Все было кончено. Магический договор, накрепко связавший две династии нерушимыми узами, пусть и не дружбы, но прохладного нейтралитета, снял с плеч ярла тяжелый груз, который она несла так долго. Святогор был мертв. Владимир был мертв. А Ригинлейв, Ругаланн и его люди живы. Живы и свободны. Кошмар многих последних лет завершился, точка была поставлена, а их княжество отныне было королевством с мирным соседом под боком. Пройдет время, прежде чем старые обиды забудутся, а шрамы затянутся окончательно, но решительный шаг был сделан. Этим летом ни один из людей княгини не умрет, никто не сложит свою жизнь на бессмысленной войне. Они засеют поля, они отстроят еще не отстроенные дома, они отправятся в набег и привезут назад много золота, которое понадобится для восстановления торговых связей, а равно для поддержания экономики Ругаланна. Это было новое начало. И стоя посреди храма, вознося хвалы Всеотцу, Тору и Тюру, женщина клялась себе в том, что она сделает так, чтобы это начало было добрым, север процветал, а все принесенные жертвы не стали напрасными.
Ригинлейв действительно ощущала себя так, точно заново родилась. Ей не нужно было думать о снабжении армии, о том, что она поддерживает самозванца, о том, сколько людей погибнет на этой войне в этот раз и о том, когда все это закончится. Уже закончилось. И хотя княгине пришлось собрать большой совет, включивший в себя всех хэрсиров, объявить о своем решении и объяснить его, и хотя поняла его не все, не принял, кажется, всего лишь один человек. Тот, который на совет не явился вовсе. Как бы там ни было, а особых споров не возникло. Не только потому что аргументов Ригинлейв было достаточно, но и потому что она очень скоро переключила мужчин на работу ничуть не менее важную, чем подготовка к войне: поля, границы, новые титулы, ведь всем им предстояло теперь стать ярлами, а не хэрсирами, скорый набег, который Ригинлейв пообещала организовать уже этим летом. Это было достойной заменой битв, и пусть часть членов совета и сжимала губы, недовольная самим фактом заключенного мира, бросить обвинения в трусости или недостойном решении, не посмел никто. Лейринг – по очевидной причине, он итак был небольшим любителем сражений, не самым смелым в их войске. Ормар – потому что знал, что это навредит кузине, но ничего не изменит. Хэрсир Морозного острова, потому что она была еще девчонкой и едва ли жаждала войны изначально. Асбьорн, мечтавший резать глотки беловодским крысам, кажется, вообще переживал только о том, что не сможет этого сделать. Хэрсира Эгедаля у них не было до сих пор, а хэрсир острова Полоза не шибко-то пострадал и во время мятежа, так что теперь его едва ли интересовало продолжение войны. Вопросы закономерно вызывали трое оставшихся, но Вигмару их не было смысла задавать, а хэрсиры острова Трех сестер и хэрсир Северного моря хранили молчание, хотя при желании в них можно было распознать будущих мятежников. Но Ригинлейв не хотела. Она хотела мира. Она хотела, чтобы кровь ругаланнцев больше не лилась. И она хотела, чтобы следующие несколько лет прошли без потрясений.
Пир в честь заключенного мира долго не продлился. Не только потому что Хольмгард не особенно мог себе это позволить после свадьбы, отпразднованной с большим размахом, но и потому что в связи с новыми распоряжениями у хэрсиров было немало дел. Ригинлейв никого не задерживала. Даже более того, она желала, чтобы все поскорее разъехались и не задавали дурацких вопросов о том, почему супруг ярла не празднует вместе с ними. Срочные дела в Фоборге. Те, кто не особенно понимал, что-то в отношениях Вигмара и Ригинлейв, легко приняли такую отговорку. Но Ормар смотрел на кузину с нескрываемой насмешкой, в то время как Лейринг – с нескрываемой надеждой. Оба они знали, нутром чуяли, что здесь было, что-то не так.
- Что-то быстро период цветов и бабочек закончился у вас, кузина, - в наглую усевшись на второй престол рядом с Ригинлейв, весело заявил Ормар, а затем отпил из своего кубка, - Никак, наш князь не одобрил миролюбия своей супруги и поспешил оставить ее с ее решением наедине? – он неприятно хохотнул, глядя на женщину, которая уже успела ответить ему возмущенным и укоризненным взглядом единовременно, - А я говорил тебе: выходи за меня. Я бы принимал все твои решения, - он точно говорит это всерьез, но Ригинлейв смотрит в глаза кузену, а затем добавляет: - Ага. Вместо меня. Пока я не задушила бы тебя подушкой во сне, - ледяным тоном под громкий развеселый смех Ормара, княгиня отпивает уже из своего кубка.
- Отстань, Ормар. Я не в настроении говорить о Вигмаре и нашей размолвке. Но спасибо, что и впрямь принял мое решение, как должное. Я это ценю, - он не принял. Они оба знали. Ему тоже нравилась война. И будь его воля, он бы вел ее еще очень долго. Просто из азарта и интереса, а не из каких-то высоких устремлений. И тот факт, что он не спорил, не возражал и сделает все, чтобы его удел спокойно принял заключенный мир, был заслугой его странной привязанности к ней, а вовсе не одобрения сделанного выбора.
Хэрсиры разъехались в течение пары дней. Предстоящие задачи были ясны всем, так же, как нужен был месяц-другой покоя и осмысления. За последние годы у них ни разу не выдалось спокойной и хоть сколько-нибудь мирной весны, а эта обещала быть таковой. И в своих тихих вечерних прогулках по крепостной стене Ригинлейв все чаще и все острее ощущала отсутствие мужа.
