Казалось, что много времени на сборы они не потратят, но выезжал их отряд из Эборакума, когда солнце было уже уставшим и через пару часов обещало начать клониться к закату. Эдвин не возражал и даже напротив, сказал, что так будет даже лучше. Ехать до Йорка им недалеко, а если въедут в город ближе к полуночи, избегут чрезмерного внимания жителей, столпотворения и пустой траты времени. Из вредности Ригнилейв хотела одернуть епископа, напомнив ему, что это Вигмар решает, является ли встреча с его подданными пустой тратой времени или для него это важно, но смолчала, решив, что им не стоит тратить время на препирательства и взаимную неприязнь. Впрочем, последнее, если и было возможно, оставалось совсем неочевидным. И в первую очередь, потому что Эдвин все больше смотрел на княгиню со снисхождением, пожалуй, даже с какой-то отеческой заботой. Так на несмышленых детей смотрели их великовозрастные отцы, повидавшие много крови, грязи, боли и страданий. Странно было об этом думать, но так, порой, на Ригинлейв смотрел Горм. Впрочем, думать так было не только странно, но и стоило вовсе. Потому что мысли об отце в этом месте отдавались болью в груди, напоминая о том, что будь она хорошей дочерью, в этом проклятом месте все полыхало бы уже пару недель как.

- Иногда, быть хорошей женой важнее, чем быть хорошей дочерью, - тихо произнес Эдвин, седлая своего коня, и еще прежде, чем Ригинлейв успела огрызнуться на то, что он не только читает ее мысли без спроса, но еще и лезет не в свой дело, священник пустил своего коня галопом к выходу на королевский тракт. Кричать ему что-то вслед казалось неразумным, а к моменту, как они все вышли на дорогу – уже поздно. Так что, разговор так и не состоялся, а желание насадить священника на меч, только дай повод, стало в разы сильнее. И сдерживало его только забота о Вигмаре. Кто знает, чем этот Эдвин окажется полезным его правлению и сохранению мира в его королевстве? Как сама Ригинлейв не любила, когда муж в Ругаланне начинал буйствовать, желая насаживать на пику и вертеть на вертеле всех, кто казался ему предателем, так и сама женщина вовсе не собиралась вынуждать Вигмара одергивать ее и напоминать, что не все, кто кажутся врагами, ими являются. Эдвин до сих пор не проявил себя в таком качестве, а может быть, и не проявит вовсе, так что следовало дать ему шанс. Не ради него самого, а ради мужа. Потому что как бы там ни было, а мерзавец был прав: быть хорошей женой для Ригинлейв сейчас было куда важнее, чем быть хорошей дочерью. Хотя бы потому что с последним она уже все равно опоздала на несколько лет.

Погода радует вечерней прохладой и тишиной, что разбивалась лишь трескотней сверчков. Мерная поступь лошади настраивала на благодушный лад и Ригинлейв не хотела думать о том, что, возможно, они едут в пасть к зверю. Уж слишком много этот Эдвин знал, читал мысли и встревал, куда не просили. Может быть, княгиня была к нему слишком строга, а может быть, он и впрямь был для них опасен. Полагаться на свое чутье женщина не бралась, потому что понимала, что эмоциональный фактор будет глушить любые здравые позывы. С другой стороны, не было ли само по себе здравым позывом вообще никому здесь не доверять?

Разговор супруга со священником Ригинлейв слушает молча. И старается не особенно думать и даже про себя язвить о том, что нет никакой нужды спрашивать о том, что Эдвину итак известно, ведь он все уже давно прочел в их головах. Конечно, в иных обстоятельствах можно было предположить, что он просто силится поддерживать диалог, а не молчать всю дорогу, но вообще-то Вигмару было, с кем поговорить и без него. И Ригинлейв тоже. Какое вообще ему было дело до меча Вигмара? Недвусмысленный намек на то, что он знает, кто достал его из камня, казался княгине излишним, да и попросту опасным. Не хватало еще, чтобы Эдвин стал болтать об этом, забывая, как и все альбионцы, что символы – ничего не значат без решений и действий, а равно и без понимания мотивов того, кого он считали героем. Ригинлейв ничего не сделала. Она пришла, чтобы загадать желание и избавиться от мужа-ублюдка, а Вигмар бился с драконом, спас их обоих и заслужил того, чтобы быть королем. Так какая разница, кто именно вытащил меч из камня? Если для Ригинлейв это не имело никакого значения, то и для всех остальных не должно было.

- Альбионом правит Вигмар, это – его королевство, так что не вздумай никому болтать о мече и о том, что случилось в пещере, - тихо, но твердо бросила Эдвину княгиня, равняя свою лошадь с конем мужа. Священник, как ни странно, просто коротко кивает, не намереваясь возражать или как-либо давать понять, что он против подобного рода утаивания. Да, для Ригинлейв ровным счетом никакого значения не имело, кто достал меч из камня, но для местных – запуганных и суеверных – все точно было иначе. Они верят в короля-Вигмара, и должны продолжать. А их задача только поддерживать эту самую веру и делать все, чтобы правилось супругу легко.

- Вам нет нужды предупреждать о подобном, королева… Впрочем, полагаю, что к Вам будет лучше обращаться «ярл»? – на губах его ничуть не насмешливая улыбка, но Ригинлейв это все равно раздражает. Вряд ли это было связано конкретно с Эдвином, но все-таки очевидно было, что к Альбиону и ко всему здесь женщина расположена не особенно. В том числе к любым попыткам поумничать и дать понять, что кто-то знает намного больше них с Вигмаром. Не знает. Потому что не был в стране эльфов и не видел того, что видели они, - Как я уже говорил, я на вашей стороне в королевском пути Его Величества, я не желаю навредить ни Вам, ни ему, и хочу быть лишь добрым другом. Вы зря переживаете и подозреваете меня в дурном. Клянусь самим Альбионом, я не замышляю ничего ни против Вас, ни против короля, - он вежливо склоняет голову, но Ригинлейв в ответ лишь вздергивает подбородок. Клятва Альбионом для нее ничего не значила. Даже если он завтра сгорит синим пламенем, ей будет совершенно все равно.

- Что до Вашего вопроса, Ваше Величество, то я видел многие поколения королей этой земли. И самых худших, и самых лучших. Увы, лучшему из лучших помочь я не смог. Он был первым владельцем этого меча и пал жертвой интриг, собственных ошибок, женщин и колдовства, - священник говорит это спокойно, но в словах все равно чувствуется затаенная грусть, как если бы тот первый король был ему очень дорог, - Это было уже очень давно. Когда здесь еще была другая вера, другие люди, совсем другая жизнь. От того времени мало, что осталось. Но кажется, я так и не перестал ждать лучшего из королей, - он многозначительно посмотрел на Вигмара.

- В таком случае, ты уже его дождался, жрец, - она улыбнулась мужу, ничуть не сомневаясь в своих словах. И Эдвин, кем бы он ни был, в это мгновение не сомневался в Вигмаре тоже. А как там будет дальше, они непременно увидят. Ведь если так станется, что надежды священника идут вразрез с его делами, но что бы он там ни болтал, ему все равно не выжить.

Стены города и впрямь показались, когда было уже совсем темно. Едва ли дело дошло до полуночи, но луна уже успела подняться, заливая удивительно-ярким светом дорогу к воротам. Город не был большим, но судя по всему, не раз осаждался за годы безвластия, а потому стены его были изрядно потрепанными, а вместе с тем и не раз залатанными, чем пришлось. Где-то более светлым камнем, где-то деревом, а где-то откровенно всем, что подвернулось под руку. Несмотря на это на стенах выставлен дозор, по меркам северян, снабженный не слишком хорошо, но и отнюдь не голый. Жаровни и факелы на стенах дают понять, что это – не эпизодическая демонстрация, а постоянное положение дел. Поднятые флаги, как напоминание того, что и город, и люди в нем, и сам Альбион еще живы и существуют. В этом было, что-то, что вызывало уважение. И если все это сделал Эдвин, то жителям города, по меньшей мере, следовало сказать ему спасибо.

Прибытие под покровом ночи и впрямь уменьшило количество зрителей, и все же, все, кто попадался им на пути, прекрасно знали, что именно перед ними, склоняли головы, но не колени, произносили благословения и улыбались. Все это происходило в такой тишине, что мурашки невольно бежали по коже. Наконец, они остановились у высокого каменного строения, пожалуй, схожего с храмами местного Бога, но вместе с тем и отличающегося от них очень сильно хотя бы символизмом. Здесь почти не было крестов, а те, что были, оказывались украшены и разноображены декором настолько, что узнать в них первоначальный смысл не представлялось возможным. Зато трикветр Ригинлейв узнала сразу: она такое уже видела. К их вере этот символ отношения не имел, но и к местному верованию тоже. И по мере разглядывания храма, становилось все яснее, что Йорк поклоняется кому-то другому, всему Альбиону это прекрасно известно, и никто не собирается ничего менять.

