была не в духе. Одно то, что она сегодня умывается самостоятельно – воистину благословение Змея, но все знают, что «погода» может перемениться в одночасье. Всего секунда и таз может запросто полететь в стену, и хорошо еще, если не в голову Ярополку. Хотя обычно Велеслава швыряла в него все то, что хотя бы потенциально могло разбиться. Так предел ее негодования был виден явственнее, а супруг расторопнее думал о том, как это негодование унять.
Будь это любая другая семья Арконы, Ярополку было бы достаточно ударить кулаком по столу, призывая к порядку в собственном доме, где жена не смела вести себя подобным образом. Но они были в Искоре. В том самом Искоре, где придумали кутаться в дорогие ткани с головы до пят, сидеть в светлице и рожать детей не реже, чем раз в два года, намного позднее того дня, когда Велеслава с Ярополком заключили брачный союз и намного позднее того дня, когда они стали князем и княгиней. Нравы Арконы у них не прижились, ограничения Алатыря – тоже, так что княгиня могла вести себя ровно так, как считала нужным, и помилуй Громовержец того, кто вздумает в связи с этим обстоятельством косо взглянуть на Велеславу, или сделать ей замечание. Запрет пылающих костров распространялся только на княжество вогулов и вогулов целиком, а вовсе не на одиночных представителей той бесконечной вереницы лиц имен, которые не нравились княгине Искора.
- Я устал от этого спора, Велеслава, - Ярополк разводит руками, подходит ближе к жене, пока она стоит с руками, поднятыми вверх с тем, чтобы служанки облачили ее в одежды, - Я навещу нашего сына у южной границы княжества. Уеду сегодня. Дам тебе остыть. Если пожелаешь, можешь приехать тоже, когда сочтешь нужным. Драган и большая часть дружины останется в Чердыни, чтобы тебя защищать. Если нет, то увидимся аккурат ко дню летнего солнцестояния. Прибуду в столицу к празднику, - он вздыхает, обращая внимание на то, что княгиня даже не глядит в его сторону, но все-таки ступает к ней, обнимает и целует в макушку, рискуя, впрочем, получить оплеуху. Этого не происходит, Велеслава только стоит с высоко задранной головой, а затем провожает супруга взглядом. Ей не хочется, чтобы он уезжал, но ей кажется, что она обижена слишком сильно, чтобы переступить свою гордость и попросить мужа остаться.
Ярополк никогда не говорит «княжество на тебе», но даже когда не говорит, женщина неизменно это чувствует. Если его нет в Чердыни, то именно она первой узнает все новости, именно она сообщает их мужу по зеркалам, именно она принимает решения, которые надлежит принять срочно и безотлагательно. Принимает, точно зная, что сделал бы супруг. Потому что за пять тысяч лет брака вы становитесь единым целым настолько, что уже можете предсказывать любые шаги, любые решения и даже мысли. И потому Ярополк оставлял столицу без страха, что Велеслава ослушается его и все-таки отправится жечь вогулов, рискуя и собственной жизнью, и бунтом, какого еще не знал Искор.
В контексте сложившихся обстоятельств, совершенно неудивительно, что письмо получает в свои руки именно колдунья, а не ее супруг. К тому времени его уже день, как нет в Чердыни, а если бы был, то неизвестно, как он воспринял бы происходящее даже с учетом того, кто именно им писал. Велизара они, что закономерно, знали очень давно. Правили племенами в одно и то же время, и это, в некотором смысле, делало их кем-то отдаленно напоминающими приятелей, единомышленников, союзников. И быть может, для самого члена Великого Круга было бы куда как лучше, если бы его все-таки встретил князь, который помнил и далекое прошлое, а не только то прошлое, в котором Славь выступила на стороне мнимого объединителя земель, которые никогда ему не принадлежали, и послужила причиной смерти горячо любимого сына княжеской четы. Много лет прошло, но Велеслава своего горя не забывала. И хотя Велизар, конечно же, никак не мог быть виноват в поступках своего потомка, а останавливать его едва ли был обязан, остановить его, все-таки мог, но не сделал этого. Материнская же боль, что особенно темными ночами разрывала сердце женщины на куски, не знала рационализма и последовательности. Она просто требовала разжечь огонь под всяким, кто хоть косвенно был причастен к смерти Рогволода.
Но никакого костра Велеслава, конечно, не разжигает. Она раздраженно думает даже не о Рогволоде, а о том, что Великий круг вдруг наконец-то вспомнил, что на престоле Искора сидят колдуны. И не было никаких сомнений, что не существует другой причины, по которой представитель Китежа собирался прибыть в Чердынь. И вообще-то это было опасно. А раз опасно, то надлежало сообщить об этом Ярополку немедленно, чтобы вернулся в столицу. Но в этот раз женщине все еще казалось, что она кипит слишком сильно, чтобы заговорить с ним, не говоря уже о том, чтобы сообщить ему о прибытии высокого гостя. Так Велеслава и решила. Стала дожидаться Велизара в одиночестве.
Потеряться в многочисленной свите, которая неизменно сопровождает княгиню по приказу ее мужа всякий раз, когда он отсутствует в Чердыни – немудрено. И не узреть сразу, что князя в Искоре не было – тоже. Когда же, наконец, и Драган с телохранителями отступает в сторону, Велеслава смотрит на гостя в одиночестве. Но это вовсе не значит, что она откажет ему в гостеприимстве.
- Здрав и ты будь, Велизар Судиславович. Или всего вернее будет называть тебя теперь Велизаром Можжевельником? – княгиня прохладно улыбается, потому что иначе сейчас не может. Присутствие члена Великого Круга никогда ничего хорошего не сулило. Колдунья отчетливо это понимала, - Добро пожаловать в Чердынь. Устал с дороги? Вот слуги, что будут рады любой твой каприз выполнить, они же хоромы тебе покажут в первых княжеских палатах. Баню затопили, стол готовим. За ужином буду рада тебя привечать и долгие беседы вести, - а в том, что беседы будут именно что долгие, женщина не сомневается ни единой секунды. Убеждается в том, что слуги и впрямь все поняли, гостя расположат, где следует, а сама подолы платья подбирает и в палаты идет.
Ужин же наступает скоро. К тому времени гостю в покои и угощение принести успели, и баню посетить предложили, и расположили должным образом. Велеслава нарочно не участвовала – знала, что и сказать могла лишнее, и что внимание хозяина дома, порой, бывает чрезмерно. Теперь же стол пестрит яствами, сама княгиня в приличествующем случаю платье, а вокруг – слуг бессчетное количество, чтобы было, кому свидетельствовать, что ничего предосудительного не произошло, хоть и приняла женщина гостя в отсутствие супруга.
- Всем ли доволен, Велизар Судиславович? – вопрошает женщина, указывая на другой край стола и разделяя их, тем самым, быть может, чрезмерно, - Угощайся, ни в чем себе не отказывай. Князь мой на дальних рубежах сына в приграничном уделе навещает, раньше летнего солнцестояния велел его не ждать.
- Подпись автора