Конечно, ей и прежде доводилось гулять здесь в одиночестве. Ездить на Троллий язык и даже ночевать на хуторе лишь в сопровождении ульфхеднаров и пары служанок. Одиночество ярла всегда условно, но всегда естественно. Ярлу сложно найти людей, которых он мог бы назвать близкими. Ригинлейв скучала. Сначала говорила себе, что по Халбранду с Хельгой, которых отпустила навестить Вигге в Ставангере на пару недель, потом, что Асхильд и Асбьорну, а затем – по обилию людей в Хольмгарде. Но позже женщине все равно пришлось признать, что больше всего она скучала по Вигмару. По возможности говорить с ним, посещать места, которые он еще не видел, смеяться над новыми историями Геллира, тренироваться на мечах во внутреннем дворе, спорить не всерьез о какой-нибудь ерунде, вроде того, кто из жрецов в Хольмгарде самый бесполезный, а кто еще ничего.
Ей с самого первого момента было жаль, что они поссорились. Она не могла избежать этого, но она этого не хотела. И в отсутствие обилия повседневных занятий, которых было несравнимо мало настолько, что Ригинлейв даже взялась сама считать расходы на посевную, она ощущала тоску по мужу все сильнее с каждым днем. Первое время гордость еще отрицала возможность поехать в Фоборг, но после пары разговоров с матерью, дело перестало быть в гордости.
- Потому что любовь это не о гордости, милая. И потому что потерять ее из-за гордости, было бы верхом глупости, - сказала Рангрид, заплетая волосы дочери в изысканную прическу, украшая ее, вопреки обыкновению, не сапфировыми шпильками, а янтарными.
Ригинлейв вовсе не собиралась оставлять все, как есть. Она, конечно же, намеревалась поехать к мужу, поговорить с ним и прийти хоть к какому-то результату. Как бы сильно он на нее ни сердился, женщине верилось в то, что это поправимо. В то, что он сможет и захочет услышать ее, когда настанет день их встречи. Хотя вообще-то у ярла не было причин так думать. Ведь это была их первая серьезная ссора. И как она отразится на их отношениях, можно было лишь гадать.
Как бы там ни было, а княгиня не отрицала возможности поехать к мужу. День ото дня она откладывала это только по одной причине: еще не время. Она уже успела понять, что муж вспыльчив и обидчив, что ему нужно дать остыть. А для этого необходимо было время. Сколько? Ригинлейв не знала точно. Но понимая, что факт перемирия серьезно затронул струны души, которые Вигмар старался не демонстрировать, женщина полагала, что времени может понадобиться больше ожидаемого.
Ожидание закончилось воскресным утром, когда вопреки просьбам служанки, в покои княгини зашла мать и бесцеремонно стянула с нее одеяло. Под ворчание Ригинлейв о том, что это совершенно бесчеловечно, она заставила ее сначала сесть, а затем и встать с кровати.
- Поедешь в Йерринг сегодня, - заявила хустру, и Боги свидетели, не будь она матерью Ригинлейв, расплатилась бы за такое обращение жизнью, - Хватит ждать. Это вредно для вашего брака. А для Вигмара вредно находиться в этой дыре. А для тебя – быть при дворе без мужа так долго. Слухи уже ползут, и с течением времени лучше дело не станет. Поезжай в Фоборг, поговори с мужем. Ты – смири свою гордость, а он пусть смирит свою обиду. Заодно расскажешь ему об условиях договора. Ему следует знать во имя вашей общей безопасности, - Рангрид деловито кладет на кровать выбранное ею темно-зеленое платье, расшитое серебряной нитью. А затем жестом велит служанкам немедленно начать готовить Ригинлейв к предполагаемому отъезду. Женщина, было, хочет начать сопротивляться и даже приказать матери не лезть в ее отношения с мужем, но слова Рангрид настолько повторяли ее собственные мысли, что сопротивление казалось бесполезным.
- Басту уже истопили, рабыни уже там, - и многозначительным взглядом мать дает понять, что тут нечего рядить. Быть может, она права. И Ригинлейв просто не хватало ее решительности все это время.
Путь до Йерринга короткий, но Ригинлейв тревожится, а от того эти четыре дня кажутся ей вечностью. Вечерами на привалах она подолгу сидит у костра, глядя в языки пламени, пока служанки не напоминают, что надо бы отдохнуть перед продолжением пути. Они въезжают в Фоборг… В то, что когда-то было Фоборгом, а теперь все еще не представляло никакой особой ценности, на рассвете пятого дня. Сердце гулко стучит в груди княгини, она спешивается и велит ульфхеднарам и слугам отдыхать, но не располагаться. Во-первых, потому что Вигмар, вероятно, им не рад, а во-вторых, потому что могло так статься, что задерживаться им и не придется.
Глупо было тянуть время и мяться у коня, не торопясь передавать поводья тому, кто временно замещал Халбранда. Ригинлейв чувствовала себя мелкой девчонкой, совершившей большой проступок, но на самом деле, она лишь боялась реакции мужа на свой приезд. Стоять так вечно, однако, все равно было невозможно, особенно под взглядом не меньше двух десятков пар глаз, а потому, женщина сняла с плеч дорожный плащ, отдала его служанке и переступила порог дома чересчур скромного для хэрсира и для мужа княгини. Заметив фигуру супруга, сидящего спиной ко входу, но не замечая хирдманов, склонившихся перед ярлом, женщина сглотнула ком в горле, ступила вперед, протянула руку и коснулась плеча мужчины.
- Вигмар…
- Подпись автора