Подпись автора

Ригинлейв никогда не отличалась особым религиозным трепетом, а кто-то и вовсе назвал бы ее безбожницей, но она с уважением относилась к своей вере, чтила Богов и их проводников в лице жрецов, просто не была в этом фанатична и не считала, что религия определяет их, как людей. Нет, людей определяли сами люди, а их Боги всегда оценивали их по поступкам, что лишь мотивировало ярла идти по ее пути уверенно и твердо, не опасаясь будущего, каким бы его ни уготовили норны. И покуда она чтила свою собственную веру, старалась, по мере возможности, относиться с терпеливым уважением и к чужой. В конечном счете, начни она уговаривать и убеждать мужа, что нужно стереть верования Альбиона огнем и мечом, от них бы и следа не осталось уже совсем скоро. Но нет, решив построить в королевстве супруга первый храм их Богам, она, однако, даже не предлагала ему безоговорочно насадить здесь Трот и казнить всякого, кто этому воспротивится. Хотя известно, что некоторые молодые религии именно так и поступали. Было ли так с Альбионом? Ригинлейв не знала. Но стоя посреди чужого храма, среди Богов, чьи имена ничего для нее не значили, она понимала, что и прежде поступала верно, и теперь утверждалась в правильности своего старательного нейтралитета в отношении чужих Богов. Здесь, в Альбионе, их, по всей видимости, было предостаточно и прежде. И часть их нашла спасение и сохранилась руками Эдвина. Пожалуй, за одно только это его следовало уважать. Ведь они видели, какими методами работал Беда. Чего стоило защитить этот город и этот храм от его напастей – вопрос открытый. Но то, что у жреца получилось, тоже вызывало уважение. Как сама Ригинлейв изо всех сил хранила Ругаланн, так и этот Эдвин хранил свою веру, свой народ, а возможно, и свою страну тоже. И это заслуживало уважения. Хотя вообще-то ярл не хотела его уважать.

Несмотря на то, что внешне этот храм при первом взгляде походил на все местные святилища местного бога, внутри жил совершенно иной дух, совершенно иные ощущения, совершенно иные Боги. Проходя мимо изображений, которые не были Богами Ругаланна, княгине все равно чувствовала, что-то близкое и знакомое, что-то не столь отдаленное от всего, что она находила в родной земле. Свечи освещали лики Богов, и Боги эти не были чужими и чуждыми, далекими и отвергнутыми, вовсе нет. Они жили, дышали, они говорили и благословляли, они карали и миловали. И они были намного более знакомыми, но что важнее – намного более живыми, чем все, что женщина до сих пор видела в Альбионе.

- Ваша покровительница, госпожа, - тихо произнес за ее спиной Эдвин, указывая на прекрасный высокий идол Богини, на плече которой сидел ворон, а в руке которой был меч. Ее боевое облачение не оставляло сомнений: в войне эта женщина понимала намного больше тех, кто предпочитал прялку оружию. И да, Ригинлейв находила родство с этой незнакомкой. И вместе с тем видела в ней уже знакомый лик, лик Фрейи, - У нас ее зовут Морриган, королева. Но у вас она и впрямь известна, как Фрейя. Они сродни родным сестрам, - он загадочно улыбается, а Ригинлейв склоняет голову перед незнакомой ей Богиней, но в знак уважения берется за незажженную свечу и зажигает ее, ставя рядом с идолом. Сейчас это отчего-то казалось правильным.

- Поразительно, как некоторые из них похожи с нашими Богами, правда? – спрашивает она, подходя к мужу. Отчего-то сердце Ригинлейв теперь смягчилось. Она вдруг поняла, что Эдвин, по всей видимости, именно это хотел им показать, потому что ему местная вера тоже не приходилась по вкусу. И он не боялся лишиться церковных налогов. Зачем? Он и без того безбедно жил и содержал свою обитель, зная, что вера в него никогда не исчезнет, ведь он делал дело, на которое никто более не решился, да и вряд ли был способен. И слушая Эдвина, Ригинлейв лишь находит подтверждение своим мыслям. Не от разбойников и злой воли смертных защищал жрец этот город стенами, которые повидали и пережили многие, а от злой магии ведьмака Беды. Того, что был теперь мертв, усилиями Вигмара и Ригинлейв. И пожалуй, да, за это жрецу следовало быть благодарным. Он понимал это не хуже, чем понимала княгиня. И был согласен, настолько, насколько мог быть согласен человек в его положении.

Тот факт, что Беда некогда был учеником Эдвина, Ригинлейв ничуть не удивил. В Ругаланне одни колдуны учили других, а в Китеже вообще собирали лучших из лучших и обучали их годами. Странно было обратное: что в этом королевстве на колдунов велись гонения, возможная польза никого не интересовала, а справедливость и правда ровным счетом ничего не значили ни для кого из местных. Странным было то, что обучение не было поставлено на поток. Странным было то, что здесь предпочитали разумной пользе уничтожение. И признаться, Ригинлейв рада была, что так было не всегда, что зачатки разумного рационализма когда-то имели значение. А что до учителя и его ученика, то не всем удавалось верно научить. Не всем родителям верно воспитать. Не всем сюзеренам верно направить подданных. Так что история Эдвина и Беды не казалась странной. Она казалась… Скорее грустной. Если у колдунов многих веков возраста вообще существовали такие эмоции.

О том, куда они идут, можно было только гадать. Но как только дверь открылась, а вместе с нею открылась и картина на горстку детей разных полов и возрастов, все стало ясным. Несмотря на неудачу с Бедой, своего дела Эдвин не оставил. Продолжил обучать детей и дал приют тем, кого в иных обстоятельствах могли прогнать или убить, а равно объявить гонения за то, что они родились теми, кем родились. И это тоже заслуживало определенной степени уважения. Но лишь определенной, потому что на самом деле всего этого вообще не должно было существовать. Рожденные колдунами, не должны были ничего бояться. Их родители не должны были их избегать, а общество – преследовать. И тот факт, что это происходило, сам по себе был глуп и нелеп. В Ругаланне колдуны жили в мире с простыми смертными веками, а если какие-то конфликты и случались, то они гасились чуть ли не в одночасье, потому что все понимали необходимость и ценность взаимовыгодного сотрудничества, а не войны, в которой вообще не будет победителей.

- Так не должно быть, жрец, - произнесла Ригинлейв твердо, после чего вышла за дверь, не желая ни пугать детей, ни отвлекать их от увлекательного рассказа жрицы. Эдвин, кажется, понял ее правильно, вежливо склонил голову перед Вигмаром и жестом предложил ему последовать за супругой, так что в коридоре они оказались втроем, - На колдунов вообще не должны охотиться, их не должны обвинять ни в какой связи ни с каким злым богом, а обучение должно быть массовым, бесплатным и безопасным. Ты молодец, что взял этих детей под опеку и защищал их все это время, это дорогого стоит, но такой необходимости просто не должно быть, - она посмотрела на мужа, ища у него поддержку в своих утверждениях, - Рожденные колдунами должны свободно обучаться своему дару, не бояться быть собой, служить себе, Богам и людям, и никто не должен даже думать о том, чтобы их обидеть, - хотя княгиня понимала, что предубеждения еще долго будут преследовать местных жителей, чем скорее они начнут это менять, тем скорее колдуны станут привычной обыденностью.

- Я абсолютно с Вами согласен, Ваше величество, - ответил Эдвин, подтверждая свои слова медленным кивком, - Именно поэтому я и привел ваших величеств сюда. Мне безразлично, что станет с доходами церквей и приходов, мне все равно, что вы сделаете с верой, распространенной в Альбионе. Но я прошу вас не трогать Йорк и изменить привычный за много лет порядок. Люди не должны страдать за то, чего они не выбирали.

Подпись автора

Ригинлейв не нравилось это место и его порядки, она его не понимала, она не знала причин, по которым старая вера была утрачена, а новая настолько боялась колдунов, что предпочитала их уничтожать. Но княгине нравилось, что они с мужем могут исправить несправедливость, ей нравилось, что они могут помочь несправедливо угнетенным и тем, кто страдал под гнетом чужой злой воли. Уж больно сильно Ригинлейв была известная подобная история, уж слишком много похожего пережила она сама. Нет, никогда ее не подозревали в колдовстве, а даже если бы и подозревали, все равно не посмели бы навредить или запретить. Даже больше того, вряд ли в Ругаланне вообще кому-то пришло бы в голову навредить или запретить колдуну быть колдуном. Но ее саму и ее народ тоже долго угнетал злодей, они тоже пережили страшное из-за того, что были не поняты тем, у кого в руках была власть, они тоже должны были жить в страхе, но выбрали борьбу. У колдунов, которые такими рождались, а значит, часто были подвержены гонениям еще с детства, выбора не было, или по крайней мере, Ригинлейв такого выбора не видела вовсе. Защитить этих детей и всех детей, которые могли бы родиться и пострадать после, было справедливо, было правильно, это было долгом короля. Неважно, как сильно будет в людях сопротивление. Жрецы Ругаланна проведут разъяснительную работу, расскажут о том, что магия не зло, о том, что их святые – те же маги, а значит, колдуны никогда злом и не было. Кто-то внемлет этим убеждениям, а кто-то воспротивится. Пусть. Если они не будут мешать, могут плевать вслед колдунам, сколько угодно, а если посмеют причинить им любое, даже самое незначительное зло – пожалеют. И неважно, что Ригинлейв и Вигмар будут в Ругаланне. Не было никаких причин сомневаться в том, что Ормар окажется тех же взглядов, привыкший к колдовству вокруг себя точно так же, как к нему были привычны все жители их края просто потому что никто и никогда не пытался отделять колдунов и смертных, а тем паче, ставить одних выше других. В основе такого разделения лежали самые порочные начала: страх, жажда власти, жестокость и желание подчиниться всех своей воле. Ригинлейв рада была, что все это обошло Ругаланн, но раз уж так сталось, что в случае с Альбионом вышло иначе, значит, сами Боги велели им с мужем оказаться здесь, чтобы все исправить. Ведь даже Вигмар, который недолюбливал колдунов, все-таки не мог не признать, что здесь с ними поступали несправедливо. И она благодарна была ему за то, что он смирил свою нелюбовь к магам ради того, чтобы навести справедливость в своем новом королевстве. Как бы они к нему ни относились, это было правильно. И в такие моменты, молча глядя на мужа, согласная с каждым его словом, Ригинлейв любила его еще сильнее, хотя ей и казалось, что сильнее любить невозможно.

