Пустота княжеских покоев заполнена тишиной и мерным дыханием Ригинлейв. Она лежит на кровати, задумчиво вертя в руках побрякушку, которую сняли с Ратибора, и которая в иных обстоятельствах вообще не заинтересовала бы женщину. У них было достаточно украшений в сокровищнице для того, чтобы не испытывать тягу к чужим. Но с этим предметом, что-то было не так, что-то неладно, что-то… Да, можно было бы предположить, что после ссоры с мужем, не видя пока твердой перспективы разрешения конфликта ни с ним, ни с Беловодьем, она цеплялась за какую-то ерунду. Кто-то сказал бы, что за соломинку, но даже соломинкой это не было. Что могло сделать и какое значение имела ничего не значащая побрякушка, отобранная у пленника? Украшения не оканчивали войну. Украшения не мирили жен с мужьями. Украшения не были признаком хорошей дипломатии и хоть сколько-нибудь значимой ценностью. Так что в Ригинлейв вполне можно было заподозрить женщину, которая занимается ерундой просто потому что не может заниматься ничем больше. Она и сама подозревала в себе такую. И кто бы мог ее за это осудить? Кто бы посмел сказать ей хоть одно слово? Кто бы встрял со своим никчемным советом, которого княгиня не просила, потому что ничьи советы ей нужны не были, но еще потому что никто вообще не должен был лезть в эту ситуацию?
Да, Ригинлейв уже успела пожалеть о том, что рассказала о своих намерениях даже Вигмару. А теперь она не хотела никому и ничего рассказывать, в том числе, об их ссоре. Князь уехал в Фоборг, потому что стройка в Фоборге потребовала от него срочного участия. Когда вернется? Кто знает? Стройка длительный и основательный процесс, может быть, когда-нибудь позже. Хотя вообще-то Ригинлейв понятия не имела, куда на самом деле уехал супруг, вернется ли он хоть когда-нибудь и есть ли у них шанс на примирение. И в иных обстоятельствах это отчаянно беспокоило бы женщину, заставляло бы ее предпринимать шаги или измышления, которыми она постаралась бы разрешить сложившуюся ситуацию, но сейчас дыра в ее груди затягивала в себя любые эмоции, оставляя только пустоту. И эту пустоту могло заполнить либо возвращение мужа, либо заключение мира, которого ярл так сильно желала для своего края, для самой себя и для своего народа.
Так она проводила часы. Женщина знала, что если желает как-то решить эту ситуацию и справиться с этими обстоятельствами, самое время садиться за письменный стол – писать Огнедару, писать Яровиту, писать даже загорскому ублюдку. Дипломатия выстраивалась именно так, но все, что смогла заставить себя сделать женщина – подняться и написать на остров Туманов, чтобы прислали жреца, способного наложить магию нерушимой клятвы. Зачем? Что это будет за клятва? Как Ригинлейв намерена ее заключать? С кем именно? У нее не было ответов, она просто знала, что это необходимо. И пока все действия женщины были больше похожи на хаотические попытки сделать хоть, что-нибудь, ведь она не знала, что именно следует делать, всем вокруг только и оставалось терпеть и полагать, что у ярла есть план. Но плана у ярла не было.
Единственным человеком, который смел нарушать бесцельное времяпрепровождение княгини, конечно же, была ее мать. Но и Рангрид своими вмешательствами доводила себя и дочь до опасной грани, когда Ригинлейв могла просто приказать страже вышвырнуть ее и больше не пускать. Слишком глубоко ярл была погружена в свои мысли, чтобы позволить кому угодно еще отвлекать ее. И пока она вращала перед своими глазами украшение на натянутой между пальцами цепочке, окружающим лучше было ее не трогать. А потому, ждал совет, ждали просители, ждали хэрсиры, хирдманы, ждали все. Ригинлейв не то, чтобы отказывалась от исполнения своих обязанностей, она просто делала это тогда, когда считала нужным. И если совету было приказано собраться после захода солнца, значит, ему придется подчиниться и сделать, что говорят.