Что ж. Мерлин из Йорка оказался согласен со всеми предложениями Вигмара. И это впрямь было намного более щедро, чем он просил и чем мог бы рассчитывать. Но и это было совершенно правильно. Во всех отношениях. Да, муж не хотел менять местный уклад, и Ригинлейв с этим согласилась, но были изменения, которые попросту необходимо было произвести ради того, чтобы это королевство перестало опускаться все ниже и ниже в пучину грязи, порока, ненависти, жестокости и несправедливости. И Вигмар только что сделал к этому огромный шаг, а равно завоевал себе неожиданного, но могущественного сторонника. И может быть, станется так, что он в будущем окажется и добрым другом, но до тех пор Ригинлейв будет за ним приглядывать. И неважно, что ей, простой смертной, будет сложно уследить за руками могущественного колдуна. Она что-нибудь придумает. И судя по взглядам, которыми они обменялись, они отлично друг друга поняли.

- На сегодня я показал вам все, что хотел, Ваши Величества. Но если захотите, то завтра я покажу вам город целиком, расскажу больше о наших богах и познакомлю с воспитанниками в более подходящей атмосфере. А кроме того… Да. У меня будет для вас небольшой подарок. Точнее… Большой. И по размеру, и когда-то по значимости, но я пока не знаю, насколько он пригодится вам здесь или в вашем родном крае. В любом случае, если уж я нашел достойного короля, то я хочу, чтобы у этого короля было все то, что сможет помочь ему в правлении, долгом, успешном и счастливом, - судя по всему, в том, какого не было у предшественника Вигмара, того самого великого короля Артура. Что с ним произошло? Почему? Этого Ригинлейв не знала. Но знала, что Эдвин, а точнее, Мерлин, предавал большое значение ей, как королеве. Значило ли это, что в истории Артура его жена сыграла большую роль? А какую? Хорошую или плохую? Наверное, это ей лишь предстояло узнать. А впрочем, стоило ли? И не будет ли им всем спокойнее, если об этом Артуре они забудут, раз уж он все равно был мертв?

- Мы можем разместить ваших воинов в домах при храме, если желаете, или они могут встать лагерем в долине у города. А для вас скоро будут готовы покои в западной части храма. Уверяю, они ничем не уступают королевским, поэтому вам будет там просторно и удобно, вы сможете по достоинству оценить гостеприимство Йорка. Туда же подадут ужин, и не тревожьтесь, воинов мы тоже не оставим голодными, - он склоняет голову и жестом указывает направление, куда им следует идти, чтобы отыскать те самые покои. И жрец не лжет. Просторные, с уже знакомыми витражами, прекрасной кроватью и балдахином и странными вытянутыми клиньями окнами, они и впрямь выглядят достаточно хорошо. Не так хорошо, как в Ругаланне, но в конечном счете, это ведь и не был королевский замок.

- Я вас оставлю. Два слуги прямо за дверью, там же двое ваших воинов. Если что-то понадобится, слуги исполнят любое ваше пожелание. Доброй ночи, ваши величества, - и он склоняется, а затем оставляет их наедине. Служанки накрывают простой, но сытный стол на противоположном конце комнаты, подбрасывают дров в огонь, хотя в комнате довольно тепло, а затем тоже удаляются, плотно закрывая за собой дверь. И это очень-очень кстати, потому что после всего увиденного и услышанного Ригинлейв совсем не хочется никого видеть. А хочется лишь поцеловать мужа в щеку, а затем в плечо, в немом жесте поддержки каждого из его решений.

- Не знаю, кем там был Артур, не оправдавший надежд колдуна, но ты тот король, которого он искал. И каждое твое решение лишь доказательство тому, что сюда тебя послали Боги, чтобы покончить с жестокостью и несправедливостью,
- она отходит от мужа и наливает им обоим по кубку вина, - И видимо, я ошибалась на счет Эдвина. Все еще не считаю его хорошим, но судя по всему, он не так уж и плох, - она беззлобно усмехнулась и сделала пару глотков вина, - Уж не знаю, кем там был этот Артур, но он, судя по всему, скучает по нему, и видит в нем тебя. Можеть быть, это и хорошо. Если он станет тебе добрым другом и сторонником - нам это пригодится. Могущественный колдун на твоей стороне... Судя по всему, в Альбионе это дорогого стоит.

Подпись автора

После обилия пережитых за последние три недели событий, у Ригинлейв было множество вопросов, но как ни странно, главным из них оказался даже не то, как это королевство вообще выжило с таким управлением и осталось независимой державой, которую не сожрали соседи. Нет, больше всего женщину интересовало, кем был этот Мерлин, кем был его ставленник, король Артур и что же тут такого случилось много лет назад, что король этот остался важной вехой прошлого королевства, а события, связанные с ним, все еще бередили душу колдуна, которому, должно быть, вообще мало интересны были люди вокруг. Важна эта история была еще и потому что Мерлин открыто примерял на Вигмара свою память об Артуре, и знание того, что именно он ждет от мужа, могло бы помочь им всем. Вигмару – не рисковать собой понапрасну, пытаясь по воле колдуна стать тем, кем он не является, а Мерлину – не разочароваться в своих ожиданиях, прежде чем Ригинлейв перегрызет ему глотку, ведь ей нужен был ее муж, а не какой-то там король Артур. Вигмар и без того был лучшим, что могло достаться этому королевству. Так к чему было требовать от него еще больше, чем он хотел и готов был дать? Так что, хотя теперь ярл и доверяла этому Эдвину немного больше, она все еще была настороже и не собиралась предпринимать никаких действий, которые могли бы хоть и в долгосрочной перспективе сыграть на руку колдуну, а им выйти боком, даже если «им» включало в себя не мужа, с которым они скоро вернутся в Ругаланн и неизвестно, когда еще приедут в Альбион, а Ормара, которого тоже не хотелось потерять по такому глупому поводу, и который уж точно не был идеалом правителя, благородным сторонником местных священников и просто человеком, который будет плясать под чью угодно дудку. И в этом смысле ни Мерлину, ни кому бы то ни было еще, не следовало питать вообще никаких иллюзий.

Мерлин же уже был готов встречать их и показывать свой подарок. И признаться, после всего барахла, что им уже надарили, удивить Ригинлейв было сложно. Собственно, в этом колдун и не преуспел, потому что круглый стол, как символ равенства всех за ним сидящих, конечно, был очарователен в своем благородном посыле, но совершенно никакого отношения не имел к реальности и даже к идеям, которые Ригинлейв хотела нести в мир. Никакого равенства в Ругаланне никогда в жизни не будет, она ни за что не допустит этого разброда и шатаний. Все хэрсиры, все бонды, все хольдары и хирдманы – от первого до последнего – все они должны были знать, кто стоит над ними. Их ярл, а вскоре – кюна. Никакие круглые столы, треугольные табуретки и квадратные светильники этого не изменят. А если кто-то из них попробует претендовать на какое-то там равенство, она снесет ему голову своим мечом и будет права по закону божьему и человеческому. Хватит. Уже было достаточно тех, кто покушался на ее власть. Да, конечно, здесь речь шла не о правлении Ригинлейв и вовсе не о Ругаланне. Но покуда Вигмар слушает ее советы, княгиня никогда в жизни не посоветует ему равнять себя с кем угодно из своих подданных. Это был путь в никуда.

- Да, здорово, спасибо большое. Мы обязательно поставим его… Где-нибудь… В Эборакуме, - где-нибудь на кухне, может быть, кухаркам за ним приятнее и удобнее будет печь пирожки. Ригинлейв переглядывается с Вигмаром, полагая, что его этот подарок тоже ввел в некоторый ступор, ведь Мерлин преподносил его, как нечто особенное, а с точки зрения княгини, особенным в нем было только отсутствие здравого смысла в демонстрации несуществующего равенства между теми, кто за ним сидел. Как будто присутствующие и без того не знают, кто именно их король. Вот только очевидно, что Мерлина подобная реакция ничуть не смутила и он продолжил пояснять, что у стола есть и несколько иная функция, а не только… Быть столом. И это оказалось уже куда как интереснее. Способность превращать лгунов, предателей и мерзавцев, замышляющих против своего короля, без сомнения, была хорошим дополнением, да что там? Это можно было считать основной возможностью, от которой был хоть какой-нибудь толк. Хотя и довольно жуткий, ведь превращать людей в каменные статуи, пожалуй, было весьма болезненно и неприятно.

- Очень интересно. Мы благодарим тебя за подарок, жрец, и впрямь поставим его в Эборакуме, - она снова смотрит на мужа, убеждаясь, что он не против такого решения. Какая разница, что там будет стоять в этом Эборакуме, когда как в Ругаланне Вигмару все равно придется сидеть за обычным длинным столом?

- Не в Эборакуме, Ваше величество… - отвечает он княгине и спешно прибавляет, столкнувшись с ее недоуменным взглядом, - Если позволите… Я бы хотел показать вам обоим кое-что еще. Я собирался сначала и впрямь провести вас по улицам Йорка и познакомить с городом, но час ранний и это еще успеется, а мне не терпится… - он разводит руками, добродушно и просто улыбаясь. Что именно ему там не терпится, женщина понятия не имеет, как понятия не имеет и что именно он от них хочет, так что в пору было отказать. На всякий случай, - Вы не будете против совершить небольшую конную прогулку? Если хотите, можете взять с собой своих воинов, или мы можем поехать втроем. Это совсем недалеко, не далее третьего холма от Йорка, мы обернемся не больше, чем за час, если вы не пожелаете задержаться на месте, - и он склоняется перед ними, давая сделать выбор, как если бы это что-то значило. Да и что именно? Куда он собирался их отвезти и почему для колдуна это вообще было важно? Женщина пожимает плечами, молчаливо давая мужу принять решение. И тот факт, что доверие Вигмара достаточно велико и для этого, чуть коробит Ригинлейв, но она и впрямь не чувствует никакой особой опасности, а потому только коротко кивает головой.

Сборы не занимают много времени, так что вскоре они уже выезжают из северных ворот Йорка, едут через небольшой пролесок и проезжают первый холм. Вокруг довольно тихо, и с этого холма не виднеется ни одной деревни или города. То ли они все были в другой стороне, то ли исчезли за время безвластия и хаоса. Как бы там ни было, а сейчас это было к лучшему, потому что меньше всего женщине хотелось бы оказаться в месте, где все снова будут падать ниц, молиться и ныть. Хотя, пожалуй, в этом месте все могло бы быть иначе. Если окрестности колдун защищал так же хорошо, как и Йорк, то и жители там могли быть посчастливее.

- Место, куда мы едем, ваши величества, это место начала всех здешних легенд и королевской власти в целом. Камелот. Так оно называется, - вещает Мерлин, не вызывая ровным счетом никаких ассоциаций своим рассказом, - Это место большой силы, светлой силы. Оно способно питать короля, который чист сердцем. И по этой причине когда-то я убедил Артура построить там замок и город вокруг него. Он так и поступил. К сожалению, ему не довелось слишком долго править и привести Камелот к расцвету, а после место это было оставлено всеми последующими королями, потому что они не находили в нем практической пользы – сравнительнл близко к границе, открыт со всех сторон, далеко от главных торговых путей. Но многие местные помнили о славе Камелота. Из уважения в округе так и не построили ни одного нового города и ни одной деревни. Камелот давно уже не существует в качестве замка, но он все еще жив в людской молве.

Подпись автора

Если бы никто не сказал Ригинлейв, что именно в этом месте и располагался заветный Камелот, она никогда не поняла бы этого, хотя бы потому что по большому счету здесь не было ничего. Оно и понятно: город был сначала заброшен, потом разрушен, потом забыт и стал просто легендой, а легенды, порой, воспринимались людьми ничуть не серьезнее, чем детские сказки, даже если на практике таковыми они не были. Чем был этот город княгиня понятия не имела, как и Вигмар, никакой особой силы здесь она не чувствовала, но вполне допускала, что это было следствием того, что они с мужем не были колдунами, а значит, для них это место оказывалось чуть менее значимым, чем для тех, кто видел и знал больше. Впрочем, Мерлин, кажется, тосковал по нему отнюдь не из-за его светлой силы, а потому что его все еще не отпускало прошлое. Кажется, король, избранный им, как лучший из лучших когда-то в далеком прошлом, на деле был для него кем-то большим, чем королем. И прошлое все еще не оставляло колдуна. Артур мертв, замок был разрушен, но и человек, и здание все еще живы были в памяти Эдвина, а равно в его сердце. Было в этом, что-то грустное. Что-то, что Ригинлейв могла понять, если бы хотела, и отчасти, Боги свидетели, она понимала, но… Она слишком тревожилась о муже. О том, что колдун в своих странных представлениях непременно захочет изменить Вигмара и сделать его историю своей историей, не понимая, что история Артура давно уже завершилась и подошла к своему логическому завершению. Но пока она об этом молчала и надеялась, что их отъезду не станет мешать еще и маг, который заберется в голову Вигмара и заставит его думать то, что ему думать не следует. Ведь их судьба не была судьбой Артура и его жены. У них была собственная. И она пролегала по землям севера, откуда они прибыли, и оставалось лишь надеяться на то, что колдун в самом деле это понимает в полной мере.

Тот факт, что во всей этой истории были замешаны эльфы, ничуть не удивлял Ригинлейв. Намеками, загадками, они смогли дать понять князю и княгине, что многое знают о месте, куда им доведется отправиться в ближайший набег. И совершенно не странным казалось и то, что знали они намного больше, чем успели рассказать, а равно когда-то приложили руку и к истории Мерлина, и к истории Артура, и как выяснялось теперь, и к истории Камелота тоже. Да, земля у них под ногами недвусмысленно и явственно напоминала, что эти земли принадлежали когда-то не только людям. И судя по всему, лишь новая вера заставила эльфов на время исчезнуть, оставив лишь круги, подобные тем, что были неподалеку от Хольмгарда. Вот только там эльфы особенно не страшились ничего. Их можно было встретить ночью, днем, а их активность часто зависела от сезона, но никак не от чужих верований. Хотя бы потому что хотя в Ругаланне не все верили в возможность такой встречи, никто там не сомневался ни в существовании эльфов, ни в существовании троллей, ни в существовании Богов. И уж точно никто не считал их чем-то неприемлемым и злым. Даже напротив, те же эльфы почти у любого вызвали бы восторг. Тем больше вопросов было к Альбиону.

- Эльфы покинули вас. С чего бы им соглашаться теперь отстраивать Камелот? Они ушли следом за старой верой, от которой здесь остался лишь тлеющий уголек. Вы думаете, что они вернутся ради того, чтобы возродить этот город? – спросила Ригинлейв, чуть хмуро. Спросила и тут же осеклась. Нет, они вернутся не для того, чтобы отстроить старый город. Они вернутся из расположения к Вигмару. Недаром же они наблюдали его жизнь последнее время. Значит, они видели в нем кого-то, кто имел для них значение. И хорошо бы, если бы не все того же Артура, к которому из раза в раз приводил разговорами Мерлин.

- Эльфы, феи, гоблины, тролли, колдуны и ведьмы… Не они покинули нас, Ваше Величество, - вежливо и чуть печально ответил мужчина, - Альбион покинул их. С приходом новой веры было наложено бессчетное количество запретов на действия, которые раньше казались привычными. Дружба людей и существ оказалась под строжайшим запретом. За это сжигали наравне с тем, как сжигали за колдовство, священники проповедовали неприятие любого мира за чертой материального, и со временем это возымело эффект. Вера в прежних Богов угасала и они все реже стали проявляться в мире, люди чурались эльфов, а они теряли интерес и расположение к людям. Впрочем, когда существ обижали, следовали бедствия, с которыми невозможно было бороться без участия магии, и это спасло от разрушения многие культовые места, но они все равно оказались заброшены и забыты. Теперь же, когда гонения прекратятся, я надеюсь, что и Камелот, и весь Альбион вновь станут… Живыми, - он неуверенно улыбнулся, посмотрев прежде на короля, а лишь затем на королеву, как если бы ожидал от них одобрения и поддержки в этом вопросе.

- Не поймите меня неправильно. Это не про гонения на навязанную нам религию. Я считаю, что мы все сможем здесь существовать в мире и покое, соседствуя, а не воюя. Не все добровольно откажутся от данных церкви преференций, не все примут возможность исповедовать здесь другую религию, но разве воля короля – не есть высший закон? – несмотря на смирение Эдвина, Ригинлейв усмехается почти плотоядно. Потому что она знает, что они с мужем скоро уплывут отсюда, а Ормар останется. И он-то уж точно убедит всякого желающего и не очень желающего в том, что воля короля – есть высший закон. И выше него не стоят даже Боги, ведь именно они даровали правителю возможность править. А где это произойдет, в Камелоте или в Эборакуме – совершенно неважно. Так что, решение оставалось за Вигмаром. И посмотрев на супруга, Ригинлейв коротко пожала плечами, давая понять, что для нее не так уж важно, где будет столица и что там себе позволит этот колдун. Главное, чтобы в Альбионе был мир и главное, что Вигмар оставался его королем. А все остальное к текущему времени было глубоко вторично. В том числе и эльфы, которые не удосужились рассказать всю правду, хотя такая возможность у них, без сомнения, была.

- Что ж, в таком случае, полагаю, что нам следует возвращаться в Эборакум, раз уж предстоит встреча с епископами, не все из которых будут рады новому королю и реформам, что он затеял. А после можно будет объявить и о новой столице. А ты начинай строить ее поскорее, потому что столица никак не может быть пустым местом на холме. И чем скорее ты с этим закончишь, тем лучше, - и Ригинлейв плевать, если эльфы пошлют Мерлина к черту с его просьбами. Он сам предложил, а значит, он сам будет отвечать за последствия, какими бы они ни были. Что же до эльфов, то с ними у Ригинлейв и Вигмара еще будет очень серьезный разговор.