Устав от неопределенности и понимая, что близка к тому, чтобы довести Ригинлейв до точки невозврата, Рангрид не стала в очередной раз вмешиваться сама. Вместо этого после полудня в покои зашел старый, чуть ли не древний хольмгардский жрец. Высокий мужчина явно не походил на колдуна нескольких веков возраста, но княгиня точно знала, что он служил еще при ее далеких предках, а стало быть, он был очень и очень стар. Ему позволены были некоторые вольности при дворе ярла, потому что в городском храме он тоже нес свою службу очень и очень давно, а в период взросления Ригинлейв какое-то время обучал ее. И эта связь, образовавшаяся между наставником и его ученицей, позволяла надеяться на то, что княгиня и теперь окажется снисходительна.
Она и оказывается. Ведь вместо того, чтобы вышвырнуть мужчину за шкирку из своих покоев, женщина переводит на него усталый взгляд своих льдистых глаз, а затем возвращается к разглядыванию своей игрушки.
- Пришел сказать, что я должна немедленно подняться и делать то, что велит делать мне долг, как ярлу, потому что так повелели Боги? Тогда, передай им, что я не в настроении, а свои обязанности выполняю и без чужого вмешательства, - наверное, грубо звучало, но сейчас Ригинлейв было совершенно и абсолютно все равно.
- Пришел сказать, что ярл сама знает, что ей нужно делать, а людям вокруг не нужно вмешиваться, потому что им не дано знать, насколько тяжела ноша власти, что дарована тебе Всеотцом, - хрипло отзывается мужчина, опирается на свой посох и обходит комнату, обновляя защитные ставы, - И если хочешь знать, то к твоему мужу это тоже относится. Потому что как бы сильна ни были его обида, она существует лишь от того, что ему никогда не понять, что такое быть ярлом и отвечать не только за себя и свои желания, но и за целый народ и целую страну, вверенную тебе твоими предками, - это точно не то, что Ригинлейв ожидала услышать, так что она опускает руки с цепочкой, упирается локтями в кровать и приподнимается на них, хмуря лоб.
- А ты думала, я пришел учить тебя, как надо выполнять твой долг ярла и как следует вести себя с мужем? – он кривит губы в злой усмешке, что-то трет на стене, а затем режет свой палец ритуальным кинжалом и наносит новые защитные знаки, - Нет. Я здесь для того, чтобы благословить тебя на исполнение тех решений, которые ты приняла для себя и для государства. Потому что я знаю тебя с раннего детства, Ригинлейв. И знаю, что для Ругаланна ты сделаешь только самое лучшее, - он разворачивается к женщине и подходит ближе, стуча посохом по полу, - Так что, если ты считаешь нужным выпустить мальчишку и договориться с его братом, значит, так надо. А если твой муж не поддерживает тебя в этом и не готов понять – на то его свободная воля. И ты не должна принуждать его к иному. Как и он не может принуждать тебя. И твоя мать тоже. И все люди вокруг, но… - он поднимает палец вверх, как делал в детстве княгини, привлекая ее внимание к своим словам, - Что бы ты ни решила, делай это. Хватит лежать на кровати и жалеть саму себя. Один возложил на тебя венец ярла не для того, чтобы ты днями и ночами исходила жалостью к себе, а для того, чтобы ты выбирала пути и шла избранными путями. Идти, лежа на кровати, не представляется возможным, - и Ригинлейв вздыхает, но все-таки поднимается на ноги. Ей не становится легче, но она знает, что жрец прав. И что она не может вечно провести в своей постели. А когда он чертит теплой кровью из своего же пальца руны на ее лбу, бормоча слова благословения, за прежнее бездействие даже становится немного стыдно.