Подпись автора

Вскоре со всеми договоренностями было покончено. И даже предстоящую встречу с епископами Эдвин постарался им упростить. Или во всяком случае, хотелось думать, что упростить, а не усложнить, хотя теперь подозревать колдуна в дурном было бы странно, ведь до сих пор почти все, что он делал, было им на пользу. Но теперь женщину занимало вовсе не это, а рассказ Мерлина о его короле, который погиб во многом по вине своей жены, которая, к тому же, не смогла родить ему ребенка. Зато смогла другая. Ведьма, преследовавшая собственные цели и возлегшая со своим единоутробным братом. У них были разные отцы, но меняло ли это, что-то в действительности? Уж точно не для Ригинлейв. Плод инцеста породил конец всего королевства. А Гвиневра дала фенрирову плану воплотиться в жизнь своей неверностью, своей изменой, своим гнусным предательством. Впрочем, вопросы были и к самому Артуру, который во всем стремился исходить из добрых побуждений, но совершал одна ошибка за другой: полюбил женщину, неспособную к ответной любви, хотя в Альбионе, вестимо, это не было важным вовсе, ведь с женщиной здесь не считались; считал лучшим другом того, кто позволил себе измену с его же женой; разделил постель с собственной сестрой, поддавшись не то глупости, не то похоти; отрекся от своего ребенка, надеясь, что законные дети будут важнее; презрел свой долг в угоду личным отношениям, пытаясь найти бежавшую жену и вчерашнего друга. Да, Мерлин с теплом отзывался об этом короле, но был ли он на самом деле так уж хорош? Был ли он вообще хорош хоть сколько-нибудь? Разве достаточно иметь добрые намерения, если в тебе не хватает силы воли и ума, чтобы претворять эти намерения в жизнь? Теперь, когда Артур был мертв, пожалуй, это не имело такого уж определяющего значения. Да и вообще, в большинстве своем это была просто сказка. И этой сказке они следовать не станут, сколько бы Мерлин ни болтал о короле. И сколько бы ни смотрел на Ригинлейв, вероятно, пытаясь разглядеть в ней предательство Гвиневры.

Вот только между Ригинлейв и женой Артура была одна очень большая разница.
Ярл любила мужа так сильно, как не любила никакого другого мужчину на земле.
И она скорее наложила бы на себя руки, чем изменила бы ему, оскорбила, предала и сбежала.

И все же это беспокоило княгиню. Все чертовы отсылки беспокоили ее. Попытки Мерлина видеть в Вигмаре нового Артура беспокоили. Потому что было у них с Гвиневрой одно сходство. Вероятно, что Ригинлейв тоже не сможет родить мужу ребенка, тоже оставит его без наследника, а значит, тоже приведет к его престолу охочих до власти мерзавцев, которые будут способны предать его или попытаться узурпировать его власть. И отчего-то сейчас мысль о том, что и Альбион, и Ругаланн они смогут передать Асбьорну, а дадут Боги, и Инги, как его супруге, не утешали княгиню. Потому что она знала, что нет ничего лучше прямого кровного наследования, обеспечивающего преемственность из рук в руки. А еще она знала, что в Альбионе у женщин ее возраста был уже, привычно, целый выводок детей. Конечно, если женщина до этих лет вообще доживала.

Иными словами, настроение Ригинлейв вновь испортилась, и к моменту их возвращения в Йорк, она была мрачнее тучи. К счастью, им не пришлось задерживаться там надолго. Едва была найдена телега достаточно большая, чтобы перевезти стол, они стали собираться. А так как все воины были размещены по домам, хорошо отдохнули, были сыты и довольны жизнью, то и к пути своему они были готовы тоже достаточно быстро, чтобы не задерживать короля и королеву.

- Я с радостью приму этот дар, Мерлин, - холодно отозвалась Ригинлейв, даже не глядя на священника, а ковыряясь в своей седельной сумке с такой настойчивостью, точно они отправлялись в дальний путь и отсутствие какого-то важного предмета могло значительно повлиять на качество этого пути. Хотя они, конечно, отлично знали, что до Эборакума ехать даже не четверть дня, и вернутся они парой часов позднее полудня, еще успеют установить этот чертов стол, а если епископы уже прибыли, то и их тоже поприветствовать. Хотя последнее едва ли было целью княгини, которая вообще не хотела ничего слышать, а услышать ей предстояло многое о том, что она – всего лишь женщина, должна рожать детей, не вести себя, как мужчина, не ездить верхом и не говорить в их присутствии. И Боги свидетели, сегодня у них у всех был шанс поплатиться за это, потому что Ригинлейв была настроена очень мрачно, если не сказать больше того – агрессивно. И хотя теперь она знала причину, по которой, вероятно, здесь недолюбливали женщин, Гвиневра была одна такая. И она была не Ригинлейв. И брак ее не был счастливым.

До Йорка по большей части ехали молча. Разговаривать женщине не хотелось, да и сказать было нечего. Нужно было заканчивать здесь со всеми чертовыми делами и уезжать обратно в Ругаланн. Не хватало еще, чтобы этот дурацкий Альбион повлиял не только на летний сезон, значительную часть которого они проводили здесь, лишая княгиню удовольствия объезжать все окрестности, навещать хэрсиров и добрых друзей, купаться в Рябине и проводить время на хуторе, но еще и испортил их брак дурацкими байками про короля, который, может быть, вообще никогда не существовал, и его неверную королеву, которая вышла замуж за человека, которого никогда не любила.

Мысли Ригинлейв были не столько мрачны, сколько полны раздражения. Так что, когда они въехали во двор и как раз столкнулись с парой священников в соответствующем облачении, княгиня не удостоила их и взглядом, даже когда они закончили приветствовать Вигмара и принялись за нее, бормоча на своем тарабарском языке не то благословения, не то нравоучения, не то еще какую-нибудь ерунду. Передав поводья своего коня мальчишке-служке, женщина на ходу распорядилась готовить ей ванну, благо, что рядом был жрец с тем, чтобы перевести, иначе влетело бы еще и слугам.

Вода всегда поднимала княгине настроение и помогала прийти в себя, упорядочить мысли и чувства. Сегодняшний день исключением не был. Так что, в их с Вигмаром покои женщина вернулась уже куда как в более мирном расположении духа, хотя все еще не особенно готовая к разговору с епископами. Впрочем, жрец доложил, что прибыли еще не все, так что, вполне вероятно, что муж еще тоже не имел удовольствия говорить с ними. И еще прежде, чем это произойдет, Ригинлейв хотела сказать ему несколько слов сама. Сказать, чтобы никакие слова местных гнилоустов не заронили в сердце, душе его и разуме сомнений в жене, в их семье, в ее безоговорочной лояльности супругу в любых обстоятельствах.

- В Эборакуме все спокойно? – спрашивает женщина, едва муж заходит в их покои, - Сколько их уже прибыло и скольких мы ожидаем до утра? Стол уже поставили? – неизвестно, стоило ли ставить эксперименты прямо сейчас и проверять действенность этого стола, но если он действовал так, как о нем говорил Мерлин, то можно было попробовать, - Я… Я вот, что хотела тебе сказать… - наверное, это было плохим началом разговора, и потому Ригинлейв выглядела чуть взволнованно, задумчиво теребя рукав своего платья, - Я знаю, все здесь ассоциируют тебя с Артуром, а меня, вестимо, с его женой. И вероятно, подобное отношение к женщинам связано с их историей отношений, но я… Хочу, чтобы ты знал, - она поднимает, наконец, глаза на мужа и смотрит прямо на него, - Может быть, в неспособности родить тебе наследника мы с ней и окажемся похожи, но что бы ни случилось, как бы ни развивалась наша с тобой история, я клянусь тебе, что я никогда не предам тебя, никогда не сделаю ничего, что будет угрожать твоему правлению и никогда не пойду на измену, потому что моя любовь к тебе безгранична, а если найдется какое-то злое колдовство, способное ее уничтожить, то у меня останется столь же безграничное уважение к тебе и восхищение тобой, твоей смелостью, твоими подвигами и твоим мужеством. А потому, что бы они ни говорили, прошу, не сомневайся во мне, - поднявшись со своего места, она обняла мужа за шею и поцеловала его в щеку. И пока этого казалось достаточно, чтобы никакая злая воля и злые слова не могли посеять и каплю раздора между ними.

Подпись автора

Ригинлейв и сама не знала причину, но реакция мужа была для нее удивительной. Наверное, потому что он так сильно хотел узнать историю этого Артура, что дважды попросил Мерлина ее рассказать, а может быть, потому что ей казалось, что колдун уж слишком много доверия вызвал у мужа. Вряд ли, конечно, Эдвин стремился к тому, чтобы дискредитировать княгиню в глазах князя, но никогда не знаешь, что на уме у этих чертовых альбионцев, каковы их планы, какого именно результата они ждут. Так что женщина ничуть не удивилась бы, если бы так сталось, что Вигмар увидел какие-то там параллели между нею и Гвиневрой, между их семьей и семьей прежнего короля Альбиона с его неверной женой. Хотя, признаться, за исключением пары случайных совпадений, истории их не были похожи ничуть. Ригинлейв ведь не просто добровольно стала женой своего мужа, она искренне, глубоко любила его, почитала и презрела возмущение членов совета и своих хэрсиров, чтобы сделать их брак возможным. Она прошла через все трудности, которые сопровождали саму возможность их союза, и она не пожалела об этом ни единого мгновения, потому что осознанная вдруг любовь их друг к другу лишь окрепла, расцвела буйным цветом, который не мог загубить, как она надеялась, даже проклятый Альбион. Едва ли союз Гвиневры и Артура был подобен их. Вигмар был прав. И с его смехом, с его близостью, с его словами страх первичной схожести стал рассеиваться, как туман с первыми лучами солнца. Да, сколько бы Мерлин ни говорил о первом короле, Вигмар им не был. А Ригинлейв не была Гвиневрой. И они не повторят их судьбу. Потому что Боги уже написали им собственную.

- Просто этот колдун с его сказками и стремлением восстановить прежний Альбион, - она усмехается и обнимает мужа за шею, охотно отвечая на его поцелуй, отзываясь на него со всей теплотой и нежностью, которой желалось намного больше, чем рассуждений о колдунах и об истории этого королевства, - Он так много сравнивал тебя с этим его Артуром и так много параллелей проводил между вами, что я опасалась, что он станет в этом чересчур убедителен. Но я рада, что это не так, потому что ты прав во всем. Ты – не Артур, а я – не Гвиневра, и я хочу любить тебя и быть с тобой всю нашу жизнь, какой бы срок ни отвели нам Боги, - она говорит, пожалуй, слишком спешно от волнения, но слова свои тоже подтверждает поцелуем, теперь уже сама целуя мужа и радуясь том, что поездка в Йорк не проложила между ними и тени сомнений, подозрений и недомолвок. Потому что Боги свидетели, причин для этого не было, оно того не стоило, и у Вигмара не было ни единого повода, чтобы сомневаться в жене.

- Я с радостью о ней забуду. О них обоих. И обо всей их глупой истории, - улыбается она, кивая головой. Это и впрямь был лучший вариант. И если уж Вигмар забыл, то почему Ригинлейв должна об этом тревожиться? Совсем скоро они уплывут отсюда, и все эти истории, волшебники, спящие короли и мечи в камне останутся позади навсегда. А у них будет только их Ругаланн, счастливая жизнь и любовь друг к другу, в которой не найдется места никакому предательству, равно как и не найдется места колдунам, которые своими глупыми историями пытаются ненавязчиво манипулировать сознанием короля и королевы. А именно так ей и запомнился Мерлин, сколько бы он ни желал доказать, что является их добрым другом. Их добрым другом был их же жрец, который спас Вигмару жизнь, который предостерегал их от угроз и служил им здесь переводчиком из раза в раз. Если потребуется, он же приструнит этих глупых епископов, которые еще не поняли, что правила игры изменились, жизнь изменилась, а Беды, который мог бы проявить свою волю вызовом очередных мерзких колдовских тварей, больше нет. И не будет, потому что он мертв. Пострадал от собственного же коварства.

- Уверен, что хочешь ужинать с ними? – впрочем, муж, конечно же, был уверен, потому что желал как можно скорее испытать чудодейственные свойства стола. Хотя, сложно назвать их именно чудом, но если они избавят их от предателей немедленно и как можно скорее, то Ригинлейв сама назовет это чудом и будет рада этому странному подарку. За Ормара она ничуть не волновалась, отлично зная, что хотя тот никогда не упустит своего, мыслей о предательстве в его голове нет и быть не может по определению, хотя бы потому что он был ее кузеном, но еще, потому что он всегда был на ее стороне. И там, где не взыграют родственные узы, сыграет теплое отношение к самой Ригинлейв, а значит, и к ее выбору супруга. А вот в епископах быть уверенными не было никаких причин, так что в том, что сад все-таки пополнится новыми статуями, княгиня ничуть не сомневалась. Чего-чего, а предателей в этом королевстве было предостаточно, - Думаю, что места для каменных статуй нужно присмотреть заранее, - усмехнулась Ригинлейв и сжала пальцы мужа, решительно направляясь к выходу из покоев.

Епископы ждали их в большом зале, явно уставшие с дороги. По некоторым сходу можно было безупречно и безусловно рассудить о том, какой у них взгляд на нового короля и новые правила – эмоции буквально читались на лице. По всем можно было рассудить о том, что они думали о присутствии на встрече с ними женщины и того, что она смела держать на людях мужа за руку. Как будто бы касаться друг друга здесь тоже было каким-то преступлением, предусмотренным их религией. Но после разговора с мужем настроение Ригинлейв было хорошим, она узнала, что он вовсе не думает сравнивать ее с Гвиневрой, встреча с местными была последним испытанием перед отплытием домой, так что причин грустить у нее сейчас не было. А вошедшие в зал Ормар и жрец лишь подкрепляли уверенность Ригинлейв в том, что все будет, как нужно. А если нет, то стол ждал своих гостей, и на него уже успели накрыть. Но чтобы игра была честной, следовало сначала возвестить обо всех новшествах, затем – показать амулет Мерлина, а уже затем садиться за трапезу.

- Ничего нового, Ваши Величества, - склонятся перед ними жрец, уже прошедший через бормочущих и переговаривающихся жрецов, к которым еще не успел обратиться король, и которые потому имели возможность к болтовне, - Они осуждают присутствие королевы, они не понимают новых правил и на что им содержать приходы и подвластные церкви, они желают узнать, что стало с Бедой и они возмущены тем, что корону на голову королю возложил не архиепископ. Но вместе с тем они рады освобождению королевства от карлика и будут не менее рады соизволить дать свое благословение правлению нового короля, - тотчас же переводит все услышанное жрец, а затем отходит на почтительное расстояние, чтобы слышать короля и королеву, но вместе с тем и чтобы иметь возможность переводить священникам.

- Мы ведь пригласили их, чтобы выпотрошить всех до единого? – между тем хохотнул Ормар и тотчас же уселся за накрытый стол, отправив себе в рот виноградину, - Тогда, предлагаю не тратить на них еду, а выпустить им кишки голодными. Это будет даже… Милосердно. И… - он поднимает палец вверх со всей важностью, - Праведно. Я тут узнал, пока вас не было, что их религия предписывает ограничения и воздержания, так что встретиться с их богом с пустым брюхом – хороший способ доказать свою верность и аскетичный образ жизни, - Ормар гордо усмехается, довольный тем, что выучил новые слова, которые, однако, казались ему очень смешными, - Надо быть хорошими правителями и помочь. Заодно не переводить хорошую еду на дураков и мерзавцев. Лучше позовем к столу детей.

Подпись автора

Священник был прав. Ровным счетом ничего нового. Кажется, все эти глупые идеи по всему этому королевству настолько глубоко укоренились в местных, что убедить их в том, что они неправы, было попросту невозможно. Никакими чудесами. Никакими подвигами. Ни даже мечом, что был вынут из камня и красовался в руке у Вигмара. И это раздражало. Полное отсутствие гибкости и понимания, что ситуация и обстоятельства меняются с течением времени, и сейчас они сменились вновь. Да, отчасти, в противовес священникам и их привычной сытой и разгульной жизни – они по Беде видели, что ни от какого аскетизма он не страдал. Но разве нельзя было увидеть в этом шанс, возможность стать полезными, дать миру, что-то большее, чем страх и ущемления тех, кто был вверен тебе? И судя по всему, вверен местным богом, кем бы он ни был. Было в этом, что-то противоестественное и странное. И нет, Ригинлейв вовсе не была тем типом людей, которые готовы были отказаться от себя ради служения людям. Она считала, что обязана заботиться о Ругаланне, так хотят Боги, ее предки и ее чувство долга. Но вместе с тем она считала и что за это Ругаланн должен отвечать ей безоговорочной верностью и преданностью, на какую только мог быть способен. Но требовать от королевства верности, удовлетворения твоих потребностей и нужд в обход исполнения своего долга и своих обязанностей? Черта с два! Этих, как любил поговаривать Вигмар, дармоедов, воистину нужно было приструнить. Ради блага королевства. Ради народа. Но в первую очередь – ради Вигмара, ведь именно на это королевство и на этот народ Ригинлейв, по большому счету, было плевать.

В разговор Ригинлейв не вмешивается даже тогда, когда Ормар вставляет свои остроты. Смотреть на него с укоризной уже тоже давно бесполезно. Но тревоги за то, что он сейчас заплатит за свою неосмотрительность и глупость жизнью, в княгине нет. Она отлично знает, что что бы там ни нес этот болван, он не замышляет предательства. Ни против кузины, ни против ее мужа. И то, что он не обращается камнем, садясь за стол, а вместо этого лишь хитро поглядывает на присутствующих и ест свой виноград – лучшее тому доказательство. Вот только их гости такой же смелостью не отличаются. И кажется, амулет в дополнение к столу, воистину произвели на них большое впечатление. Настолько большое, что они застыли, пялясь на артефакты, а затем стали бубнить по поводу того, что Вигмар притащил языческий символ. Но на самом деле был совершенно очевидным, что крылось за этим. Страх. Страх, что если уж Мерлин одобрил правление короля, его уж он его поддерживает и защищает, то всем остальным нет смысла рыпаться. И этот страх либо должен был заставить их стать верными сторонниками короля, либо вынудить разбежаться, как крыс, потому что идти на поводу у собственной принципиальности просто, чтобы доказать, что король неправ – глупо. И потому что король всегда прав, и потому что говорить ему, что он неправ – подписывать себе смертный приговор.

Священники колебались. Единственный выискавшийся храбрый, однако, был настроен и против символа, что дал им Мерлин, и против короля, и против новых правил. В силу стола он не верил, или верил, но не хотел этого показывать. И очень зря, потому что в его случае, вероятно, было бы куда как мудрее остаться в стороне и не подходить к артефакту вовсе. Лучше быть целым и невредимым человеком за пределами Альбиона, чем каменной статуей, доказывая правоту, которая вообще никому была не нужна. Ригинлейв ничем не дала этого понять, но она была впечатлена произошедшим. Признаться, сложно было поверить в то, что какой-то там стол может вычислить потенциального предателя и обратить его в камень. Но он смог. И прямо напротив Вигмара с Ригинлейв теперь красовалась не иначе, как каменная статуя с выражением злобного триумфа на лице. Триумф закончился, священник обратился в камень, а все вокруг уверились в том, что сила старой местной веры все еще жила. И засуетившиеся вокруг священники явственно свидетельствовали, что этой веры и этого колдовства они боятся.