- Благодарю тебя, Бёдольв, за эти слова, и твое благословение, - она итак знала все, что он сказал, но озвученные вслух, эти слова и впрямь почему-то подействовали ободряюще. Ригинлейв вздохнула, вымученно улыбнулась жрецу, а затем подошла к кровати и взяла с нее цепочку с небольшим тяжелым украшением на ней. Она протянула ее мужчине, и тот взял предмет в руки, глядя с присущим жрецам вниманием, - Ты знаешь, что это такое? Есть в этой вещи, что-то ценное, кроме материальной значимости? – княгине казалось, что непременно есть, но она не была уверена. И пока Бёдольв осматривал побрякушку, ей показалось, что прошли века. Но вскоре жрец подул в крошечное отверстие, которое Ригинлейв полагала основой крепления для цепочки, несколько раз повернул верхнюю часть, хотя ярл готова была поклясться, что украшение было цельным, а затем, держа за край, резко взмахнул рукой. Когда он протянул вещицу женщине, на ладони ее оказалось раскрытое изображение божественной триады Трота. И удивление, которое она испытала, было связано отнюдь не с тем, насколько искусной была работа и как так вышло, что целых три идола поместились в таком маленьком кулоне. Удивление было связано с иным. Что их боги делали на шее у княжича? И для чего было их прятать? Ответы на эти вопросы лежали на поверхности.
- Очень тонкая и изящная работа. Кто бы ни подарил тебе этот медальон с секретом, он определенно был очень искусен и в знании Трота, и в ювелирном мастерстве, - прокомментировал мужчина, уже направляясь к двери. Увидев в глазах Ригинлейв огонь, который, как ему показалось, он смог зажечь своей беседой, жрец удалился, оставляя княгиню наедине со своими мыслями.
- Переведите княжича Ратибора в верхний ярус темниц, - тот, где и света было побольше, и условия куда как мягче. Служанка тотчас же бросилась исполнять, а Ригинлейв еще час растерянно вращала свое невероятное открытие в руках, прежде чем сообщить, что она спустится в темницу, чтобы увидеться с пленником. С собой женщина прихватила лишь украшение, которое положила в карман платья, два кубка и кувшин с отличным вином, привезенным еще ее отцом из-за моря, из какого-то из набегов.
Верхний ярус был светлее, чище и суше, а камеры здесь были просторнее, но это все равно была темница. Место, где не стоило находиться ярлу. Но хватало и того, что она взяла сюда двух ульфхеднаров – меньше не позволил бы взять Халбранд и защитный брактеат – меньшее не позволили бы взять собственные предубеждения.
Ригинлейв не помнила, когда последний раз была в темнице, но ступала она уверенно. И порог камеры княжича, запертой намертво, переступила уже очень скоро. Только теперь ей довелось рассмотреть четырнадцатилетнего мальчишку, в котором едва ли угадывался его отец. Было ли это к лучшему? Время покажет. Теперь же Ригинлейв, дабы не устраиваться с ним рядом на соломенной лежанке, позволяет служанке бросить пару подушек, а сверху постелить шерстяное покрывало, чтобы княгиня могла сесть на них. Один из ульфхеднаров и хотел бы остаться внутри, но его женщина тоже оставляет снаружи. И велит запереть дверь. Разговор, который они собрались вести, не терпел лишних ушей.
- Здравствуй, Ратибор, - спокойно и ровно приветствует его Ригинлейв, а затем разливает вино по кубкам. И демонстративно отпивает из обоих, давая понять, что бокалы не были отравлены. Хитрость втирать яд в бокал, а не добавлять его в напиток на севере неизвестна, здесь брезгуют такими методами, но на юге наверняка. И женщина демонстрирует свои отнюдь не агрессивные намерения весьма открыто, после чего пододвигает кубок к мальчишке.
- Я спрошу тебя только один раз, княжич, - отпивая вина, и глядя прямо на юношу, медленно произносит княгиня, - Ты и твой брат исповедуете Трот?
- Подпись автора