Уносить статую было рано. Пусть посидит здесь до завтрашнего вечера. В назидание всем, кто вздумает еще замышлять против Вигмара. Хотя, пожалуй, после увиденного, если кто-то и хотел это сделать, то от дурных мыслей уже успел отказаться. Зачем совершать то, что в любом случае будет иметь известный конец? Может быть, с логикой и пониманием происходящего у большинства здесь было не очень, но за свои задницы они боялись. И боялись сильно. Неудивительно, что первым вперед после недолгих переговоров вышел молодой священник, чья борода не свисала до пояса. Он вежливо поклонился сначала королю, а потом королеве, - Говорит, что рад быть гостем на вашем пиру, рад, что королевство отныне свободно от преступника, который приносил кровавые жертвы и рад, если теперь наступит эпоха мира и процветания. А что до прихода, то он уже отдал приказ не взымать более церковные налоги. Людям итак нелегко приходится, потому что его приход располагается на границе, откуда нет-нет, а нагрянет какая-нибудь шваль. Вместе с тем, его церковь – единственное место, где люди находят убежище, так что они в любом случае будут нести пожертвования, - да, это было цинично, но зато правдиво. А потому, когда священник занял свое место за столом неподалеку от Ригинлейв, она не почувствовала ни неприязни, ни брезгливости. Люди, которые делают, что считают нужным, но при этом не прикрываются моралью и верой, были честны, по крайней мере, с самими собой. А честные люди приходились женщине по вкусу.

Пример оказался должным толчком, так что за ним через некоторое время последовали и другие священники. Один за другим. Кто-то бормотал под нос слова молитвы, кто-то недобро зыркал в сторону короля и королевы, но все они и склонились, и представились, и заняли свое место за столом. Некоторые, правда, заняли надолго. Двое. Престарелый священник в парадном одеянии и огромным крестом на груди и нервный черноглазый, черноволосый и кудрявый мужчина лет пятидесяти, севший чересчур близко к Вигмару. При ближайшем рассмотрении его статуи можно было заметить, что он сунул руку в карман и достал оттуда какой-то мешочек, вероятно, желая сбавить содержимым еду или вино, но теперь это будет лучшим назиданием тому, кто не хотел принимать правила игры.

- Трое из десяти? Я бы предпочла, чтобы количество статуй расширилось до десяти, но это тоже приемлемый результат, - посмеиваясь, сказала княгиня мужа и коснулась его щеки губами. Коротко, но все местные святоши все равно потупили взгляд. Как будто невинные жесты и любовь к супругу, выражаемая через них, тоже были предосудительными в этом странном королевстве, - Наверное, стоит рассказать им еще раз о новых правилах жизни в королевстве и о том, что Ормар будет их наместником. А кто не согласен, может выметаться. Столица теперь будет в Камелоте, а их король ненадолго их покинет, - хотя, так уж ли ненадолго? Ригинлейв предпочла бы вообще сюда больше никогда не приезжать.

Подпись автора

Вообще-то Ригинлейв отдала бы предпочтение варианту, где все эти священники обращаются в камень, а те, что прибудут наутро, следуют за ними, и на этом все заканчивается. Проблема с епископами оказывается решена сама собой, причем по их же глупой и злой воле, а они с Вигмаром отплывают домой, не задерживаясь больше ни единой минуты. Но нет, как ни странно, а по мере того, как муж говорит, все они, может быть, и хотят возражать, но несмотря ни на что, не замышляют никакую подлость, глупость или предательство. И это было хорошо. Как-то даже несколько правильно, если так можно было выразиться в текущих обстоятельствах. Хотя бы потому что высказываться против, корректировать планы сюзерена, пока он это позволяет – это допустимый предел свободы, который не позволяет себе только тиран. А вот если они начинают перебарщивать с устремлениями и замышлять, что-то, то заплатить жизнью, пожалуй, будет вполне себе закономерно. Ровно настолько, чтобы с удовольствием наблюдать за тем, как враги супруга обращаются в ничто в мгновение ока. Пожалуй, удовольствие этого подарка Ригинлейв в полной мере и смогла познать только теперь, когда ей не нужно было размышлять о чужих злых замыслах, вовсе нет. Все сами выдавали их, лишь подумав о чем-то дурном. Все сами себя наказывали. И это было жестоко. Но это же было радостно. Потому что Альбион забрал у Ригинлейв мужа. И если он хоть на секунду размышлял о том, чтобы забрать еще и мужа, то никакая жестокость не могла показаться чрезмерной.

Княгиня неторопливо приступает к еде, глядя по сторонам, но не вертя головой. Удивленный происходящим Ормар держался вполне себе приемлемо, а более того, кажется, испытывал те же чувства, что и Вигмар. Злобного предвкушения того, что случится с другими местными, кто решился что-то противопоставить своему королю. Сам хэрсир язвить и подкалывать мог сколько угодно, но то, что он не замышлял против супруга кузины, оставалось очевидным для них всех. И тем любопытнее ему было наблюдать за предателями. Что же до Ригинлейв, то ей любопытнее всего было наблюдать за тем, как Вигмар переставал был вредным мальчишкой, готовым потратить драгоценные минуты за столом переговоров на взаимные пикировки со своим мнимым ли, реальным ли, но все-таки соперником, а становился королем, который планомерно выдавал нужные рекомендации и требования тому, кого оставлял на своем месте, а равно не забывал и указывать на их место своим новым подданным. Да, так и становились правителями. Понимая, кто есть кто, каковы допустимые пределы и насколько дозволено эти пределы прощупывать, даже если ты – кузен любимой жены, и где-то за морем вы в чем-то даже равны. Иными словами, Ригинлейв была довольна. Чего не боялась демонстрировать и открытым светлым взглядом, и улыбкой, и тем, как она себя держала. Может быть, и молча, зато очень уверенно и гордо. И гордость та была не за себя, а за решения супруга. Решения справедливые и честные, благородные и полные не воинской, но королевской доблести. Ведь на то, чтобы сражаться со своими политическими соперниками тоже нужно было мужество, сила, но что важнее – мудрость, которой обладали далеко не все.

- Мы еще поговорим о Камелоте, Ормар, - спокойно и тихо говорит женщина кузену, подарив ему всего один убедительный взгляд. Ормар не любил быть человеком, который слепо исполняет приказы, не понимая, почему и как именно, потому что от этого, порой, зависел результат, но он всегда был готов поддержать любые начинания Ригинлейв, а значит, и Вигмара, если ему было хорошо понятно, что именно он делает и какова цель этого действия. А потому, женщина обещала себе перед отъездом еще раз поговорить с кузеном. Вряд ли его хоть сколько-нибудь сильно волновало, где именно будет столица, но вместе с тем, он наверняка уже имел свой план и свои взгляды в отношении того, чем именно он собирается заняться, чтобы обеспечить безопасность и эффективность Альбиона.

- Значит ли архиепископ Йоркский, что я могу сбросить со счетов этого скользкого трусливого ублюдка, Утрана? – сузив глаза, спросил он их на ругаланнском, а затем в своей насмешливой манере добавил, - И что мне необязательно продолжать кормить пирожными этого мелкого барона. Он стрескал все сладости при дворе, а что не стрескал – раздал детям простолюдинов. У нас только на это уйдет четверть налогов Ругаланна, - он хохотнул, сделав очевидным тот факт, что мальчуган и ему тоже чем-то приглянулся, так что обижать его Ормар не собирался. Зато продолжить знакомство с его матерью – еще как. Ригинлейв не возражала, ей было все равно. А если возражал Вигмар, то он и сам прекрасно справится с сообщением своей воли, не используя жену в качестве своего глашатая.

Ужин пошел практически спокойно. Никто больше не рыпался, пока Вигмар оглашал свою волю, а потому и княгиня могла позволить себе спокойно пить вино и ковыряться вилкой в тарелке – сегодняшний перепел не пришелся ей по вкусу, мясо с ягодным соусом было бы куда как приятнее. Казалось, ничто уже не заставит священников вновь обращаться камнем. И уж точно не должен был заставить один невинный поцелуй, даже не в щеку, а ее ладони. Демонстрация расположения короля к своей королеве. Любви к ней. Уважения. Семейного тепла, которое не всегда бывало между мужем и женой, но которое, если бывало, оставалось счастьем. Должно было оставаться таковым, как казалось женщине. Но только не здесь, не в Альбионе, где это казалось преступным и вульгарным. Почему?

- Спроси у них еще вот что, - попросила Ригинлейв, глянув на мужа, но обращаясь к жрецу, - Почему настолько неприемлемым им кажется, что муж любит свою жену, а жена – своего мужа? И что в этой любви они позволяют себе жесты тепла и заботы друг о друге? Мы ведь не делаем ничего неприличного и неприятного. Мы – законные супруги, - да, займись они здесь любовью, и это можно было бы осудить даже по меркам ругаланнского общества. Но тот факт, что муж может коснуться поцелуем пальцев жены, а жена может поцеловать мужа даже и не в щеку на глазах у других людей… Что в этом такого страшного и неприличного? Ригинлейв хотела понять не из стремления раздражать кого-либо, а вполне искренне.

- Он говорит, Ваше Величество, что женщина есть искушение и порок, есть… Грех. Грех здесь означает поступок, осуждаемых их Богом, нарушение оставленных этим Богом заповедей. Так вот он говорит, что женщина есть похоть и прелюбодейство, начало гордыне и жестокости в мужчине, мотивация всем дурным его поступкам. Когда-то одна женщина из их легенд уже последовала своей греховной сути, и за это их бог изгнал людей из земель, где не было ни зла, ни боли, ни смерти, ни болезней. И когда-то другая здесь уже погубила величайшего из королей. Обе они следовали своей греховной природе. И находясь здесь, вместе с мужчинами, не покрывая головы своей, не молясь денно и нощно, не вынашивая наследников, а ходя по улице, как мужчина и ведя себя с королем фривольно, Вы демонстрируете, что идете тем же путем, что эти женщины. А когда Вы касаетесь короля на людях, а он делает это в ответ, вы лишь говорите, что презрели заповеди Бога и идете по пути греха. А путь греха всегда заканчивается дурным. И с этим путем им велено бороться… - он, кажется, хочет сказать, что-то еще, да вот только еще одна пелена камня опускается тяжестью на говорившего. Кажется, он собирался не только говорить, но и что-то сделать, замыслил не то против Ригинлейв, не то против Вигмара, не то против обоих.

- Проверим? – смеясь, спрашивает женщина мужа, вновь раздражаясь тем, что ее сравнивают с какими-то местными прообразами, к каким Ригинлейв, будучи живым человеком, не имела вообще никакого отношения. И она потянулась к Вигмару, прикасаясь губами к его губам. Поцелуй их не длится слишком долго, а нежность, заключенная в нем, не идет ни в какое сравнение с похотью и страстью, которую они могли удовлетворять наедине, и все же, супруг прав. К концу этого поцелуя еще один местный оказывается каменным. Ормар же неприязненно кривится, закатывает глаза и запивает увиденное вином.

- Если хочешь знать, со мной было бы куда как зажигательнее. На десять каменных статуй из десяти, - но сам он, несмотря на свою ревность, камнем не обращается, а спокойно продолжает ужин. Неприятная участь ждет только того, который вскакивает со своего места и начинает громко тараторить, тыча в Ригинлейв пальцем. Так он и остается стоять. Навечно.

- Прошу прощения, Ваши Величества, за эти слова. Сказал, что Вы – блудница, шлюха, гулящая девка, а король уже прельстился Вашей грешной красотой, и теперь не быть ему хорошим правителем. Извините еще раз, - жрец низко кланяется, но он в произнесенных словах и не виноват вовсе. Ригинлейв же глянула на мужа и рассмеялась, а затем, склонившись к уху мужа, игривым шепотом произнесла, - Думаю, что сегодня ночью постараюсь в наших покоях оправдать каждое из данных мне нелестных прозвищ, - и стоило ей закончить, как еще один священник обернулся камнем, как если бы слышал, что женщина успела сказать.

Подпись автора

Идея провести остаток вечера, а равно и ночь в покоях, наслаждаясь друг другом и столь запретной плотской любовью, Вигмару понравилась. А местным священникам, как водится – нет. Им вообще не нравились никакие идеи, связанные с тем, чтобы супруги проводили больше времени вместе, любили друг друга и предавались этой любви, пусть даже и наедине. Кажется, Ригинлейв начала понимать причины, по которым все в этом королевстве было нацелено на благословения для рождения детей. Ведь они и впрямь в Альбионе появлялись только божьим чудом. А как еще могли появиться дети там, где заниматься любовью было постыдно, любить мужа – тоже, а прикасаться к нему – так и вовсе считалось ужасным развращающим грехом? Хорошо, что они не были альбионцами, не видели в чувствах друг к другу причину постоянных ограничений и самоограничений, не отказывали себе в радостях любви и наслаждения этой любовью и находили в ней счастье, какого, наверное, не знал ни один альбионский король, считая женщину греховной по своей природе, а значит, недостойной ничьей любви. Вот уж точно вздор.

И поняв, наконец, что для подобного отношения не было никаких особых причин, что священники просто сами напридумывали себе глупостей и сами же в них поверили, более Ригинлейв не собиралась считаться с их чувствами и смущением. Может быть, если бы они не ограничивали себя сами, а нашли себе любимых женщин и проводили время с ними, они бы меньше завидовали, меньше осуждали и меньше превращались в камень? Вопрос так и остался незаданным, потому что княгиня была согласна с тем, что у них не было больше причин здесь оставаться. Все нужные вопросы они выяснили, следующая встреча со священниками была только утром, в живых остался только один, компанию за столом ему составят каменные статуи, Ормар и местный жрец. Может быть, не такая уж приятная компания, но Ригинлейв намеревалась наслаждаться очень приятной: компанией мужа. И может быть, провожающие их осуждающие взгляды и считали себя сейчас правыми, утверждаясь в мыслях о греховности женщин, но что до нее самой, то княгиня о предстоящей ночи мыслила в совсем ином ключе. А потому, она охотно обняла мужа за шею, едва оказавшись у него на руках, поцеловала его в скулу и подмигнула священнику. Тот, кажется, воспринял этот жест слишком уж остро, потому что на одну каменную статую за столом стало больше.

- И кто бы мог подумать, что наша любовь в буквальном смысле сможет сокрушить всех твоих врагов? – смеется женщина, вставая на ноги и следуя за мужем по длинным коридорам в их спальню, явно намереваясь этот вечер и предстоящую ночь провести время приятно и радостно, не думая ни о грехах, ни о священниках, ни обо всем том, что им уже довелось пережить в этом королевстве, а быть может, доведется пережить и еще из-за него. Зачем думать о том, что будет завтра, если они жили сегодня? А сегодня Ригинлейв жестом отсылает служанок, закрывает за ними дверь и долгим, глубоким поцелуем дает понять мужу, что шутила за столом лишь отчасти.

О том, насколько хорошо они провели ночь, можно судить по тому, сколько новоприбывшим священникам приходится ждать в зале с каменными статуями, ведь король и королева просыпаются очень поздно, еще какое-то время проводят в обществе друг друга, завтракают и лишь сильно после полудня спускаются к недовольным подданным. И первое же слово стоящего у стола священника, становится и последним, потому что он, конечно, хочет возмутиться пренебрежением короля и тем, что он привел с собой королеву, но в этот раз идти по второму кругу им не приходится – стол все решает за них.

К концу встречи количество епископов становится все меньше и меньше, и наверное, это и к лучшему. Новая эра в королевстве требовала новых людей. А люди с каменным сознанием и каменными сердцами вполне закономерно оказывались камнями сами. Ригинлейв видела в этом высшую справедливость. И выбрав пару неплохих статуй с поучительными выражениями лиц или действиями, она приказала поставить их в саду, а остальные отослать обратно в их епископства, по дороге демонстрируя всем желающим, что стало с теми, кто восстал против воли своего нового короля. Это тоже было поучительно. А кроме того, обещало убедить людей в том, что священники – простые люди, не избранные Богами, не проводники их воли, не непогрешимые святые. Вовсе нет. Они просто люди, подверженные порокам и слабостям. И пороки и слабости эти были главной причиной, по которой они были обращены в камень.

Больше причин оставаться в чужой земле у них не было. Корабли давно стояли гружеными и готовыми к отплытию, часть хирдманов уже была там, другая – заканчивала приготовления к отплытию. И в этот их поход, даже несмотря на потери, понесенные среди воинов, нельзя было сказать, что набег оказался неудачным. Вовсе нет. Добычи было много, никто не был обижен результатами или нечестной дележкой, а уж сам факт того, что в чужих землях теперь был ругаланнский король, многих убеждал в том, что север и впрямь благословлен Богами, и больше не будет никаких бед, утрат и страха. Ригинлейв охотно поддерживала эту веру и не менее охотно готовилась к отплытию. Домой уже очень хотелось, они итак задержались в чужих землях намного дольше, чем того ожидали, а княгиня, признаться, надеялась на то, что ей не доведется больше никогда здесь оказаться. Слишком велики были риски для мужа и слишком многое уже успел забрать у нее этот край.

Все было готово уже через день, ведь готовиться к отплытию они начали загодя. Ригинлейв была рада и довольна, быть может, впервые за все время пребывания в Альбионе. Поговорив с Ормаром и убедив его в том, что она сделает все, чтобы его родной удел был в порядке и под защитой все время его отсутствия, Ригинлейв тепло попрощалась с кузеном и отправилась на корабль, где нетерпеливо сновали ульвхеднары и хирдманы. Оно и не удивительно. Дела в Альбионе были закончены, а вот прибытие в Ругаланн, хвастовство добычей и рассказы о невероятных приключениях – впереди. И не было никого, кто променял бы перспективу долгих ночных разговоров за элем при хольмгардском дворе на еще хоть один день на чужбине.

- Что ж, полагаю, что мы можем считать наш первый за много лет набег удачным, - улыбается она мужу, пока корабли стремительно отдалялись от больше не такой уж чужой земли. Ригинлейв целует Вигмара, гладит его по щеке и смотрит в глаза, - И кажется, ты первый из ругаланнцев, кому удалось увезти из набега не только богатую добычу, но и королевский титул, - и наверное, ради этого стоило немного потерпеть свою неприязнь к этому месту. Ведь Вигмара сюда вели Боги, и этот титул ему даровали они. Ригинлейв же была и оставалась женой, которая желала быть частью судьбы своего мужа, а не сопротивляться ей. И кажется, в этот раз норны должны были быть довольны ее стараниями.

Подпись автора